Текст книги "Отечественные художники-иллюстраторы детской книги ХХ–ХХI вв."

Большое значение для книги имеет обложка. Принципы её оформления изложены В.Конашевичем в статье «Обложка детской книги» (1955–1960).

– Обложка должна быть яркой, декоративной.

– «Рисунок на обложке должен только намекать на содержание книжки, но никак не раскрывать его полностью. На моей обложке к сказкам бр. Гримм «Семеро храбрецов» и «Умная Эльза» изображены все действующие лица обеих сказок, но совсем не в тех взаимоотношениях, как в сказках. На обложке умная Эльза угощает храбрецов пивом, которое нацедила из бочки в погребе, а в книжке они из разных сказок и вовсе не встречаются. Таким образом: хоть все персонажи сказок здесь и показаны на обложке, чтобы заинтересовать читателя, но содержание сказки не раскрыто».

– Нельзя изображать на обложке основные события книги.

– Обложка должна сближаться с плакатом по остроте замысла и неожиданности цветового решения, но должна быть сложнее и содержательнее плаката.

– Пейзаж на обложке не должен выходить за край поля, лучше его обрамить орнаментом.

– Нельзя накладывать шрифт на объёмный рисунок (Конашевич приводит пример, когда надпись на обложке идёт прямо по штанам мальчика)

– Не стоит размещать надпись… на небе. «Надпись в таком случае кажется висящей в воздухе. Так или иначе вещь, лишенная объема, входит в пространственную композицию. Это нелепо!» Но и внизу не стоит тоже: мы привыкли читать сверху вниз, а не наоборот. Сам Конашевич изображал название в картуше, «таблетке», цветном флажке.

– О шрифтах. «Не следует выдумывать шрифты вычурные, коверкающие буквы, шрифты неудобочитаемые, делать буквы из фигурок зверей, из веточек, елочек и проч. Я особенно предостерегаю от всего этого потому, что сам когда-то в прошлом отдал большую дань издевательству над русским алфавитом, о чем теперь весьма сожалею».

Статьи В.Конашевича полны острых, живописных наблюдений и афоризмов. Вот некоторые из них: «В искусстве все (или почти все, если хотите) можно, если это сделано талантливо, и ничего нельзя, если это сделано бездарно». «Ребенку нужно настоящее искусство, а не подделки под него, не бездарные суррогаты».

А эти слова В.Конашевича, сказанные больше полувека назад, актуальны и сегодня: «Плохая традиция не живет долго. Это только случайные вспышки дурного вкуса. Они могут только задержать на время нормальный путь искусства…»

Задержать – но не убить. И пусть эти слова замечательного художника-оптимиста, защитника детской книги, будут пророческими!

Сказочный мир Ивана Билибина

Когда открываешь книгу с иллюстрациями Ивана Яковлевича Билибина (1876–1942), невольно дыхание захватывает. Какая мощная графика! Какие могучие, яркие, многокрасочные иллюстрации! Вся широта русской души запечатлена в этих работах, которые иначе как симфонией в цвете не назовёшь. Кажется, создал их былинный богатырь, такой же, как на этих необыкновенных картинах, суровый, погружённый в думу кручинную. А он, Иван Билибин, был человеком лёгким в общении, необыкновенно сердечным, деликатным, отзывчивым. И необыкновенно красивым.

Достойный сын своего века – Серебряного века! – И.Я.Билибин окончил Императорскую школу Общества поощрения художеств, где учились такие выдающиеся мастера живописи, как Верещагин, Крамской, Репин. Во время учёбы ему довелось месяц провести в мюнхенской школе-мастерской известного художника-педагога А.Ашбе, у которого брали уроки И.Грабарь, М.Добужинский, В.Кандинский.

Символизм и модерн – в этой системе координат происходило формирование стиля И.Я.Билибина. Он органично влился в художественное течение «Мир искусства», объединившее петербургских художников А.Бенуа, С.Дягилева, К.Сомова, Е.Лансере, М.Добужинского, Б.Кустодиева и других талантливых представителей российской культуры. «Мирискусники» ставили своей целью изучение национальных художественных традиций, образцов старого русского и западноевропейского искусства. Билибин участвовал и в выпуске журнала «Мир искусства», и в выставках, которые организовывало объединение. С 1916 по 1924, до самого закрытия объединения, он был бессменным председателем «Мира искусства». Культура Древней Руси оказалась на рубеже 19 и 20 веков в центре пристального внимания целой плеяды замечательных художников: В.Васнецова, М.Врубеля, К.Коровина, архитектора Ф.Шехтеля и многих других. Среди них был и И.Я.Билибин. Сказки, былины давали ему, потомку старинного купеческого калужского рода, идеи и сюжеты для рисунков. Любовь к русской старине окрепла во время археологических экспедиций по Русскому Северу, из которых Билибин привёз для Этнографического отдела музея Александра Третьего русские лубки и иконы, гравюры и деревянную посуду, сарафаны, вышивки, даже прялки! Внимательное изучение подлинных образцов народной культуры помогли Билибину в дальнейшей его работе художника. Вот почему его иллюстрации отличаются исторической точностью и достоверностью.

Любовь к детали – характерное свойство творческой манеры Билибина. По его иллюстрациям к народным сказкам можно изучать историю русского средневекового костюма, настолько тщательно в них прописан мельчайший узор на царском одеянии или орнамент на девичьем сарафане. Недаром Билибин успешно совмещал книжную графику с работой в театре как художник по костюмам и декорациям. Им оформлены такие театральные постановки, как «Золотой петушок» (опера Н.А. Римского-Корсакова, Оперный театр Зимина, Москва, 1909), «Руслан и Людмила» (опера М.И.Глинки, Театр при Народном доме императора Николая 2, Петроград, 1914), «Садко» (опера Н.А. Римского-Корсакова, там же, 1914), «Князь Игорь» (опера А.П. Бородина, Театр Елисейских Полей, Париж, Сезон Русской оперы, 1930), «Царская невеста» (опера Н.А. Римского-Корсакова, там же, 1930), «Борис Годунов» (опера М.П. Мусоргского, там же, 1930), «Жар-птица» (балет И.Ф. Стравинского, театр «Колон», Буэнос-Айрес, 1931), «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии» (опера Н.А. Римского-Корсакова, Городской театр, Брно, 1934), «Сказка о царе Салтане» (опера Н.А. Римского-Корсакова, Ленинградский театр оперы и балета им. С.М. Кирова, 1936) и многие другие.

Билибин великолепно знал искусство Западной Европы и Востока, что также отразилось в его иллюстрациях. Причём, стиль конкретной эпохи в его произведениях преображался в сугубо индивидуальное, авторское. Главное для Билибина, по его признанию, было «уловить ритм и гармонию» исторической эпохи, будь то Древняя Русь или средневековая Европа. А дальше – творческая интерпретация художника, мастерски переплавляющая исторический материал в удивительные, живые и яркие образы.

Самая большая любовь Билибина как мастера книжной графики – это сказки. Увидев однажды его иллюстрации к русским народным сказкам, уже невозможно представить их с другим живописным решением. Самые знаменитые его иллюстрации выполнены к сказкам «Василиса Прекрасная», «Царевна-лягушка», «Пойди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что», «Сказка об Иване-царевиче, Жар-птице и о Сером Волке», «Пёрышко Финиста Ясна Сокола», «Марья Моревна», «Сестрица Алёнушка и братец Иванушка», «Белая уточка»… Каждая из графических работ Билибина рождает у зрителя почти физическое ощущение сказочно-фантастической атмосферы, но не пугающей, а притягательно-таинственной и дающей надежду на победу добра над злом. Билибин тонко чувствовал оптимистичный дух народной сказки и мастерски передавал его в своих иллюстрациях.

И.Я. Билибин оформлял не только сказки. В 1941-м им были подготовлены иллюстрации к сборнику русских былин Н.В. Водовозова «Слово о стольном Киеве и русских богатырях», который, к сожалению, так и не увидел свет. До 1917 года выходили сказки А.С. Пушкина с роскошными иллюстрациями И.Я. Билибина. Его работы к «Сказке о царе Салтане» стали классикой, непревзойдёнными образцами книжной графики.

Рисунки Билибина не спутаешь ни с какими другими. Неповторимые особенности стиля художника – это виртуозная стилизация, использование фольклорных мотивов и образцов народного творчества, древнерусского искусства, богатая графическая фантазия. Так, художник использовал традиции русского лубка конца 17 – начала 18 вв., размещая вокруг основной иллюстрации живописные клейма. Сюжет в этих картинках, обрамляющих центральный рисунок, напрямую не связан с конкретным эпизодом сказки, а передаёт сказочно-таинственную ауру повествования. В этом Билибин, безусловно, новатор.

Искусствовед Татьяна Верижникова в книге «Иван Билибин» пишет, что Билибин «сам конструирует орнамент, составляя его из природных мотивов. Склонённые гибкие берёзы, таинственные болотные цветы, вороны, дерущиеся из-за кости или сверкающие кроваво-красными угольями глаз в ночной тьме, жуки, ползущие по сухой ветке, тонконогие поганки, зло и упрямо поднимающиеся из земли, застывают в упорядоченном, мерном ритме орнамента».[3]3
  Татьяна Верижникова. Иван Яковлевич Билибин. Изд-во «Аврора», С.-Петербург, 2001. – С.48.


[Закрыть]

Присмотритесь внимательнее к иллюстрациям Билибина: почти все его работы заключены в орнаментальную рамку с причудливым птицами, растительными узорами и, действительно, бегущими по низу белыми уточками или красными тревожными мухоморами… Исследователи творчества И.Я. Билибина отмечали, что его работы эмоциональны, они глубоко и тонко передают особую атмосферу русских сказок, многие из которых, несмотря на обязательный для сказки счастливый конец, тревожно-печальны (как и положено настоящей сказке, фольклорной или авторской).

Особая роль в работах Билибина отводится пейзажу. Бескрайние поля, холмы, широкие реки, дремучие леса – все эти элементы пейзажа в иллюстрациях Билибина узнаваемы и достоверны и в то же время волшебны. В этом работы художника перекликаются с картинами В.Васнецова, в которых создана поразительная «вторая реальность» – сказочная. От работ этих художников, близких по своим эстетическим взглядам, с любовью относившихся к русской старине, исходит мощное поле «сказочной реальности», которое ощущаешь просто физически.

Дань серебряному веку в работах Билибина – это образность, богатство ассоциаций, выразительная символика, свойственна я произведениям модерна. При всём этом творчество Билибина было демократичным, адресованным широкой читательской и зрительской аудитории, а не только эстетствующим любителям живописи. Известный русский искусствовед и критик начала XX века Л.Д. Эттингер отмечал, что рисунки Билибина «доступны для ребят». Творческий метод И.Я. Билибина оказался весьма продуктивным. У него появилось много подражателей. Самый известный и одарённый из них – Б.В.Зворыкин, которого называли «московским Билибиным». Сказки были любимейшей темой Билибина. Уже в эмиграции он оформлял не только русские, но и западно-европейские и арабские сказки. Сборник «Ковёр-самолёт» – свидетельство симпатии художника к арабской культуре, к которой он проникся уважением и хорошо изучил во время своего пятилетнего пребывания в Египте.

Прелестны его иллюстрации и к сказке Г.-Х. Андерсена «Русалочка», изданной в Париже в 1937 г.

Когда грянула Октябрьская революция, Иван Яковлевич Билибин уехал в Крым и два тревожных года прожил в своём доме в Батилимане. В 1920-м он, подхваченный волной всеобщего бегства из объятой гражданской войной России, уплыл из Новороссийска в Египет, где прожил пять лет. В 1925 оказался в Париже. Но – не прижился, хотя был обласкан и представителями русской эмиграции, и европейскими ценителями его таланта. Тоска по России оказалась сильнее. Он, выросший в интеллигентной петербургской семье, в атмосфере высокой культуры, всегда безукоризненно, со вкусом одетый (чего стоил неизменный надушенный кружевной белый платок, изысканно выглядывающий из кармана пиджака!), – в эмиграции европейский лоск демонстративно отверг. В парижских салонах Билибин появлялся исключительно в русской косоворотке, подпоясанной витым шнуром с кистями. Как у братца Иванушки на его, билибинской, иллюстрации к одноимённой сказке. В кругу друзей Билибин и раньше часто пел русские народные песни, частушки, прибаутки. Но в трескучем, шумном и равнодушном Париже тоска по негромким родным песням, вольным рекам и берёзам обострилась до предела.

В 1936 И.Я. Билибин возвращается в родной Петербург, теперь Ленинград, где ему было суждено умереть от голода блокадной зимой 1942 года. Но он ещё успел проиллюстрировать в 1938 году сказки А.С. Пушкина – власти милостиво оставили его, бывшего «белоэмигранта», но художника с мировым именем, в покое. И даже дали возможность преподавать на графическом отделении Всероссийской Академии художеств. Кроме того, Билибин сделал рисунки для романа А.Н. Толстого «Пётр Первый» (1937) и «Песни про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» М.Ю. Лермонтова (1941).

Дореволюционные сборники русских народных сказок с иллюстрациями И.Я. Билибина были впервые переизданы в 1965–1970 годах. Для многих, как для автора этих строк, они стали первыми в жизни сказками и первыми иллюстрациями, позволившими с головой окунуться в фантастический мир русской сказки. В последующие десятилетия сказки с иллюстрациями Билибина неоднократно переиздавались. К счастью, даже кризис 2008 года оказался не помехой: эти книги без труда можно было найти в книжных магазинах. Среди множества сборников сказок с откровенно безвкусными и пошлыми картинками книга с иллюстрациями Билибина вызывали радостное потрясение от прикосновения к великому – иначе не скажешь – искусству. Сегодня книги с иллюстрациями И.Я. Билибина много переиздаются.

Органичная народность Юрия Васнецова

Замечательный художник Юрий Алексеевич Васнецов (4.04.1900–3.05.1973), был в родстве с двумя другими Васнецовыми: Аполлинарием и Виктором. Виктор Васнецов, кстати, автор знаменитых «Богатырей», «Витязя на распутье», «Ивана-царевича на Сером Волке» и других былинно-сказочных картин. Любовь к русскому искусству, к его фольклорно-сказочной составляющей была, видимо, у Васнецовых в роду. Юрий Васнецов, окончив Вхутемас и начав с 1928 года сотрудничать с Детгизом, много и охотно иллюстрировал русские народные сказки, ершовского «Конька-горбунка», переводы английского фольклора С.Маршака и его же «Теремок» и «Кошкин дом». Исследователи говорили о васнецовской «природной тяге к юмору, гротеску и доброй иронии» – всему тому, что является отличительной чертой фольклора и что органично воплотилось в рисунках Васнецова. Эти милые картинки, напоминающие народный лубок по сочности красок и нарочитой простоте, на самом деле далеко не просты. Они многозначны и даже по-своему таинственны. Это целый завораживающий, притягательный мир, полный философии. В.Конашевич в статье «О некоторых принципах оформления книги» пишет, что Ю.Васнецов «создаёт живописную среду, которая, не будучи иллюзорным пространством, становится пространством живописным, которое хорошо держится на странице, не разрушая ее, и в котором свободно движутся все изображаемые персонажи».

Вот знаменитые васнецовские иллюстрации к «Английским народным песенкам» Маршака, сделанные в 1944-м, во время Великой Отечественной войны, при свете коптилки. Тревожное военное время, а в рисунках столько тепла, юмора, оптимизма! «Два маленьких котёнка», которые «поссорились в углу» и были изгнаны на улицу, с надеждой и раскаянием бросаются к ногам отворившей дверь хозяйки. А вокруг занесённого снегом домика бушует сказочная новогодняя метель, и сгущающиеся сумерки такие уютные, розово-синие… А вот очаровательный портрет «двух свинок без шляп и ботинок», с корзинками, деловито спешащих куда-то и розово светящихся на вечерней дороге…

В иллюстрациях к «Шуткам-прибауткам» А.А. Прокофьева развернулась широкая русская душа Васнецова. Его рисунки традиционных героев славянского фольклора – размашисто-смелые, радостные, праздничные. Глазастые трогательные зайки (их Васнецов особенно любил рисовать), хитроватые лисички, простодушные ёжики, самоуверенные вороны, щеголеватые петухи, исполненные достоинства коты – у каждого свой неповторимый облик и характер… А сколько поколений выросло на иллюстрациях к «Трём медведям» Л.Н. Толстого! Наверное, в каждой семье где-нибудь на антресолях хранится вот такой, васнецовский, плюшевый мишка, коричневый, с проплешинами от старости, стеклянными пуговками-глазками и философски-задумчивой мордочкой. И насколько он роднее и живее китайских рыночных уродцев с их дурацкими улыбками!

В статье «О сказке» В.Конашевич отмечает, что в иллюстрациях Ю.Васнецова проявился истинно народный русский дух: «Его искусство – первоисточник, а не копия. Он не подделывается под народный дух. Народное ощущение образа, непосредственность и наивность у него в натуре. Совершенно непостижимо, как он, окончив Академию художеств и живя в городе, где есть Эрмитаж и Русский музей, сохранил в искусстве психологию тех мастеров, которые в старину расписывали дуги и прялки».

Сын и внук священника, Юрий Васнецов имел все основания опасаться репрессий властей. Говорят, именно это послужило причиной того, что он упорно сторонился сборищ коллег по детгизовскому цеху, был человеком замкнутым и молчаливым. Он любил свой дом, своих голубей, много времени посвящал воспитанию дочерей. Детей он вообще понимал глубоко и сокровенно, особенно малышей. Художник Н.Устинов вспоминал: «Юрий Васнецов до семидесяти лет оставался по сути ребенком. Ему было гораздо легче находить общий язык, ладить с детьми, чем со взрослыми».[4]4
  Харламова Т. Сто ошибок в букваре. – Российская газета, 05.04.2006.


[Закрыть] Иначе бы не вышли из-под его кисти эти милые звери. И мы, ещё не умея читать, однажды открыли васнецовские книжки и навсегда влюбились в серого зайку с балалайкой, в сороку-белобоку, в медвежонка в синей жилетке, через годы протягивающего нам букет полевых цветов… Детство. Праздник. Волшебство. Родина.

«Самоцветы» Татьяны Мавриной

Больше всего Татьяна Маврина любила иллюстрировать сказки. Она и сама была сказочницей по натуре. Ну вот хотя бы фамилия – Маврина. На самом деле она – Лебедева, но взяла себе девичью фамилию матери: так необычней и загадочней! (Говорят, что просто не хотела, чтобы её путали с ленинградским художником Владимиром Лебедевым, который уже был известным книжным графиком). Или эта мистификация с возрастом. Она родилась в 1900-м, но в анкетах всегда писала: 1902. Хоть на два года, а моложе!

Родина Татьяны Мавриной – Нижний Новгород, самая что ни на есть русская земля. Из детства вынесла она любовь к русской культуре, к архитектуре православных соборов, иконописи и весёлой, яркой народной игрушке. Позднее сама расписывала туески и подносы. Начинала Маврина как мастер живописных полотен, создавала графические работы. Училась во ВХУТЕМАСе, у самого Р.Фалька, творчество которого в «оттепельные» шестидесятые вызовет столько баталий. От него – любовь к французской живописи и тот вольный дух, который ей удавалось сохранять на протяжении 70 с лишних лет активного творчества. Он, этот дух, чудесным образом воплотился в её гениальных рисунках, в которых весело и лихо переплелись лубок и частушка, намеренный примитивизм почти в стиле Таможенника Руссо и наивность детского рисунка. Даже любимые её импрессионисты проглядывают – в неуловимой утончённости и артистизме. Но фирменный «мавринский» стиль сложился не сразу.

Со временем художница всё больше отходила от тяжеловесности масляной живописи, увлекшись акварелью, гуашью, темперой. Синтез этих техник – в её сериях «Русские города, архитектурные памятники и пейзажи» 40-х годов. До войны Т.Маврина была членом независимого художественного объединения «13», члены которого главными качествами художника считали быстроту рисунка, умение стремительным росчерком передать впечатление от увиденного. Художники сотрудничали с газетой «Гудок», объединившей тогда талантливую пишущую и рисующую молодёжь (среди авторов – Ильф и Петров, Олеша и Катаев, Булгаков). Однако лёгкость, остроумие, а главное независимость всё больше раздражала власти. Т.Мавриной ещё удалось увидеть свои иллюстрации к роману Анатоля Франса «Боги жаждут», вышедшего в издательстве «Академия» в 1937 году (до этого были иллюстрации к Бальзаку и Гофману, к «Судьбе Шарля Лонсевиля» К.Паустовского). После этого ей окончательно «перекрыли кислород» – уж очень не вписывалась её творческая манера в узкие рамки соцреализма. «Для народа» Маврина рисовала… санитарные плакаты, а для себя – городские акварели и обнажённую натуру – «нюшек» (именно она автор этого прижившегося полушутливого термина). В 40-е годы окрепла её любовь к русской старине.

Однажды в начале войны Т.Маврина ехала на автобусе по Москве, и взгляд её случайно упал на церковь 17 века. И вдруг художница остро почувствовала хрупкость и обречённость московской старины и поняла, что один из способов спасти уникальную старинную архитектуру – это зарисовать её. Она подолгу бродила по городу с блокнотом и быстро – сказалась школа объединения «13»! – зарисовывала храмы и старинные особнячки. Приходилось делать это незаметно, прятаться в подъездах – в условиях военного времени её могли принять за шпионку. Прибегала домой и торопливо восстанавливала по памяти. Художница признавалась, что так натренировала память, что она стала фотографической! «А самой войны в этих рисунках вроде бы и нет, – с удивлением отмечали искусствоведы. – В них есть «праздник жизни» Татьяны Мавриной – радостные краски, свет, воздух, сказочная красота древних храмов».[5]5
  http://www.vor.ru/culture/cultarch208_rus.html#3.


[Закрыть]

Признанием любви к Москве стала книга Т.Мавриной «Москва. Сорок сороков». В ней собраны воспоминания художницы и московские пейзажи. Эта, как сказано в аннотации к книге, «живописная летопись города», представляет московскую архитектуру и москвичей «в неразрывном единстве современности и старины». Всю жизнь Маврина много и с удовольствием путешествовала по старым русским городам: Вологда, Суздаль, Ростов, Углич, Переславль-Залесский, Александров, Ярославль, Кострома, Городец, Павловская слобода… Впечатления от увиденного отразились в прекрасных альбомах «Пути-дороги», «Загорск». Они с мужем, художником Николаем Кузьминым много ездили по сёлам и небольшим городам, собрали уникальную коллекцию старинных икон, которую незадолго до смерти художница передала в дар Русскому музею. Любовь к русскому народному искусству оказала огромное влияние на формирование собственного художественного почерка Мавриной. Увидев однажды городецкую роспись, она, по её собственному признанию, «была очарована совсем другой, не ведомой мне техникой, совсем другим способом «крашения», дающим большой звук».[6]6
  Т.А.Маврина. Городецкая живопись. Л., 1970.


[Закрыть] А вскоре и её собственные работы зазвучали во всю мощь красок. Сказочность всё больше вторгается в реальность пейзажей, придавая работам Мавриной фантастическое, дерзкое звучание. И при этом, как отмечали искусствоведы, «экспрессивное видение художницы воспиталось на пристальном созерцании реальности и никогда от реальности не отрывается… Ни малейшего «примитивизма» в её цветовых построениях нет – они сложны и утончённы»».[7]7
  Татьяна Маврина: весёлая мудрость. Н.Дмитриева. http://www.istina.religare. ru/article252.html.


[Закрыть]

Язык не повернётся назвать эти мощные работы стилизациями а ля рус. Во всех её рисунках чувствуется уверенная и твёрдая рука мастера. «Фирменные» приметы «мавринского стиля» – насыщенная палитра, декоративность, непосредственность восприятия мира, мягкая улыбка в сочетании с иронией. Игорь Грабарь назвал работы Т.Мавриной «самоцветами» – и в самую точку! Книги, проиллюстрированные Т.Мавриной, – это в основном сказки – пушкинские и русские народные. В 1946-м вышла «Сказка о мертвой царевне и семи богатырях», 1946; в 1960 – «Руслан и Людмила», в 1961 – «У лукоморья». Какой чудесный, таинственный сказочный мир встаёт с этих страниц! Какое буйство красок, какой плотный, насыщенный – вкусный! – рисунок! В 1969-м вышла «Сказочная азбука» Т.Мавриной, уникальность которой в том, что в каждой букве нарисованы герои народных сказок, чьи имена начинаются с этой буквы. Здесь же название самой сказки и имена героев других сказок, у которых имя на ту же букву. Художница проявила здесь невероятную фантазию, а сама азбука, ставшая библиографической редкостью, служит сказочной энциклопедией и к тому же развивает художественный вкус и детское воображение.

Работы Т.Мавриной настолько самодостаточны, что стали самостоятельными изданиями – художественными альбомами. Это образцы своеобразного современного лубка, который критики называют изо-фольклор, карнавальный арт: «Сказочные звери» (1965), «Пряники пекутся» (1967), Гори, гори ярко (1957), Загорск (1968). У Т.Мавриной, как у любого классика, были выработанные десятилетиями принципы работы над книжной иллюстрацией. По словам Аллы Рудневой, хранителя коллекции художницы, «Маврина говорила, что художник – это плотник, который весело строит дом. И она действительно «строила» свои картинки. Вот, например, эскизы иллюстраций к поэме «Руслан и Людмила» Пушкина. На первом листе она изобразила стол и два персонажа. На следующем прибавила зверей, ладьи, разные предметы быта… Как, глядя на икону, мы узнаем всю историю жизни героя, так и в одной картинке Мавриной мы можем прочитать сюжет всей сказки. Детям их очень интересно рассматривать…»[8]8
  http://www.vor.ru/culture/cultarch208_rus.html#3.


[Закрыть]

Сотрудничество с Юрием Ковалём – особая страница творческой биографии Т.Мавриной. У молодого писателя и умудрённой жизнью художницы оказалось много общего: умение слышать, как растёт цветок, разговаривать с бабочками, любить зверей, птиц и людей. Они очень близко подошли к разгадке тайны мироздания, потому что оба сохранили открытую и чистую детскую душу. Вместе они сделали несколько великолепных книг, где художественное слово и изобразительный образ – единое целое. Юрий Коваль и Татьяна Маврина ушли друг за другом. В 1995-м – 57-летний Коваль. Через год – 96-летняя Маврина. Ушли – и всё-таки остались. В своих книгах и рисунках, полных радости и любви к этому миру.