Текст книги "Шутка костлявой девы"

Глава VI. Легенды Катманду

Второй симптом горной болезни – притупление боли. Молено палец сломать и не почувствовать. Делаю еще шаг и останавливаюсь.

Утром просыпаюсь от того, что на мне кто-то прыгает. Высовываю голову из спального мешка и вижу, как по полу бегают и резвятся белые мышки. Некоторые из них забираются на балки, что на потолке и, радостно растопырив лапки, совершают прыжок. Любопытные грызуны, с мелкими подвижными лапками и красными глазами.

Пожалуй, пора вставать. Резко поднимаюсь на кровати, несколько мышек скатываются по гладкой поверхности мешка и, упав на пол, внимательно на меня смотрят. Они никуда не бегут, видимо, успели привыкнуть к людям.

Сейчас пять утра восемь минут. Через две минуты должен звенеть будильник. Идти целый день, нужно позавтракать. Затолкать в себя хоть что-то, иначе рухну на горе без сил.

Около меня лежат еще несколько тел и храпят как дикие звери. Так и хочется растолкать их, чтобы не мешали завтракать.

В кухню заходит бабушка. Объясняю ей на пальцах, что нужна еда. Она кивает и идет к плите.

Местные жительницы готовят на завтрак макароны или рис. Вместо фруктов у непальцев вареный лук. Есть еще мясо тех самых волосатых яков, которые изображены на футболках, но иногда и оно отсутствует. Непальцы продают сувениры в грязных лавках. Пару дней назад я бы купил футболку с огромными быками, сейчас абсолютно наплевать, что на мне надето. Такие ненужные понятия, как стиль и мода, не то что отошли на второй план, они просто исчезли, будто и вовсе не существовали.

Пытаюсь стряхнуть остатки сна. Умываться негде, о том, что нужно чистить зубы, я уже забыл. Наблюдаю за отлаженными годами движениями хозяйки.

– Сколько вам лет? – спрашиваю я на языке жестов. Выглядит она древней старухой.

«Пятьдесят», – показывает на пальцах бабушка и скалит идеально ровные зубы. У местных зубы белые и огромные, как у древних исполинов. Наверное, потому что они почти не употребляют твердую пишу.

Непал – то место, где еще живы боги. В столице Катманду – музее под открытым небом – посетил местный храм. Одна из легенд меня всерьез заинтересовала.

Считается, что однажды король Джаяпракаш Малла польстился на красоту недозревшей девочки. Из-за этого властного педофила девчушка умерла. Если верить в карму, то вскоре она настигла его. Властитель начал видеть дурные сны, некто говорил ему, что нужно найти инкарнации богини Таледжу. И что отныне он каждый год должен проводить специальные ритуалы и просить благословления от Кумари.

Кумари Деви, что значит «девочка», стала живым божеством, воплощением богини на земле. Ей поклонялись поколения королей: раз в год приходили в храм и целовали ноги. Так они отмаливали грехи предков. Правда, в две тысячи восьмом году Непал ушел с пути монархии. Накачанный наркотиками принц Дипедра уничтожил всю свою семью и сам же застрелился. Так умирают короли.

Чтобы стать Кумари, ты должна соответствовать правилам: возраст от трех до пяти лет; все зубы в целости, кожа без единой царапины. Даже гороскоп важен, он проверяется на совместимость с гороскопами королей.

Приглашаются высшие буддийские монахи-ваджрачарья и астрологи. Кумари ищут в рамках определённой касты ювелиров. Идеальный ребенок с белой кожей без изъянов.

Королевская Кумари после тантрических ритуалов переносится из храма на белых простынях. Отныне она обитает во дворце Кумари Гхар. Играть она может только с ребятишками из народа невари из долины Катманду.

Странные люди эти непальцы… Раньше всех десятилетних девочек выдавали замуж; за дерево бел, которое считалось одним из воплощений бога Вишну. Настоящая пышная свадьба. Плод дерева как доказательство любви и брака.

– В Индии и Непале пользовался популярностью обряд самосожжения. Когда погибал муж;, женщины шли на костер. Девочкам из племени неваров повезло. Если впоследствии дерево-муж; умирал, то на костер они не шли. Ведь у них оставался бессмертный бог Вишну, – рассказывает местный гид и протягивает ладонь.

Запутанные, неясные законы.

После завтрака я иду почти без привалов. Двенадцать часов ходьбы. От рассвета до заката.

К концу чувствую себя до полусмерти уставшей псиной из камчатской собачьей упряжки. Удивительные, почти нетронутые рукой человека виды. Не понимаю, как такая красота еще где-то существует. Наверное, потому, что когда добираешься до нее, уже нет сил что-то рушить. Только вертишь головой по сторонам и ходишь, как придурок, с широко раскрытыми глазами. Царское великолепие перед тобой. Но мне наплевать. Опять мечтаю о теплой постели и ужине.

Достигаю Мананга – самого большого города Непала, и с чувством сильной усталости валюсь на кровать. К счастью, места в гостинице есть. Ложусь на потрепанный матрас и забываюсь сном. Сегодняшний день проходит без приключений и истеричных туристов.

Глава VII. Ледяное озеро

Насильно заталкиваю в себя завтрак и отправляюсь в путь. На высоте 3600 метров у подавляющего большинства уже начинается горная болезнь.

Легко свернуть назад, как делают многие, но я задался целью дойти и не отступлюсь.

Передо мной Ледяное озеро. Растительности на этой высоте уже нет. Граница между лишайниками, мелкой травой и снежными шпилями гор. Протягиваю руки и, кажется, будто могу коснуться самых вершин. Решаю пройтись по ледяной глади озера.

Бросить все и отправиться в горы – решение, перевернувшее жизнь с ног на голову. В момент, когда нога коснулась льда, я не мог представить, какую цену заплачу за это решение. Я шел по лезвию ножа, вспоминая веселые деньки.

Помнится, лет пять назад мы с друзьями выезжали на Финский залив кататься на машинах. Девчонки на пассажирских сиденьях визжали от страха и удовольствия, а мы самодовольно улыбались и делали вид, что не боимся. Острота мгновения. Громоздкая тачка в полторы тысячи килограммов и лед, который в любой момент может не выдержать.

Горное озеро. Шаги сначала аккуратные и обдуманные, затем все более уверенные. Я на льду, за спиной двенадцать килограммов груза и я сам семьдесят пять. Итого: почти сто. Верю в крепкость льда. Пока трещин нет, но если что, я готов к любому раскладу.

Страха нет. На мой взгляд, самая почетная смерть не среди врачей, янтарно-желтых уток и проводков с трубочками. Иногда я представляю полукольцо из родственников вокруг моей больничной койки, которая пахнет мочой и лекарствами от умирающего меня. Иссохшего злобного деда, отправляющегося на тот свет.

– Сколько он еще протянет? – шепчет гаденький родственник, втайне надеясь услышать от чопорного врача заветное «скоро». Но вместо этого получает:

– В таком состоянии он может находиться от недели до нескольких лет.

И вот твои родственники покорно стоят и ждут. Приходят кучками и общаются с умирающим тобой, чтобы прояснить квартирно-машинно-дачный вопрос.

Я всегда мечтал в старости уйти в горы. К примеру, на Эверест – самую высокую точку планеты. Высота над уровнем моря восемь тысяч восемьсот сорок восемь метров. Для сведения, горная болезнь начинается на двух тысячах. Пять-семь – уже тяжелая степень. Каждое движение вызывает головокружение, в висках постоянно стучит, появляется «дыхание загнанной собаки». Сухой кашель, отсутствие аппетита, рвота. Ты можешь лишиться пальца на ноге и даже не почувствовать. А когда спустишься вниз (если посчастливится вернуться живым), для тебя будет сюрпризом обмороженный кусочек синюшной плоти.

Кислород… его почти нет. Лицо приобретает синеватый оттенок. Кровь теряет алый цвет. Ты падаешь и умираешь героем.

Труп никто не трогает. Смерть на пути к вершине почетна и не особо страшна. Такая участь все же лучше, чем умирать на больничной койке среди стаи шакалов.

Молено еще заснуть и не проснуться: замерзнуть во сне. Не самый плохой вариант.

Выбирая как умереть, человек не обманывает смерть, он просто плюет ей в лицо и смотрит, как костлявая рука старой как бог девы стирает пятна с перекошенной физиономии.

Здесь и сейчас я могу провалиться под лед. Это и будет тот самый ответ или, скорее, шутка Костлявой девы, которая прекрасно видит будущее, где я, семидесятипятилетний дед, карабкаюсь на гору, чтобы сделать последний в этой жизни плевок. Это мое будущее, и я знаю, что не умру сейчас. Это случится в семьдесят пять или около того, но точно не раньше.

Люди искренне верят, что они несчастны. Но во Вселенной есть существо куда более безрадостное. Ей скучно, этой стерве, ее дружок уже давно впал в маразм и сам не понимает, что творит. Теперь она на Земле хозяйка. Мать Евы давно уже старая скрюченная язва с косой. Бесплодность не позволяет исправить ситуацию на Земле, поэтому все идет как идет. Жизнь не сложилась: единственная дочь мертва, муж: в маразме, а она терпеть не может зеркал.

И вот карга вынуждена спускаться сюда, в место, которое должно было стать раем, и ищет способы развеять тоску. Вот идет какой-то человечишка, он ступает по льду и пытается выглядеть в собственных глазах героем. Смерть улыбается – грустно и жалко. Сейчас она вспоминает, как они с Богом были молоды, как он влюбился в нее и дарил ей звезды, а она прикасалась к ним и звезды умирали. Ее это тревожило, но Бог не придавал смертям значения и все дарил и дарил ей звезды. А потом, потом появились близнецы, и Бог спрятал их от матери, чтобы она случайно не умертвила собственных детей. Он все надеялся, что они будут счастливы, но вместо этого сошел с ума от ее любящих рук. И теперь она приходит на Землю – к детям своих детей и, обливаясь слезами, убивает их.

Так было раньше. Она приносила с собой только боль, но сейчас, наблюдая за одним из людей, Костлявая дева пытается найти способ, как сделать этого человека счастливым.

Вот он аккуратно идет по льду, внешне спокойный и уверенный в своих силах, Женя не догадывается, что должно произойти через несколько мгновений, а дева, несчастная дева, очередной раз вынуждена собственными руками убивать невинных. Как же он похож; на ее сына: эти каштановые волосы с завитками по бокам и пронзительные зеленые глаза, которые смотрят в самую душу.

– Мальчик мой, – шепчет хозяйка Земли, – неужели придется умертвить и тебя? Ты так мало жил… – плачет мать.

Сегодня она не споет ему последнюю песню, наконец-то у нее появился план, как обмануть саму себя и Вселенную.

– Ты уверенна? – спрашивает человек с насмешливым лицом.

– Брысь отсюда! – шипит Смерть и рассекает косой воздух.

Зачем идти как заяц? К чему сомнения? Мои глаза будут гореть до конца, и родственники сами будут грызться за недвижимость. Лет через сорок-пятьдесят и без меня. Эта мысль так воодушевляет, что я начинаю, как ребенок, прыгать по льду.

Скольжу, падаю и ударяюсь о твердь замерзшего озера. Встаю и улыбаюсь. Делаю несколько шагов. Хруст. Треск. Страшно…

Если ты оказываешься в подобной ситуации, необходимо лечь и ползти. До самого берега. Встать на твердую землю и перекреститься.

Я не успеваю лечь и, как стоял прямо, так и проваливаюсь под лед.

В фильмах, когда главный герой попадает в непростую ситуацию, обычно голос за кадром говорит, о чем думает человек. Привычные зрителю темы: девушка или мама, возможен еще вариант с глупой мечтой, ради которой стоит жить и попытаться спастись.

«Ее глаза такие прекрасные, как то небо, что я вижу сквозь толщу воды».

Режиссеры показывают темную фигуру, медленно погружающуюся вниз. Пузырьки изо рта и закрытые глаза. Если парень удачливый, то может прилететь его друг-супергерой и вытащить из беды.

У меня нет такого друга и о своей девушке я не думаю. В этот момент главное – выжить. А красивые сопли, которые кинолентой наматываются на проигрыватель или развешиваются на уши зрителям, – вранье.

В жизни так не бывает! Либо я и правда грубая скотина.

Когда я вылезаю, самым важным на свете оказывается воздух. Жадно хватаю его ртом, дышу. Глубоко и жадно. Как зверь. «Дыхание загнанной собаки».

Лежа на снегу, я не думаю о Кире. Это происходит чуть позже.

Со стекающими с тела водопадами воды и сосульками на волосах волочу ноги к жилью местных. Нужно двигаться, чтобы не оледенеть. Стучусь. Местные сразу же пускают меня в дом и начинают суетиться. У меня нет сил: я падаю на пороге.

Просыпаюсь утром в грязном бараке. Тело ноет. Лежу там три дня, и опять меня будят по утрам белые крысы. В состоянии полусна на второй день вспоминаю о Кире: как она глупо выбежала из машины, как швырнула на землю цветы. Кира – истеричка… И зачем она нужна мне? Если сейчас такие проблемы, что будет дальше?

Хозяйка заваривает мне чай. Чашка глиняная и грязная. Чай обжигающий и вкусный. Запах резкий.

Зарываюсь в вонючие тряпки, которыми меня одарили непальцы. Завтра будет новый день, завтра я должен идти вниз. Жаль, что покорение вершины оборвалось вот так глупо. Но я обязательно вернусь сюда. Обещаю.

Глава VIII. Поющая чаша

В Санкт-Петербурге женщин после сорока молено разделить на два типа. Первые – это те, кто делает отчаянные попытки оставаться красивой и молодой и зачастую им это даже удается. Такие холеные дамы покупают кремы стоимостью в половину зарплаты, ходят в фитнес-залы и обтягивают себя неплохого качества тряпками. Они поедают проросшую пшеницу и редис, избегают булочных и кондитерских, обходят стороной кафе после шести вечера. В общем, все их попытки сводятся к единственному желанию – не уступать молоденьким, за которыми волочатся их мужья. Отчаянных борцов за красоту еще интересует противоположный пол, а противоположный пол, в свою очередь, интересуется ими.

Второй тип – это будущие злобные бабули. Кожа свисает складками, глаза делаются маленькими, щеки – дряблыми. Про фигуру молчу. «Если не тренировать мышцы, они атрофируются», – говорят красоткам в обтягивающих лосинах, и они начинают крутить колеса велосипеда яростнее. На располневших представительниц женского пола, которые сами на себя махнули рукой, слова не действуют. Никакие. Доводы – в мусорный ящик к оберткам от сарделек.

В Непале все не так, как я привык. Женщины после сорока выглядят на шестьдесят, а то и старше. Все без исключения. А молоденькие просто уродливы.

Утро не предвещает ничего хорошего. Холодно и промозгло. Внутри темно. Позавтракав, собираю вещи, благодарю хозяйку. Она странно улыбается и, ничего не сказав, уходит вглубь дома. Пожав плечами, направляюсь к выходу. На стене висит кусок зеркала.

Вдруг у меня отморожены части тела? Нужно проверить, чему это она улыбалась. Смотрюсь в зеркало и ужасаюсь. Кожа покрыта морщинами. Волосы поредели. Я похож; на своего покойного деда.

Когда ты просыпаешься на полжизни старше, оглядываешься вокруг. Твои сверстницы – шарпеи. Двадцать семь – мой возраст по паспорту. Не сказать, что жизнь была счастливой, но все же сносной… В могилу рановато.

Горы старят, горы убивают… Да, все верно. Но не за несколько же ночей? Не разводить панику. Нужно лететь домой, в Питер. Сейчас это главное.

Роюсь в рюкзаке, нащупываю паспорт. Дата рождения – тысяча девятьсот восемьдесят восьмой. Мне двадцать семь лет, все верно. Почему же передо мной стоит пятидесятилетний мужчина с моим лицом?

В любом случае паника – не то, чему я должен поддаваться.

Возможно, так подействовала на организм холодная вода. Борьба со смертью – не шутка.

Через какое-то время все нормализуется. Я верю в это.

Путь назад не самый приятный. Автобус заполнен по большей части местными. Меня укачивает и подташнивает. Ни с кем не разговариваю, пытаюсь уснуть. Морфей уже протягивает ко мне руки – теплые, мягкие, как у заботливой женщины. Еще минута, и поездка на трясущемся автобусе превратилась бы в приятное путешествие. Подлетаю с кресла, прижимаюсь щекой к стеклу. На меня летят люди и их вещи. Мы перевернулись. Шустрые пассажиры вываливаются на дорогу и быстро организовывают рынок, будто ничего не произошло. Основной промысел непальцев – торговля. Неудивительно, что они пытаются продать свой товар даже в такой неподходящей для этого ситуации. Делать нечего, пока водитель чинит автобус, рассматриваю сувениры. В одном из зеркал отражается мое постаревшее лицо… Сейчас мне кажется, что жизнь, возможно, кончена, но уже через минуту беру себя в руки.

Раздается звук. Успокаивающий и очищающий. Мир кажется радостным, безопасным местом. Чувство защищенности и спокойствия, как в детстве. Пытаюсь определить источник. Один из торговцев звенит небольшой чашей. Подхожу и спрашиваю, что это.

Он не отвечает, а только яростнее водит деревянной ложкой по краю чаши.

– What is it? – раз в пятый спрашиваю я.

Возможно, в его голове наконец прояснилось, и он понял, о чем я.

На ломаном английском торговец объясняет, что эта чаша – предмет искусства, вылепленная вручную его старательным собратом.

– Hand made, – подытоживает он и делает руками странные движения.

Непальская чаша – эта такая огромная супница, по которой водят деревянной палкой. Получается звук. Глубокий и мелодичный. Их называют «поющие чаши». Используются для медитаций и релаксаций. Все это связано с биоритмами и йогой. Все это я узнаю позднее, сейчас есть только волшебный, очищающий голову от мусора звук.

Полезная находка для жителя мегаполиса. Я бы даже сказал – необходимая. Но деньги тратить не хочется.

– Триста долларов – это слишком, приятель, – говорю я торговцу и склоняю голову набок. Это значит, что у него есть шанс сторговаться.

Перекупщик трясет передо мной чашей и клянется-божится в ее качестве. Но мне все равно на качество. Я в этом не разбираюсь. Одно ясно: звук хороший.

«Наверное, не судьба», – заключаю я и уже разворачиваюсь, но он выхватывает у меня из рук бутылку с водой и выливает половину содержимого в чашу.

– Какого черта?! – кричу я. На улице духота, когда починят автобус и починят ли вообще – вопрос, а он так неразумно обращается с моей драгоценностью.

Хочется побыстрей уйти, чтобы в порыве злости не поколотить шарлатана, но тут происходит нечто удивительное. Медленными движениями он водит палкой по краям чаши. Вода пузырится и будто кипит, льется божественная мелодия. В голове не остается ни одной мысли. Все они будто пропадают. Не знаю, что это за эффект такой, но он мне определенно нравится.

Подобная вещь в доме точно не будет лишней. Люди в городах из колеи вон лезут, только бы очистить мозг от информации. Хлам поступает в головы ежедневно. Содержимое черепной коробки жителя города похоже на помойку. И каждый день в этот бак скидывают новые черные целлофановые пакеты с мусором.

Я вынул из кармана сто долларов и протянул ему. Изначальная цена триста. Вероятно, он пошлет меня.

Реакция странная: сначала он плюет на землю, затем вытирает рот рукой и, улыбнувшись, берет купюру.

– Good luck, – говорит торговец на прощание.

Отхожу на несколько метров: стою посреди дороги как идиот и смотрю на чащу. Затем начинаю водить по ней деревяшкой и, закрыв глаза, слушать. Автобус, наверное, починят еще не скоро, есть время отдохнуть. Неожиданно вокруг меня начинают кричать люди. Мое ухо, прислоненное к самой чаше, жадно ловит божественные звуки. В данную секунду мне плевать, что происходит на самом деле. Я бы, наверное, так и стоял, но голову прорезает резкая боль, и я открываю глаза. Торговец бросил в меня палку и истошно вопит: «Crazy men». Не понимаю, что происходит. Поворачиваю голову. Передо мной стоит другой автобус: не наш, но похожий. Водитель мерцает глазами, злобно орет. Кровь путается в волосах, стекает по шее, капает на землю.

Пока я стою и пытаюсь понять, что происходит, торговцы мгновенно сворачивают коврики и, толкая друг друга, бегут к нашему автобусу. Повезло, все могло кончиться гораздо хуже. Забираюсь внутрь машины, сажусь на одно из свободных мест.

– Вас чуть не сбили, – говорит женщина с зеленым ершиком волос, – а вы просто стояли и не двигались. Удивительно, будто заколдованный.

Ничего не отвечаю, а про себя думаю: «И правда, есть что-то странное в этих горах».

Глава IX. Маленький мальчик

«Это вы потеряли мальчика?» – спрашивает почтальон Печкин в мультике про Кота Матроскина. Я смотрю в экран перед собой и закрываю глаза. Удивительные советские мультики. Мальчик Дядя Федор уходит из дома и поселяется в деревне с говорящим котом и псом, а потом они еще и умудряются завести молчаливую корову с теленком. На редкость умный и рассудительный мальчик.

Он воплотил в жизнь мечту миллионов ребятишек – шаг в самостоятельность. Дядя Федор – один из символов эпохи. Как и волк из «Ну, погоди!». Помнится, у меня где-то завалялся значок того зайца-садиста – копии американского мышонка Джерри.

Все мои сны, которые так сложно отличить от реальности. Их прерывает вопрос.

– С кем ты, мальчик? – спрашивает меня роскошная женщина с темными, красиво очерченными губами. Полусонный, сижу в кресле самолета и бездумно смотрю на проплывающие мимо облака. Почему она называет меня мальчиком, ей вроде не девяносто… Симпатичная шатенка. Глаза карие, кофта облегающая, с открывающим вид на грудь вырезом. Молодая и сочная женщина. Может, это игра такая? Что ж, сыграем.

– Я сам по себе, – гордо цитирую я Дядю Федора и тут же тяну руки ко рту.

Что с голосом? Неужели я так сильно простыл?

Не говорить с ней! Не говорить с этой симпатичной брюнеткой таким голосом. Добраться до стюардессы и попросить виски. Необходимо прополоскать горло.

Спрыгиваю с кресла, иду по проходу. Все какое-то странное. Слишком высокое. Может, от удара по голове? Боли тогда я почти не чувствовал, рана оказалась крохотной. В чем же причина? Опять сон или еще один эффект от переохлаждения в Ледяном озере?

Шагаю по проходу. Женщины вокруг смотрят на меня и глупо улыбаются. Все как одна. Я что, болен? Чего они пялятся? Улыбаюсь в ответ, показываю язык – неожиданный порыв. Но они не отворачиваются – все беспардонно глазеют, некоторые даже смеются.

Между кресел маячит стюардесса.

– Девушка, девушка, – пишу я, – дайте, пожалуйста, бутылочку виски.

Форма ей к лицу, но красные губы уродуют. На моих глазах они складываются в алый цветок.

– Это для папы, да? – улыбается она фирменной улыбкой.

– Что? Мой отец уже года три как мертв, – непонимающе отвечаю я.

Она хмурит брови и делает сочувствующую, все понимающую мину.

Красные губы говорят:

– Может, твоя мама просто нажмет на кнопку? Я скоро подойду и все принесу.

– Я что, маленький, по-вашему? – верещу я и стучу кулаком по стене. Она опасливо оглядывается по сторонам, затем успокаивается.

– Нет, конечно, нет! – усмиряет меня стюардесса. – Тебе сколько? Лет восемь?

– Что? – говорю я, выпучив на нее глаза.

– Или уже целых десять? – беззаботно задают вопрос напомаженные губы.

Ничего не отвечаю. Разворачиваюсь и бегу к туалету. Все занято. Стою, скрестив руки на груди, и нервно топаю ногой. Рядом растрепанный мальчик с тусклыми серыми глазами.

– Пойдем поиграем, – предлагает он, – я тебе что-то интересное покажу, – продолжает мальчуган и доверительно кладет руку мне на плечо.

И только тут до меня доходит, почему все такое высокое: мы с ребенком примерно одного роста.

Дверь открывается, выходит женщина и берет его за руку.

– Пойдем на свои места. Не мешай другим. Скажи лучше, посмотрим фильм или мультик?

– Фильм, – важно отвечает парень и тянет нос вверх – к потолку самолета.

Врываюсь в кабинку, щелкаю замком и встаю напротив зеркала, до которого еле дотягиваюсь. По-детски гладкая кожа, полное отсутствие щетины и морщин.

Что со мной?

Когда я возвращаюсь на свое место, женщина говорит:

– Так где твои родители, мальчик? Я пересела сюда, когда ты спал. Там, где я сидела, развалились пьяные мужчины. Надеюсь, ты не против такого неожиданного соседства?

Ее улыбка не такая белоснежная, как у стюардессы, но все же красивая.

Все сегодня улыбаются, но мне не улыбнуться в ответ.