Текст книги "Пожарский – спаситель Отечества"

Наталья Иртенина
Пожарский – спаситель Отечества

Странная встреча в монастыре

Три года мирно на Руси. Отгремела долгая и тяжкая война с ливонскими немцами, шведами и поляками. Плохо она для Русской державы окончилась. Пришлось отдать неприятелю свои земли с несколькими городами. Верно, не за горами и новая война.

А солнце июльское так ласково, горячо целует в щёки! Древний Суздаль так манит зелёными берегами своей реки Каменки, что вьётся по городу крутыми излучинами. И так уморительно орут лягушки в пруду под монастырской стеной! Три святые обители по разные стороны речки будто водят хоровод над ней. Купола величественных храмов сияют в голубых небесах.

У мостка с радостными воплями сигают в воду посадские мальчишки. Митю потянуло к ним. Эх, показать бы неумехам, как надо прыгать с моста в реку! Да нельзя. Князю простонародные забавы не к лицу. Родовую честь нужно хранить, так говорит отец.

– А в чём она, родовая честь? – спросил Митя, стараясь попадать в ногу с родителем.

Вдвоём они шли по тропке над обрывистым берегом к Спасскому монастырю.

– Ну, слушай, сын. Когда-то честь рода Пожарских была в большом богатстве и знатности, – начал рассказывать Михаил Фёдорович своему девятилетнему наследнику. – Род наш древний, от того же корня растёт, что и московские цари, от великого государя-князя Всеволода по прозванию Большое Гнездо, что княжил на Руси четыре столетия назад. Повернись судьба иначе, и мы могли бы нынче стоять у царского трона. Но теперь нас в чинах и званиях обошли другие роды, знатность и богатство наше истаяли. Ныне наша честь в службе государю, да только служба эта у Пожарских невеликая, больших чинов нет ни у кого из твоей родни. Для высоких московских бояр мы, Пожарские, никто, сморчки трухлявые, и честь у нас захудалая. – Отец положил руку на плечо сыну. – Ты, Дмитрий, мотай себе на ус…

Митя потрогал место над верхней губой, где у мужчины должны расти усы. Но там ещё было голо и гладко. На что же мотать отцовы слова?..

– Сколько у нас знатных бояр да дворян перебежало с Руси в Литву и к полякам! Измену сотворили, против нашего царя и земли русской своё оружие повернули. Думали себе честь и богатство выслужить, да изменников-то нигде не любят. Золотом могут осыпать, а чести не дадут. Предавший раз, предаст и в другой раз. А ты, сын, служи без измен, без шатаний в уме. Взял меч – дерись им до смерти за отчизну, за государя, за веру нашу православную. Крепко стой, не гнись, не криви душой. На посулы вражьи не соблазняйся. Если нужно будет, прими лишения и раны, и саму свою жизнь отдай за правое дело. Даже если все вокруг тебя изменят – а ты будь верен. Тем и свою честь, и честь своего рода умножишь, и богатство наживёшь.

– А как же ты, отец: служил честно, не криво, но богатства не нажил, наоборот, растратил и оскудел? – недоумевал Митя.

– Траты наши во спасение. Пожарские Богу и Церкви, обителям святым и храмам всегда обильно жертвовали. Да и не траты это, а приобретения… И что службой государю мы богатство не нажили – так это как посмотреть. Верный в малом верен и в большом. Верный царю верен и Богу. У Господа нашего ни копейка, пожертвованная ради Христа, ни кровь, пролитая за Отечество, ни самый малый честный труд, ни слово доброе не пропадут – отплатятся тебе щедро.

Прежде чем идти к пятиглавому монастырскому собору, отец и сын повернули к небольшой, низенькой кирпичной постройке без окон, накрытой полукруглым сводом. То была родовая усыпальница князей Пожарских. Митя, глядя на родителя, тоже перекрестился перед ней и поклонился.

– Здесь лежат наши предки, – произнёс Михаил Фёдорович. – Многие сложили свои головы в битвах за Отечество. Чувствую, и мне скоро быть с ними…

Сердце у Мити сжалось. Он с отчаяньем посмотрел на отца.

– А ты, Дмитрий, на помин души моей не поскупись тогда, отпиши в дар монастырю, как я велю тебе, деревеньку из наших владений, со всеми угодьями и промыслами. Тем добро сделаешь и мне, и себе… Пойдём-ка в храм Божий, помолимся усердно за покойных и за живых…

На пути к собору встретился им старый монах с палкой-клюкой. А может, и не монах это был, а просто нищий, живущий при обители. Одёжка на нём до того ветхая, что не разобрать – ряса это монашья или что иное.

– Кузьма! – вдруг обрадовался старец, неожиданно резво кинувшись к юному князю. – Дай-ка я тебя благословлю!

Не успел Митя опомниться, как большой крест, извлечённый из-под лохмотьев нищего, лёг ему на лоб, затем прижался к губам.

Мите не понравилось, что его назвали Кузьмой. Он был так недоволен этим, что даже не удивился, откуда старик знает его другое имя, то, которое дали ему при крещении. Дмитрий – имя громкое, знатное, как раз княжье. Так его и звали в семье, потому что в день памяти святого воина Димитрия Солунского он родился. А простонародным Кузьмой мальчика окрестил спустя неделю священник – в честь святого Косьмы, лекаря и бессребреника, чью память праздновали как раз в тот день.

Блаженный старец меж тем всё радовался:

– Сподобил меня Господь Кузьму благословить. Не доживу, когда другие будут тебя крестом Христовым благословлять… А имя-то у тебя светлое. Бессребреники, некорыстолюбцы на Руси скоро понадобятся, да днём с огнём их не сыщешь. Ты ж, когда другой Кузьма позовёт тебя в ратный поход, не отказывайся смотри!

И погрозив Мите пальцем, старик заковылял дальше по дорожке. Мальчик изумлённо повернулся к родителю.

– Как это? Кроме царя никому не дано созывать войско в поход! А разве может царь зваться Кузьмою?

Только отец ему ничего на это не ответил. Лишь задумчиво смотрел вослед блаженному.

Лихо над Русью

Много лет спустя князь Дмитрий Михайлович Пожарский снова будет стоять в том же соборе суздальского Спасского монастыря, молиться Богу и святым. А перед тем поклонится гробам предков в родовой усыпальнице – напоследок. Ведь как знать – не станет ли этот военный поход для него, да и для всей Руси погибельным?

И вспомнит он того старца с его предсказанием. Было то или не было? За далью лет блаженный превратился в смутное видение, будто приснился когда-то.

Да ведь князь и впрямь чуть было не отказался возглавить ополчение, когда нижегородец Кузьма Минин посылал к нему одно посольство за другим! Жители Нижнего Новгорода звали Пожарского на ратное дело – освобождать Русь от захватчиков, поляков и литовцев, а князь всё не решался взвалить это великое бремя себе на плечи. Слишком тяжела ноша, а помощников – раз-два и обчёлся. Мало в ту пору осталось на Руси людей чести и долга, бессребреников и некорыстолюбцев, которые бы стояли не за свою выгоду, а за правду. Но Минин всё же нашёл слова, убедившие Пожарского.

Собранное ополчение двигалось к Москве, и вождей его благословляли в Ростове Великом, в прославленной Троице-Сергиевой лавре, в Суздале. Вместе с ратниками к Москве шла чудотворная Казанская икона Богородицы, вдохновляя на подвиг. А всё равно душа у князя была полна смятения: сумеют ли спасти Русь от страшной беды?

– Господи, не погуби Отечество наше и людей русских, – молился Дмитрий Михайлович в суздальском монастыре. – Если спасёшь страну и народ наш – с ними и я спасён буду. Если погубишь – с ними и я погибну!

Сумеют ли они очистить русскую землю от скверны, которая мутным потоком затопила всю страну, заполонила её злобой, ложью, предательством, бунташным и воровским духом?..

Сумели. Отстояли в 1612 году Русское государство. Выгнали врага из Московского Кремля, а затем и из страны. Вымели скверный дух измены и мятежа со своей земли. Вычистили гниль и порчу, которые восемь лет разъедали души русских людей.

Тогда и назвали князя Дмитрия Пожарского спасителем Отечества. Четыре столетия после того имя его в русском народе прославляется, и дела его вспоминают с благодарностью…

* * *

В те века у московских царей не было недостатка в полководцах высшей пробы. Под рукой у государя всегда находилось множество знатных бояр, умеющих водить полки на войне, опытных и талантливых военачальников из придворной аристократии. Они выигрывали большие сражения, отвоёвывали захваченные когда-то соседями русские земли, обороняли наши рубежи, отражали нашествия вражеских армий. На служебной лестнице Русского государства все они стояли намного выше Пожарских.

В обычное время князю Дмитрию Михайловичу было бы до них не дотянуться. Самое большое, чего он мог достичь, – должности воинского головы в какой-нибудь порубежной крепостице. Иными словами, на современный лад, он мог бы дослужиться до звания полковника – не выше.

Как же случилось, что в тот момент, когда Русь погибала, на этом «полковнике» свет сошёлся клином? Не сыскалось никого иного, кто встал бы во главе армии и повёл бы её спасать страну от врага!

В том-то и дело, что время в начале 17 века настало необычное. Обрушились все прежние государственные порядки, вековые обычаи. Изменились даже людские нравы – увы, в худшую сторону. Позднее эти годы, начиная с 1604-го, назовут Великой Смутой. В стране завелись тогда во множестве самозванцы, величавшие себя «русскими царями». Они сколачивали войско и шли покорять Москву, забирать себе царский трон, якобы принадлежащий им по праву. Они сеяли в русском народе разброд, сомнения, злобу.

Открыл эту череду самозванцев Лжедмитрий Первый. Он назвался именем давно погибшего царевича Дмитрия, сына знаменитого царя Ивана Грозного. Будто бы он чудесным образом спасся от убийц, подосланных боярином Борисом Годуновым, который потом сам хитро пролез в цари. Лжедмитрий вторгся в пределы Русского государства с небольшим войском, состоящим из поляков и литовцев. А когда подошёл к Москве, то опирался уже на огромную армию. В этом войске были русские казаки, дворяне, воеводами Лжедмитрия стали русские аристократы. Все они были недовольны властью царя Бориса Годунова. Все мечтали поживиться от щедрот нового правителя, половить рыбку в мутной воде.

К тому же первому из самозванцев многие верили искренне.

– А вдруг он и впрямь спасшийся царский сын?! – чесали в затылках простые горожане.

– Если не поддержим его как истинного царевича, а он утвердится на престоле, нам по шапкам крепко достанется! – размышляли дворяне-служильцы.

– Борис-то Годунов – выскочка, усевшийся на царстве. И родовитее его найдутся! Для чего нам держать его сторону? Не лучше ли заслужить милости от настоящего царя Дмитрия? – кумекали меж собой бояре.

Так в Московском царстве свила себе гнездо измена. На сторону самозванца переходили целые города. У Годунова не достало сил противостоять Лжедмитрию. После внезапной смерти царя Бориса Москва открыла ворота «спасшемуся царевичу» и короновала его царским венцом. Ненадолго, правда. Всего на год хватило терпения у москвичей. Столицу наводнили поляки-иноверцы, которым благоволил новый царь, и вели они себя нахально. Да и свадьба Лжедмитрия с полькой-католичкой подлила масла в огонь.

– Когда такое бывало, чтоб русский православный царь женился на иноверке и мирволил полякам-латынникам?! – возмущались и простолюдин, и знатный вельможа.

Подняв бунт, московские бояре свергли Лжедмитрия. Самозванца убили. Но дух его остался на Руси! И хотя выбрали другого царя – высокородного аристократа Василия Шуйского, страна продолжала бурлить мятежом. Скоро появился очередной самозванец – Лжедмитрий Второй. Уже мало кто верил в небылицу, что он якобы снова спасся от гибели. Но самозванец стал знаменем, под которое стягивались все желавшие власти, высоких чинов, денег, богатых пожалований. Все, кому тесно было под рукой хоть и не самого лучшего, не самого привлекательного, не самого честного, но всё же законного царя Василия Шуйского.

Русскими людьми овладел дух наживы, беззакония, разбоя. Заварилась каша Смуты, и главными поварами стали благородные вельможи! Великие столпы государства – князья, бояре, высшие чины, управлявшие делами державы, один за другим ударились в измену. Как птички, они перелетали из Москвы в лагерь Лжедмитрия Второго, который со своим войском осадил столицу. Их так и называли пренебрежительно – «перелёты». А к самозванцу приклеилась кличка Тушинский вор – потому что стан его был в селе Тушине и потому что ворами называли мятежников, покушавшихся на государственные порядки.

Шайки Тушинского вора рыскали в те годы по всем русским землям, от Пскова до Казани, от южных городков до самого Белого моря на севере. От них не отставали отряды польско-литовских захватчиков, оставшиеся ещё от первого Лжедмитрия. Всюду они грабили, жгли, убивали тех, кто не хотел покориться самозванцу. А у Василия Шуйского уже не хватало воевод, верных ему, чтобы оборонять хотя бы только Москву! Вот тогда и зажглась полководческая звезда князя Дмитрия Пожарского.

Зарайское крепкое стояние

Царский посланец громким голосом зачитывал грамоту царя Василия Шуйского:

– Памятуя Бога и Пречистую Богородицу, ты, князь Дмитрий, за веру христианскую и за всех православных людей против врагов, польских и литовских людей и русских воров, стоял крепко и мужественно и многую верную службу показал, и на воровскую смуту не прельстился…

Пожарский, сидя на лавке в своём московском дому, слушал эти царские похвалы в глубокой задумчивости. Да, туго пришлось Москве в осадном сидении, окружённой тушинским войском. Шайки самозванца перекрыли почти все дороги, по которым в столицу везли хлеб и иное продовольствие. Оставалась одна коломенская, да и ту грозили захватить литовцы. Наперерез им послан был тогда воевода князь Пожарский с отрядом. Внезапным нападением ночью они обратили врага в бегство. Столица была спасена от голода!

Но важная коломенская дорога так и притягивала к себе ватаги тушинских воров. Чуть погодя там объявился ещё один отряд сторонников самозванца. Они грабили обозы, идущие в Москву, а затем двинулись к самой столице. Воеводы Шуйского не могли их остановить и несли большие потери в боях. Тут снова настал черёд князя Пожарского проявить свои военные дарования. Он сошёлся с разбойным отрядом на Владимирской дороге, у реки Пехорки, и наголову разбил сильного, упорного врага.

После многих поражений и утрат эта победа Пожарского будто окрылила войска, остававшиеся верными царю Василию Шуйскому. За несколько месяцев они нанесли ещё несколько хороших ударов по тушинцам. Самозванец отступил от Москвы, убрался под Калугу.

Но что дальше?! Шайки мятежников и грабителей, казаков-разбойников и иноземцев по-прежнему вольно гуляют по Руси, разжигают всё сильнее пожар Смуты, склоняют остатки верных людей к измене. Вдобавок уже полгода как на Русь вторгся с армией польский король Сигизмунд и осадил Смоленск. Полякам не терпелось воспользоваться русской Смутой к своей выгоде, оторвать от наших земель немалый кус…

– И за то, что стоял ты, князь Дмитрий, непоколебимо, без всякой шатости, жалует тебя всея Руси государь Василий Иванович вотчинами во Владимирской земле и местом зарайского воеводы…

Дмитрий Михайлович встрепенулся от тяжких дум, перекрестился.

– Ну что ж, ещё поборемся! Бог милостив. Авось, устоит Русская держава под напором злой бури и устроится в прежнем порядке.

Зарайск город невеликий, зато важный. Форпост, защищающий Москву с юга, да со своим кремлём – хоть и небольшой, но прочной каменной крепостью. Пожарский отправился туда не мешкая.

В городе он застал брожение умов. Лазутчики самозванца, кишевшие всюду, будоражили людей посулами и угрозами. На сторону Лжедмитрия Второго вслед за другими городами переметнулась соседняя Коломна. Получил письмо с требованием присягнуть самозванному «царю» и зарайский воевода князь Пожарский. Среди жителей Зарайска вызрел бунт.

– Сдай город без боя, воевода! – с таким ультиматумом подступили к Пожарскому горожане, поверившие словам самозванца. – Отступись от Шуйского! Иначе выдадим тебя на суд к царю Дмитрию и его светлым боярам!

– Вора царём называете?! – гневно обрушился на них князь. – Изменников светлыми боярами величаете?! Не бывать тому, чтоб Пожарские приняли изменный ваш обычай! Стоял и буду стоять за законного царя на государстве!

Воевода действовал решительно. Он приказал сделать в крепости запасы оружия, боеприпасов, продуктов. А потом заперся за каменными стенами вместе с верными бойцами гарнизона. Но твёрже крепостных стен была его воля. Поддержал воеводу и священник Никольского собора, которого тоже звали Димитрий.

– Благословляю тебя, князь, если доведётся, умереть за православную веру и Отечество. – Отец Димитрий осенил склонённую голову Пожарского крестом.

Мятежники пошли на приступ крепости, но их отбили. А затем Пожарский своими горячими воззваниями и решимостью стоять насмерть вынудил горожан одуматься. Вместе с отцом Димитрием они успокоили разгорячённые головы, даже заставили бунтующих устыдиться!

Порешили миром:

– Кто будет в Московском государстве царь, тому и служить, – обещали зарайцы и в знак клятвы целовали крест.

– Будет в государстве по-старому царь Василий, ему и служить, – подтвердил свою присягу Пожарский. – А будет иной законный царь, и тому так же честно служить!

Такая стойкость зарайского воеводы повлияла и на коломенских жителей. Князь отправил к ним призыв выгнать из города тушинцев – и Коломна подчинилась этому требованию. Очень крупный успех Пожарского! Правда, царю Василию Шуйскому это уже не помогло.

Без государя

Летом 1610 года московские бояре, враждебные царю, совершили позорное деяние. Они изменили законно избранному государю и свергли Василия Шуйского с престола. А чуть погодя отправили его в польский плен, к королю Сигизмунду, который всё ещё стоял с армией под Смоленском. Править государством они хотели сами, поэтому образовали правительство из семи самых знатных бояр. Вместо одного царя на Руси появилось сразу семь некоронованных «царей» – олигархов. Их власть назвали Семибоярщиной, но на самом деле мало кто им подчинялся. Не зря же говорят: у семи нянек дитя без глазу. Русская держава оказалась «безгосударной» – обезглавленной.

Настали самые страшные годы. Страна умирала, задыхаясь в чёрном пламени Смуты. Ей грозил распад. Великий Новгород вскоре захватили шведы, пал и Смоленск под натиском польских пушек. Гибель Тушинского вора в Калуге ничего не изменила. В Пскове, Астрахани уже «царствовали» другие самозванцы. С юга грозили прийти крымские татары. Всюду бесчинствовали ватаги воров и отряды оккупантов – самый отъявленный сброд, жадный до добычи. В душах честных русских людей поселились страх, отчаяние, безнадёжность. Как будто Бог отвернулся от Руси, отдав её на съедение хищникам!

Московские бояре-изменники, видя своё бессилие, решили, что с царём всё же будет лучше. Но на русский трон они задумали посадить не соотечественника, а польского королевича Владислава, сына короля Сигизмунда.

– При таком царе, – сговаривались они друг с другом, – у нас будут развязаны руки. Почёт будет у Владислава, а настоящая власть – у нас.

Дело было за малым: чтобы королевич-католик перешёл в православную веру. Для переговоров к Сигизмунду отправилось боярское посольство. А польский король, ещё даже не дав ответ, послал к Москве большой воинский отряд. И бояре пустили поляков в столицу, распахнули перед ними ворота Кремля. Думали, что их затея уже удалась им, что послушный Владислав теперь у них в кармане. Не тут-то было!..

Тем временем за пределами Москвы рождалось сопротивление планам Семибоярщины. Ведь за королевичем Владиславом стояла коварная фигура его отца. Вскоре уже многим стало ясно, что Сигизмунд сам хочет сесть на русский престол, прибрать к рукам Московское государство. Дворяне-служильцы из Рязани, Коломны, Серпухова, Мурома, Калуги и других городов начали пересылаться друг с другом письмами, собирать ополчение. Во главе этого земского движения встали дворянин Прокопий Ляпунов и князь Дмитрий Трубецкой.

А что же Пожарский?

Дмитрий Михайлович горячо поддержал правое дело. Когда отряды запорожских казаков, польских союзников, осадили Ляпунова в городе Пронске, зарайский воевода не раздумывая кинулся ему на помощь. Запорожцам наподдали, но они захватили Зарайск. Пришлось Пожарскому вышибать их оттуда – и снова успешно.

Впереди ополчению предстояла большая и сложная задача – очистить Москву от поляков и русских изменников. На этот подвиг ополченцев звал в своих письмах из столицы патриарх Гермоген. «Унимайте грабежи, сохраняйте братство, положите души свои за веру православную и за правду!» – обращался к ратным людям патриарх. За эти призывы поляки и русские предатели бросили святителя Гермогена в темницу и уморили голодом. Но зажжённый им и всё сильнее разгоравшийся огонь сопротивления оккупантам уже было не погасить.

На исходе зимы ополчение двинулось с разных сторон к Москве. В столице уже давно готовилось восстание против польских захватчиков. Эти новые «хозяева» не стеснялись бесчинствовать в городе, творить насилия, грабежи, глумиться над жителями, над православной верой. Русские изменники – небольшая кучка высокородных бояр и дворян – во всём потакали им.

Одним из организаторов восстания был князь Пожарский. Ещё зимой он тайно прибыл в Москву, начал вести переговоры с теми вельможами, в которых не угасла любовь к родине, которые не обменяли свою честь на выгоду. Заготавливалось оружие и брёвна для защитных сооружений, разрабатывался план. Ждали только подхода ополчения.

Но Москва содрогнулась раньше времени. Поляки узнали о приготовлениях и пошли в наступление. Мартовскую снежную кашу на столичных мостовых обагрила кровь. Оккупанты убивали всех подряд, не разбирая, врывались в дома, пустили на пеших горожан конницу. Но и русские не оплошали. Повсюду на улицах вмиг завязались бои. Москвичи сооружали баррикады, стреляли из пушек по конным полякам и немцам-наёмникам. Оккупанты отступали, выманивая русских бойцов из-за укреплений. А те преследовали врага, неся с собой дубовые столы, лавки, брёвна. Когда неприятель поворачивал вновь в атаку, перед ними опять вырастала баррикада, из-за которой летели пули и ядра. Над городом стоял страшный гул сражения, били тревогу сотни колоколов…

Пожарский с отрядом держал оборону на улице Лубянке, где находилась его родовая усадьба. Рядом был Пушечный двор, оттуда брали боеприпасы. В этот первый день мартовского восстания победа оказалась за москвичами. Польский гарнизон заперся в стенах Кремля и Китай-города. Но на следующий день случилась катастрофа.

Поляки начали жечь город – причём по совету русских изменников! Заполыхали улицы, вспыхивали, как факелы, деревянные хоромы, усадьбы, церкви. Ветер разносил огонь от дома к дому. Отрядам москвичей пришлось вести борьбу на два фронта – против врага и против пламени. А ополчение всё ещё опаздывало!

Русские дрались отчаянно, но отступали от стены огня, пожиравшего их укрепления. Один Пожарский со своими людьми стоял, как скала. Они не давали полякам поджечь окружающие дома, били из пушек, атаковали. Дмитрий Михайлович получил уже две раны, и бойцы ждали, когда он скажет: «Всё! Уходим. Мы сделали всё, что смогли». Но князь, изнемогая от ран, только подбадривал ратников. Пожарский стоял насмерть!

Лишь третья рана свалила его наземь. Его вынесли из боя едва живого. По лицу князя катились слёзы. Он смотрел на чёрные руины Москвы, и из груди его вырвался стон:

– Лучше мне умереть, чем видеть такое горе! Народ русский погибает, и никто не может помочь ему!