Текст книги "Что скрывают зеркала"

– Никто. Мне просто было страшно от самой улицы. Она была такая… неприветливая. Враждебная. Или несчастная. Словно пережившая бомбежку.

Она не стала записывать этот сон в блокнот, надеясь, что неприятное впечатление после него так скорее развеется. Ей не хотелось хранить кошмар ни в ненадежной памяти, ни на невечной бумаге. Но, однако, помнила его в мельчайших деталях, которые, подозревала, вспомнятся ей даже через десяток лет. Возможно, потому, что сон был связан с какими-то ассоциациями, которые тщательно прятала память. Но сейчас девушка не была уверена в том, что желает их вспомнить.

Этот сон начинался, как многие другие, с того, что она куда-то шла. Спроси ее, куда именно, не смогла бы ответить, но при этом двигалась вперед уверенно, словно ведомая встроенным навигатором. На этот раз мир, в котором она находилась, не был «инопланетным», напротив, казался пугающе реальным, выпуклым. И не только из-за обстановки, но и из-за наполняющих его запахов и ощущений.

Она шла по незнакомой безлюдной улице, которая петляла между темными домами, будто ручей среди валунов, подныривала под арки, выплескивалась на крупнозернистый асфальт спусков и подъемов, обтекала детские площадки и крошечные скверы. Девушка была в той же ночной сорочке, в которой ее и обнаружили на остановке. Поначалу, когда солнечные пятна еще падали золотыми веснушками на серый асфальт улицы, она не испытывала холода. Но широкая улица постепенно сужалась, стены домов будто наступали со всех сторон, заключая девушку в серокаменный плен. Солнечный свет уже не лился широким потоком, а ронял на улицу скудные проблески. Девушка то и дело бросала взгляд на небо и с нарастающей тревогой замечала, как оно темнеет, скрываемое стремительно наползающей на него тучей. «Не успею», – в какой-то момент подумала она и поежилась от внезапного порыва ветра, проникшего в вырез на груди и надувшего сорочку за спиной пузырем. Бросив еще один тревожный взгляд на небо, с которого исчезло за тучей солнце, девушка остановилась, но только для того, чтобы подтянуть сорочку так, чтобы ее подол не путался меж колен, а затем побежала – на исходе сил, на пределе возможностей, подгоняемая страхом не успеть. Этот страх был такой сильный, что она даже не почувствовала боли, когда споткнулась обо что-то и упала, разбив в кровь колени и локти. Она ощущала только бегущий по спине холодный пот, стук крови в висках и запах чего-то горелого, который прилипал к коже, путался в волосах, забивался в ноздри, вызывая тошноту. «Беги!» – скомандовала она себе и рванула будто спринтер с низкого старта. Бежать – прорываясь сквозь уплотнившийся воздух, наперекор толкающему в грудь сильному ветру, со сжатыми зубами, сквозь которые вырывались то ли стоны, то ли злые от переполняющего отчаяния крики, минуя пугающе безлюдные площадки с раскачивающимися пустыми качелями, ныряя в дымчатый сумрак словно в черные дыры. Улица, сузившаяся до размеров траншеи, вдруг раскрылась, будто разжался кулак, небольшой площадью, по которой ветер гонял обрывки газет. За один из них зацепился ее взгляд. «На улице разбитых зеркал», – прочитала она заголовок, под которым увидела фотографию показавшейся знакомой улицы и белую фигурку на ней. «Да это же я!» – внезапно поняла девушка. Некто снял ее на невидимую камеру, пока она бежала, и успел напечатать фотографию в газете. «Не задерживайся! Это ловушка!» – услышала она внутренний голос и спохватилась. Бегом пересекла площадь, поднырнула под очередную арку и опять оказалась на неширокой улице. Запах гари усилился до такой степени, что стало трудно дышать. Девушка закашлялась и, задыхаясь, схватилась за горло. Когда приступ кашля прошел, она вытерла выступившие слезы и наконец-то смогла оглядеться. С обеих сторон ее обступали фасады трехэтажных домов с разбитыми окнами. Осколки усыпали дорогу так густо, что девушка остановилась, боясь сделать следующий шаг. Разбиты были и витрины, образующие первые этажи домов, за которыми висели зеркала всевозможных размеров и форм. Из-за того что их поверхности испещряли трещины, размножившиеся будто на принтере, изображение девушки казалось искаженным, уродливым, где-то обрезанным. Словно попала она в королевство кривых зеркал, однако внушала эта «зеркальная» улица не радость и веселье, а ужас. Все эти зеркала обвивали, словно траурные ленты, струи черного вонючего дыма. «Опоздала», – пробило, будто пуля сердце, понимание. Девушка рухнула на осколки коленями, обхватила голову руками и, подняв лицо к небу, куда устремлялись ленты траурного дыма, закричала. Это было имя, одно имя, которое раз за разом выкрикивали не ее губы, а изрезанное бедой, словно зеркальными осколками, сердце.

– …И что это было за имя? – спросил Илья Зурабович, внимательно выслушав пациентку.

– Не помню. Помню только, что оно было мужским.

– Сергей? – подсказал, сверившись с записями в блокноте, доктор.

– Нет, – качнула она головой и, чуть подумав, словно прислушиваясь к своим ощущениям, повторила: – Нет. Другое. И оно вызвало у меня отчаяние и сильную боль.

– Гм… Интересно, – Илья Зурабович снова стал делать пометки в блокноте. «История неизвестной», – девушку так и подмывало предложить заголовок к его записям.

– Надо бы тебе вновь полистать эту книгу, – кивнул доктор на лежащий на краю стола том «Тайна имени». – Вдруг еще что вспомнишь… Кстати, не пора ли тебе выбрать временное имя?

Это предложение – назваться любым именем – она до этого момента отвергала, предпочитая отзываться на «пациентку» или «эта без памяти» (так ее между собой называли медсестры и нянечки), безликое «девушка» или «милая моя» (Илья Зурабович). Возможно, поддалась странному суеверию, что если она прикроется чужим именем, то не вспомнит свое, родное. Но сегодня девушка, вздохнув, взяла книгу со стола, раскрыла почти на середине и ткнула пальцем в верхнюю строку:

– Кира.

– Кира? – поднял доктор брови. – Тебе нравится это имя?

– Мне все равно, – пожала она плечами. – Но вы правы, надо же мне как-то назваться, неприлично… безымянной оставаться уже почти месяц.

Она усмехнулась и повторила, будто пробуя на вкус, свое новое имя:

– Кира. Мне нравится, как звучит.

– Хорошо… Кира, – улыбнулся доктор. – Так что же, моя дорогая Кира, ты еще нам расскажешь? Говоришь, улица из сна тебе показалась знакомой?

– Знакомой во сне, но не наяву. Это мне только снилось, что она знакома.

– Ясно. Но, сдается мне, не пустой это сон. Жаль, что ты его не записала, как я просил.

– Я не уверена, что мне хочется анализировать его, – невольно поежилась Кира.

– А нужно. Не всегда лечение бывает безболезненным. Кстати, думаю, что свяжусь-таки с моим коллегой из Москвы, практикующим гипноз. Ты любопытный случай, уж прости.

– Нам нужно будет поехать в столицу?! – ужаснулась Кира. Внимательный Илья Зурабович не пропустил испуга, мелькнувшего в ее глазах. Отложив ручку так аккуратно, будто боясь неосторожным движением или шумом нарушить нечто эфемерное, готовое дать важную зацепку, он сложил ладони перед собой так, что кончики указательных пальцев сомкнулись напротив его полных губ, и тихо спросил:

– Ты боишься ехать в столицу?

– Нет, но… Не знаю. Просто вырвалось.

– Если вырвалось, то это не «просто». Я подозревал и подозреваю, что приехала ты к нам из столицы.

– Почему?

– Интуиция. Могу, конечно, и ошибаться.

Кира пожала плечами и поднялась, чтобы уйти. Но в последний момент бросила взгляд на лежащий на столе «кирпич» «Тайна имени» и, повинуясь порыву, спросила:

– Могу я взять это с собой?

– Конечно, конечно, милая! Я же предложил, – засуетился Илья Зурабович и сам торопливо протянул ей книгу, все еще не теряя надежды, что та в буквальном смысле слова поможет ей открыть тайну ее имени.

Глава 2

Эля

День с утра рассыпался в руках словно высохший ком земли, хороня под слоем образовавшейся пыли все планы и надежды на спокойное ближайшее будущее. Неприятности начались еще с ночи, когда Эля увидела кошмар, детали которого к утру из памяти выветрились, но осталось ощущение как после глотка тухлой воды. Даже чашка растворимого кофе с остатками молока не помогла избавиться от неприятного привкуса. Да и как иначе, ведь ощущение осталось не на языке, а в голове, разболевшейся от воскрешенных кошмаром воспоминаний. Раз в две недели Эля видела этот сон словно напоминание: как бы она ни стремилась скрыться, спрятаться, наматывая километры, заметая следы и меняя телефонные номера, опасность приклеилась к ней как вторая кожа.

– Мама, ты сегодня опять кричала ночью, – заметил Тихон, сонно болтая ложкой в чашке с чаем.

– Мне снился большой зеленый монстр, который доедал мой последний йогурт, – отшутилась Эля. Сын, похоже, поверил, потому что принялся утешать ее и обещать в следующий раз прийти ночью на помощь и прогнать нахального монстра, ворующего йогурты из холодильника:

– Я тебе приснюсь и победю всех монстров!

– Конечно, мой хороший! Ты у меня такой смелый. Только надо говорить «одержу победу».

– Почему?

– Потому что нет такого слова – «победю».

– Но я все равно приснюсь! И всех монстров – пах-пах-пах! Бум! Бум! Тра-та-та-та!

Тихон с упоением, забыв о чае, принялся изображать, как взрывает и расстреливает монстров. Эля с улыбкой смотрела на сына – ее радость и единственную опору, и внутренний «монстр», прочно запутавшийся в воспоминаниях, немного притих. Страшно даже подумать, что сына у нее могло не быть. Тогда бы ее жизнь сложилась совсем по-другому, скорей всего, намного спокойней, без тех унижений, мучений и кошмаров, через которые ей пришлось пройти. Но была бы она полной? Вряд ли. Без тепла маленьких ладошек, гладящих ее по лицу после пробуждения, без звонких поцелуев перед сном, без детского запаха – смеси запахов карамели, молока и сливочного печенья, без улыбки с одним недостающим молочным зубом – ее жизнь не стала бы счастливой, даже если бы ей никогда больше не пришлось испытывать нужду. Постоянная нехватка денег, ночные бдения за компьютером из-за срочной работы, переезды, съемные квартиры и «монстры» в ее снах – это плата за счастье прижимать к себе сына, дышать в его светлый затылок, ловить губами непослушный вихор. Нет, если бы у нее была возможность на развилке опять выбирать дорогу, она бы все равно пошла по этой, даже зная, что ее ожидает впереди. Лишь бы в ее жизни был Тихон.

Сразу же после завтрака Эля проверила банковский счет, надеясь на поступление ожидаемого гонорара. Но на счету оставалась последняя сотня, а в электронном ящике оказалось письмо от заказчика с извинениями: обещанные деньги за работу ей выплатят в следующем месяце, и никак не раньше. Но не успела девушка отстучать кипевший праведным возмущением ответ, как получила другое сообщение – от второго клиента. Тот тоже сообщал, что переведет деньги только через две недели.

– Да вы что, сговорились?! Я без копейки! Мне ребенка кормить не на что! – крикнула под недоуменным взглядом сына Эля и в сердцах стукнула кулаком по столешнице.

Вчера она потратила последнюю пятисотку, отложенную на черный день, еще не зная, что следующий день и будет черным.

– И за жилье платить, – простонала Эля, уже представляя себе в красках телефонный разговор с хозяйкой квартиры – пожилой дамой, относящейся не к классу доброжелательных и безропотных бабулек-одуванчиков, пекущих пирожки и вяжущих носки, которых обидеть-то грех смертный, а к когорте именно стареющих дам со стервоточинкой в прищуренных глазах и с априори всем недовольно поджатыми губами. Одним из первых условий, на которых хозяйка ей сдала квартиру, было платить вовремя, ни днем позже. Эля как раз придумывала, как вывернуться из возникшей ситуации, как хозяйка, будто почуяв неладное, сама ей позвонила.

– Деточка, – начала она тем приторно-ласковым тоном, от которого уже начинаешь ожидать плохих вестей, – мне неприятно это сообщать, но вам придется освободить квартиру.

– Почему?! – воскликнула Эля, судорожно перебирая в памяти все возможные грехи, из-за которых их решили выставить вон. Они с Тихоном не шумят – соседям жаловаться не на что. Плата за квартиру до этого вносилась вовремя. Так в чем дело?! От этого известия у Эли будто из-под ног выдернули половичок, она даже покачнулась, словно на самом деле потеряла равновесие, и ухватилась рукой за стену.

– Моя дочь возвращается через три дня, ей понадобится жилье, – объяснила хозяйка.

Эле припомнилось, что о чем-то таком, вручая ключи, ей говорили. О том, что взрослая дочь хозяйки в настоящее время проживает за границей и квартиру, которая на самом деле принадлежит ей, сдает через мать, но на условиях, что, как только жилье понадобится, квартиранты должны освободить его. Эля все это выслушала тогда вполуха, не принимая на свой счет. Их с Тихоном остановки-передышки всегда были короткими, и она даже подумать не могла, что настоящая хозяйка квартиры вернется раньше, чем они решат опять сняться с места. В этот раз Эля надеялась задержаться дольше, даже устроила Тихона в детский сад, заплатив заведующей немыслимую для ее бюджета взятку.

– Но нам некуда идти! – предприняла девушка попытку разжалобить хозяйку.

– Ничем не могу помочь, – отрезала та. – Квартира мне нужна через три дня.

Вот и обернулось темной стороной то обстоятельство, которое Эля изначально посчитала за удачу: снять квартиру без посредников, без комиссионных и договора, только на одних честных обещаниях. Она переложила телефон в другую руку и бросила на Тихона встревоженный взгляд: сын прекратил строить из детского «Лего» башню и теперь внимательно прислушивался к разговору. Для своего возраста он понимал слишком много. К сожалению, некоторые жизненные уроки заставляют взрослеть стремительно. Эля чувствовала за собой вину перед сыном и всячески старалась продлить ему детство, покупая книжки с добрыми сказками, детские конструкторы и раскраски с мультяшными персонажами. Готовя завтрак, из продуктов составляла целые картины (идею она позаимствовала из Интернета). И когда у нее выдавалась свободная минутка, играла вместе с Тихоном: то они сооружали из стульев звездолет, то из одеял и подушек – замок. Зимой обязательно играли в снежки, строили крепость и лепили снеговиков. Летом ездили вдвоем на пикник в ближайший парк, захватив с собой из дома бутерброды и газировку. А осенью собирали гербарии из опавших листьев и делали из собранных шишек человечков. Она старалась создать видимость полной семьи. Но, несмотря на это, так и не была уверена, что в один день, когда Тихон, может, уже будет большой, какие-нибудь жизненные обстоятельства не сорвут печати с заархивированных воспоминаний и не пустят под откос благополучно идущие друг за другом вагоны дней. Как бы ей хотелось навсегда стереть пережитое из памяти сына!

– Эльвира? – окликнула ее хозяйка, обеспокоенная затянувшейся паузой. – Вы меня слышите?

Девушка поморщилась, услышав, что женщина ошибочно назвала ее другим именем, но поправлять не стала.

– Да. Да, я вас слышу. Мне потребуется время, чтобы найти жилье. За три дня это сделать невозможно. Вы что, способны выставить на улицу пятилетнего ребенка?

– Неделя, – после недолгой паузы смилостивилась хозяйка. – Неделя – и ни дня больше.

Этот разговор опустошил Элю так, будто мобильный всосал в себя все ее жизненные соки, оставив вместо нее пустую оболочку. Девушка бессильно опустилась на подлокотник кресла и свесила руки-плети меж колен, некрасиво ссутулив плечи. Поза обреченности. Только ей подумалось, что в их жизнь на какое-то время вошла иллюзия стабильности, как вновь поднялся ветер перемен и что есть силы дунул в обвисшие паруса – изорванные и истрепанные предыдущими ураганами. Ей не хочется никуда съезжать. Здесь им с Тихоном уютно и относительно спокойно. У нее уже просто нет сил вновь паковать вещи и переезжать на новый адрес. Сколько может занять поиск квартиры? И где ей взять деньги на комиссионные, если и на бутылку молока сейчас нет? Эля застонала и силой стукнула себя по колену, чтобы не заплакать на глазах у сына.

– Мам? – тихо позвал тот и, подойдя к ней, осторожно тронул за локоть. – Мы должны опять уехать?

– Да, мой хороший.

– Почему?

Что ему на это ответить? В этот момент Эля возненавидела ту неизвестную молодую женщину, которая неожиданно решила вернуться из благополучной Европы и отнять у них ненадолго установившееся спокойствие. Возненавидела почти так же, как того, кто превратил ее жизнь в кошмар и вечные бега.

– Я не хочу уезжать. Мне здесь нравится, – сказал Тихон, так и не дождавшись ответа.

– Я тоже не хочу. И мне тоже здесь нравится, – отозвалась она вместо того, чтобы начать как-то уговаривать сына. И, похоже, в ее голосе сквозила такая обреченность и печаль, что это пятилетний Тихон, а не она его принялся ее утешать:

– Но мы найдем другой дом. Даже еще лучше! И нам там разрешат держать собаку! Правда, мам?

– Правда, мой хороший.

Собака… Неисполняемая мечта Тихона. Им, кочевникам, заводить собаку никак нельзя, хоть они и мечтают оба о толстолапом щенке. Одно из условий, которые выставляют хозяева съемных квартир, – отсутствие животных. Да и не готова Эля обрекать ни в чем не повинное существо на такую нестабильную жизнь, к которой они приговорены. К горлу вдруг подкатил комок: ей вспомнился Звездочка. Рыжий, смешной, преданный… Где он сейчас? Гуляет за радугой, со звонким лаем гоняет облака. Если бы не он, не было бы у них с Тихоном даже этой кочевой жизни. Сын как-то сказал, что помнит большую рыжую собаку, хотя, как Эле казалось, помнить не мог.

– Почему бы тебе не нарисовать наш будущий дом? – предложила она, взяв себя в руки.

– И собаку?

– И собаку, конечно!

Пока Тихон занят, ей нужно подумать и решить, как им быть дальше. Для начала – где взять денег. Эля открыла ноутбук и написала два деловых и строгих письма заказчикам, в которых уже не просила, а требовала заплатить ей вовремя. А затем, не особо надеясь на совестливость работодателей, набрала номер подруги. Ну и что, что та за границей. Аня найдет способ ей помочь. Но Анна не брала трубку. Тогда Эля сбросила подруге сообщение с просьбой срочно перезвонить.

Дела в этот день, начавшийся так катастрофично, валились из рук. Эля не могла сосредоточиться ни на чем, ожидая ответа от заказчиков (а те будто специально решили мариновать ее молчанием) и звонка от подруги.

И когда наконец на столе завибрировал телефон, Эля метнулась к нему так стремительно, что невольно испугала занятого рисованием Тихона.

– Аня! – прокричала она, готовясь обрушить на подругу ворох своих проблем.

– Привет, – раздался в трубке голос, от которого внутренности обдало ледяным ветром ужаса. Это была не Анна. Дыхание перехватило, пальцы судорожно вцепились в телефон в противовес инстинктивному желанию отшвырнуть его как ядовитую змею. Лишь в одно это мгновение, растянувшееся до вечности, Эля умерла, осыпавшись колкими ледяными кристалликами, и вновь возродилась, чтобы в бешеном темпе провернуть мысленно все ходы-решения. Она даже не задалась вопросом, как ее смог найти этот человек, ведь она в очередной раз сменила не только адрес, который не знала даже Анька, но и номер телефона. Он всегда ее находил. Элю спасало лишь то, что она шла на опережение. Пусть на полшага, но опережала – благодаря этой ее способности в одно мгновение умирать, осыпаясь льдом или сгорая в пожаре паники, и тут же возрождаться – обновленной, способной принимать самые безумные решения в считаные секунды. И вот опять. Успеть опередить хотя бы на полшага.

Нора

Конверт был точной копией ранее полученных, словно отправитель однажды купил их целую пачку: белый со светло-синей каймой с левой стороны, как если бы его случайно обмакнули в подсиненную акварелью воду. Обычно вся корреспонденция Норе приходила в скучно-белых конвертах с напечатанным на них адресом. На этих же, с синей полосой, без почтовых штемпелей и марок, вместо адреса получателя стояло краткое «рara Nora» – «для Норы». Некто, не называвший своего имени, дважды в неделю опускал ей конверты прямо в почтовый ящик. А в письмах были либо стихи (как его, так и классиков), либо тонкие комплименты. И хоть обратного адреса на конвертах не стояло, их отправитель наверняка жил где-то поблизости, может быть, даже в одном с ней подъезде, так как он нередко писал, где видел Нору, что она в это время делала и во что была одета. Стиль письма выдавал образованного и начитанного человека, писал он практически без ошибок, если не считать той мелкой путаницы, свойственной местным билингвам, когда в разговорном испанском проскальзывают каталонские словечки. К примеру, употребляя союз «и», автор вместо испанского «y» упорно печатал каталонский союз «i». А больше Норе о нем ничего не было известно: ни возраста, ни имени, ни адреса. Вычислить анонимного воздыхателя, тайно следящего за ней, никак не получалось. Нора изучила все имена на почтовых ящиках, но проживающих в их подъезде мужчин было почти столько же, сколько квартир. Одиноких – трое. Но это тоже ни о чем не говорило: автор писем необязательно мог быть холостяком. Так же как необязательно мог проживать в одном с нею подъезде.

Радовали ли Нору эти письма? Скорее настораживали и пугали, хоть за целый месяц таинственный поклонник и не предпринял шагов для сближения. Но девушка, каждый раз выходя из подъезда, спиной ощущала невидимый взгляд наблюдающего за ней человека и невольно ежилась, словно ей за шиворот насыпали колкого песку. Не один раз она оглядывалась на окна, пытаясь вычислить, из какого за ней следят, внимательно вглядывалась в витрину бара в доме напротив, подозревая в завсегдатаях, устроившихся в его недрах с чашкой кофе или кружкой пива, своего поклонника. Но и это не помогало разгадать загадку. Все окна дома казались ей пустыми, а посетители бара беседовали между собой, и ни один из них не смотрел в ее сторону. Нора немного успокаивалась, но уже на следующий день могла получить очередное письмо, в котором, помимо поэтических сравнений, некто подробнейшим образом описывал ее наряд, восхищался не только новым платьем с асимметричным рисунком, но даже деревянными бусами. Такая слежка заставляла ее чувствовать себя обнаженной, вызывала нервозность и ощущение опасности даже дома. Нора всерьез стала подумывать о том, чтобы переехать, и один раз даже зашла в агентство недвижимости, но единственный агент оказался занят, и девушка, прождав четверть часа, ушла, так и не поговорив. Впрочем, уже по дороге домой она отругала себя за паранойю. Квартира, которую она снимала, устраивала ее по всем параметрам, похожую подыскать будет не так просто. Нора переехала в нее чуть больше года назад из маленькой и сырой квартирки, которую снимала до этого. Ей повезло найти светлую и теплую в относительно новом доме по цене ниже рыночной. Такой второй во всем поселке не найти. Да и переезд та еще головная боль. И не факт, что тайный воздыхатель не выследит ее в их небольшом поселке, где невозможно пройти и пяти минут без того, чтобы не встретить знакомые лица. Нора просто решила выбрасывать новые письма не читая. И так поступила с двумя последними.

Но сегодняшнее послание отличалось от предыдущих тем, что в конверте прощупывалось что-то похожее на тонкую картонку. Неизвестный поклонник решил прислать ей поздравительную открытку? Странно, поводов для этого, насколько она знает, нет. Нора поднялась на свой этаж, открыла дверь и прямо в туфлях прошла на кухню, думая сразу же избавиться от нежеланного послания. Но, уже подняв крышку мусорного ведра, внезапно одумалась: неизвестно, как поведет себя в дальнейшем ее поклонник, какие у него помыслы. Может, потребуются доказательства его преследований на тот случай, если придется обратиться в полицию. Конечно, доводить ситуацию до крайности Нора не собиралась, но подстраховаться не мешало. Едва так подумав, она нервно усмехнулась: ей просто признаются в симпатии, а она уже видит в этом преследование. И все же она не выбросила конверт. Напротив, решительным движением оторвала сбоку край и вытащила сложенный вчетверо (как всегда!) листок с отпечатанным на нем текстом (аноним не желал открывать тайну своей личности даже через почерк), а затем – старую открытку с фотографией какой-то железнодорожной станции с множеством переплетающихся путей. «Узловая» – виднелась полустертая надпись на вывеске на деревянном домике крошечного вокзала.

Не удержавшись, Нора бегло пробежала взглядом текст, а затем перечитала его еще раз, уже внимательней. Сегодняшнее письмо кардинально отличалось от предыдущих тем, что на этот раз анонимный поклонник писал не о своих чувствах и не стихи, а вступил без приветствия, будто продолжил прерванный ненадолго разговор.

«…Как я уже тебе рассказывал в предыдущем письме, это место существует на самом деле. Место, где жизнь делает крутой вираж, сворачивает не на те рельсы и идет дальше вразрез всем расписаниям. Может быть, кем-то и когда-то так было запланировано. А может, все происходит случайно. Но как бы там ни было, оно существует. Я называю его про себя местом, где теряешь себя. В парке Тибидабо есть такой аттракцион – зеркальный лабиринт. Может, он называется по-другому, уже не помню, не в этом суть. Ты входишь в зеркальный коридор (на входе тебе выдают одноразовые перчатки, похожие на те, что есть в каждой овощной лавке, чтобы не оставлять следов. Не здесь ли уже ты начинаешь терять свою индивидуальность? Не оставлять следов…). Да, ты входишь в зеркальный коридор и идешь по нему в полумраке, выставив вперед ладони в прозрачных перчатках, а параллельно с тобой идут еще несколько таких же Ты. Ты идешь до тех пор, пока не упираешься руками в стеклянную стену, и тогда понимаешь, что коридор впереди – лишь иллюзия, отражение и тебе нужно искать другой поворот. Ты разворачиваешься, а вместе с тобой поворачивают и все твои другие Ты, и вы тычетесь в зеркальные стены до тех пор, пока одна из них действительно не оказывается коридором. И так до следующего тупика. А потом одна из зеркальных «улиц» выводит тебя в комнату кривых зеркал, в которых ты видишь свое искаженное изображение. Их так много – искаженных изображений, что ты начинаешь сомневаться, какая же ты на самом деле. Где ты – настоящая? И у тебя даже может возникнуть желание разбить все эти зеркала, уничтожить все твои другие «я», живущие в параллельных коридорах. Останавливает то, что ты не знаешь, какая из них останется и на самом ли деле она настоящая… Ты выходишь из этой комнаты, кивнув на прощание внезапно проявившемуся в одном из зеркал скелету. И торопишься попасть наружу, сдерживая желание разбить зеркала, уничтожить в них стеклянные перегородки, которые обманывают ложными выходами и множат твои «я».

Была ли ты в этом парке? Я так отчетливо представил тебя в том лабиринте, блуждающей по зеркальным улицам, что даже не сомневаюсь в том, что ты там была и хоть на мгновение, но испытала те же ощущения, что и я.

Но может, тебе по душе другая аллюзия? Эта старая открытка (кстати, русская, как и ты) попалась мне недавно между страниц одной из книг – словно ответ на мои мысли. И я посчитал это знаком. У этого места даже есть название, которое я, не владеющий твоим языком, не могу правильно прочитать. Может, оно тебе окажется больше по душе. Место, где связываются в узлы нити-дороги.

Но неважно, какое сравнение тебе больше нравится. Главное то, что ты – та, которая однажды потеряла себя настоящую. Я осмелюсь это утверждать, хоть и не настолько хорошо тебя знаю. Когда-то ты заблудилась в зеркальных коридорах. Или, если тебе так больше нравится, когда-то в твоей жизни что-то произошло, что перевело стрелку и направило состав на другой путь. Возможно, ты так решила сама. Я не знаю твоего прошлого, откуда ты тут появилась и почему. Но почти уверен, что ты – та, которая однажды потеряла себя настоящую. Откуда взялась такая уверенность, на чем она основана? Ни на чем, кроме моей интуиции и узнавания себе подобного. Я тоже однажды потерял себя настоящего.

Возможно, ты сочтешь мои слова абсурдными, припишешь их нездоровому человеку, чудаку. Пусть. Но если они тебя заставят задуматься (после того как вызовут у тебя негодование, может, злость и отрицание), если помогут тебе когда-нибудь найти себя настоящую, я буду счастлив. Сделай это ради себя и ради тех, кто так и не смог найти себя, кто позволил «копии» заменить настоящее «я».

Разбей зеркала на этой проклятой улице!»

Листок, когда Нора перечитывала его во второй раз, дрожал в ее руках. И вдруг она, повинуясь внезапно обрушившемуся на нее страху, отшвырнула письмо, будто оно обожгло ей руки. И еще долго в растерянности, часто дыша, смотрела на прямоугольный лист бумаги, лежащий перед ней на полу. Сомнений почти не осталось: человек, пишущий ей, нездоров душевно. Быть преследуемой душевнобольным – этого ей еще не хватало! Нора почувствовала, как по спине, вызвав озноб, прошла волна холода. Но напугала ее не столько мысль о том, что ее тайный поклонник, возможно, нездоровый человек, сколько проницательность автора письма: Нора не так давно была в парке Тибидабо в зеркальном лабиринте и действительно испытала нечто похожее на то, что описал в своем письме неизвестный. Откуда он мог это знать? Девушка обняла себя руками и опасливо покосилась на листок. Ей захотелось немедленно выбросить его, но она пересилила себя, подняла и убрала вместе с открыткой обратно в конверт, который затем положила в кухонный ящик под стопку полотенец. Пусть лежит.