Текст книги "Путешествие Героя нашего времени"

НК: А что вас поддерживало в этот момент?

НС: Поддерживал весь педиатрический коллектив, включая Сергея Михайловича (Сергей Михайлович Кутепов – ректор УГМУ с 2006 по 2017 гг. – прим. автора), который даже написал статью в газету «Путевка». Но никто к нам не прислушался. Можно было выкупить Детскую больницу у железной дороги и ввести ее в состав клиники университета. Был такой вариант, но что-то не срослось. Это было до Сергея Михайловича, это был еще Анатолий Петрович Ястребов (ректор УГМУ с 1984 по 2005 гг. – прим. автора). Он как-то не среагировал, хотя всегда с его стороны была полная поддержка. Но в этот раз мы не сумели организовать эту работу, а дальше уже пошло как пошло.

НК: Наталья Евгеньевна, как вы справились с этим?

НС: Вы знаете, если бы не коллектив больницы, коллектив кафедры и Управление здравоохранения города Екатеринбурга, их поддержка в поиске новой базы, то было бы сложно. И работа, конечно, работа. Это то, что всегда заставляет снова включиться и трудиться. Когда трудишься, некогда задумываться о всяких драконах. Драконы приходят и уходят, а потом появляются новые люди, которые абсолютно тебя понимают и помогают.

НК: Наталья Евгеньевна, спасибо вам за вашу искренность и за вашу открытость. Знаете, это самые-самые ценные моменты. Я думаю, те люди, которые будут читать книгу, ваши коллеги, врачи, педиатры, наверняка, среди них будут и заведующие, узнают, как вы переживали и переживаете до сих пор. Возможно, им это поможет, отзовется у них, поддержит их.

НС: Понимаете, как правило, главные врачи тоже выпускники нашего университета, поэтому они понимают, какую роль играет кафедра в дальнейшей профессиональной жизни. Вроде бы понимают, но иногда понимание, видимо, исчезает за необходимостью исполнить их долг руководителя медицинского учреждения.

НК: Наталья Евгеньевна, спасибо еще раз, что поделились. Я знаю, что вы очень много учите и сами очень много учитесь. Поделитесь, пожалуйста, что из всего, чему вы научились на своем профессиональном пути, для вас особенно важно, особенно ценно?

НС: Когда врач приходит в ординатуру, это его первый шаг на профессиональном пути после обучения в вузе. И мне очень нравится такая позиция: чтобы в ординатуре улучшить свои профессиональные знания, нужен только ты сам. Что ты хочешь получить, то ты и получишь. В ординатуре я могла долго находиться в отделении, могла работать значительно дольше, чем мне было положено как врачу. Конечно же, никогда не забывала о библиотеке. Самое милое дело и самое подходящее место, где я могла что-то дополнительно получить – это библиотека. Библиотека в вузе, Городская библиотека имени Белинского, а во время подготовки кандидатской – поездки в Москву в медицинскую библиотеку на Профсоюзной, там в читальном зале просиживались часы и дни. В настоящее время это, конечно, интернет. Ну и от коллег тоже получала знания, не стеснялась спрашивать то, что я не могла понять. Всегда Ольга Александровна Синявская был рядом, когда я работала в Дорожной больнице, можно было спросить, определиться, провести совместный консилиум. Плюс книга, книга, книга.

НК: Наталья Евгеньевна, очень хочу вас спросить, та юная девушка, которая в 10-м классе решила: все, точно, железно я буду врачом – и вот сейчас эта мудрая и прекрасная женщина, которой уже 80 лет – чем они отличаются? Что есть у вас, чего не было у той юной девушки?

НС: Очень трудный вопрос. Наверное, мудрость. Дополнительная.

НК: А еще?

НС: Что было, то и осталось: любовь к профессии никуда не ушла. Вы это и почувствовали. Добавляются болезни, которые надо превозмогать…

НК: Понимаю…. Любовь к профессии у той семнадцатилетней девочки и сейчас – какая между ними разница?

НС: Любовь не меньше. Только больше мудрости, знаний. Знания добавляются, изменяются, научные исследования углубляются. Вкупе это человек, которому 80.

Знаете, я добавлю еще одно свойство, которое у меня есть. Это сопереживание. Оно ведет меня очень часто как врача, как человека, как человека, у которого есть семья. Это одно из главных. Вызвать это чувство у других дорогого стоит. Сопереживание. Оно не появилось с возрастом, оно и было. Вроде все то же самое во мне осталось. Иногда как в молодости хочется побежать, вскочить на подножку трамвая или автобуса, но сейчас уже не сделать этого… Можно иногда воспользоваться услугами бассейна и поплавать. И даже это сейчас стало сложностью, потому что сейчас ковид. И раньше я плаванье любила. А.. я же вам не сказала, у меня же есть еще важное занятие в промежутках между работой. Это сад. Вот что у меня добавилось за эти годы. У меня с 1976 года есть наш семейный сад. Он небольшой, но все-таки каждый раз в нем что-то открываешь. Я считаю, что в саду разгружаешься. Зимой я там не бываю, а в летнее время – да, это очень хорошая разгрузка. Даже вечером, когда ты закончил работу и поехал в сад, это очень хорошая разгрузка от занятости, от трудностей, от сложностей. Но сейчас уже поменьше, сейчас дети в основном работают, я так, даю мудрые советы. Сама пытаюсь исполнять, мне не нравится иногда, когда молодежь это исполняет неправильно. Но ничего не поделаешь, поэтому я мирюсь со всеми травками, цветочками, которые мы сажаем. И радуемся этому. Я вам пришлю фотографии.

НК: Пришлите, пожалуйста. Я вам свои пришлю. Наталья Евгеньевна, вы несколько раз сказали слово «интуиция». А что это такое, интуиция, интуиция врача? Про что это?

НС: Очень сложно объяснить, потому что она ведь тоже рождается из обсуждения, из разговора. Интуиция помогает. Я взвешиваю в голове препараты, которые могут помочь ребенку потом думаю, что есть польза, а что есть вред, чего больше в этом назначении, и попытаюсь найти рациональный подход. Мы работаем с детьми, детки – это совсем другое по сравнению с взрослыми: взрослый может почувствовать, описать и объяснить, ребенок объяснить не может, у него болит, и он плачет. Поэтому интуиция в том, чтобы понять причину плача и подобрать то, что может хорошо помочь. С одной стороны, подбор идет через науку, через знания, а, с другой стороны – по наитию, как говорится. И конечно, на следующий день звонок – я узнаю, как и что, помогает или не помогает, и решаю менять или нет свои интуитивные возможности. Конечно, это знания в основном.

НК: Наталья Евгеньевна, я правильно вас сейчас услышала, что интуиция педиатра – это особенная какая-то интуиция?

НС: Да, это какая-то особенная интуиция.

НК: Потому что надо услышать в детском плаче причину болезни…

НС: И в плаче, и в ответах на мои вопросы, если это более старший ребенок, в его глазах в конце концов, в его выражении лица, в его неприятии родителей. Ведь разные случаи бывают. Например, анорексия у девочки. Как понять, как переключить этого ребенка – сложная вещь. Педиатр – это психолог. Это дар божий человеку, который пытается через себя провести этого ребенка. И, безусловно. практика. Но что-то еще есть от бога.

НК: Спасибо, Наталья Евгеньевна. А какие дары приобрели вы за время своей профессиональной деятельности?

НС: Дары – это отдача от тех людей, которые меня понимали и которым я помогала лечить детей. Люди всегда относятся ко мне соответственно, они благодарны за то, что их полечил доктор Санникова Наталья Евгеньевна. Ну и прекрасные коллективы, которые меня окружают. Это тоже дар. Я не встретила на своем пути «драконов». Я всегда ищу объяснение, почему человек поступил так или иначе, нахожу для себя ответ и думаю, да, наверное, правильно, значит, ему надо было именно так поступить, а мне надо смириться и принять это как должное.

НК: Наталья Евгеньевна, я вас правильно услышала, что самые ценные дары, которые вы получили за свою профессиональную жизнь, это люди, пациенты, коллеги?

НС: Да, да, да. Я помню самых тяжелых больных. Видите, в детстве мы очень мало теряем детей, я имею в виду, когда происходит смерть, когда на дежурстве, экстренно что-то, и ребеночек погибает. Такое крайне редко бывает. Поэтому, конечно, все удачи, которые в диагностическом плане у тебя были – это все дар. Да, я достигла, да, у меня получилось, и это замечательно. Я рада, и к следующему человеку, которому надо помочь, отношусь так же: разобраться в диагнозе, в жизни, в семье иногда. То есть тут все переплетается. Врач – это прежде всего душа. И отклик, нахождение отклика для других.

НК: Наталья Евгеньевна, дорогая, какой сейчас сильный момент. Врач – это душа.

НС: Это душа, и если она очень глубоко зарыта у человека… Понимаете, ведь все рождаются и имеют возможность достичь каких-то высот, какие себе ставишь. А если не получается, то не получается, потому что где-то что-то недопонял, недорыл в себе. А если дорыл, то исполняй. Чтоб получалось. Душа. Она должна отклик находить. Бывает агрессивные родители приходят, и врачи отвечают агрессией. Этого не должно быть вообще, надо понять почему. Можно сказать, подождите минуточку, я должна себя переключить. И опять обращаться к человеку, чтобы объяснить ему. Душа, конечно, ранима. Вы сейчас это видели, когда я драконов вынимала. Она ранимая, к сожалению. У всех по-разному. Я опять могу сослаться на профессора Шилко Владимира Ивановича, который говорил, что надо очень толстую шкурку иметь, когда ты взаимодействуешь с драконом. Но не всегда получается. Латаешь потом дырочки в коже. Видите, я забыла, а вы отрыли у меня этих драконов.

НК: Наталья Евгеньевна, позвольте, я поделюсь своими мыслями по этому поводу.

НС: Да, конечно.

НК: Я думаю, что если бы у вас была толстая шкурка, это были бы не вы.

НС: Да-да-да, я согласна. Я пытаюсь, но знаете, как я пытаюсь? Я как руководитель всем своим ученикам говорю: «Вы, пожалуйста, сделайте паузу. То есть что-то произошло, надо поразмыслить. Сделайте паузу, а потом примите решение.» Это, наверное, Наталья Владимировна, у вас бывает в жизни, потому что вы руководитель, большой руководитель. Как-то немного переосмыслить, подумать. Потому что можно резко сказать сразу: не хотите работать – уходите, я вас не держу. Но как сказать по-другому, чтобы и человека не обидеть, и чтобы человек, может быть, переосмыслил твой поступок.

НК: Я согласна с вами, Наталья Евгеньевна.

НС: Пауза – это большое дело, но я не всегда могу эту паузу долго держать. Иногда тоже могу раздухариться. (Смеются) Но это крайне редко бывает.

НК: Я думаю, и в паузах, и в этом «раздухариться» как раз ваша удивительная и прекрасная уникальность. Это про вас, Наталья Евгеньевна. Что бы вы передали своим потомкам или ученикам? Новым поколениям врачей?

НС: Разве я могу что-то новое сказать? Любить профессию? Это же такое избитое… Всегда сохранять равновесие в душе, в жизни – во всем. И хорошо продумывать свои поступки. Вы спрашивали, чем я отличаюсь от себя молодой. Вот я хорошо продумываю свои поступки. Лучше продумываю свои поступки. Именно лучше. Это главное. Ну и, конечно же, опять избитые слова, учиться, учиться и учиться. Не стесняться спрашивать, не стесняться к коллегам подходить, не стесняться получить дополнительные знания из каких-то источников – это никуда не ушло. Это ведь не в интернете что-то найти, а выйти на интересные монографии, исследования, для того чтобы получить новые знания и помочь пациенту. Учиться и читать. Я очень часто говорю своим коллегам: «Давайте обратимся к такой-то монографии, к такому-то учебнику.» Хотя они, безусловно, устаревают, устаревают подходы к заболеваниям, взгляды, диагностика. Но самое важное, мне кажется, доктор должен уметь правильно оценить. А правильно оценить он может не только по диагностическим исследованиям, а по собственному отношению к болезни пациента, то есть выслушать – это раз, пообщаться с ним, с его родственниками, а дальше – проявить все свои мануальные возможности и навыки. Это интуиция. То, что вы ребенка посмотрели, потрогали его, измерили температуру тела, с одной стороны. С другой стороны, очень много тонкостей в познаниях врача, поэтому используйте их с умом.

НК: Наталья Евгеньевна, спасибо вам большое! Самый последний вопрос: что было самого ценного для вас в нашем с вами диалоге?

НС: Вы так здорово во мне покопались… Спасибо большое! (Смеется) Мне всегда с вами очень приятно общаться. Такое профессиональное общение никуда не ушло, то есть вход в профессию не изменил меня в отношении вас, но я все больше и больше убеждаюсь, что вы тоже удивительно душевный и удивительно глубокий человек! Растете очень здорово. Я же помню вас, когда вы пришли, веселая и нарядная, ко мне в кабинет, вы были полны уже своих изысканий, и в себе, и в людях, в том, что можно сделать в своем направлении журналистики и не журналистики. Я была удивлена и продолжаю удивляться, потому что вы и вебинары, и конкурсы, и стихи, которые радуют – вы растете и растете. Удивительная женщина! Это всё для всех! Спасибо! Это та душа, которая нужна всем. Спасибо!

НК: Спасибо вам, я очень счастлива, что в моей жизни есть такой человек, как вы, что мы с вами когда-то встретились в Дорожной больнице.

НС: И вы всегда идете на помощь, вы всегда помогаете.

НК: Я вас очень люблю, Наталья Евгеньевна!

НС: Спасибо большое, Наташенька, я тоже!

НК: Будьте здоровы! Всего хорошего!

Интервью 2. Марьям Курданова

Врач-кардиолог, специалист по функциональной диагностике, заведующая отделом клинической медицины центра медико-экологических наук Института микробиологических проблем РАН, профессор кафедры факультетской терапии Кабардино-Балкарского университета, доктор медицинских наук (Нальчик)

НК: Марьям Хусейновна, добрый вечер!

МК: Здравствуйте, Наталья!

НК: Марьям, я очень рада, что вы доверились и согласились выйти в эфир. Мне будет очень ценно и интересно пройти с вами этот кусочек вашего путешествия героя.

МК: Спасибо вам за приглашение!

НК: Ну что, начнем? Первый мой вопрос основополагающий: с чего все начиналось? Когда вы впервые задумались о том, что хотите стать врачом?

МК: Не могу сказать, что это было неожиданностью для меня, потому что я из семьи врачей: отец – кардиолог, профессор, мама – кардиолог, кандидат наук, оба долгое время работали в Москве, поэтому я с детства наблюдала всю эту атмосферу – медицинскую, научную. Мне было очень интересно, меня часто брали на работу, и я для себя не представляла другой профессии, кроме профессии врача. Мне уже тогда казалось, что это так благородно, что люди как-то по-особенному относятся к врачам, что врачи могут помогать людям, спасать жизни – ну в общем, это вторые после бога люди. Поэтому меня с раннего детства затянула эта история.

НК: А когда родителям сообщили? Или как это произошло в семье?

МК: В семье никогда не акцентировали внимание на том, чтобы я была именно врачом. Все шло своим чередом: я интересовалась медициной, потом в старшей школе уже пошла в специализированный профильный класс – химико-биологический, потом перед поступлением родители все-таки (были 90-е годы, врачи жили тяжеловато.. все жили непросто) решили, что, может быть, лучше в другую профессию пойти, чтобы у меня было более благоприятное будущее. И мы не подавали документы до последнего дня, но в итоге все равно я пошла на медицинский факультет, и не жалею об этом.

НК: Как ваши родители? Благословили вас на этот путь?

МК: Ну смирились потом… Они любят медицину, и я их не представляю в другой профессии, но хотели, чтобы их ребенок жил легко и красиво. Ну теперь мы вместе работаем, рука об руку.

НК: Прямо вместе работаете и сейчас?

МК: Да, сейчас я работаю с отцом, с мамой и также преподаю в университете. У нас совместные научные проекты, в общем, в науке я сейчас с отцом. Мы жили в Москве какое-то время, отец – ученик Евгения Ивановича Чазова, а потом мы переехали обратно в Нальчик, потому что бабушка и дедушка постарели, и нужно было возвращаться. И теперь уже здесь работаем, все хорошо – вместе веселее.

НК: Это здорово. Правда, здорово.

МК: Есть минусы во всей этой истории, конечно. Когда твои родители – уже состоявшиеся ученые, врачи, достаточно известные, всегда давит пресс их авторитета: отметки на экзаменах «за родителей» поставили, и вообще все так легко.. Но в этом, наверное, все-таки больше ответственности, чтобы не подвести родителей, чтобы не уронить тот авторитет, который они заслужили, и спрос с тебя больше, когда у тебя уже есть такая поддержка, то есть ты уже не можешь спустя рукава относиться к профессии. Ответственность давит в какой-то степени, нужно доказать, что ты сам тоже чего-то стоишь.

НК: У этой ответственности, наверное, несколько граней: с одной стороны, действительно какая-то дополнительная нагрузка, она давит, а с другой стороны, это же и сила, которая стоит за вами, да?

МК: Да, это уже какой-то багаж, опыт, ты можешь всегда обратиться, спросить, посоветоваться, обсудить. Но, конечно, в итоге получается и на работе – работа, и дома – работа. Разговоры все время вокруг работы. Но все увлечены медициной, поэтому нас это не сильно тяготит.

НК: Вы же знаете, наверное, такое выражение: «Выберите дело по душе, и вы не будете работать ни дня». Это, наверное, ваш случай. Марьям, а были такие моменты, когда эта ответственность слишком тяжким грузом была, появлялись какие-то сомнения? Были ли такие периоды в жизни, когда думали: может быть, что-то другое лучше выбрать?

МК: Сначала я хотела быть кардиохирургом, но возникли такие вопросы, чисто житейские, которые перевесили в пользу терапевтической кардиологии, диагностической кардиологии. Вот этот момент был сложным достаточно для меня – нужно было себя убедить, что не только кардиохирургия существует. И еще декретные годы не так просто дались, я вам честно скажу, потому что эта пауза очень тяжело переживалась мной, мне казалось, что я уже везде опоздала, все забыла и жизнь закончилась профессиональная абсолютно. Вот. Потом оказалось, что все не так плохо (смеется), восстановилась, вошла в колею. Этот этап тоже оказался пройден.

НК: А есть у вас мысли, идеи, что помогло и тогда, когда вы выбирали специализацию, и тогда, когда из декрета возвращались? Что помогло устоять?

МК: Устоять… Я такой человек, который сам себе – психолог, то есть я должна сама с собой сесть и поговорить, взвесить, убедить и, пообщавшись с самой собой, прийти к какому-то решению.

НК: И как у вас это общение с собой происходило?

МК: Сижу, думаю, может быть, рисую в этот момент, или какие-то монотонные действия делаю и автоматически думаю-думаю-думаю. Это может занять несколько дней, недель. Главное – зацепиться за мысль, которая меня бы устроила, которая дала бы моей душе покой. И дальше уже строить жизнь на основании того решения, которое было принято.

НК: Это как погружение в себя, в свой внутренний мир?

МК: Да. Иначе это могло бы привести к каким-то более длительным страданиям, терзаниям, неуверенности и, соответственно, снижению продуктивности… А время терять не хочется.

НК: Марьям, мне так интересно, откуда у вас этот навык погружения в себя?

МК: Мне с детства всегда нужно было время побыть с собой наедине, то есть я помню, как в детстве я могла где-то отдельно сесть и сидеть – мне это было нужно. Это было всегда. Не могу сказать, что я интроверт, но это личное время мне нужно. Бывало, что нужно уединиться, отдохнуть от шума, от суеты. Недолго. Посидеть часик, книжку почитать, чтобы вокруг никого не было. А потом обратно в общество возвращаюсь.

НК: Вы знаете, работая с клиентами, в группах и индивидуально, я замечаю, что этот навык – побыть с собой – очень редкий, бывает, что после сессий они только начинают над ним работать, понимают и осознают ценность такого диалога с самим собой, и сколько там может быть идей, видения, как поступать, какие решения принимать. А у вас этот навык с детства!

МК: Потом я уже прочитала, что есть методики принятия решений, когда тебе нужно определить, что будет, если ты сделаешь, что будет, если не сделаешь, но это было уже потом. В общем, до этого я сама справлялась.

НК: Как вы думаете, что вас к этому привело? Не зная техник принятия решений, вы ими успешно пользовались.

МК: Не знаю, в детстве я очень много времени проводила с бабушкой, она была очень мудрая женщина. Это был, пожалуй, мой самый близкий человек по жизни. К сожалению, ее сейчас нет, но иногда я мысленно с ней общаюсь, хочется обратиться к ней в каких-то ситуациях: что бы она сказала. Вот у меня колечко, которое она подарила, оно всегда со мной. Это ей подарил дедушка. Как только он смог заработать, первое, что он ей подарил, это кольцо. И оно теперь у меня, я практически с ним не расстаюсь, всегда ношу на пальце. Моя бабушка никогда меня не ломала, она просто направляла слегка, никогда ничего не навязывала. Наверное, так стержень она мне привила, благодаря ей я осталась самой собой.

НК: Марьям, если позволите, я поделюсь своими наблюдениями. Это очень сильный момент – «остаюсь сама собой благодаря поддержке бабушки». Знаете, есть такая теория, я в нее верю: все в этом мире – энергия, и она не делится на живую и мертвую.

МК: Да, мне кажется, она меня так наполнила энергией, успела за свою жизнь, что я до сих пор этой энергией подпитываюсь.

НК: Марьям, я правильно вас услышала, что ваши наставники – это ваша бабушка, ваш отец, ваша мама?

МК: Да.

НК: А были ли еще или есть ли еще наставники или те люди, которые стали хранителями вашего пути и вели вас по нему?

МК: Были, конечно. На моем пути встречалось много хороших людей, даже не могу вспомнить плохих людей. Это и доктор, которая меня курировала после окончания университета, Асадова Елена Казбековна. Это старший друг, это наставник, это вообще человек, который очень большой вклад внес в меня как специалиста. Это и руководители мои по диссертации, и те люди, с которыми я работаю: Уметов Марат Анатольевич, заведующий кафедрой, где я работаю, до этого Бейтуганов Борис Ауэсович, тоже завкафедрой был. Самое интересное, что до него завкафедрой был мой папа, то есть, получается, я сейчас работаю на кафедре, которой когда-то руководил мой отец. Так что много людей. Все, кто встречался мне на пути, внесли какой-то вклад в мое становление, даже те, кто не позитивно повлиял, все равно это какой-то опыт, это тоже нужно было.

НК: Давайте поблагодарим их всех, вспомним о них добрым, хорошим словом. Спасибо им за все!

МК: Конечно, всем спасибо, спасибо! Каждый внес то, что смог. Благодаря этому я сделала какие-то выводы, скорректировала свой дальнейший путь. На чужих ошибках, нехороших примерах тоже учатся – как нельзя себя вести, как это выглядит со стороны. Поэтому – спасибо всем!

НК: А бывали ли такие моменты, когда вообще хотелось уйти из профессии? Вот вообще – не хочу больше в медицине работать.

МК: Совсем уйти из профессии, наверное, никогда не хотелось. Какие-то недобрые мысли возникают, когда начинают писать грубые, нехорошие вещи про врачей вообще. Даже на примере этой пандемии нынешней. Бывают такие люди, которые пишут: надо поставить врачей к стенке, расстрелять, все это придумали, чтобы врачи заработали и т. д. – это, конечно, очень неприятно читать. Но стараешься вспомнить, что ты все-таки врач и должен общаться со всеми как с пациентами (а они бывают разные) – и становишься на место.

НК: Да, конечно, самая главное – гуманистическая ценность вашей профессии. И потом еще знаете, как бывает, что с этими людьми еще и отношения могут складываться.

МК: Конечно, бывает и такое. Сначала подраться, потом подружиться.

НК: Вот как бы было, если бы не было необходимости драться, а было бы все легко и просто. Видимо, этот путь должен быть пройден каждым, чтобы появилось понимание этого пути.

МК: Все происходит для чего-то. Есть такое выражение: если это есть, значит, это для чего-то нужно. Поэтому надо понять, для чего тебе это дано и что ты должен из этого вынести.

НК: Хорошее выражение. Марьям, скажите, пожалуйста, ваша дорога из родительского гнезда, с поддержкой бабушки и родителей, в то же время такой серьезный выбор специальности, возвращение из декрета, переезд в Москву, а затем обратно в Нальчик и много других событий, которые, как мы догадываемся, были в вашей жизни – как это все развивало вас? Возможно, изменяло.

МК: Я очень люблю учиться и набираться опыта, учиться у всех, у всего, наблюдать за чем-то. В такие моменты приходят какие-то мысли. Даже когда наблюдаешь за живой природой, возникают какие-то аналогии с человеческим организмом. Люблю размышлять, анализировать, поэтому из любой ситуации приобретала новый опыт. Могу еще сказать, что окончила Академию госслужбы, потому что мне не чуждо организовывать здравоохранение. Это могло бы помочь мне помогать большему количеству людей при принятии какого-то определенного решения. Мне интересен оргздрав, поэтому я получила второе высшее образование. Это было очень познавательно, потому что у медиков образование очень узконаправленное, времени на другие предметы, кроме медицины, практически не остается. Мне было очень интересно изучать там маркетинг, менеджмент, философские и экономические науки – в общем, это было большим плюсом для моего развития. Было, конечно, сложновато сочетать все: я защитила кандидатскую, поступила в Академию и работала. Что еще было в моей жизни? На шестом курсе я работала в благотворительной организации. Это тоже был значимый этап в моей жизни. Я проработала там год, там я нашла друзей, которые остались у меня на всю жизнь. Это был замечательный коллектив, мы все до сих пор поддерживаем связь. Это была интересная работа, интересный опыт. Наверное, с организацией такой работы на хорошем уровне я там познакомилась. Я очень благодарна тому периоду своей жизни. Трудности трудностями, из всего нужно получить какую-то пользу, позитив. Стакан может быть наполовину пуст или наполовину полон. Когда хочется впасть в депрессивное состояние, то начинаешь обо всем этом думать, искать, что все хорошо, все есть, вообще жаловаться не на что по большому счету. А так, грустить тоже полезно. У нас сейчас как: любое плохое настроение воспринимается как депрессия – но если бы человек постоянно смеялся, радовался, тоже было бы плохо, это бы наводило на мысли, что с ним что-то не так. Человек должен периодически грустить, размышлять – это нормально.

НК: Обязательно. Мне вспоминается Дэниел Гоулман, который говорит, что каждая эмоция по-своему ценна. И еще хочу привести историю из книги моих учителей Роберта Дилтса и Стивена Гиллигена, где они описывают конкретный клинический случай пациентки, в случае коуча, клиента. Она выросла в семье, где все всегда были счастливы. Это было их правило: ты не можешь страдать, ты не можешь грустить – ты что? Мы всегда счастливы. И Роберт Дилтс пишет, что это был один из самых тяжелых случаев в его практике. Оказывается, что радоваться научиться гораздо легче, чем принимать грусть и твое право на такие лирические моменты.

МК: Конечно, конечно.

НК: Марьям скажите, пожалуйста, если сравнить ту молоденькую девушку, которая поступала в медицинский институт, с этой прекрасной женщиной которую мы видим сегодня – какая разница между ними?

МК: Наверное, я стала более терпимой, стала принимать людей такими, какие они есть. Больше, чем раньше. Раньше было черное и белое. Все – другого не было. Такая некая бескомпромиссность, юношеский максимализм. Сейчас, наверное, уже жизненный опыт и понимание, что существует гораздо больше цветов, чем черное и белое, и везде можно найти плюсы и двигаться дальше к цели.

НК: А что бы вы с высоты вашего опыта, по прошествии вашего пути пожелали бы той девочке?

МК: Не тратить время на ожидание от людей того, что они не могут дать. Они не могут дать, не потому что они плохие, они просто такие, они не могут дать того, что мы от них ждем. Если бы я это раньше поняла, я бы столько не переживала, столько не ожидала от людей. Наверное, вот так.

НК: Я вас понимаю. Есть такие убеждения: мужья должны быть такими, врачи должны быть такими, руководители должны быть такими.

МК: Не нужно ни от кого ничего ждать – это очень много времени убивает и портит настроение, потому что можно не дождаться. И еще друзей много не бывает. Друзья – это очень узкий круг, и важно вовремя увидеть, кто есть друг, кто – нет. Много бывает хороших знакомых, приятелей, а друзей много не бывает.

НК: Марьям, могут ли быть какие-то ожидания от друзей?

МК: У меня как: чем ближе я подпускаю человека, тем больше к нему требований. Я не буду обижаться на какого-то прохожего, он мне ничего не должен. Чем ближе человек, тем больше я на него вешаю того, что он все-таки должен.

НК: То есть если я ваш друг, я обязательно вам что-то должна?

МК: Близкие – это совсем близкий круг, это семья и 2—3 друга.

НК: А если в жизни так случится, что я рассчитываю на друга, а он не может мне помочь?

МК: Не все имеют возможность помочь, важно, чтобы у человека, который тебе очень близок, не было второго дна. Это непростительно.

НК: Это интересно, есть, что поисследовать здесь.

МК: Если человек слабый и не может помочь – это одно, своих не бросают, но если он предал, сподличал, смалодушничал – это уже другие критерии. Надежность должна быть. Если я общаюсь с кем-то близко, мне нужно быть на сто процентов уверенной, что руку не отпустят в самый ответственный момент. Я не должна уже тратить время и какие-то мыслительные ресурсы на это. Это должна быть константа – вот человек, он надежный.

НК: Мне бы хотелось вам пожелать, Марьям, чтобы в вашей жизни обязательно были такие люди, и те, которые только приходят к вам, тоже могли бы создать такую атмосферу надежности и доверия.

МК: Спасибо!

НК: Марьям, если снова посмотреть ретроспективно на ваш путь, на вашу жизнь, личную и профессиональную, что вы приобрели самого ценного, идя по этому пути?

МК: Это люди. С людьми, мы взаимодействуем – это есть работа, с ними мы живем – это есть семья, то есть люди – это основное, что у нас есть. Не было бы нашего окружения – у нас не было бы ничего. Соответственно, люди – это то, что я приобрела, надежные люди, те, кто меня научил чему-то, те, кто работает со мной, поддерживает меня, моя семья. Человеческий ресурс – это то основное, что я приобрела, идя по этой жизни. Конечно, не без потерь – без этого тоже не обходится в жизни.

НК: А что было самым трудным?

МК: трудно терять людей – все остальное можно исправить. Трудно, когда человека теряешь безвозвратно. Я еще раз хочу вспомнить про мою бабушку. Наш народ был выслан, в 40-е годы наш народ был репрессирован, нас выслали в Среднюю Азию – весь народ погрузили в товарные вагоны и увезли. Это были в основном старики, женщины и дети, мужчины воевали. Моей бабушке было восемнадцать лет, у нее на руках был месячный ребенок, несмотря на эту ситуацию они выжили. И я ни разу не слышала, чтобы она по этому поводу стенала, страдала. Ничего этого не было. Она рассказывала, какой она дом построила, какие она выращивала помидоры, какая у нее была собака. То есть нам всем срочно хотелось собраться и уехать в эту Среднюю Азию, чтобы посмотреть, как там и что. Это человек, который никогда не унывал вообще. Я стараюсь быть на нее похожей.