Текст книги "Ничего странного"

Наталья Макеева
Ничего странного

Наталья Владимировна Макеева (11 января 1975, Москва) – писатель, публицист, член Федеральной сетевой ставки (ФСС) Евразийского союза молодёжи (ЕСМ) и глава Информационной службы ЕСМ. Ответственный секретарь портала «Евразия» и Северо-Кавказского новостного агентства СКФО News.

В 1996 году окончила Абрамцевское художественно-промышленное училище им. Васнецова, отделение резьбы по дереву.

Литературным творчеством занимается с 12 лет, начинала с написания стихотворений. Учась в школе, заняла третье место на одной из ежегодных детских всемосковских поэтических олимпиад.

По окончании АХПУ оказалась в «компьютерной» среде, состоящей в основном из представителей программистского андеграунда и участников некоммерческих FTN-сетей – НасНета, Фидонета и т. д. Примерно в то же время начала помещать свои тексты в электронные конференции Фидо (в основном – в эхоконференцию ОВЕС.РАСТЕТ), посвящённые литературному творчеству. Тогда же несколько текстов были опубликованы под псевдонимом в электронном журнале «Infected Voice».

С 1999 года публиковалась, в том числе под множеством псевдонимов, как журналист в РИА «РосБизнесКонсалтинг», «Русском Журнале», «Независимой газете», «Аргументах и Фактах» и др.

За время нахождения Натальи Макеевой в среде сетевой субкультуры её тексты были размещены на множестве сетевых ресурсов – в электронных библиотеках, в блогах и сообществах. Так же автор уже много лет ведёт собственную литературную страничку, сейчас располагающуюся по адресу – http://makeeva.net/

В 2000 году вела авторские передачи «Битвы хакеров» и «Виртуальная Евразия» на «Народном радио».

В 2001 году вступила в Союз Литераторов РФ, секция «Метафизический реализм» (почётный председатель секции – Юрий Витальевич Мамлеев, называющий Наталью Макееву своей ученицей), однако спустя некоторое время покинула СЛ РФ в связи с несогласием с организационной политикой тамошних чиновников, а также по ряду причин идеологического характера.

В 2002 году подборка рассказов была опубликована в альманахе «Равноденствия», вышедшем в рамках работы литературно-художественного проекта «Мистерия Бесконечности». Подборку открывало обширное предисловие Ю. В. Мамлеева. Так же с его предисловием вышла подборка рассказов Натальи Макеевой в сборнике «Равноденствия. Новая мистическая волна», вышедшем в издательстве ACT в конце 2003 года.

Так же её рассказы, стихи и эссе выходили в газетах «Независимая газета – Ex-Libris», «Мегаполис-новости», «Литературная Россия», «День литературы», МОЛ, журналах «Наперекор», «Техника молодёжи», «Проза», «Московский вестник», «Порог» (бывшая Украина, г. Кировоград) и «Крещатик» (бывшая Украина) и прочих, а также на литературных Интернет-порталах, например – на порталах «Топос» и «Русский переплёт» и тд.

Руководитель Центра консервативных исследований МГУ, лидер Международного «Евразийского движения» Александр Гельевич Дугин: «Наталья Макеева принадлежит к новой волне писателей, которых принято относить к направлению метафизического реализма. Это течение представляет собой уникальное (по меньшей мере, по заявленной программе) явление, поскольку своей задачей метафизические реалисты ставят сочетание постмодернистской деконструкции с метафизической реконструкцией реальности. Если классический Постмодерн демонтирует реальность и на этом останавливается, Макеева стремится идти дальше и отыскать в обломках современности – человека, быта, отношений, пейзажей, снова, галлюцинаций обескровленного мира – новые горизонты парадоксальных утверждений и туманно героических ценностей. Чрезвычайно важный и крайне актуальный творческий и в каком-то смысле – идеологический эксперимент».

Писатель, драматург, поэт и философ, президент «Клуба метафизического реализма ЦДЛ» Юрий Витальевич Мамлеев:

«Творчество Натальи Макеевой представляет собой одно из самых глубинных и загадочных явлений в современной русской литературе. Она начала писать с раннего возраста, подчиняясь исключительно внутренней, почти мистической потребности, до последнего времени не думая ни о каких публикациях. Одно это уже знак истинного призвания. Русская литература стоит на перепутье. Нелепый социалистический реализм и ангажированное диссидентство канули в прошлое. Будущее – за новой русской литературой, которая на новом, невиданном уровне, уровне непостижимой пока реальности третьего тысячелетия, продолжит великое дело классики, уже ставшей мировым сокровищем».

Телеведущий, общественный деятель, член Изборского клуба Максим Леонардович Шевченко: Проза Натальи Макеевой – это русский способ вырваться из повседневной реальности, из простого быта, из простого бытия, затягивающего человека всегда, как болото. Русский человек, а Натальи Макеевой – это русский писатель разрывает завесу мира всеми немыслимыми способами. В данном случае – это великолепный и отлаженный механизм речи, который, подобно инструменту, вскрывает эту реальность, чтобы показать за ней то подлинное, что через страх, надежду, любовь, веру или утрату веры, пробуждает в нас человека, заставляет социальных животных превращаться в мыслящие существа, находящиеся между миром, жизнью и смертью. Книга Натальи Макеевой – это хорошая и очень интересная проза.

Писатель, председатель Клуба метафизического реализма ЦДЛ (Клуб писателей-метафизиков), член Президиума Московской городской организации Союза писателей России Сергей Юрьевич Сибирцев: «Тексты Натальи Макеевой, продолжая лучшие традиции стиля, созданного Юрием Мамлеевым, являют собой пример действительно метафизической литературы. Многие её произведения внешне реалистичны, другие же – либо фантастичны, либо сюрреальны. Её герои – существа как здешние, так и совершенно потусторонние, отчуждённые – персонажи новых русских сказок о странном. Уникальный язык, знаковая система, используемая Макеевой, открывает дверь в иные миры».

Возвращаясь к первопричинам
(о метафизической прозе Натальи Макеевой)

Михаил Сеурко

Творчество Натальи Макеевой является особенно интересным тем, что предлагает, как бы это парадоксально не звучало, исход русской литературы из Египта постмодернизма. Тот, кто открывал хоть раз её книги или распространившиеся по разным интернет-ресурсам произведения, может удивиться этому утверждению, потому что уже несколько прочитанных строк автоматически определятся читателем как в последней степени запущенности постмодернизм, даже если он с этим понятием и не знаком. Однако не всё так просто.

Приведём пару примеров таких первых строчек для убедительности:

«Кошмар! Ужас! – вскричала мадам Карманова при виде порченого картофеля» (из рассказа «Кошмар»).

«Однажды у папы с мамой завелась маленькая девочка. Так они и стали жить» («Девочка и смерть»).

«Посверкав за ужином суетливо и трогательно виноватыми бронзовичками глаз, человек не отправится спать» («Вызывание»).

Дальше – хуже. И никак нельзя отделаться от впечатления, что эти безумные строки рождаются, предвещая что-то более непривычное, более безрассудно ясное, чем всё то, о чём мы можем наивно мечтать, только перешагнув порог тысячелетия. В них, в эти строки, надо всмотреться, быть может, как в диагноз, наш общий диагноз или диагноз индивидуальный, но в диагноз уже последний и определяющий нашу судьбу.

На сегодняшний день единственным определением, которым можно обозначить творчество этой писательницы, является «метафизический реализм». Юрий Мамлеев предложил также довольно подходящий термин «неоавангардизм»[1]1
  Мамлеев Ю.В. Путешественница в незнаемое http: / / exlibris.ng.ru/lit/2009-06-25/ 6_petit. html


[Закрыть]. Но в этом скорее открывается особая черта метафизического реализма, наследующего многие модернистские тенденции, в том числе авангардизма.

Не всё в произведениях Н. Макеевой попадает под теорию направления метафизического реализма, разработанную мастером чёрной прозы Ю. Мамлеевым. Но нельзя не признать совпадение с первым тезисом, высказанным в его статье «Метафизика и искусство», о том, что литература метафизического реализма есть средство воплощения метафизических идей. Если говорить проще, она изображает духовную реальность.

Эта статья представляет собой попытку определить, что является в творчестве писательницы неизменным и составляющим единую картину мира, вычленить метафизические константы, имманентные тексту. Такой подход, определимый более интуитивным, чем аналитическим поиском, позволит читателю приобрести «ключ», который, возможно, позволил бы ему в своём открывать в произведениях Н. Макеевой новые грани и горизонты

Метафизическая литература и постмодернизм

Возникновение постмодернизма в конце XX векалогическое завершение развития искусства, но вовсе не его конец. Это конец понимания истории литературы как линейного процесса, предполагающего поступательное развитие и совершенствование, которое вылилось впоследствии в количественное накопление и ту ситуацию, которое принято обозначать постмодернизмом. Наступивший кризис, однако, вовсе не отменяет искусство, как некоторые полагают, но скорее оставляет ему только узкий путь, обращающий его к тому, чтобы питаться от иных источников, либо находя их в той же классической литературе (как, например, Ю.В. Мамлеев находит в Ф.М. Достоевском своего предтечу), либо обращаясь к более древним примерам. Но обращение к древнему нужно для поиска вневременного откровения, а не заимствования форм и их эксплуатации, как это происходит в постмодернизме.

Иначе говоря, кризис логоцентрической культуры может быть преодолён возвращением не к логосу как к таковому, а к тому, что стоит за ним – внутреннему логосу, или мысли, ещё неоформленной и пребывающей в потенциальном состоянии. Явным образом эта тенденция явлена в творчестве Н. Макеевой, что позволяет говорить о том, что метафизический реализм представляет альтернативу постмодернизму в искусстве.

Сложно дать универсальный взгляд на историю литературы, чтобы не упустить различные разнородные явления и направления в ней. Однако, чтобы понять генезис постмодернизма и того, что ему противостоит, т. е. метафизического реализма, необходимо хотя бы приблизительно обрисовать себе панораму изменений истории литературы в ближайшее несколько веков.

В своей статье «Литература как зло» философ А.Г. Дугин рассматривает литературу как диверсию по отношению к традиции. Очевидно, что в этом случае в понятие литературы не включаются сакральные тексты, мифы и предания, которые всегда играли важнейшую роль в традиционном обществе. Литература – это текст, лишённый сакрального измерения, мифа. Главной причиной начавшейся и ещё не закончившейся десакрализации текста является появление автономного индивидуума. Проекты секулярного гуманизма Нового времени воплощаются таким образом и в литературе, которая в этих проектах занимала далеко не последнюю роль вплоть до их краха. С общим кризисом проекта модерна приходит и кризис культурной его составляющей.

Ю.В. Мамлеев не раз отмечал в своих работах, посвящённых метафизическому реализму, что литература эпохи модерна[2]2
  Следует различать термины модернизм, обозначающий совокупность литературных течений, возникших в начале XX века, и модерн как обозначение эпохи торжества идей Нового времени. В данном случае под литературой эпохи модерна необходимо понимать литературные направления, выразившие господствующее мировоззрение данной эпохи (сентиментализм, реализм, натурализм).


[Закрыть] исчерпала себя, что человек изображаемый с социально-психологической точки зрения перестал быть ей интересен. Но дегуманизация, курс на которую взял XX век, без опоры на традиционные знания была обречена вылиться в то, что сегодня мы называем постмодернизмом, на бесконечные интеллектуальные игры и дальнейшую десакрализацию и фрагментацию бытия. Не зря Ортега-и-Гассет в своей работе «Дегуманизация искусства» отметил важной чертой нетрансцендентность зарождающегося искусства, его замкнутость на самом себе, которая в конце концов отменила понятие реальности и, соответственно, реализма.

Но параллельно с этим существовало и другое направление в литературе, обращающееся к мифам, к неизменным вечным принципам, к духу как таковому. Таковыми являлись проклятые поэты, представители магического реализма и литературы ужасного, символисты, таинственные писатели вроде Говарда Лавкрафта и Густава Майринка. Миф, сакральное в произведениях этих писателей были на первом плане. Интересно, что это направление всегда противостояло мейнстриму и для многих «внешних» являлось мрачным, декадентским.

В русской литературе второй половины XX века появляются ярчайшие представители этой ветви В. Провоторов, Ю. Мамлеев, Е. Головин, целью которых становится исключительно стремление к метафизическому, к познанию того, что даже не было известно человечеству (со слов виновника основания Южинского кружка, в который они все входили). «До дна облизать познание»[3]3
  Из стихотворения В. Провоторова «Невольница-ночь торопится…».


[Закрыть] – их цель. Виновник, Ю.В. Мамлеев, обозначил это направление как метафизический реализм.

Отличающей особенностью метафизического реализма среди направлений этой ветви литературы является его тесная связь с постмодернизмом (постмодернизм стал литературным контекстом этом направления), который определил его уникальность в изображении внемирного. Одним из первых постмодернистов в России Ю.В. Мамлеева называют не просто так, обвиняя его почти что в сатанинском культе на бумаге. Надо отметить, что сам писатель успешно огородился от «внешних болванов» своими некодифицируемыми в русле «традиционной» литературы произведениями.

Именно постмодернизм определил ведущий способ изображения метафизических реалий в этом направлении – отстранённость автора от мира произведения в целом, его невовлечённую вовлечённость. Литературовед М. Адамович в своей статье «Мифотворчество в прозе 90-х: Юрий Мамлеев, Милорад Павич, Виктор Пелевин, Андрей Дмитриев» проинтерпретировала рассказ Ю.В. Мамлеева в свете постмодернистской философии Ж. Бодрийяра. В результате обнаружилось, что произведения писателя – «игровое пространство видимостей», в котором отсутствует центр, нет иерархии, пространственных границ, активно используется миф в новых мыслительных схемах автора. Читателю не понадобится подробный анализ, чтобы понять, что это относится и к произведениям Н. Макеевой. Неопределимость, апофатизм – важнейшие составляющие творчества обоих писателей.

Единственным замечанием здесь может быть лишь то, что определение «мыслительная схема» едва ли может быть адекватным для творчества, в основе которого лежит интуиция. Следует учесть, что мыслительная схема – не просто удобное выражение в устах литературоведа, как может представиться, но ёмкий термин, выражающий суть постмодернистского творчества. Она заключается в беспределе иронии, направленной на любой дискурс, претендующий на роль истины: мыслительная схема здесь становится предметом игры, забавой писателя-постмодерниста, который не верит сам себе.

Безусловно, постмодернизм не так прост: в нём нередко проявляется и тяга к сакральному, и экзистенциальные мотивы. Такова, например, трилогия В. Сорокина «Лёд», в которой эксплуатируется и преломляется гностический миф. Тем не менее возможностей для качественного прорыва и выхода из русла парадигмы Просвещения у постмодернизма нет. В нём возможны только формы отрицания этой парадигмы, но не выход. Обращение к мифу, к священному здесь происходит не как к источнику, через который осуществляется связь человека с ноэтическим миром, но как к предмету игры.

Однако означает ли явно диверсионный характер постмодернизма по отношению ко всему, что человечество считало ценным, что он абсолютно бесплоден и может только жевать самого себя? Всё более очевидна неоднозначность этого подзатихшего после лихолетья 90-х направления. Даже творчество В. Пелевина, являющееся своеобразной буддистской проповедью и метафизической сатирой, опровергает такую однобокую интерпретацию. Но этот вопрос в данной статье разбирать нет возможности, поэтому мы оставим его в стороне, сконцентрировав внимание на направлении «метафизического реализма».

Постмодернизм метафизиков утверждает, что дискурс не принадлежит истине не в силу того, что истины нет или что она относительна, но в силу того, что она невыразима словами. Игра же освящена светом интеллектуальной интуиции автора и, что является более ощутимым и явным, раскрывает его особую философско-метафизическую систему (яркий пример – рассказ Ю.В. Мамлеева «Один (о космическом ницщеанце)»).

Поэтому постмодернизм метафизиков является не тем, чем может казаться. Можно сделать два умозаключения: либо это особый постмодернизм, либо это вовсе не постмодернизм, а просто внешне на него похожее течение. Второй вариант представляется более предпочтительным, поскольку в ином случае сама суть метафизического реализма совершенно не будет выражена.

Итак, влияние постмодернизма на метафизический реализм является существенным, однако идеологическая суть постмодернизма при этом полностью игнорируется писателями-метафизиками. Ю.В. Мамлеев, например, даже не считает нужным считаться с таким явлением, как постмодернизм, которое «просто фиксирует собственное бессилие и насмешку над собой же».[4]4
  Мамлеев Ю.В. Свободная русская поэзия http://eurasia.com.ru/mysteiy/ mamleev.htm


[Закрыть]

Чудо из античудес

Ещё недавно можно было утверждать, что если современный человек прочитает о жизни преподобного Аммона, приручившего двух драконов, он даже не захочет читать остального, так как такие «сказки» не содержат в себе ничего полезного (керигму, то есть изложенное вероучение, как считают, в частности, протестантские теологи, необходимо отделить от мифа), хотя именно ужас, внушаемый этими существами, стал причиной спасенья нескольких разбойников. Если святой мученик Христофор, который, согласно наиболее раннему преданию, был киноцефал и изображён на иконе соответственно, с собачьей головой (есть и другие, человеческие, изображения), то Синод, обратите внимание на время, в XVII веке «противные естеству, истории и истине»[5]5
  Липатова С. Святой мученик Христофор Песьеглавец: Иконография и почитание http://www.pravoslavie.ru/put/070522120099.htm


[Закрыть] написания пытается упразднить. Хотя этого и не происходит, но на местах иконы всё-таки изменяют: в Спасо-Преображенском соборе в Ярославле у святого мученика Христофора с ликом человека справа на нимбе видно очертание собачьей пасти. Ясное дело, святые с «противными естеству, истории и истине» головами ничему не назидают и внушают только опасения.

Слишком становятся в Новое время узки границы реальности, но XX век в стремительном бегстве от реализма и от модерна бежит всё равно не вспять, а просто пытается ускорить свой конец. Реализм, занимавшийся только одним срезом реальности и явившейся в литературе наиболее адекватным воплощением духа модерна, – искусство для удовлетворения потребностей рацио, стремящегося всё поместить в прагматически подходящие границы. Всё иное, признаваемое теперь за воображаемое и фантазии, такое искусство игнорирует.

Сегодняшний читатель признаёт чудо, но, в основном, это античудо. Приручение драконов для него станет забавнейшим чтивом, сопровождаемым скучными «нотациями», а икону святого-киноцефала он, возможно, поместит в виде постера рядом с джедаями и Чубакой; смысловую часть житий он просто опустит, как маловажную.

На первый взгляд, Н. Макеева следует логике этого античуда, чуда без смысла. Её произведения населяют фантастические существа: живые пятна, вампиры, ангелические бесы и просто бесы, цивилизованные людоеды и чудаковатые питомцы. При этом персонажи постоянно переживают какие-то метаморфозы и трансформации. Обычный мир представлен как вскрытый для потустороннего, в него врывается, не спрашивая ничьего одобрения и без логического обоснования иное. Самое интересное, что персонажи произведений Н. Макеевой при этом потустороннее принимают за нечто родное и, несмотря на свои страхи, пускаются вместе с ним «впляс», входят в него, хотя ничего хорошего это для них не сулит.

Но мир произведений Н. Макеевой неоднозначен и сложен: дионисийское фонтанирование и жестокость беспрестанно изменяющейся реальности сочетается с холодной отчуждённостью автора и особым тонким ощущением трагичности, с ощущением утраты. Ужасное и патологическое смешаны с красотой и страхом, со стремленьем вырваться из этого. Так, например, героиня рассказа «Невеста» девочка Таня живёт в ожидании «полного разврата», который, по её предчувствию, должен с ней случиться. Но удивительна последняя фраза в рассказе: «И когда случайная тень наползает на душу, Танечка замирает и, закрывая глаза, готовится стать невестой». Это религиозное отношение к разврату одновременно ужасает и поражает наше воображение. «Как можно видеть красоту в собственном страхе?» – риторически вопрошает героиня-повествователь из эссе «Красота».

Душная земная плоть с её ограниченностью запускается в инфернальный пляс лёгким пером мастерицы субтильного. Предельно субъективный неожиданный взгляд автора на то, что он изображает, парадоксальным образом оживляет всё вокруг, превращает дьявольский карнавал и насмешку в указание на то, чем изображаемое по сути не является. Тут действуют принципы, недоступные рацио.

Интересно, что в её произведениях всё – от пятен и людей до нефти – живёт своей жизнью (в согласии с представлениями древних). Как проинтерпретировать высказывание вроде этого: «В воздухе носится и норовит укусить голосистая нефть»? Ещё индейцы хоппи считали, что «если мы будем выкапывать богатства из земли, мы навлечем беду». И кусающаяся нефть как-то по-родному близка и знакома, хоть и не вселяет надежд. Есть в этом что-то ужасное. Во сне, я думаю, многим чувствительным людям могло привидеться, например, как они убегают от огромной сто долларовой банкноты, или как их заставляют работать кассирами или менеджерами. В общем, голосистая нефть – это контекст эпохи.

Но нужно ясно понять, что такие странные существа, как нефть, оказываются в произведениях Н. Макеевой не вследствие её рациональной рефлексии по поводу нашего времени и положения, хотя и этого отрицать нельзя, но прорываются из под– над– помимосознательного. Это тем более верно, что сама писательница высказывалась, что творчество можно назвать «припадком»[6]6
  Макеева Н. Творчество – это припадок. Интервью с Натальей Макеевой на портале Паттерн http://eurasia.com.ru/makeeva/pressa/pattern-intl.htm


[Закрыть].