Текст книги "Дракон по-восточному"

Надежда Мамаева, Наталья Мазуркевич
Дракон по-восточному
Рассказ

Самые эффективные предварительные ласки – это удар чугунным котелком промеж глаз. Вопли, которые раздаются после этого, доставляют девушке ни с чем не сравнимое удовольствие. Особенно с учетом того, что проявивший к ней активный интерес мужик носат, горбат, лысоват и не слегка пьяноват, но при этом жаждет размножаться. Именно такой солдафон и протянул ко мне свою грязную пятерню.

– Кфлаля! – проорал он с чудовищным акцентом. Виной последнему лишь отчасти были выпитые кружки первача, принятые на грудь. Принявший на грудь мужик и трезвым-то изъяснялся через пень-колоду. Восточник, одним словом. Что с него взять? Дикарь.

Но это было бы ничего, если бы загулявший вояка не попытался напасть после своего вопля на мои тылы, применяя тактику облапывания. Я же была категорически против оккупации моих подъюбных территорий, о чем заявила ноту протеста:

– Клешни убрал, пока не вырвала и до красна не сварила!

А что, наша корчма «Карась в дерюге» славилась ухой, копчеными угрями и, конечно же, раками. Их уважали как завсегдатаи, так и пришлые. Распробовал их и недавно расквартированный в нашей деревне гарнизон.

Долина, куда приехали воины, находилась на границе с Дикими Землями, так что набеги степных орков были регулярными.

Только прибывшим клинкам императора было невдомек, что нарушение границ степняками всегда согласовывалось со старостой деревни и начальником местного гарнизона. То, что в документах именовалось набегом на имперские земли, на самом деле проходило в теплой, переходящей в горячительную, с запахом первача и чеснока, обстановке.

Дважды за луну зеленомордые жители степи забирали у старосты списки и спустя время возвращались, принося из Диких Земель требуемое. В желтых мешках обычно было съестное, в зеленых – живое, а в холстине оттенка спелой вишни – особо ценное. Но главное: какого бы цвета ни была торба – она не облагалась налогом в казну, а лишь в карман начальника гарнизона и старосты.

Все жители таким ходом дел были довольны. Капитан же каждый месяц отправлял в столицу отчет о том, как его воины доблестно отбили очередную атаку степняков, но понесли потери и поэтому остро нуждались в деньгах на восстановление форта и поднятие боевого духа.

Этот самый дух солдаты поднимали вместе с орками в нашей корчме, и тот стоял такой крепкий и сивушный, что мог вышибить слезу даже у каменного дракона.

И нас, и наших зеленых сопредельников такой безвизовый и беспошлинный расклад вполне устраивал. Не нравился он лишь императору. А что не по душе владыке – рано или поздно становится проблемой его подданных. Так вышло и у нас.

Еще седмицу назад ни мы, ни орки не подозревали, что нам грозит.

Степняки тихо-мирно возили нам все нужное, за что меж собой деревенские величали их приносителями. А что, они и правда приносили: нам – обоюдную выгоду, а казне – убыток. Последний-то и стал причиной императорского внимания. А поскольку владыка был комбинатором почище капитана со старостой, то решил укрепить отношения с одними соседями и устрашить других. Чужими руками.

Как? Да очень просто.

Были рядом две империи, великие и воинственные, и, случись между ними размолвка, неизвестно, на чьей бы стороне была победа, поэтому они предпочитали дружить. А дипломаты обеих сторон заверяли друг друга в добрососедстве, и дозаверялись до того, что подписали договор о совместных учения. Поначалу на оные съезжались обе армии, но шло время, правители менялись, а коллективные выезды двух армий на природу обходились казне и восточников, и срединников очень дорого. Так что спустя два века на именовавшиеся совместными учениями походы отправляли по полсотни воинов с каждой стороны под командованием боевого мага. В этот раз трудовую повинность отбывал (а заодно и руководил сборным корпусом) офицер из восточников.

Ему-то наш император и поручил не махать мечами впустую, а укрепить союзный дух на границе с Дикими Землями. Так сказать, уложил два трупа в один гроб. И ритуальные учения провел, и границу зачистил. А главное – без дополнительных трат из казны.

С высоты владыческого трона это, может, и выглядело хорошей идеей, но нам со своих табуреток в корчме расклад не нравился совершенно. Только кто нас, подгорничан, об этом спрашивал!

В один ясный жаркий денек вдалеке на тракте поднялось облачко пыли, а спустя совсем немного времени из этого серого тумана показались наши неприятности. В грязных плащах, на уставших лошадях и с бранью в глазах.

Прибывшая в нашу деревню сотня была вооружена до зубов. В основном – ненавистью. Впрочем, мечи с арбалетами тоже имелись.

Злость солдат была понятна: под палящим солнцем протащиться через полторы империи ради учений, которые уже давно перешли в разряд ритуальных плясок… А уж мы-то как были злы! Такой план накрылся малым войском! Надо ли говорить, что на постой солдат пускали крайне неохотно.

Видя это, сотник приказал своим воинам наладить отношения с деревенскими. Ну, служивые и налажали от души. Нет, сманенные на сеновал девки были всем довольны, а вот их отцы и братья – нет. Дело дошло бы до вил и мечей, не вмешайся боевой маг и староста. После этого солдаты улучшать демографию Подгорницы перестали и погрустнели. Ненадолго. На смену девицам пришел гномий первач.

И сейчас один служивый, во хмелю, решил, что приказ ему не указ. Подумаешь, одной задранной юбкой будет больше. Вот только эта юбка была моя. А я сама – против сомнительных предварительных ласк в исполнении восточника. Потому решила мягко намекнуть ему на твердость своего характера. Чугунным котелком промеж глаз. Тот я как раз несла с опустевшего стола.

Сегодня Рушка, подавальщица, отпросилась пораньше, и я не помогала матери на кухне, а сновала по залу, когда чья-то пятерня схватила меня. Я, как честная девушка, предупредила о последствиях и подкрепила слова ударом. Гулкий звук разнесся по залу, когда котелок встретился со лбом.

«Бу-у-ум-м-м» пронеслось эхом.

После чего от природы и так неширокие, да еще и заплывшие во хмелю глаза восточника расширились, налились кровью. Зато руки он от меня убрал, правда, лишь для того, чтобы сжать их в кулаки. Служивый поднялся со своего места, покачиваясь, и проревел, занося руку для удара:

– Нап…дыть… да я… Хаугди де жаншь во а ни…

Фразу на дикой смеси восточного и срединного языков с чудовищным винным акцентом он договорить не успел. Я организовала повторную встречу котелков – чугунного и воинского – на высшем уровне!

А что? Мужик от горячительного распалился, ему стало так жарко, что нужно было охладиться, а у меня веера под рукой не оказалось. Вот и обошлась подручными средствами для оказания первой охлаждающей помощи по всем правилам кодекса вышибал.

С последним, к слову, я была отлично знакома, ведь была дочерью корчмаря. А папа не только знал, как встречать дорогих гостей, но и как выпроваживать из зала захмелевших буянов.

Кстати, отец и меня кое-каким приемам научил, ведь он считал, что для девушки нет лучшего способа уложить ухажера к своим ногам, чем хорошо поставить ей удар.

Вот и сейчас я убедилась: папа был прав.

Вояка, после того как я его огрела, осоловело замотал башкой, невидящим взглядом обвел зал и заплетающимся языком выдал:

– Куагуо лиао…

А затем по пьяной дуге двинулся к выходу с целеустремленностью тарана. В дверной проем он вписался не иначе как при помощи провидения и пульсаром устремился к луже, что была перед крыльцом. Чавкающий звук завершил нелегкий путь любителя возлияний.

Порося, рывшая носом грязь рядом со ступенями, приветственно хрюкнула прилегшему в лужу мужику.

Картину «Восточник, хавронья и пузыри» я лицезрела с порога, когда вышла посмотреть не загораживает ли тело проход в корчму. В принципе, лег пьянчуга удачно, как раз мостком через лужу, а главное: его башка не нырнула целиком в грязь, так что нос был выше жижи и выдувал сейчас по той пузыри.

Счастливо так выдувал, пьяно-сонно. Идиллию нарушил грозный голос:

– Что. Тут. Происходит?

Я оторвала взгляд от лужеобитателя и перевела его выше. На дороге стоял тот, кто и принес (хотя скорее привел) в нашу деревню неприятности. Целых сто неприятностей, с мечами и в доспехах. А при этом со дня на день должны были приехать орки. Так что сейчас я больше (и лучше) думала о наших степных соседях, чем о типе, стоявшем по ту сторону лужи.

Хотя тип был ничего так. Высокий, жилистый. От него исходило ощущение опасности, хотя ни доспеха, ни оружия при восточнике не было.

Скорее, наоборот, сотник походил на девочку в юбочке. Длинной такой, почти в пол. Только из – под ее подола носы сапог и виднелись. С них-то мой взгляд и поднялся выше, к широкому поясу, который не давал полам командирского халата распахнуться. Благо хотя бы манжеты балахона чужака были нормальными, узкими, как у нас в империи носят. А то один заезжий менестрель рассказывал, что в Поднебесных землях у мужиков порой такие широкие и длинные рукава, что в них по коровьей туше спрятать можно. Или мумию обмотать.

А вот волосы у пришлого капитана были в точности, как рассказывал тот заезжий музыкант. Черные, как дно бездны в безлунную ночь. Длинные, как хвалебная речь свахи. И прямые, как полет стрелы. Такими и удавить можно, и вытащить друга из ямы. В общем, на зависть многим девкам в деревне.

Я, припомнив свою каштановую косу до пояса, почувствовала укол зависти. Хотя… если мои так же распустить, да собрать лишь небольшой пучок из малой части локонов на макушке, заколов заколкой, то, может, и такой же длины будут…

Впрочем, эта самая длина волос – единственное, что было общего у меня со стоявшим по ту сторону лужи командиром сотни. В остальном мы были как день и ночь. И смотрели на мир по-разному. Я – с широко открытыми, как и положено честному (ну почти) человеку глазами, а он, как и все восточники, словно прицеливаясь из лука, с прищуром.

Добавить к этому черные брови вразлет, прямой нос, острые высокие скулы, волевой подбородок, на котором деревенским девкам так ни разу за все то время, что сборная сотня квартировала у нас, не удалось увидеть щетины.

Кстати, эти самые девки заглядывались не только на гладкие щеки капитана, а на него всего, целиком. Причем так, что аж шеи сворачивали. А уж сколько приворотных зелий было куплено у местной знахарки, сколько новых рубах из сундуков с приданым вынуто и надето, сколько гвоздей раскалено докрасна и намотано на пряди для кудрей, сколько свекольного сока изведено для губ ради того, чтобы командир обратил на красавиц внимание, – не перечесть!

А восточник на всех них смотрел, словно не замечая. Мне даже обидно было. Ладно я, тощая, как щепка, в стане перешибить можно, еще смуглая, как галка, вся в мать, что родом из южных приморских земель… В общем, не девка, а недоразумение. Но другие-то в Подгорнице – загляденье! Златовласые. Румяные. Дебелые. Кровь с молоком. В теле. Есть за что подержаться и за что спрятаться. Такие и дракона в полете собьют, и на орка с дубиной пойдут.

Вот его воины оценили подгорничанок по достоинству. По всем женским достоинствам. И верхним, и нижним… А этот командир, дурак, от них нос воротил.

Впрочем, сейчас я была бы рада, если бы восточник надменно прошествовал мимо меня. Но нет. Вперился своими темными глазищами и стоит, ждет ответа. Пришлось его дать, впервые заговорив с капитаном, которого до этого я видела лишь издалека:

– Тут происходит нападение.

– И кто на кого напал? – приподняв бровь, уточнил капитан и посмотрел на погнутый котелок в моей руке.

– Ваш солдат на меня, – отозвалась ничтоже сумняшеся.

– Буль – буль – буль, – опротестовал это заявление пьяный вояка из лужи.

– И сильно он… напал? – невозмутимо уточнил пришлый, проигнорировав мнение подчиненного.

– Достаточно, чтобы я обиделась, – ответила, гордо вскинув голову.

– А вы сильно обидчивая? – с легким акцентом уточнил капитан.

– Главное, что я быстро отходчивая, – хмыкнула я. – Отхожу обидчика как следует – и забуду на него всю злобу.

– И как вас зовут, добросердечная госпожа? – меж тем иронично поинтересовался восточник.

– Двинария… Я из корчмы, – нехотя ответила я, мотнув головой в сторону входа.

Печенкой чуяла: происходит что-то странное, но что именно – так и не могла понять.

Внимательно посмотрела окрест. Да вроде все как всегда. Горы молчали и не думали говорить, грозя лавиной. Небо, затянутое брюхатыми от дождя тучами, пока не разродилось ливнем. На деревенской улице даже коты не сцепились. Лишь из-за чьей-то изгороди блеял козел, да и только.

И все же воздух был точно перед грозой. А я – тем местом, куда вот – вот ударит молния. У меня даже волосы на затылке словно приподнялись.

Кажется, восточник тоже что-то такое ощутил. Потому как выражение его лица изменилось: скулы заострились, черты стали более хищными, а глаза… Будто и вовсе поменяли цвет! Вместо темноты в них мне почудился скупой блеск червонного золота, и на висках будто проступила вязь чешуи.

Я даже на миг зажмурилась и помотала головой, не веря тому, что вижу. А когда вновь посмотрела на капитана, поняла – примерещилось! Сотник стоял все на том же месте, настороженный, но безо всякой чешуи, и глаза у него были обычные. В смысле слегка зауженные, точно миндальные орехи, но безо всякого почудившегося мне желтого блеска.

Меж тем командир шагнул ко мне. Прямо через лужу, по булькнувшему в ней пьянчуге, и легким движением сняв заколку с волос, произнес:

– Двинария из Корчмы, я в ответе за проступок моего воина, – произнес с некоторыми паузами командир, словно в этот момент сражался со своей памятью, вспоминая нужные иноземные слова. Да и акцент восточника, мне показалось, стал сильнее. Но тем не менее он продолжил: – Прошу принять от меня, Дэн Чана из рода Кровавой Луны, этот скромный дар, дабы загладить вину…

И протянул мне заколку. Та была невероятно красивой, изящной, а главное – вырезанной из какого-то белого дерева. Никакого золота или серебра, которые сделали бы подарок чем-то дорогим и обязывающим.

Я колебалась. С одной стороны, хотелось гордо вскинуть голову и сказать, что девичья честь не продается, а с другой… в запале, когда дубасила котелком, я особо не раздумывала. А вот сейчас поняла, что вообще-то напала на воина его императорского величества. А то что владыка не совсем наш… Так это не сильно-то дело меняет.

Поэтому, пока предлагают замириться, стоит воспользоваться шансом. Потому я, подумав, все же осторожно взяла заколку. Едва это произошло, как услышал:

– Я могу чем-то помочь, Двинария из Корчмы?

Задумалась. Сильно наглеть не хотелось, но… Котелка было жаль. Добротный же. Почти новый. А кузнец за выправку наверняка не меньше пяти медек возьмет. Еще и приставать будет. Он и так к моему отцу про сватовство удочку закидывал. Да только папа, видя, как меня передергивает при виде коваля, от ворот поворот дал. Только молотобоец не унимался и все клинья подбивал. А я на его бородатую рожу со щербатыми зубами смотреть не могла.

Так что решила: пусть в этот раз в кузню пойдет восточник. К нему-то мой ухажер точно подкатывать не будет. Потому и протянула котелок командиру со словами:

– А я вам тоже. Вот дарю. Только на время. Когда выправите, можете мне его обратно передарить, – сказала, вроде бы в шутку. Даже мило улыбнулась.

Только сотник отчего-то переменился в лице. Но как именно – я так до конца и не поняла. По нашим-то, подгорничанам, я легко различала: вот удивился человек, вот растерялся, вот обрадовался, тут разозлился… А пришлые – сплошная загадка.

Впрочем, котелок забрал с охотой. И пьяного солдата тоже прихватил. Подцепил за шиворот и поволок, точно ивовый прут. Ноги выпивохи волочились по земле, башка моталась в прорези балахона. К слову, лысая такая на макушке башка. Венчик волос вокруг этой проталинки был хоть и небольшим, но с длинными патлами, заплетенными в тощую, крысиную косицу. Та болталась из стороны в сторону при каждом шаге сотника.

Командир же двигался легко и споро, словно его подчиненный ровным счетом ничего не весил. Хотя на деле туша была та еще. Без котелка я бы с ней точно не справилась. Кстати, моего чугунного спасителя капитан держал в другой руке.

Так я и провожала взглядом эту троицу: Дэн Чана из рода Кровавой Луны, его хмельного бойца и свою погнутую утварь, пока они не скрылись за поворотом. А потом еще стояла какое-то время у крыльца, уже прислушиваясь к себе.

Правда, ничего кроме: «Двинь! Со стола убери», – не услышала.

Кричал из зала мой отец, похоже, вернувшийся из кладовой, куда уходил, и не увидел меня. А вот грязную посуду – еще как. И да, папа сокращал мое имя Двинария до простого и созвучного Двинь. По мнению родителя этот вариант куда лучше отражал мой характер.

На этот оклик я лишь вздохнула и вернулась в зал. Дэн Чаны – Дэн Чанами, а работу никто не отменял.

А ее оказалось много. Так что я до позднего вечера носилась по залу, поднося, убирая, рассчитываясь с гостями. Лишь когда небо вызвездило, мы с отцом закрыли двери корчмы и я смогла выдохнуть. Села на крыльцо, которое выходило на заднюю часть двора, и посмотрела наверх. Там, высоко, сияла почти круглая луна. Она была ярко-желтой, как головка спелого сыра. Стоило только подумать о еде, как жутко захотелось есть. Желудок урчанием напомнил, что в нем с утра не было и маковой росинки. Но сил подняться с места не было.

Возможно, лень так и победила бы мой голод, если бы усталый мозг не вернулся к луне и… Вот демоны! Орки же обычно приезжали в деревню, когда только-только нарождался месяц и когда колесо повозки ночной девы становилось абсолютно круглым.

А это значит со дня на день нужно ждать визита соседей с товарами. А тут у нас на постое эти… Так, нужно подняться и глянуть на узелковый календарь. Такой висел в комнате отца на стене. Четыре веревки, на каждой из них по семь узелков. Как раз полный лунный цикл. Только знай: щепку передвигай между этими маленькими мусингами – и никогда не ошибешься ни в дне седмицы, ни в том, сколько осталось до важного события.

Так что я, собрав всю силу воли в кулак, только приготовилась отскрести с досок то место, на которое сегодня покушался пьяный солдат, как услышала папин крик.

С крыльца меня как ветром сдуло, чтоб принести сразу в зал, где папа стоял, согнувшись в форме вопросительной литеры.

– Что случилось?! – обеспокоенно воскликнула я.

Мама была уже не столь расторопна и успела лишь выйти из спальни и взяться за перила лестницы, чтобы спуститься к нам, на первый этаж.

– Да вот, хотел взглянуть на жизнь под другим углом, – фыркнул отец, растирая поясницу.

– Радикулит? – догадалась я.

– Он самый, – не стал отпираться папа.

– Сейчас принесу настойку, – выдохнула мама с облегчением. Все же ничего серьезного.

Папа ее неспешность подбадривал тихим ворчанием, стоя все так же, согнувшись. Впрочем, в позе заядлого огородника он пребывал еще какое-то время и после растирки, но потом медленно, явно опасаясь нового прострела, выпрямился.

– Давай провожу до комнаты, – предложила я.

– Вот еще! – фыркнул гордый папа, но, сделав один шаг, поменялся в лице и нехотя добавил: – Впрочем, давай.

Я споро поднырнула под правый отцовский локоть и перекинула его руку через свою шею, как коромысло. Мама – точно так же под левый.

Когда-то отец был очень сильным. Могучим. Он мог вынести все: тяготы военных походов, дубовые двери, крутой нрав своего командира, мою маму из огня… Вот перекинул ее через свое могучее плечо – и пошел сквозь бушующее пламя. Только как оказывались на улице, разглядел лицо южной красавицы и влюбился. А она – в него.

В общем, я же говорила: отец мог вынести все. Вот и Алсандру из города вынес. И довез до самой Подгорницы, где они и осели. А спустя положенный срок родилась я. И была самым счастливым ребенком на свете. Потому что любимым. Родители были для меня всем. Мама – самой красивой. Самой заботливой. Папа – самым сильным. Самым смелым. И оба они – самыми – самыми!

Но годы шли. Тянули меня ввысь, а родителей… Их они пригибали к земле. А я хотела, чтобы они оставались таким же, но… Так что мы с мамой помогли отцу добраться до комнаты, я мельком глянув на календарь. На крайней правой нити щепка висела внизу, у предпоследнего узелка. А напротив того, крайнего, была выведена углем надпись «Приносители».

«Еще один день есть», – промелькнуло у меня в голове, и это успокоило.

Голова была тяжелой и ничего не соображала, так что я отправилась в свою комнату и рухнула на постель. Кажется, уснула я раньше, чем голова упала на подушку.

Утро же встретило меня оголтелыми петухами и рассветом, просачивавшимся через ставни, словно вор. Сейчас, в последний месяц лета, который близился к исходу, солнце вставало чуть попозже, чем в излом цветня, но все равно рано, как по мне. Но, увы, залеживаться в постели было некогда, вчера утром Марысь сказал, что привезет к нам в корчму спелую бахчу: тыквы, арбузы, дыни, кабачки по сходной цене. Так что нужно было поторопиться.

В полдень как раз придет Рушка. Она у нас сновала по залу. За мойку посуды отвечал шустрый постреленок Томаш. Мама – за стряпню. Отец руководил корчмой. Ну а я ему помогала.

Вот и сейчас надо было спускаться вниз. Марысь любил приезжать рано, а вот ждать – нет. Так что, едва я успела одеться, причесаться и стянуть волосы вчерашним подарком восточника (просто лента куда-то запропастилась и только, а красота вещицы и ее дарителя тут ни при чем!), как услышала с улицы лошадиное ржание и скрип телеги. Выглянула в окно, едва ли не свесившись по пояс во двор. Ну точно. Подвода с бахчой!

Ее-то мы в две пары рук и сгрузили в клеть. Оказалось, что один арбуз, сочный, огромный, аж треснул от спелости, пока Марысь его вез. Я глянула на зелено-полосатые бока, поняла, что одной мне такую дуру не утащить, и отправилась за миской и ножом.

Только едва я вернулась в зал с полным блюдом алых кусков, как над входом звякнул колокольчик.

Посетители? Так рано? Отставив посудину, поспешила выйти к гостям.

Каково же было мое удивление, когда я увидела на пороге двоих. Вчерашнего пьянчугу, который был абсолютно трезв, и его командира… Дэн Чана из дома Кровавой Луны, которого я сократила мысленно просто до Дэна.

Последний, к слову, держал в руках отремонтированный котелок. Я про себя присвистнула. То ли сотник умел хорошо уговаривать, то ли чинить. Потому как я преотлично знала нрав кузнеца и его особенность тянуть. Причем сразу и время, и нервы.

Меж тем восточник, не подозревая о моих мыслях, произнес:

– Доброго утра, Двинария из Корчмы. Мой воин хочет сегодня лично попросить у тебя прощения.

Последний же, словно получив тычок меж лопаток, тут же сделал шаг вперед и, склонившись в поясном поклоне так, что едва не тюкнулся лбом о стоявшую рядом с проходом скамью, так и не разогнувшись, выдохнул:

– О светлейшая госпожа, прошу простить мое вчерашнее поведение. Демоны попутали!

Угу. Три кружки демонов. Впрочем, вслух я ничего не сказала. Лишь глубокомысленно хмыкнула.

Вчерашний пропойца, не иначе посчитав это хорошим знаком, разогнулся и добавил:

– И с вашего дозволения, госпожа, чтобы загладить вину, я сегодня буду весь день помогать вашей корчме. Делать самую грязную и тяжелую работу, которую вы дадите.

Скептически глянула на этого работничка. Светлые широкие штаны, то ли куртка, то ли рубаха на запах, стянутая поясом. И куда его в таком виде пустишь? Ни стойло убрать от навоза, ни отхожую яму чистить. Изгваздается же весь. Но и совсем отказываться от дармовой силы не хотелось.

Только сначала батраков ведь кормить надо… Да и себя тоже. Есть хотелось жутко. Но пригласить за стол лишь воина, обделив его командира – нехорошо. А еще хуже, что на кухне после вчерашнего ударного (во всех смыслах) вечера было шаром покати.

В общем, вся надежда на арбуз. Его-то я и предложила восточникам. Только командир при этих моих словах едва не вытянулся в лице от удивления. А у его подчиненного масляно заблестели глазки, и они оба одновременно выдохнули:

– Нет!

– Да!

Но начальственный удар по шее резко поменял взгляды подчиненного:

– Увы, нет, пресветлая госпожа.

Я на эту странность лишь пожала плечами.

– Ну, тогда, может, омлет? – не понимая такой странной реакции, осторожно спросила я и добавила: – В качестве примирения. Только его в отличие от арбуза подождать придется…

Дэн тут же заверил, что они никуда не спешат. А после вручил мне злополучный котелок. С ним-то я и отправилась на кухню готовить демонов омлет примирения. Правда, во время жарки сильно разозлилась. Причем настолько, что минимум захотелось устроить скандал, максимум – отравить. Не до смерти, конечно, но так, чтобы сотня, все вояки до единого, лежали пластом, махали хвостом. Ну или если не все, то хотя бы их командир!

А все оттого, что я вспомнила: это вчера до приезда орков был один день. Но наступило сегодня. А это значит, что нужно было как-то предупредить степняков, чтобы в деревню они не заявлялись. Конечно, староста и начальник гарнизона могли подсуетиться. А если нет? Что тот, что другой вечно путались в днях и узнавали о прибытии орков, так сказать, по факту.

А с учетом того, что все добро степняки свозили сюда и затаривали его в кладовые корчмы, как бы не вышло такого финта, что повозки со скарбом остановятся у нас перед крыльцом прямо на глазах солдат. В общем, воинство прибыло охранять рубежи и ждало нападения – вот оно и случилось. Правда напали не оголтелые башибузуки с саблями наголо, а алчность, стяжательство, мздоимство… И что там еще прилагается к беспошлинной торговле?

Так что я готовила омлет примирения остервенело. А мыслями была на туманной тропе перевала, через которую обычно и приезжали зеленомордые. Все это продолжалось ровно до того момента, как мой взгляд упал на плетенку чеснока.

Хм… А почему бы не устроить восточникам не просто теплый, а горячий прием?! Задумано – сделано. В ход пошли острый перец, намазка из хрена, растертая в порошок едкая горчица.

По итогу, когда я глянула на омлет, то подумала: даже удивительно, что тот не полыхал огнем. Я бы не рискнула съесть ни кусочка. Зато от подобной остроты командира наверняка хватит судорога. Ну а если он совсем уж непрошибаемый, то сильное расстройство желудка. Так что сегодня он будет занят чем угодно, но только не охраной границ. А я успею предупредить орков…

С такими мыслями я и вынесла горячий (во всех смыслах) омлет примирения. Поставила тарелки перед сотником и солдатом, что сидели друг напротив друга. Сама же умостилась с третьей стороны стола, как бы между ними, наблюдая и показывая всем своим видом, что не голодна.

Дэн подозрительно глянул на меня, словно что-то почуял. Но затем все же поднес вилку с наколотым на нее омлетом и… Невозмутимо проглотил! Правда при этом его глаза слегка расширились. Но и только! Даже не покраснел! Лишь задумчиво чуть отвернулся и глянул в окно.

Его же воин, воспользовавшись тем, что начальник чуток отвернулся, тут же тихо, так, чтобы услышала только я, прошептал:

– Слушай, а, может, мы мне все же того этого… Дашь арбуз? А? Тебе понравится, обещаю…

А после взгляд мужика словно приклеился к моей косе. Как раз к тому месту, где ее скрепляла заколка, подаренная Дэнем. Не знаю, что понял вояка, но до меня дошел смысл его слов. Та – а–ак, кажется, приглашение на арбуз у восточников, это как у нас сходить на сеновал посмотреть на звезды.

Вот клин клинский! Как же неудобно-то… Я почувствовала себя на самом дне. Но снизу постучали.

– Я же сказал, Сонь! Никаких арбузов! У местных они другие! – резко повернувшись, горячо выдохнул сотник.

Причем горячо, в буквальном смысле. Языки пламени взметнулись в воздухе, расцвели огненными цветками и…

– Папа! – выкрикнула я, увидев, как стоявшая дыбом густая шевелюра моего отца вспыхнула.

Я подскочила к нему, пытаясь сбить пламя, но лишь обожгла запястье, так и не сумев помочь. Зато командир еще как смог. Так сказать, сам поджег, сам потушил.

Оказалось, что Драгомил Черный решил узнать: кто же в такую рань пришел в корчму и… таки узнал много нового, интересного и совершил открытие, которое хотел бы поскорее закрыть. Опытным путем родитель установил, что горячую (и горящую) голову отлично гасит заклинание ледяного вихря. Правда, когда оно окатывает все тело, то резко вспоминаешь о простреле.

Дэн призвал чары, не дав отцу не то что сгореть заживо, даже особо пострадать. Физически, так точно. О моральной части судить не берусь. В ответ папа обогатил словарный запас командира многоэтажным, нелицеприятным, зато богатым и могучим срединным языком.

Лишь высказавшись до конца, отец схватился за поясницу. А после я повторила номер «Поднятие по лестнице» на бис. Правда, на этот раз дуэтом с Дэнем. После того, как мы уложили отца на кровать, восточник сначала метнул взгляд куда-то мне за спину, а затем нахмурился.

Едва же мы спустились вниз, как сотник пожаловался на плохое самочувствие и, поблагодарив (вот гад!) за стряпню, которая напомнила ему о доме, ушел. А следом за ним, держась за живот, убежал и дармовой рабочий. Вояка честно заявил, что живот прихватило и он лучше на следующий день отработает.

Мне было стыдно перед восточниками, которых я ликвидировала до завтра. Но лучше жгучий стыд, чем стылая тюрьма. А в нее у нас с отцом были все шансы угодить, если я не успею предупредить орков.

Эти мои моральные терзания прервал приход Томаша, на которого я и оставила корчму. А сама же с легким сердцем и тяжелой дубиной (в переговорах с орками она порой была самым весомым аргументом) отправилась предупреждать степняков. Правда, перед этим пришлось все же перевязать руку. Ожог был хоть и несильным, но неприятно зудел при каждом касании, так что обмотала запястье чистой тряпицей, надежно затянув ее концы.

Путь к ущелью был не самым близким. Я продвигалась сквозь пелену тумана. Шла уверенно и решительно, стараясь поспеть. И вот впереди послышались лошадиное ржание и звон сбруи. А потом и вовсе сквозь полупрозрачную молочную занавесь я увидела орков.

Менестрели описывают степняков сильными и грозными всадниками на могучих конях. Одним словом, воинами из древних легенд, чьи копья сверкают на фоне заката. Гривы коней орков в балладах непременно развеваются под напором ветра, словно пламя в бурной битве. Глаза орков, согласно тем же описаниям, сверкают зловещим светом, а зеленые лица выражают безжалостную решимость.

На самом же деле из-за изгиба тропы на вершине холма выступили фигуры коренастые, сбитые, с короткими мечами, рукояти которых торчали из-за мужских плеч.

Орки из легенд походили на орков реальных… никак. Потому как предпочитали позерству практичность. Ну правильно, зачем переться через холодный перевал в доспехе и мерзнуть, когда есть теплая меховая безрукавка. Зачем сражаться, когда можно торговать?