Текст книги "Дом учителя"

5

Десять лет назад по Валиной вине защита кандидатской диссертации Анны Аркадьевны отложилась на год. Нужно было отвезти статью научному руководителю. Человек старой формации, он не признавал компьютеров, дискет, только текст, отпечатанный на машинке. Звонок из больницы застал Анну Аркадьевну у выхода из квартиры: «Вашего сына привезли в хирургическое отделение с подозрением на аппендицит». Не сильно испугавшись, Лёня уже несколько дней говорил про легкие боли в животе, меньше бы зеленых яблок ел, Анна Аркадьевна, вся мыслями еще в рукописи, которую редактировала и перепечатывала всю ночь, испытала досаду. Статью нужно было передать именно сегодня. Она позвонила подруге Вале: «Выручай!» По протекции Анны Аркадьевны Валю взяли на крохотную должность в педагогический вестник в отдел писем. Я твоя должница на всю жизнь – радовалась Валя работе в столице. Не то, чтобы долг платежом красен, но если подруга, которой ты многим обязана, о чем-то просит, то подспудно подозревается, что это будет не простая услуга, а обремененная отдариванием. Валя с готовностью согласилась, подъехала к станции метро, взяла рукопись, заверила, что через два часа она будет у профессора.

Анна Аркадьевна отправилась в больницу… Это оказался очень плохой аппендицит, лопнувший. Лёне стало плохо на уроке физкультуры, когда дети прыгали в высоту. Едва успели довезти до клиники, перитонит. Две недели, очумев от страха, Анна Аркадьевна провела у постели сына. Не существовало ни диссертации, ни статьи, ни мужа, ни дочери, ни мира – только бесконечная молитва о сыне, который застыл на границе жизни и смерти. Когда опасность миновала, Лёню уже выписали из больницы, страх не отступал еще долго, держал Анну Андреевну в тисках, не подпускал хлопоты, заботы внешнего мира с его карьерными устремлениями и честолюбивыми замыслами. Какие все это мелочи и белиберда!

Много позже Анна Аркадьевна слышала от людей, стоявших на краю могилы, переживших рак или инфаркт сердца, что выздоровление похоже на второе рождение в том смысле, что происходит переоценка ценностей – золото тускнет, а обыденное, привычное, заурядное наполняется чудным светом. На смену абстрактному знанию, что в могилу не утащишь чины, звания, дачи, автомобили, ордена и хорошие связи, приходит абсолютное сознание, буквально физическое ощущение – НЕ УТАЩИШЬ! Уйдешь, как явился, голым и одиноким. Поэтому здесь и сейчас, каждый день и каждую минуту, нужно ценить и наслаждаться тем, что по-настоящему дорого, любить без условий, без хитростей, без политики. Наслаждаться каждым вдохом и выдохом. Если смысл жизни в наслаждении, то оно само очень просто.

– Что ж вы, голубушка! – пенял Анне Аркадьевне профессор, когда они встретились через полтора месяца. – Да, я знаю, у вас в семье были проблемы. Но неужели не нашлось доброго человека, который привез бы мне статью вовремя? А следующий сборник мы выпускаем только через год. Конечно, вы можете задепонировать статью, к защите допустят. Но обидно, голубушка! Отличная работа будет погребена в братской могиле. Может, стерпите? Подождете годочек? А пока мы с вами напишем методичку и опубликуем по линии служебной литературы. Вам засчитается, и вместо двух обязательных публикаций будет три! И все толковые!

– Подожду, – легко согласилась Анна Аркадьевна.

Два месяца назад подобная отсрочка привела бы ее в отчаяние.

Суетный мир уже начал вползать в ее сознание. Тебя могут посетить великие откровения, но жить-то предстоит в заданных условиях, с обычными людьми, без откровений. Или отправляйся в скит, в монастырь, в секту.

В скит Анна Аркадьевна не хотела и принялась убеждать профессора, что их методичка должна дойти до школьных учителей, а не осесть на пыльных полках Обл– и ГорОНО. Значит, должен быть большой тираж и распоряжение министерства. И хорошо бы получить отзывы педагогов, чтобы они чувствовали себя вовлеченными, чтобы они писали и говорили про одаренных детей. Ведь учитель в провинциальной школе варится как мясо в бульоне. Варится и варится, пока вся вода не выкипит.

– Голубушка! – Профессор простецки почесал затылок. – Вы меня втягиваете в авантюру. Представляете, сколько кабинетов мне придется посетить и сколько пламенных речей оттарабанить?

– Но ведь ради будущего Отчизны будете стараться, а не о персональной даче для себя хлопотать.

– Дача у нас уже есть. Чтоб она сгорела! Тьфу-тьфу! Жена из-за этой дачи мне все мозги проела. Не башка, а червивое яблоко.

– Но семечки яблочка не пострадали?

– Ах, лукавая девица! – погрозил профессор пальцем. – Ладно. Попробуем.

– И хорошо бы разбавить научный стиль конкретными примерами. История ребенка, обязательно учитель, который заметил его одаренность, помог развиться…

– Тебе палец в рот не клади! Иди, иди, а то договоришься, у меня последние волосенки с черепа сползут.

Он впервые назвал ее на «ты» и в дальнейшем так обращался. Большая честь. Многие завидовали. Когда умер, она не сумела ни на кладбище, ни на поминках сказать красивой речи, хотя от нее, последовательницы, любимой ученицы, ждали.

– Он очень много не успел! – только и смогла выдавить.

«Добрый человек», на отсутствие которого пенял профессор, она же близкая и любимая подруга Валя, сидела на кухне Павловых и каялась. Не сумела в тот день отвезти статью, под дождь попала, рукопись намокла, испортилась. На следующий день искала машинистку, которая бы срочно перепечатала, за двойную цену, а денег не было, помчалась занимать… Словом, цепь ужасных, ужасных несчастий! Потом просто испугалась, затаилась. Она виновата, виновата, ужасно, непростительно виновата…

Анна Аркадьевна давно простила Валю. Женщины, чья философия материалистичнее, чем у Маркса, Энгельса и Ленина вместе взятых, порой не в силах избавиться от суеверного благодарения судьбы. Лёня остался жив. За это надо заплатить, что-то отдать, чем-то пожертвовать. Статья, отложенная диссертация – это малая, ничтожная плата. Как в сказке: не пожалей для нищего грязного бродяги краюшки хлеба и будет тебе счастье, потому что нищий на самом деле волшебник-проверяльщик.

– Пятнадцатого мая, когда наш сын попал в больницу, – проговорил Илья хрипло, – в Москве дождя не было.

Анна Аркадьевна посмотрела на мужа и обомлела. На его лице, бледном до зелени, была ярость невиданной прежде силы. Илья дышал мелко, ноздри покраснели и закаменели, глаза полуприкрылись веками, точно он не в силах смотреть на происходящее. Он сейчас убьет Валю! Схватит бутылку вина, которую она принесла для примирения, не открытую, не хватало еще чокаться с этой гадиной, и треснет Валю по голове…

Стараясь не шуметь, Анна Аркадьевна медленно встала, плавно протянула руку, взявшись за горлышко, убрала бутылку, спиной загородила вешалку для поварешек, лопаток, которые, конечно, не опасны, но висит молоток для мяса. С одного конца пузырчатый отбивальщик мяса, с другой – настоящий острый топорик. Сейчас Илья его схватит, треснет Валю по башке…

– Илья, успокойся, родной, – говорила она. Не понимала, что говорила, только знала, женским чутьем чуяла, что ему надо слышать ее голос. – Стоит ли? Мы перестрадали, пережили, мы вместе. Лёня здоров, а Любаня бесится, ей столько внимания не оказывали. Я услышала, как она брату говорит: «Сломаю что-нибудь, например, ногу, они вокруг меня тоже станут бегать».

Только бы Валя не пикнула!

Анна Аркадьевна покосилась на нее. Хорошо сидит, испуганно. Вжалась в стенку, руками горло защищает. Боится, что Илья ее задушит? Таращится на руки Ильи, которые он положил на стол. Несколько раз широко раздвинул пальцы и собрал в кулак, в такт, шумно, вздыхал и выдыхал.

Анне Аркадьевне все-таки кажется, что он скорее проломит ей голову, чем задушит. Самое время анализировать способ убийства!

– Илюша! – продолжала она ласково, с бабьими подвываниями. – Подумай о нас! Как мы без тебя? Мы никто без тебя. Сколько на свете подлых тварей, всех не перерубишь. Они ведь как мыши, тоже жить хотят и творят свое мышиное злодейство…

Илья поднял глаза и посмотрел на Валю. В кино не редкость, а в жизни не часто увидишь мужчину, которому отчаянно хочется кого-то стукнуть топором по черепу, задушить, порубить на кусочки. На экране герой в ярости – просто эпизод, игра, кадр, за которым последует много других, в общем-то, предсказуемых. В жизни совсем не так. Остановившееся мгновение, замерший маятник. Ты чувствуешь внутреннюю борьбу мужчины, с которого слетел налет цивилизованности, слышишь его невысказанные грубые проклятия. Тебе страшно, ты не знаешь, что случится дальше, и тебе жутко интересно, чем все закончится. И ты даже испытываешь восхищение этим дикарем, способным на преступление ради защиты родной стаи.

Так и не проронив ни слова, Илья встал, протянул руку, взял Валину бутылку. Анна Аркадьевна, заскулив, бросилась защищать подругу, закрывать ее своим телом, не удержалась на ногах и плюхнулась Вале на колени.

– Не-ет! Не-ет! – блеяла Анна Аркадьевна.

И ей было уже совсем не интересно, чем все кончится, только бы скорее и благополучно кончилось.

Илья поднял бутылку и покачал ее, как кеглю, будто прицеливаясь.

– Мамочка, родненькая! Господи, спаси! – бормотала Валя за спиной Анны Аркадьевны.

Ей показалось, что в глазах Ильи мелькнуло хулиганское злорадство, которое бывает у мальчишек, которые пугают девчонок, а те верещат как резаные.

Илья с размаху бросил бутылку на кафельный пол. Женщины подавились ойком, им почудилось, что бутылка взорвалась как граната.

Илья направился к двери, распахнул ее ударом ноги.

В кухонной двери была стеклянная вставка. Ее, как только въехали, отдали детям для творчества. Дети тут же перессорились. Потом все-таки нашли компромисс. Подсказанное мамой диагональное решение: правый верхний, если смотреть с кухни, треугольник Лёнин, нижний левый – Любанин (она ведь была еще очень мала ростом). В итоге сверху у них господствовали черные и ультрамариновые тона, какая-то металлика, рожи, гитары, черепа. Внизу розовая благодать: принцессы в кринолинах, бабочки, цветочки, орнамент по контуру.

Со временем дети сами потешались над своими тогдашними пристрастиями и над гостями, которые впервые приходили в дом и пытались расшифровать смысл странного художества. Анна Аркадьевна предлагала смыть «мозаику». Дети пожимали плечами. Им было «фиолетово». Что в переводе на русский язык означало – «как пожелаете, нам безразлично». Илья противился: пусть каждый день видят, как у них мозги перезагружаются.

И вот теперь он захлопнул дверь с такой силой, что стеклянная вставка треснула и посыпалась на пол.

«Интеллигентные люди, – подумала Анна Аркадьевна. – Культурная порядочная семья. Господи! Пронесло!»

Валя завозилась, высвобождаясь. Она пришла в себя быстрее. Наверное, сказался опыт, ее первый муж был скор на расправу. Валя что-то говорила, суетилась, собирала осколки, резалась, то ли нечаянно, то ли нарочно.

Анна Аркадьевна, поморгав, помотав головой, наконец, сфокусировала взгляд на подруге: на красном месиве из вина, стекла и Валиной крови.

Потом пришлось промывать и обрабатывать Валины раны, бинтовать. Пострадав, пролив кровь, Валя словно понесла наказание. Совершила плохой поступок и расплатилась за него. Как Анна Аркадьевна расплатилась за жизнь сына. Разного масштаба события, конечно.

Валя, когда Анна Аркадьевна провожала ее до двери из квартиры, чувствовала себя реабилитированной, то есть имеющей полное право начинать с чистого листа.

– Ты меня назвала подлой тварью и мышью? – с упреком спросила Валя.

– Тебе послышалось. Я назвала тебя хрустально честной женщиной, настоящей подругой, на которую всегда можно положиться. Бывай здорова! – Анна Аркадьевна закрыла перед ее носом дверь.

Надо было идти успокаивать Илью. Как можно успокоить мужчину, которому не дали убить врага? Предоставить другого врага на расправу. Где Анна Аркадьевна его возьмет? И добрые, умные, сто раз ласковые разговоры-убеждения тут вряд ли помогут.

Она принялась собирать по дому подушки: диванные, с детских постелей, с антресолей – запасные, для ночующих гостей. Приносила и складировала на кровать в спальне, где Илья лежал в позе покойника.

– Что ты делаешь? – не выдержал и спросил он, когда жена принялась строить из подушек пирамиду.

– Антистрессовый тренажер. Я читала: у западных психоаналитиков есть такие куклы, вроде боксерских груш. Приходит пациент, весь на взводе. Кто вас раздражает? Мистер Смит, ваш начальник? Представьте себе, что эта груша и есть мистер Смит. Вмажьте ему хорошенько. Теща вам кровь пьет? Вот же она! Забудьте, что вы мужчина, а она пожилая женщина, по мордасям ей, по мордасям! Они и колотят, сто долларов за десять минут. У тебя, конечно, таких денег нет. Но и Валя столько не стоит.

– Иди сюда! – рассмеявшись, поманил ее пальцем муж.

– Зачем? А! Тоже метод, – Анна Аркадьевна стала расстегивать пуговицы на блузке, – не научный, естественно.

Анна Аркадьевна никогда не загибала пальцы, подсчитывая, сколько подлостей, мелких и крупных, ей досталось от Вали. Каждое зловредство можно объяснить простой человеческой слабостью: забыла, не подумала, ляпнула сгоряча. В переводе на реалии стародавней крестьянской жизни, Валя, поди, не увела со двора корову и не отравила колодец. Кроме того, прощать кающуюся грешницу приятно, а дружба такой же добровольный плен, как и любовь. Если тебе нравится в плену, закрываешь глаза на любые козни тюремщика.

Илья говорил про Валю: «У этой кокотки для каждого припасен камень за пазухой». Выйдя из тюрьмы Валиного очарования, Анна Аркадьевна время от времени предавалась тому, что мысленно ворошила груду камней, вываленных подругой ей под ноги. Среди булыжников разной величины был один камешек, пустяшный и серенький, не приметный и скромный, для Анны Аркадьевны драгоценный. Видеть его на свалке было больно, и простить Вале то, что он на свалке, невозможно.

6

Они часто говорили о превратностях любви. Превратности были у Вали, а у Анна Аркадьевны муж Илья, безупречный как статуя командора. Анна Аркадьевна даже с Валей в задушевных беседах не могла обсуждать мужа. Это было какое-то внутреннее табу, нарушение которого означало предательство. Единственное исключение, когда в молодости поделилась с Валей своими «открытиями» – Илья примитивен и состоит как детская пирамида из кубиков. Анна Аркадьевна тогда была глупа, незрела и сама-то состояла из бродильных компонентов. Спасибо, что, вызрев, они не превратились в сивуху.

И все-таки она завидовала подруге. Не смене партнеров, а богатству и разнообразию игры чувств. Из зависти, вероятно, и рассказала Вале о давнем-давнем случае.

Нужно было возвращаться с каникул в Москву, а билетов не достать. Родителям удалось договориться, что Анне забронируют билет на самолет в соседнем областном городе. Ее пристроили в экскурсионный автобус, отправляющийся в ночь. Работники горно-обогатительного комбината, нарядные, праздничные, веселые, только автобус тронулся, крепко выпили, закусили, хором попели и завалились спать. Аня, как ни уговаривали, отказывалась от выпивки, малосольных огурчиков, яиц вкрутую, картошечки с укропчиком, котлет и жареной курицы. Чтобы не обижать людей, полакомилась домашними пирожками. Экскурсовод, дядечка с лицом спившегося школьного учителя, напротив, активно включился в пикник на колесах и быстро наклюкался. Его уложили на заднее сиденье, напоминавшее узкий диван, Ане в начале пути принадлежавшее. Ей пришлось переместиться в кресло экскурсовода рядом с водителем.

Водителя звали Игорь. Он постоянно курил, нервничал. Объяснил: жена должна сегодня-завтра родить, а его в этот рейс на подмену запихнули.

Ехать предстояло триста пятьдесят километров, через редкие, скудно освещенные населенные пункты, большей частью – по темной дороге, в которой фары «Икаруса» пробивали короткий туннель света. Стенами туннеля был дремучий лес. Ане вдруг представилось, что они на космическом корабле, в рубке с большим обзором (у «Икаруса» окна во всю кабину), летят в космосе. Основной экипаж и пассажиры спят, а они за штурвалом, на вахте. То есть Игорь за штурвалом, и если в него попадет астероид, то Аня не сможет перехватить управление. Потому что она на этом корабле – заяц, блатной аферист с поддельными документами.

Она рассказывала все это Игорю, потому что ее захватила романтика ночного движения и потому, что хотелось отвлечь его от горестных мыслей.

– Необходимо продумать план действий на случай астероидного дождя или атаки злых инопланетян, – говорила Аня. – Скажем, вы ранены. Но не смертельно! В последнюю секунду, прежде чем сползти на пол… Там достаточно места? Вы мне командуете: «Дергай!» В космическом корабле, он же наш «Икарус», есть штука вроде «стоп-крана» в поезде? Ручной тормоз – вот! – я вспомнила, как называется. Покажите, где находится, я буду постоянно держать на нем руки.

– Если вы за него дернете во время движения, то мы будем долго кувыркаться по обочине, – рассмеялся Игорь.

– Какой ужас! Что произойдет с горнообогатителями? Они уже ничего не смогут обогащать!

– Это точно! Вам мешает дым? Много курю? Открыть окно пошире?

– Если вас не продует. Экипаж обязан беречь капитана.

Им было легко и весело говорить, точно давним знакомым. Нет, случайно встретившимися людьми, которые вдруг обнаружили, что обладают приемо-передающими устройствами одной уникальной, больше нигде не встречающейся модели. Не заметили, как перешли на «ты». Армейские байки Игоря, он два года назад вернулся из армии, студенческие истории Ани, рассказы про чванливых москвичей. Но среди них есть, конечно, есть! Потрясающие ребята! Игорь больше не вспоминал про жену, а у Ани через слово не мелькал Илья. Она, собственно, все рассказала. Илья служит на Севере, он уже познакомился с ее родителями, они поженятся, когда она институт окончит, через год. Она не видела его мамы и страшно ее боится. Потому что Илья очень любит маму! Как везет тем, кто выходит замуж за сирот!

Игорь часто поворачивал голову, пытаясь рассмотреть ее. Аня сидела в тени и ему приходилось довольствоваться только силуэтом. Ее позиция была выгоднее, хотя в свете приборной доски лучше всего были видны только руки. Большие сильные мужские руки на громадном, размером с обод бочки, руле-баранке. Когда тебя везут такие руки, то уже не важно, куда везут. Так можно ехать вечно.

– Ты не голоден? – спросила Аня, чтобы отвлечься от странных мыслей.

– Как волк. Поужинать не успел.

– У пассажиров прорва еды. Пойду пошарю по салону, то есть по отсекам корабля. Пирожки с картошкой и зеленым луком – просто мечта.

– Народу вот-вот потребуется санитарная остановка.

Точно подслушав Игоря, пассажиры зашевелились. Экскурсовод, падая в проходе из стороны в сторону на спящих и пробуждающихся, извиняясь и что-то бормоча, пробрался к ним.

– Камдир! – икнул экскурсовод. – Трмзи! Девчки направ, малчки налев. Или наброт.

– Как скажешь, начальник. Но через пару километров будет освещенный участок.

– Не выдржат! Уже былво. Блыволо. Бы-ва-ло. Трмзи!

Игорь плавно затормозил, остановил автобус, открыл двери, нетрезвые горнообогатители потянулись наружу. Игорь и Аня тоже вышли, прогулялись. Когда автобус тронулся, самые стойкие экскурсанты под тост: «Терять градус нельзя!» – еще выпили. Аня у них попросила еды для Игоря.

Он жевал и вел автобус, Аня канючила:

– Дай порулить хоть одной рукой!

– Зайцам не положено.

– Нас, ушастых, можно научить симфонию Моцарта на барабане отстукивать!

– Сравнила Моцарта с «Икарусом».

К ним подошла женщина:

– Простите, но технолога Конякина нет! Он недавно развелся.

– И что? – не понял Игорь. – Повесился?

– Нет, если бы он ехал с женой, она бы заметила его отсутствие. Виктор Семенович Конякин – замечательный человек.

– Вы думаете, мы его забыли на стоянке? – догадалась Аня.

– Не исключаю такой возможности.

– Черт! – выругался Игорь. Остановил автобус и включил освещение в салоне.

Ни остановка, ни свет не пробудили пассажиров. Они живописно дрыхли: склонившись к окну или прикорнув на плече соседа, широко раскрыв рот или клюкнув головой в колени – точно отравленные газом.

Аня прошла в конец салона и принялась расталкивать экскурсовода.

– Сколько у вас было людей? Очнитесь! У вас есть список?

Добилась только того, что сон экскурсовода получил какое-то новое направление. Вероятно, он с кем-то ссорился. Не открывая глаз, кривился презрительно:

– Тупая баба! Отстань! На свои пью! – И перевернулся на другой бок.

В динамиках послышался шум, потом голос Игоря:

– Народ! Просыпайтесь!

На передней панели есть микрофон для экскурсовода, вспомнила Аня. Призывы Игоря пробудили только несколько женщин, мотавших головами, ничего не соображающих. «Глубок и крепок алкогольный сон, – подумала Аня. – В Троянского коня не обязательно набивать солдат. Можно просто замаскировать под него цистерну со спиртом». Игорь что-то подкрутил, и динамики отозвались громким противным писком. У Ани чуть не лопнули перепонки, зато пассажиры очухались.

Она вернулась на место, забрала у Игоря микрофон.

– Товарищи горнообогатители! Прошу внимания! Необходимо убедиться в наличии всех пассажиров в целом. И в частности, в отсутствии технолога Козякина.

– Конякина, – поправили ее с мест.

Хороший признак: народ включился, стал соображать. Женщины обыскали экскурсовода и принесли список. Аня устроила перекличку. Присутствовали все, кроме Конякина.

Игорь медленно, по метру, разворачивал автобус. Дорога была узкой, а «Икарус» длинным, по обеим сторонам шоссе – глубокие кюветы.

«Если мы скатимся, – неожиданно подумала Аня, – то застрянем надолго». И поймала себя на том, что перспектива опоздать на самолет, включиться в новую нервотрепку с билетами ее не пугает, потому что, глупость, несуразица, конечно, дает возможность дольше побыть с Игорем.

Обратно они ехали очень медленно. По словам Игоря, человек их заметит издалека и помчится навстречу, им же в свете фар, заметить его трудно, легко наехать. «И опять задержимся», – подумала Аня, обругав себя за возмутительные, бесчестные желания.

Они действительно увидели Конякина только метрах в десяти, бегущего, размахивающего руками. Трезвый, испуганный, тяжело дышащий, он ввалился в автобус и в первые минуты ничего не мог сказать в ответ на извинения и оправдывая товарищей: Как же ты? Прости, друг!..

Потом просипел:

– Водки!

Чем вызвал бурное одобрение пассажиров, которые разделили с ним радость возвращения.

– Сколько же они пьют! – ужаснулась Аня, когда Игорь так же осторожно развернулся и покатил вперед.

– Русский народ, – пожал он плечами.

– Не слышу осуждения. Ты словно гордишься тем, что русский народ много пьет.

– Я и горжусь. Мы ведь и работать умеем.

Потом они много смеялись, вспоминая недавнее происшествие.

– Технолога нет, и он недавно развелся. Где логика? А ты говоришь, повесился. Я думаю, почему так сложно: отстать от автобуса и вешаться в темном лесу, – хохотала Аня.

– Там же ничего не видно, куда веревку накинуть? А ты в микрофон строго: «Товарищи горнообогатители! Надо убедиться в наличии Козякина». А он Конякин!

То, что Аня перепутала фамилию, показалось отчаянно смешным.

Они ехали на восток и увидели восход. Сначала темень посерела, лес и поля были как старые фото, которые прежде подделывали под цветные, но краски от времени выгорели, только зеленая осталась. Потом старое фото превратилось в современное кино, долгий проезд камеры к горизонту, на котором заиграли желтые, нежно-фиолетовые, малиновые полосы, растущие и угасающие, поглощающие друг друга. Наконец, показался полукруг солнца, быстро увеличивающийся, нестерпимо оранжевый. И вот оно все выплыло – очень большое, гигантский яркий диск. Словно показало свои истинные размеры, дало полюбоваться, чтобы потом, укатив высоко на небосвод, уменьшиться и уже не позволять на себя пялиться.

– Это повторяется каждый день миллионы лет. И никогда не повторятся, – завороженно произнесла Аня.

– За что и люблю ночные рейсы, – сказал Игорь.

Он привез ее в аэропорт, отклонившись от маршрута – договоренность была, что высадит в центре города.

Экскурсовод, помятый, но профессионально бодрый, проспавший ночное приключение, вещал в микрофон: Мы с вами въехали в город боевой и трудовой славы… Площадь города составляет… Население составляет… В данный момент мы находимся у аэропорта, построенного по проекту архитектора…

Игорь и Аня стояли около автобуса и слышали обрывки фраз.

– Счастливо тебе, Игорь!

– Тебе тоже счастливо!

– Всего хорошего!

– И тебе.

– Я пошла.

– Иди. Помочь сумку донести?

– Спасибо, не нужно, она не тяжелая. Пока?

– Пока!

Конец истории. Они никогда больше не встречались.

Анна Аркадьевна не помнила, из-за чего вспыхнула та ссора с мужем. Что-то мелочное, бытовое, накопившаяся усталость, раздражение взаимным непониманием, нежеланием идти на уступки. Однако реплика Ильи прозвучала как залп тайного оружия, давно заготовленного, которое очень хочется пустить в ход, уж сил нет терпеть, как хочется.

– Конечно, ведь в твоей жизни был водитель автобуса!

Точное попадание в цель. Она не ожидала, растерялась и дернулась как от пощечины. Если бы была готова, то сумела бы совладать с лицом, изобразить непонимание, отмахнуться, перевести в шутку. Она увидела, что меткий выстрел нанес Илье не меньший урон. Он потирал шею, словно у него в горле застрял твердый кусок.

– Тебе Валя рассказала?

– Не важно, – дерганье кадыка.

– Нет, важно! Мы должны поговорить об этом.

– Не должны.

Илья встал, отправился в комнату, сел в кресло перед телевизором. Анна Аркадьевна чувствовала себя как человек, которого обвинили в воровстве. Ему обидно, хочется плакать, а нужно выворачивать пустые карманы.

Она зашла в комнату, встала перед телевизором:

– Илья! Я прошу тебя! Давай поговорим!

– Извини! Не расположен. – Он сделал звук громче и помахал ей рукой: отойди, не закрывай экран.

– Ну, и… ну, и…

Не сумев произнести проклятия, послать его, выскочила в коридор. Заметалась. Надо уйти! Куда угодно уйти. Отсюда, от него, от мыслей, от боли и обиды. Схватила с вешалки пальто, но сменить обувь не догадалась.

Она сидела в ночи на детской площадке. Комнатные тапки промокли и выглядели отвратительно. Вся ее жизнь отвратительна! Ноги замерзли. Что там ноги! Сердце стыло.

Она отлично представила, как Валя доносит до Ильи компромат.

Илья только очень короткий период, первого знакомства-приятельства, хорошо относился к Вале. Потом он ревновал, считая, что время, проведенное женой с подругой, украдено у него. Потом Валя представила одно за другим доказательства своей непорядочности. И уже дружба с ней превратилась в какое-то извращение Анны. Валя, в свою очередь, – в рассадник извращений. Отношение Ильи, его призрение и отвращение, которые с каждым годом крепли и стали уж совсем не прикрыты, Валю, конечно, расстраивали и обижали.

Желая доказать, что не только она тут черненькая, а некоторые беленькие тоже не без пятен, Валя сказала что-нибудь вроде:

– У твоей идеальной жены, тогда еще невесты, был водитель автобуса. Господи, да покопай, и у самой святой из святых какой-нибудь водитель автобуса да отыщется.

Между «сделай, пожалуйста» и «не делай, пожалуйста» лежит трещина, огромная как пропасть в горах. Если вас просил о чем-то начальник, а вы не успели, если вы требуете, чтобы дети убрали в комнате, а они и в ус не дуют, если велели мужу купить по дороге хлеб и молоко, а он забыл зайти в магазин – это простительное и типичное несделание. Но если вы особо подчеркиваете: не трогай, не мешай, не говори, не выдавай никому мою тайну, а человек трогает, мешает, говорит, выдает, то это – предательство.

Рассказав Вале о ночной поездке с Игорем, Анна Аркадьевна смущенно предупредила подругу:

– Я тебе выдала свой маленький, смешной, пустяшный девичий секретик. Помнишь, как мы, девчонками, зарывали секретики? У нас с Игорем ничего не было, быть не могло. И в то же время было. Искра пробежала – фу, как трафаретно и пошло. Но что-то бегало от меня к нему, от него ко мне. Иногда я фантазирую. Вдруг бы мы, поддавшись чувству, сошлись? Но зачем мне нужен водитель автобуса? И зачем ему нужна жена, у которой тараканов в голове больше, чем волос на черепе? А он, скажем, какой-то гений-кулибин и собирает велосипеды на реактивном ходу, и я им страшно горжусь? Или мы создали школу, поселок в тайге, я детей наукам обучаю, а Игорь трудовому мастерству? Бред, но такой приятный и милый. Наверное, мне дорого воспоминание об Игоре, потому что вспоминать-то и нечего. Я когда-то, лет в шесть, мечтала о кукле. Ее продавали в нашем универмаге. На ценнике было написано: «Настя. 7 руб. 28 коп.». Папа обещал купить с зарплаты, в счет дня рождения. Он получил деньги, мы пришли в магазин, а Насти не было, продали. Я ревела два дня. Папа не выдержал и купил дорогущую, помнишь, были такие, немецкие, до онемения прекрасные куклы? Но это была не Настя! Если бы мне, до того, как я зациклилась на Насте, представили выбор: златокудрое немецкое чудо или Настя с жидким одуванчиком химически-желтых волос – я бы, конечно, выбрала заграничный вариант. Получив вариант без ожидания, без нетерпения, без мечты, я не очень радовалась, а Настя так и осталась в моей душе какой-то звездочкой – не достигнутым счастьем. Папа предложил назвать куклу на германский манер – Гретхен. Девчонки завидовали, что у меня есть Гретхен.

С интересом выслушав Анну Аркадьевну, Валя заметила:

– Это напоминает синдром Наташи Ростовой. Долгая разлука влюбленных – очень серьезное испытание. Болконский преступно бросил невесту, не на войну же отправился, а на воды в Италию. Наташа очень любила Болконского. Но еще больше ей хотелось просто любить. Здесь и сейчас. Поэтому Курагин совратил ее легко, играючи.

– Синдром Наташи Ростовой? Никогда не слышала такой термин.

– Я его только что выдумала.

– Валя, ты неподражаема! В отличие от Наташи Ростовой, для которой случай с Курагиным стал болью, грехом, позором, Игорь остался в моей памяти как милый, волнующий, трогательный эпизод.

– Ты не видишь ханжества в том, что мечта о грехе считается приятным воспоминанием, а сам физический грех – преступлением? – спросила Валя.

– Абсолютно не вижу! Между соблазном, мыслями о грехе, как и о предательстве, и конкретными поступками лежит пропасть.

– Тогда почему эпизод, как ты выражаешься, с Игорем ты считаешь секретным? Погоди, – остановила Валя Анну Аркадьевну, – я сама догадаюсь. Когда праведникам нечего предъявить из фактов, люди начинают копаться в их тайных, пусть и прошлых, греховных желаниях.

Так умно и трезво рассуждая, Валя все-таки сделала больно и подруге, и ее мужу.