Текст книги "Пятая жертва"

В глазах Толкушкина застыло недоумение.

– Понять-то я понял, – облизнул пересохшие губы Валера, – вот только зачем нам все это надо? Мне кажется, мы сейчас на том парне из кафе сфокусировать внимание должны…

– Еще один гуру, – с оттенком раздражения сказала Валандра, – тут меня Трауберг-младший донимал своими вопросами и своей надоедливой рассудительностью: что нам делать, как нам делать… А теперь еще и ты! Думать и решать – моя забота, а твое дело – выполнять приказ! Дискуссия допускается, но только в разумных пределах, – отчеканила она, поднося зажигалку к зажатой в углу рта сигарете.

– Ну, я пошел? – спросил погрустневший Толкушкин.

– Нечего на меня смотреть, словно я тебя в карцер посадила, дуться потом будешь и лучше – в другом месте. Выполняй! И звонить мне не забывай, никакой самодеятельности в духе пархоменских штучек Мамедова! – она глубоко затянулась и выпустила в потолок подернутое едкой сединой сизое облачко дыма.

Толкушкин молча вышел из кабинета. Как только дверь захлопнулась за ним, Валандра открыла тетрадь и принялась выводить круглым почерком:

Не слишком ли я была строга с ним? Может, мне еще покаяться? Нет, это не нервы, не усталость… Хотя вчерашняя ночь здорово меня подкосила. Тантрический секс – не мое хобби. Я понимаю, что нужно расслабляться, заниматься этим (жирным шрифтом) не меньше часа. Но когда твое такое домашнее, такое теплое и естественное желание поспать на протяжении всей ночи глушится любовной лихорадкой ненасытного партнера – от этого можно действительно сойти с ума.

Ну и темперамент у этого парня! Еще одна такая ночь – и у меня совсем пропадет желание заниматься сексом. Так что же это – биологическая несовместимость?

Утомленная оргазмами – ха-ха! Хорошее название, например, для серии любовных романов.

Виталий – «вита», что означает «жизнь». На самом деле, – живее не придумаешь!

А не тот ли это парень, который…

* * *

Выйдя от Вершининой, Толкушкин прошел прямиком в дежурку. Антонов-старший, сидя на дерматиновом диванчике, читал роман Алистера Маклина. Оторвавшись от книги, он поднял глаза на вошедшего.

– Дай ключи от машины, – с кислой миной произнес Толкушкин, еще не отойдя от выговора Вершининой.

– Куда это ты собрался? – Антонов достал из кармана связку ключей.

– По делам, – Толкушкин не склонен был вести беседу.

– Что это ты какой грустный? – Антонов не торопился отдавать ключи, крутя их в руках.

– Взгрустнулось, – бросил Валера, – давай быстрей, Валандра отправила на задание.

– Слышал анекдот про коров? – хохотнул Антонов и не дожидаясь ответа начал рассказывать: – Встречаются две коровы. Одна спрашивает другую: «Ты че такая грустная?» «Так, – отвечает, – взгрустнулось. А ты чего такая бледная?» «Так, – говорит, – взбле…»

– Да знаю я твой дурацкий анекдот, – не дал ему закончить Толкушкин, подошел и выхватил у него ключи, – ауффидерзеен.

– Какие мы нервные, – кинул ему вслед Антонов и снова уткнулся в книгу.

На улице легкий теплый ветерок крутил мириады снежинок, сброшенных тополями. Валера сел за руль антоновской «шестерки», запустил двигатель и, сделав глубокий вдох, медленно выдохнул. «Спокойно, Валера. Нет пророка в своем отечестве…» Внимательно посмотрев по сторонам, он тронулся с места.

Постепенно к нему возвращалось его обычное – бодрое и оптимистичное – расположение духа. Когда он, свернув с улицы Чернышевского, остановил «шестерку» на Бабушкином взвозе, он окончательно пришел в себя, и даже реклама похоронного агентства, возвещавшая о «недорогих» похоронах, не смогла вывести его из равновесия.

Он запер машину и, перейдя улицу, вошел в подъезд, крыльцо которого было в нескольких метрах от агентства. Подъезд оказался проходным. Сверившись с запиской, Валера неторопливо начал подниматься, поглядывая на номера квартир на дверях. Толстые стены старой пятиэтажки хранили приятную прохладу, но запахи…

Шестнадцатая квартира оказалась на четвертом этаже. Валера остановился перед деревянной дверью, выкрашенной серо-зеленой краской, и надавил кнопку звонка. Вскоре за дверью послышались легкие торопливые шаги и она распахнулась.

Перед Валериным взором предстала миниатюрная девушка лет двадцати в черных бриджах в обтяжку и светло-сиреневом трикотажном топе на узких бретельках, открывающем пупок. Русые волосы на затылке были стянуты в узел, открывая выпуклый лоб. Карие глаза блестели из-под прямых бровей.

– Марк, – радостно произнесла она, но увидев, что ошиблась, замерла в нерешительности, – вам кого?

– Вас, если, конечно, вы – Оксана Цыбина, – не растерялся Толкушкин.

– Что вам нужно? – она смешно, как-то по-детски нахмурилась.

«Как все просто получается в кино и в книгах, – подумал Толкушкин, – герои сходу знакомятся с прекрасными блондинками, безо всяких проблем затаскивая их в постель. А как здесь объяснить все этому милому созданию?»

– Понимаете, – начал он, – мне нужно с вами поговорить. Дело в том, что я участвую в расследовании убийства Маргариты Трауберг. Вы, наверное, знаете, что она убита. Да, вот мои документы.

Он достал визитку и лицензию и протянул Цыбиной, которая с серьезным видом принялась их рассматривать.

– Проходите, – она отошла в сторону, пропуская Толкушкина, и закрыла дверь, – направо, пожалуйста.

Сделав несколько шагов по коридору, не блиставшему особыми изысками, но чистому, Валера очутился в просторной комнате с диваном, по которому были разбросаны маленькие пестрые подушки, двумя шкафами – книжным и платяным —, низким столиком, рядом с которым стояла пара кресел, и письменным столом, заваленным книгами. На противоположной от дивана стене стояла стойка с аудиоаппаратурой.

– Присаживайтесь, – любезно предложила хозяйка комнаты, указав на кресло, – скоро должен прийти Марк.

– Он нам не помешает, – Толкушкин удобно устроился в кресле, с удовольствием рассматривая стройную фигурку Оксаны, – кстати, я кажется не представился, засмотрелся на вас. Меня зовут Валера.

– Я уже прочла в ваших документах, – она улыбнулась и протянула визитку и лицензию, которые все еще держала в руках.

– Визитку оставьте себе, – Валера спрятал лицензию и закинул ногу на ногу.

– Хотите кофе? – предложила Оксана и, не дожидаясь согласия, выпорхнула за дверь.

Через несколько минут она возвратилась, неся на небольшом подносе две миниатюрные чашки. По комнате сразу распространился кофейный аромат. Цыбина поставила поднос на столик и опустилась в свободное кресло.

– Так о чем же вы хотели со мной поговорить? – она взяла чашку и поднесла ее к губам.

– Вы давно знакомы с Марком?

– Года полтора.

– А с его сестрой?

– Ой, даже не знаю, – она опустила чашку, – я вообще видела ее два-три раза.

– А последний раз когда вы ее видели? – Валера глотнул кофе, глядя на Цыбину поверх чашки.

– Последний раз? – переспросила она и задумалась, – пару недель назад. Марк собирался пойти с ней, кажется, в консерваторию, и они зашли ко мне вместе перед концертом.

– А вас Марк не приглашал на концерт?

– Ну, конечно, приглашал, – она улыбнулась, – просто мне нравится другая музыка.

– Какая же? – поинтересовался Толкушкин.

– Я люблю рок и джаз. Хотите, поставлю что-нибудь? Я только недавно купила.

Она легко поднялась и направилась к стойке с аппаратурой. Взяв кассету, Оксана вставила ее в магнитофон и, нажав кнопку, села на диван.

– Идите сюда, – она показала на место рядом с собой, – из кресла не так хорошо слышно.

Валера охотно выполнил ее просьбу, а из колонок уже вырывался фальцет Саммервиля.

– А вы не помните, когда Марк с сестрой ходил на концерт? – спросил Валера, едва закончилась первая композиция.

– Кажется, это было перед выходными, – Оксана наморщила лоб, – да, точно, в пятницу.

Толкушкин раскрыл блокнот, в котором он делал пометки на странице с календарем.

– Пятнадцатого?

– Да, пятнадцатого. Классно, правда? – спросила Цыбина, когда Джимми выдал очередной пассаж.

– Замечательно, – согласился Толкушкин. – Оксана, а с отцом Марка вы знакомы?

– Нет, – она покачивалась в такт музыке, – я не напрашивалась, а Марк тоже не изъявлял желания представить меня.

– Вы часто виделись с Марком после того концерта?

– Так же как обычно, два-три раза в неделю.

– А в субботу он к вам заходил? Я имею в виду прошлую субботу.

– Нет, то есть, да, заходил. Мы слушали музыку, пока родители не вернулись с дачи.

– Они вернулись поздно?

– В десять или позже, – Цыбина пожала плечами, – какое это имеет значение?

– Скорее всего, никакого.

В этот миг дверь в комнату распахнулась, и на пороге появился Марк Трауберг. Увидев Оксану и незнакомого ему парня, покачивающихся под музыку на диване, он затрясся мелкой дрожью.

– Кто это? – спросил он Цыбину и, набычившись, пошел на Толкушкина.

– Ой, Марчи, – смутилась Оксана, – сейчас я тебе все объясню.

– Сука! – непонятно, к кому обращаясь, прогундосил он и, размахнувшись, ударил Толкушкина, целя в голову.

Но Валера успел отклонить голову, и кулак Марка только чуть зацепил его за ухо. Толкушкин, поймав Марка за рукав рубашки, потянул его в направлении удара, так что тот с разгона врезался головой в спинку дивана.

Цыбина заверещала как резаная, вскочила и бросилась к нему. Трауберг поднимался, держась рукой за шею. Толкушкин стоял уже слегка расставив ноги, готовясь отразить новое нападение, если таковое последует.

– Марк, это же сыщик, – Оксана схватила своего дружка за руки, пытаясь успокоить его.

Но он, казалось, ничего не слышал. Оттолкнув Цыбину так, что она упала на диван, он снова ринулся на Толкушкина, размахивая кулаками. Прикрыв левой рукой голову, Валера правой вполсилы коротко ударил Марка в живот. Тот охнул, хватая воздух ртом, повалился на столик, перевернул его и замер на мгновенье на полу, облив себя остатками кофе.

Не давая ему опомниться, Толкушкин очутился верхом на Марке, заломив ему для надежности руки за спину.

– Успокойтесь, Марк, – произнес он, переводя дух, – что же это вы какой нервный!

– Ты убил его! – заорала Цыбина и, подбежав к Толкушкину сзади, вцепилась ему в волосы.

Это был тот случай, когда мужчина может себе позволить ударить женщину. Немного развернувшись и продолжая сидеть на Трауберге, Валера наотмашь хлестнул Цыбину по щеке. Пальцы ее рук разжались, выпуская волосы Толкушкина, и она плюхнулась своей обтянутой бриджами попкой на пол.

– Больше так не делай, – погрозил ей Толкушкин, – ничего с твоим другом не случилось – сейчас очухается.

Он уже начал подниматься с Марка, когда в комнату вошел парень среднего роста, лет двадцати пяти. Он был в белой майке и черных джинсах. На плече у него висел потертый кожаный кофр, какими пользуются фотографы.

– Почему дверь нараспашку? И что у вас здесь за ледовое побоище? – с интересом спросил он и, не дождавшись ответа, подошел к Цыбиной, – привет, сестренка, – он наклонился к ней и чмокнул ее в щеку.

Цыбина подползла на коленях к Марку, который уже пришел в себя и принял сидячее положение. Обняв его, она стала гладить его по голове. Толкушкин, поставив столик на ножки, подошел к фотографу.

– Валерий Толкушкин, сыщик, а вы, как я понимаю, брат Оксаны?

– Алексей Цыбин, – парень кивнул и протянул ему руку, – фотокорреспондент.

– Мы расследуем убийство сестры Марка Трауберга, – пояснил Толкушкин, – я разговаривал с Оксаной, а он залетел, ничего не выслушал и набросился на меня. Пришлось его утихомирить.

Он посмотрел на Марка, которого все еще утешала Цыбина.

– Ну, я пойду, пожалуй, – Толкушкин направился в сторону двери.

– Я провожу вас, – Цыбин поставил кофр на кресло и пошел следом.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

* * *

Тишину вершининского кабинета, нарушаемую лишь тихим жужжанием кондиционера, разрезал телефонный звонок. Отложив бумаги в сторону, она сняла трубку. Звонил Мамедов.

– Валентина Андреевна, я здесь у себя нашел Словарь античности. В нем есть слово Тарсус.

– И что же это такое? – с интересом спросила Вершинина.

– Записывайте. Тарс, от латинского слова Tarsus, город на северо-востоке Малой Азии, эллинизирован Селевкидами, с шестьдесят шестого года до нашей эры главный город Киликии, родина апостола Павла, место погребения Юлиана Второго Отступника. Записали?

– Да. Это все?

– Все что удалось пока найти.

– А кто такие Селевкиды?

– Наследники Селевка Первого.

– Понятно, – произнесла Вершинина в трубку, хотя ей ничего не было понятно, – ты завтра все равно собирался на работу. Я отправлю за тобой Сергея, а ты не забудь захватить этот твой Словарь античности. Впрочем, ты ведь никогда ничего не забываешь.

– Стараюсь. Тогда до завтра?

– До завтра, Алискер.

* * *

Знойный день сменился удушливым вечером. Оставив пиджак на работе, Вершинина без особой охоты шла на встречу к Карпову, с которым договорилась посидеть в кафе. Ее раздражало то, что он определенно ей нравился. Она очень дорожила свободой и весьма настороженно относилась к любому новому увлечению. Валандра, без сомнения, хотела иметь равного партнера, но едва она с кем-то знакомилась, тайный внутренний голос начинал вещать ей о возможном разочаровании и, что важнее всего, – об утрате независимости и собственного «я».

Любой психолог объяснил бы ей, что страхи эти ложные, хотя и характеризуют ее как человека с высоким уровнем избирательности, требовательно относящегося к себе и окружающим.

Она всячески понукала себя, убеждала в том, что подобное, излишне рефлексивное отношение к жизни, желание все предусмотреть и предвосхитить, если идти у него на поводу, обеднит ее существование, сузит его, лишит авантюрных красок и головокружительных открытий.

В ней боролись два человека: один – логик и прагматик в одном лице, другой – бессознательный мечтатель и естествоиспытатель.

Чем в ее жизни был Виктор Ромашов? – спрашивала она себя, вместе с толпой фланирующих останавливаясь на красный свет и снова трогаясь с места, едва светофор моргнул желтым глазом.

И отвечала себе, честно и искренне: любовником, который до определенного времени устраивал ее, который был всегда под рукой, если не принимать в расчет его работы и командировок, чем-то вроде надежной гавани, где можно было бросить якорь в один из выходных дней, неприхотливым, заботливым другом, умеющим поддержать в трудную минуту…

Была ли в их отношениях та неукротимая страсть, о которой слагают стихи и пишут в романах? Никто не спорит, им хорошо было в постели… Но достаточно ли этого? Не были ли иногда их шумные постельные сцены мятными пилюлями, призванными освежить тягучую рутину «нормального» секса?

Сегодня на работе, зевая и бодрясь всяческими способами, она готова была послать куда подальше своего нового знакомого. Но ближе к вечеру в ней пробудилось самое настоящее плотское желание. Она не могла отогнать от себя воспоминаний о худом, мускулистом теле Виталия, о его самозабвенных ласках, о его лихорадочных жадных поцелуях, с которыми так контрастировала выказанная им на первичном этапе прямо-таки дзен-буддийская отстраненность и виртуозная неспешность прикосновений и поглаживаний.

И потом, он так ярко переживал оргазм… Валентина поймала себя на мысли, что ей во сто раз приятней доставлять наслаждение, чем переживать его самой.

Сердце ее забилось, кровь ударила в виски.

«Нет, надо успокоиться, прийти в себя… Ну что ты, Валентина, в самом деле!» – повторяла она про себя, тем не менее ускоряя шаг.

«Я, пожалуй, не смогу сегодня вести с ним умных бесед… А если он пойдет к стойке, я с ума сойду, глядя на его обтянутые джинсами ягодицы. Господи, может, не идти? Пока не поздно… Нет, даже если бы ты ничего не чувствовала к нему, все равно пришлось бы пойти… Почему? Потому, что девяносто девять из ста, что Виталий – именно тот парень, который не просто просиживает штаны в этом самом заведении, куда она сейчас направлялась, а знакомится, как сказал Толкушкин, с разными приятными дамочками, а потом некоторых из них провожает под локоток… Он был знаком с Маргаритой Трауберг, может быть, она тоже была без ума от его ласк?»

Валандра не могла определить, что гонит ее к этому кафе: взбунтовавшаяся плоть, любопытство, непонятно откуда взявшаяся ревность или потребность прояснить ситуацию с Трауберг?

Учащенно бьющееся сердце, липкая влажность ладоней, коленная дрожь…

Валандра была в бешенстве, и поэтому когда приблизилась к столику, за которым как ни в чем не бывало сидел виновник ее досадного смятения и неутешительных раздумий, первое, что она сделала – обдала его притворным холодом.

Едва взглянув на Виталия, который явно не мог понять, чему он обязан видеть отчужденное выражение на лице Валентины, она небрежно поздоровалась и резким движением опустилась на нагретый солнцем пластиковый стул.

«Ничего, ему полезно», – цинично подумала она и еле сдержала улыбку, обнаружив много общего между своим недовольством и поведением капризной девочки.

– Что-то случилось? – мягко спросил Виталий, стараясь по лицу Валандры догадаться о том, что ее гнетет и гложет.

– Ничего не случилось, просто я себя неважно чувствую, вот и все.

Она достала из сумки пачку сигарет, зажигалку и уже хотела было закурить, как ее изломанную нервными жестами руку своей на удивление прохладной рукой перехватил Виталий.

– Ты и в самом деле какая-то не такая… – он смотрел ей в глаза, – неприятности на работе?

Участливая интонация его голоса раздражающе подействовала на Валандру.

«А вот ладонь у него приятная, покойная такая…»

Ценой громадного усилия воли она отмахнулась от этой глупой мысли и вырвала руку.

– На работе как раз все нормально, – резко сказала она, беря зажигалку. – не надо…

Она отстранила Виталия, который потянулся за зажигалкой.

– Ты сегодня агрессивная какая-то… – тихо произнес он.

– Слышала уже. У меня мало времени. Если у тебя нет никаких других планов, пойдем к тебе. – отчеканила она, с трудом узнавая свой голос.

– Прямо сейчас? – удивился он.

– Что ты из себя сосунка строишь?! Решай: или сейчас или никогда! – она вперила в него почти гневный взгляд.

– Я никого из себя не строю, мне вполне достаточно того, кем я являюсь, – попробовал он ее осадить, – тебе заказать чего-нибудь?

– Ясно, – Валандра вскочила со стула, на ходу сгребая в ладонь пачку сигарет и зажигалку, – прощай.

Виталий тоже стремительно встал и теперь в упор смотрел на Валентину, удерживая ее за руки.

– Отпусти, не привлекай внимания!

На них действительно устремились удивленно-заинтересованные взгляды посетителей.

– Хорошо. – выдохнул Виталий, – сейчас возьмем машину и поедем.

* * *

В комнате вовсю работал кондиционер, лихорадочно поглощая огромные порции горячего воздуха и выдыхая драгоценную прохладу. Шикарные комнатные растения, среди которых было много вьющихся, медленно, но верно завоевывали уставленные томами и брошюрами книжные полки. Рыбки в аквариумах ни на минуту не прекращали своего призрачного движения. Колыхание плавников, которые у скалярий напоминали тонкую, слабо поблескивающую вуаль, обвалакивало дремой усталый мозг Валентины, пеленало, точно кокон, ее раслабленно-счастливое тело.

Виталий с закрытыми глазами лежал рядом. Было чудовищно жарко. По их обнаженным телам струился пот. Наконец, Валандра очнулась.

– Прикури мне сигарету, – хрипло сказала она.

– На, держи, – Виталий протянул ей сигарету и поднес зажигалку.

– Так ты говоришь, что был знаком с Маргаритой Трауберг? – спросила она, отгоняя знойную сновиденческую одурь.

– Я хотел работать с ней. У нее были определенные проблемы… – Виталий замялся.

– Какая-нибудь мания или общее психическое расстройство? – иронично спросила Валандра, глубоко затянувшись.

– Проблемы с противоположным полом, страх разочарования, боязнь лишиться своего «я» и так далее. Не думал, что все так кончится для нее… – с сожалением в голосе произнес он.

– Никто не думал. Господи, какая отвратительная, мерзкая насмешка судьбы: бояться контактов с мужчинами и пасть от руки сексуального маньяка! – не удержалась от восклицания Вершинина.

– Хотя я и разговаривал с ней всего пару раз, она была мне глубоко симпатична, – Виталий снова закрыл глаза.

– Ты спал с ней? – прямо спросила Валандра.

– Нет, не спал, – твердо ответил он, – если я сказал, что питал к Маргарите симпатию, то это совсем не значит, что я с ней спал. Я всегда неравнодушен к милым интеллигентным женщинам, но для того чтобы я загорелся – ты понимаешь, о чем я, – одной интеллигентности или интеллекта мало…

– Чем же еще должна обладать женщина, чтобы прельстить тебя? – сгорая от любопытства, спросила Валандра.

– Она должна быть… секси. Взгляд, посадка головы, походка, манеры, ну и фигура, конечно.

– Губа у тебя не дура, – пошутила Вершинина, – я ведь тоже могла бы стать твоей пациенткой.

– Ты? – искренне удивился Виталий. Он открыл глаза и сел в кровати, облокотившись на высоко взбитую подушку, – тебя что-то беспокоит?

– То же, что беспокоило и Трауберг, – с усмешкой ответила Валандра, – страх разочарования.

– Ты совсем не похожа на Маргариту. Ты – волевая, энергичная, целеустремленная. Вон, взяла и затащила меня в постель… – засмеялся Виталий.

– Что ты сказал? – с притворной угрозой спросила она, резко приняв сидячее положение и хватая Виталия за шею, – повтори еще раз!

– Сдаюсь, сдаюсь, – захлебываясь смехом, он попробовал разжать ее хватку.

Наконец, Валандра отпустила его.

– Я же говорил, что на Трауберг ты не похожа, – он потирал шею, – силища-то какая! Проблемы, говоришь… Нет у вас, гражданка, никаких проблем. Скорее всего, они будут возникать у твоих партнеров, – пошутил он.

– Может быть, – медленно проговорила она, став вдруг задумчивой и отрешенной.

– А если у тебя и отыщется какая-нибудь мизерная проблемка, ты легко справишься с ней сама. Могу тебе только сказать, что для таких женщин как ты, то есть женщин с резко выраженным симптомом независимости и организаторскими способностями, ничто так не вредно как длительное сексуальное воздержание. – в его темных глазах забегали озорные огоньки.

– Если иметь такого любовника как ты, то можно запросто лишиться организаторских способностей, а вкупе с ними и независимости, – иронично парировала Валандра. – Вообще-то неплохое хобби – слоняться по кафе… – намекнула она на воскресное времяпрепровождение Виталия.

– Согласен. Люблю наблюдать за людьми – профессиональный интерес, милочка. А у тебя разве люди не вызывают любопытства?

– Вызывают, и по роду службы, и вообще. Но что касается нынешнего момента, ничто не занимает меня так, как психология того маньяка, от руки которого погибла Трауберг. – она пристально взглянула на него. – У меня есть еще кое-какая информация…

– Что за информация? – оживился Виталий.

– Ты мне лучше скажи, скольким женщинам ты мозги запудрил?

– Не запудрил, а лишь слегка припудрил, – отозвался с юмором Виталий, – а где еще, по-твоему, я должен с прекрасным полом знакомиться? Есть у меня, конечно, психологини…

– Это что за штучки?

– Так я называю неоперившихся студенток факультета психологии, чей неустойчивый мозг и общая моральная неустойчивость провоцируют иногда меня на разного рода авантюры в духе Дон-Жуана…

– Хитер ты, братец, как я погляжу, – шутливый тон Валандры подействовала на Виталия возбуждающе: едва она успела закончить реплику, он обнял ее и попытался подмять под себя.

– Во мне проснулся маркиз де Сад, – захохотал он, преодолевая игривое сопротивление Валандры.

– Да подожди ты, – ей удалось сбросить его с себя, – успеем еще, давай лучше поговорим.

– Поговорим? – разочарованно протянул Виталий, – о чем же? О твоих шелковых трусиках?

– Хватит придуриваться. Мне действительно нужно кое-что обсудить с тобой…

– Что, например? Психические отклонения маньяка, который вместо того, чтобы бабам зубы заговаривать, а потом трахать их под приятную музыку, глаза им выкалывает и убивает?

– Представь себе!

– Я же тебе уже говорил, что может руководить этим калекой. Невроз навязчивых состояний. Для него – это его не дающая ему покоя, я бы сказал, нереализованная ситуация из прошлого, травма.

– Помнишь, мы говорили о знаке, который он вырезает ножом на коже своих жертв. Я видела снимки тех несчастных женщин… Так вот, надпись внутри яблока означает название города, столицы Киликии.

– Об этом ничего в газетах не сообщалось, – Виталий с недоумением пялился на Валентину.

– Тарс, родина апостола Павла, – продолжала Валандра, – что ты можешь по этому поводу сказать?

Она вперила в него цепкий взгляд.

– Дело пахнет керосином – вот что могу сказать… – усмехнулся он.

– А яснее выражаться можешь? – Валандра сгорала от нетерпения.

– Могу.

Виталий нацепил на лицо маску невозмутимого профессора психиатрии медицинского колледжа имени Альберта Энштейна и принялся объяснять:

– Так вот, в случае с Тарсусом я могу дать следующую разнарядку: Оно – бессознательное, этот сливной бачок для Эроса и Танатоса, понимаешь, о чем я говорю, бурлит и норовит прорвать заслон цензуры. Самые нескромные наши желания трансформируются и преображаются, и только в таком модифицированном, наштукатуренном виде подаются на блюдечке с голубой каемочкой нашему сознанию, этакому неженке! Нашему «Я» не позавидуешь, ведь в его функцию входит занудная дипломатия и вечное примиренчество. Оно (бессознательное) всегда не согласно с диктатом Сверх-»Я», которое в свою очередь пытается всячески подавлять Оно.

А наше «Я» мечется как сумасшедшее между Бессознательным и культурой, утрясая конфликты и сглаживая противоречия.

Действия маньяка направлены на определенных людей. В быту он может оказаться милым и интеллигентным человеком, добрым, отзывчивым… хорошим семьянином и так далее.

Он сдерживает свою агрессивность, подавляет, так сказать. Результатом же подавленных влечений является чувство вины. Совесть становится тем суровее и чувствительнее, чем больше человек воздерживается от агрессии против других. Но однажды крышку котла срывает, и тогда вся накопившаяся разрушительная энергия устремляется вовне.

В сумке, которую Вершинина оставила на столе, зазвонил сотовый.

– Будь другом, подай сумку, – попросила она Виталия.

Тот встал и, сверкая крепкими ягодицами, подошел к столу. Поднял сумку за ремешок и, вернувшись, плюхнулся на постель. Вершинина быстро достала телефон и, откинув крышку с микрофоном, произнесла:

– Да.

– Валентина, – она узнала голос Виктора, – ты где?

– Я пока что занята.

– Занята? – недоверчиво переспросил Ромашов, – мы же с тобой договорились.

– Да, я помню, – спокойно ответила она, – просто немного задержалась.

– Так мне ждать тебя?

– Жди, я скоро.

Она спрятала телефон.

– Что-то срочное? – полюбопытствовал Виталий.

– Не то, чтоб очень… Давай продолжим. О чем ты говорил?

– Ты сегодня не останешься?

– Нет, но некоторое время еще побуду.

В голосе Виталия звучала досада, и Валандра была благодарна ему за это.

– Агрессия, – продолжил Виталий свои рассуждения, – поначалу нацеленная на внешний мир, трансформируется в агрессию Сверх-»Я» против «Я». Религия – часть Сверх-»Я». Твой маньяк руководствуется импульсами Оно, преобразованными в религиозный императив Сверх-»Я».

Вот такое неутешительное превращение. Упорно вытесняемый им мотив, порожденный нереализованной энергией либидо, извратился до неузнаваемости, став религиозным фантомом.

– Ты можешь выражаться яснее?

– Твой маньяк, скорее всего, идентифицирует…

– Стой, поняла!

– Ты еще закричи: эврика! – усмехнулся Виталий. – Ты как хочешь, а я – в душ… Так ты знаешь, в каком направлении…

– Знаю, – не дала договорить ему Валандра. – иди, я тут немного понежусь, а потом по…

Виталий закрыл ей рот глубоким долгим поцелуем.

– Я скоро.

Он спрыгнул с дивана и направился в ванную.

«Чушь какая-то, не может он быть убийцей. Найти с женщиной общий язык – для него не проблема. А маньяк, он ведь тоже должен знать, как понравиться женщине… То, что он частенько проводит время в кафе, еще ни о чем не говорит… Да и как самец он – хоть куда! На кой ляд ему вся эта свистопляска с выкалыванием глаз? Нет, интуиция меня не обманывает. Иначе… иначе я бы не легла с ним в постель…

А тут еще Виктор на хвосте…».

Ее передернуло, едва она представила себе сцену объяснения с Ромашовым.

«Значит, маньяк персонифицирует себя с… апостолом Павлом. Только этого мне не хватало! Надо признаться, религиозные сюжеты – не мой конек. Надо почитать библию, все, что касается Павла. А вон как раз и она!»

Валандра поднялась с постели и подошла к книжному шкафу. Но прежде чем достать с полки библию в черном клеенчатом переплете, она сняла другую книгу, в глянцевой обложке.

Название гласило: «Фрейд, психоанализ и современная западная философия». Автор – доктор философских наук Валерий Лейбин. Вершинина уже сто раз пожалела о том, что не удосужилась как следует изучить Фрейда. Кое-какие его работы, конечно, она читала, но сейчас чувствовала нехватку знаний по психоанализу. Она открыла книгу наугад. Ее обостренное внимание тут же привлек один абзац, в котором резюмировалось то, о чем автор, очевидно, размышлял на протяжении многих страниц.

Вершинина прочла:

«… невротик – человек, психика которого находится во власти „вытесненного“ бессознательного. В этом случае конфликтные ситуации получают только видимость разрешения. В действительности же у невротика нарушаются логические связи между прошлым и настоящим, в результате чего незнание становится у него патогенным, вызывая сомнения, мучения и страдания, так как смысл происходящего и причины, породившие внутреннее беспокойство, ускользают из его сознания».

«Очень по теме», – подумала она и, пристроив книгу на полке, достала библию.

Ее интересовали «Жития святых апостолов». Перелистывая страницы, она наткнулась на… две стодолларовые купюры, на одной из которых красовались два бурых пятнышка.

«Кровь!» – руки у Вершининой задрожали. Она медленно опустилась в кресло, и, будучи не в силах оторвать взгляд от этих пятен, в полной растерянности держала купюры на весу, зажав их между пальцев.

Шум воды в ванной стих. Вершинина слышала, как Виталий что-то мурлыкал себе под нос. Отбросив колебания, она положила чистую купюру на страницу ближе к корешку, захлопнула том и водрузила его на прежнее место. Купюра с бурыми отметинами незаметно для появившегося на пороге комнаты Виталия скользнула в ее сумочку.

– Кстати, – Карпов, казалось, продолжал только что оборванную мысль, – твой маньяк, скорее всего, не осознает, что творит зло в тот момент, когда совершает насилие и, возможно, что раскаивается в минуты просветления, когда его оставляет священное безумие.

Вершинина смотрела на него немигающим взглядом.

– Что-нибудь не так? – он сделал к ней несколько шагов.

– Все нормально.

Она уже натянула майку и начала надевать брюки.

– Ты что, уже домой собираешься? – раздосадовано спросил он.