Текст книги "Айседора Дункан. «Танцующая босоножка»"

– Я тоже, – согласилась миссис Дункан и напела какую-то приятную мелодию. – По-моему, это тебе подойдет.

– Миссис не желает сыграть по этим нотам? – продавец показал на стоящий в углу рояль.

Миссис присела к инструменту. Уж лучше устроить импровизированный концерт в нотном магазине, чем мерзнуть на улице. Она сыграла из «Водного цикла» Невина сначала того самого «Нарцисса», который привлек внимание, потом «Нимфу», «Офелию», «Баркаролу»… Айседора сбросила тонкое пальтишко и принялась танцевать. Прямо на глазах у собравшихся вокруг продавцов рождался новый, необычный танец.

Дора повторила «Нарцисса» еще раз, Айседора двигалась уже уверенно, она почувствовала музыку композитора. Когда мать и дочь закончили свое неожиданное выступление, раздались аплодисменты.

– Мисс, вам нужно танцевать на сцене! – с жаром заверил хозяин магазина. – А вам, миссис, давать концерты. Или делать это вместе.

– Мои танцы не нужны Нью-Йорку, – проворчала Айседора.

– Возьмите эти ноты, если они вас заинтересовали.

Им не только подарили ноты, но и пригласили выступать прямо в магазине. Свободного места в нем было слишком мало для танцев Айседоры, все же магазин редко пустовал, а вот миссис Дункан стала время от времени навещать это заведение и с удовольствием устраивала небольшие концерты, привлекая покупателей. Она играла что-то из новых поступлений, и слушатели раскупали ноты, желая повторить дома. Это не приносило доход, но пополняло их и без того немаленькую нотную библиотеку Дункан.

Но случилось так, что три недели новых фортепианных поступлений не было, ходить далеко от места их обитания, чтобы принести ноты, которые уже имелись, Доре тяжело, и ее концертная деятельность как-то сама собой сошла на нет.

Зато началась другая – совместная с Айседорой.

– Пройдем «Нарцисса» еще раз, – попросила Айседора. Это был редкий час, когда студия принадлежала им днем и не нужно бродить по Нью-Йорку. Обычно же они репетировали по ночам, доставляя массу неудобств соседям.

Звучали последние аккорды, когда дверь вдруг рывком распахнулась и на пороге возник всклоченный человек, вся длинная фигура которого от носков туфлей до кончиков торчащих во все стороны волос выражала крайнее возмущение. Новый сосед, – решила Айседора, – которому осточертела в двадцатый раз проигрываемая мелодия.

– Вы!.. Вы не смеете танцевать под мою музыку! – неожиданно дискантом взвизгнул нежданный гость, размахивая такими же длинными, как туловище, руками. – Моя музыка не предназначена для танцулек! Она…

Он не смог быстро подобрать слово, характеризующее музыку, а мать и дочь уже пришли в себя. Они переглянулись с немым вопросом: это Невин?!

Айседора метнулась к композитору, почти заламывая руки (пригодились навыки пантомимы):

– Маэстро, прошу вас, присядьте. Позвольте мне один, всего один раз станцевать перед вами. Если вы будете так добры и посмотрите, то сами решите, можно ли исполнять этот танец. – Она усадила потерявшего боевой пыл Невина на стул, заверяя: – Если вы сочтете, что это плохо, клянусь, я больше никогда не посмею танцевать под вашу прекрасную музыку. И другим не позволю!

Айседора даже ногой топнула, чтобы у композитора не осталось сомнений в ее решимости защищать его творение. Не дожидаясь ответа от совершенно растерявшегося Этельберта, она кивнула матери.

Дора Дункан всегда играла прекрасно, но тут постаралась особенно. Не каждый день приходится исполнять произведения прославленных авторов в их присутствии, да еще когда решается судьба танца дочери. Айседора танцевала тоже вдохновенно.

Когда замер последний звук, а она сама остановилась, опустив голову и руки, Невин с воплем восторга вскочил со стула:

– Боже мой! Боже мой! Как же вы угадали мои мысли и чувства? Вы словно подслушали мою душу. И вы, миссис, тоже. Чудесно!

– Посмотрите еще «Офелию»?

Конечно, Невин посмотрел, и не только «Офелию». Результатом было предложение выступать вместе в Карнеги-Холле.

– Я сам буду вам аккомпанировать. Но разучивать вы будете здесь! – палец ткнул в сторону рояля. – Позвольте, – композитор весьма невежливо выпроводил из-за рояля миссис Дункан и присел сам.

Он играл, а Айседора танцевала. Мелодия была незнакомой, но, когда чувства в одном ключе, договариваться необязательно.

Невин только что вернулся из Европы, очень популярен в Нью-Йорке и достаточно состоятелен, чтобы самому снять зал и оплатить рекламу концерта. Успех был огромным! Зрители требовали повторения и продолжения.

– Дульси, он очень болен, – вздыхала мать.

Айседора и сама видела, что Этельберт страдает от алкоголизма и наркотиков, но что она могла поделать?

– Августин, ты можешь прочесть это вслух? – Айседора подала брату листы с поэтическим текстом.

– Нашла чтеца! – прошипел Раймонд.

– Ну, попробуй ты, – с не меньшим презрением отозвался Август на замечание брата.

Мягкая от природы Элизабет во всем уступала младшей сестре, она окончательно решила посвятить свою жизнь семье и Дульси, а вот братья ссорились все чаще. Почему, понять не мог никто. Чего не хватает? Мать пыталась напомнить, что спасти их семейную лодку в бурном море жизни может только единство.

– Мы Дункан, мы одно целое. Что бы ни случилось, мы должны быть вместе и стоять друг за друга стеной. Каждый должен знать, что остальные его поддержат. Но если гребцы в лодке будут грести в разные стороны, она непременно сорвется в водоворот. Почему вы не желаете поддерживать друг друга?!

– Да, Август, почему бы тебе не поддержать меня и не поработать, вместо долгих прогулок по городу?

– Но ты сам только и знаешь, что прогуливаться! – парировал старший брат. – Кто больше тебя бродит по улицам и в порту?

– Я ищу материал для статей! Я работаю головой, а ты все заработанные деньги то теряешь, то отдаешь в качестве штрафов, то тратишь непонятно на что. Кому нужна твоя игра, если она не приносит никаких средств?

– Довольно!

От окрика матери замерли оба. Конечно, Раймонд прав, уже которую неделю Август практически не приносил деньги в дом, но разве можно его в этом укорять?

– Я тоже не зарабатываю, сын мой. Ты и меня будешь укорять?

– Ты иное дело, мама. Ты заботишься обо всех нас. Но неужели ты не видишь, что Августу просто наплевать на семью?

– Мы единое целое! Я не потерплю трещин в нашей семье. Сколько раз вам твердила, что мы живы пока едины!

Она еще долго рассуждала бы о единстве, но голос подала Элизабет:

– Давай, я почитаю, Дульси. Только объясни, зачем тебе это?

Айседора не ответила, под мелодичный голос старшей сестры она просто начала двигаться. Братья прекратили споры, а мать ворчание, благодаря волшебному танцу Дульси они объединились, танец спаял семью, чего уже не могли сделать нравоучения матери. Да, они одно целое, у них единые помыслы, мечты, одна жизнь.

Дора смотрела на танцующую под поэму Айседору и думала о том, как распределить роли в их необычном ансамбле, чтобы у братьев не возникала ревность друг к другу. Она не подозревала, что жизнь уже все расставила по своим местам.

Айседора спешила в небольшую гостиницу Ньюпорта, где они с матерью и сестрой летом снимали две комнаты в надежде подработать, выступая на виллах миллионеров. Было совсем темно, добираться пришлось пешком, поскольку позволить себе экипаж Айседора не могла. Дворецкий миссис Астор любезно предложил экипаж вызвать, но не предложил за него заплатить. Девушка отмахнулась, мол, меня где-то там ждет брат.

Так и не дождавшись оплаты за свое выступление, она подхватила небольшой сверток с туникой и нырнула в темноту аллей. Только бы не оказались выпущены охраняющие парк собаки…

Хорошо птицам, они могут летать. Айседора вздохнула: не помешало бы быть легкой и не ступать на холодную и мокрую после дождя землю. Конечно, никто ее не ждал, добираться пришлось одной.

Нью-Йорк не оправдал надежд, после того как болезнь Невина стала слишком явной, их совместные выступления прекратились. С толком использовать благоприятное время Дункан не смогли, и теперь Айседоре приходилось танцевать на виллах богачей, пока те отдыхали (интересно, после каких трудов) летом. Принимали с восторгом, дружно аплодировали, хвалили… больше за необычность, чем за сам танец. Но никто из зрителей в сущности не понимал, что именно она делает, с равным успехом можно было танцевать и под собственное (ужасное!) пение, и под скрип двери. Босоножка, но не больше.

– Это все Америка, в Европе было бы лучше! – вдруг громко объявила она сама себе, выбравшись, наконец, на освещенную парой фонарей улицу.

– Вы правы, мисс, в Европе лучше.

Взвизгнув от неожиданности, Айседора дала стрекача отлежавшего на скамейке бездомного, которого попросту не заметила. Тот довольно хохотал вслед:

– Держи ее!

На зов отозвался полицейский:

– Мисс, остановитесь.

Она бросилась к полисмену сама:

– Там… на скамейке…

– Что вы делаете на улице одна в такое время?

Выпустили из полицейского участка ее через час лишь после звонка в особняк леди Астор. Просить о звонке пришлось настойчиво, ни малейшего желания среди ночи беспокоить кого-то из слуг некоронованной королевы Америки у полицейских не было. А эта странная девица с тряпьем и нотами в свертке может подождать до утра. Даже убедившись, что она не лжет, посоветовали подождать, пока не рассветет, а видя ее упорство, вызвались проводить. Айседора ушла, даже не попрощавшись.

Она брела домой, прижимая к груди скомканный сверток, и плакала. Злые слезы катились по щекам, но девушка даже не вытирала. Дома сунула в руки Элизабет свой сверток и без слов повалилась на постель. Не хотелось никого ни видеть, ни слышать. Айседора дарила людям свой танец, свое виденье любви и жизни, а те подозревали в ней проститутку!

– Что случилось, Дульси? – встревожились мать и сестра. – Тебя обидели? С тобой сделали что-то плохое?

Хотелось ответить, что наплевали в душу, даже ранили ее, но Айседора вдруг рывком села на постели и объявила:

– Нужно ехать в Европу!

– Тебе не заплатили? – догадалась мать.

Айседора вспомнила, что и впрямь не получила деньги, но помотала головой:

– Не это главное. Здесь ничего не поймут. Надо в Европу. Сегодня же!

– Но разве ты завтра не будешь выступать?

– Нет, мы сегодня же уедем в Нью-Йорк.

Мать вздохнула, понимая, что дочь просто получила очередную пощечину. Даже при всей ее непрактичности и незнании жизни, Дора понимала, что мир жесток и таких пощечин будет еще очень много. Она не могла уберечь детей от несправедливости мира и не могла научить их давать сдачи, оставалось научить одному – быть отстраненными. До сих пор получалось, но если маленькая Дульси могла устроить в школе потасовку, доказывая семейное видение мира, то взрослой Айседоре не раз придется глотать злые слезы от обиды на жизнь и на судьбу.

– Ложись, поспи, уехать успеем, нас в Нью-Йорке тоже не ждут.

Дворецкий леди Астор еще не забыл, что в мире существует бедность, он все понял без объяснений и утром, ничего не говоря хозяйке, отправил слугу с деньгами для мисс Дункан. Вознаграждение было достойным, а сама леди о необходимости оплатить выступление так и не вспомнила. Для миллионеров Америки артисты, да еще и выступающие не на гигантских сценах, а на парковой лужайке, были чем-то средним между прислугой и попрошайками.

Ждать следующего унижения Айседора не стала, в тот же день они втроем вернулись в отель «Виндзор», где снимали две комнаты на первом этаже. В одной маленькой разместилась мать с нехитрым скарбом, в большой днем снова проходили занятия школы Элизабет, а по ночам расставлялись матрасы, на которых спали братья и сестры. Впрочем, Август старался остаться ночевать в театре, видно не желая смущать своим присутствием сестер.

С Виндзорами отель связывало только название, хотя комнаты стоили дорого – целых девяносто долларов за неделю. Огромная сумма для полунищих артистов, но матери учениц Элизабет не соглашались водить своих обожаемых чад куда попало, Дунканам приходилось идти на такие жертвы.

За первые два месяца заплатить за проживание удалось, но что делать дальше, никто не знал. Когда пришло время платить снова, денег для этого не было и поступлений не предвиделось. Элизабет вздохнула:

– Даже если я попрошу родителей оплатить занятия авансом, нам этого не хватит и на неделю…

Айседора мрачно усмехнулась:

– Да, нас спасет, только если отель сгорит дотла!

Говорят: бойтесь своих желаний, они могут сбыться.

Айседора вовсе не желала пожара в отеле. Она лишь хотела избежать необходимости вносить очередную плату, но пожар случился буквально на следующий день. При этом сбылось еще одно страшное пророчество.

Айседора решила попросить деньги в долг у старой состоятельной дамы, жившей двумя этажами выше. Для этой леди сумма в сотню долларов была ничтожно малой, но дама не просто отказала, она прочитала девушке целую лекцию о том, как та должна себя вести и каким танцам учиться.

– А танцевать полуобнаженной и босиком… Фи! Дорогая, вы никогда не станете никем путным, как тот отвратительный кофе, который здесь подают. Будьте добры, скажите портье, что если мне и завтра подадут такой же, то я немедленно выеду. И играйте на рояле потише, это действует на нервы.

Айседора с трудом сдержалась, чтобы не сказать, что, учитывая глухоту старой дамы, они могли бы играть в два раза громче. Не получив денег, но выслушав немало обидных слов, она в сильнейшем раздражении и произнесла роковые слова о пожаре.

Когда запах гари разнесся по комнатам отеля, Элизабет проявила полнейшее хладнокровие и недюжинные организаторские способности, она не допустила паники среди учениц, построила их цепочкой и приказала выходить, крепко держась за руки. Это понадобилось для того, чтобы дети в дыму от испуга не бросились в сторону и не погибли.

Отсутствовавшие дома миссис Дункан и Айседора вернулись к пожарищу, перед которым прямо на тротуаре сидела перепачканная сажей Элизабет, а вокруг нее рыдали спасенные девочки и те из мам, кто уже успел примчаться. Элизабет горячо благодарили за спасение детей, целовали, жали руки.

Она вывела девочек, но не успела спасти ничего из имущества и документов семейства Дункан.

– Я не могла бросить детей одних и вернуться за вещами, – растерянно повторяла Элизабет до тех пор, пока мать не прикрикнула на нее:

– Ты все сделала правильно! Ты – молодец!

В пожаре погибли не только интерьеры «Виндзора», но и несколько постояльцев, в том числе старая дама, недовольная плохо заваренным кофе. Узнав об этом, Айседора ужаснулась:

– Выехала называется…

Погорельцев приютили в гостинице неподалеку на той же улице, у владельцев не хватило духа требовать оплату вперед, договорились, что деньги внесут позже.

Вечером Дункан собрались в крошечной комнате Букингемского отеля, где разместиться вчетвером было трудно, даже если вынести всю мебель. У них не было ничего – ни вещей, ни денег, ни семейных фотографий и писем. И надежды тоже не было. Заниматься с девочками в новых условиях Элизабет не могла, снять просторное жилье тоже.

– Нью-Йорк не принял нас. Нужно ехать в Лондон.

Только семью Дункан могло не удивить полное отсутствие логики в заявлении Айседоры. Не имея средств на еду и жилье в Нью-Йорке, они вознамерились отправиться через океан покорять Европу. Почему никто из четверых не усомнился, не напомнил, что для плаванья, не говоря уже о жизни в Лондоне, нужны те же деньги. И откуда уверенность, что европейцы окажутся понятливей американцев, а Лондон приветливей Нью-Йорка?

Отозвался Раймонд:

– Там Британский музей, в котором полно артефактов Древнего мира.

И все, словно так и должно быть! Нищая семейка согласилась с двумя младшими своими членами. Глядя на детей, Дора мысленно радовалась: главное, что они вместе, а вместе можно преодолеть любые трудности, даже непреодолимые в принципе.

Но Европа не сегодня и даже не завтра, потому Август перебрался в театр, а Раймонд ночевал на диване в редакции. Айседора и Элизабет спали, тесно прижавшись друг к дружке на узкой кровати, вторую занимала мать. И все же они не унывали, твердо решив, как можно скорее отправиться через океан.

Жизнь пошла им навстречу, удалось в долг перебраться в другие комнаты, пусть небольшие, но две. В большей снова разместились дети, в маленькой – мать. Оставалось найти деньги на билеты на пароход и проживание в Англии. Мелочь по сравнению с тем, что произошло со старой жадной дамой…

Днем Элизабет бегала по урокам, которые удалось организовать дома у учениц, Айседора пыталась снова танцевать для богачей, хотя это было трудно, богачи начали разъезжаться в свои загородные имения. Поехать следом Айседора не могла, не на что.

Собираясь дома вечерами, они строили планы, Раймонд рассказывал, какие пароходы стоят в порту, по какому расписанию отправляются, как долго плывут до Англии, сколько стоят билеты.

– Нужна пара тысяч долларов, не меньше.

– Нам вовек не накопить… – вздохнула Элизабет.

– Ничего, что-нибудь придумаем. Главное, не терять надежды.

Что еще они могли обсуждать кроме переезда? Все мысли, мечты, разговоры только об этом.

И вдруг…

– Я не поеду.

– Куда не поедешь? – даже не сразу поняла старшего сына мать. Они никуда в тот вечер не собирались. К тому же в семье Дункан никто никого не вынуждает ехать вместе с остальными. Болен, нет настроения? Так и скажи, остальные поймут, в семье Дункан все понимают друг друга. Обычно даже без слов понимают.

Август набычился сильней:

– В Европу не поеду.

Это попахивало нелепым бунтом, Дора уже была готова расхохотаться над неразумностью заявления, обычно малейший проблеск неповиновения ценностям семейного корабля мгновенно пресекался общими усилиями, Дунканы понимали, что одна-единственная трещина может расколоть их семью и пустить на дно всех сразу. Но Август продолжил, отчего у матери просто перехватило дыхание.

– У меня есть невеста, мы любим друг друга и намерены пожениться. Она… нет, я не поеду. – глядя на неспособных от неожиданности вымолвить ни слова родственников, он зачем-то уточнил:

– Останусь с Саррой здесь в Нью-Йорке.

– Ты?!.. – Дора даже не смогла договорить, буквально задохнувшись от возмущения.

Давился невысказанными словами Раймонд, замерла, в ужасе прижав ладонь ко рту, Элизабет. Не дыша, смотрела на брата и Айседора.

Если бы Август просто сказал, что влюбился и попросил привести девушку для знакомства, Дунканы повозмущались, но согласились, а потом дружно высмеяли молодого человека за его выбор, даже если бы тот оказался удачным. Или приняли девушку в свой клан на правах кандидатки с угрозой быть изгнанной, если не станет походить на них во всем. Но Август все решил сам, даже не представив какую-то там Сарру родным!

От грохнувшей двери в комнату матери со стола со звоном упала ложка. Из комнаты донеслось:

– Не смей называть меня матерью после такого!

Август явно не ожидал столь бурной реакции, он растерянно повернулся к Элизабет:

– Лиззи, что такого страшного я сказал?

Старшая сестра отвернулась от него, залившись слезами. Раймонд и вовсе впал в истерику, он смахнул со стола все остальное и принялся кричать, что брат предал всех их, что он изменник, что не имеет права называться Дункан.

Спокойной оставалась лишь Айседора, она молча наблюдала за катавшимся по полу от ярости Раймондом, рыдающей у окна Элизабет и растерянным Августом. Старший брат, конечно, глупец, если намерен жениться. Семья сделает невозможной игру в театре, творчество, но вот его влюбленность Айседора понимала. Сама она не так давно отказалась срочно выходить замуж за Ивана Мироцкого, однако переживала из-за того, что любовник не отвечает на письма. Правда, Раймонду по журналистским каналам удалось выяснить, что Мироцкий давно женат, его супруга осталась в Англии, но Айседора предпочла бы услышать это лично от обманщика.

Интересно, в кого же так влюбился Август?

– Август, ты познакомишь меня со своей девушкой?

– Ты, правда, этого хочешь, Дульси?

Удивился не один Август, Элизабет вдруг перестала лить слезы, а Раймонд кататься по полу с истерическими взвизгами: «Я же говорил, я говорил!».

– Да, хочу. Хоть сейчас.

– Пойдем…

Айседора успела шепнуть сестре:

– Я попробую его отговорить…

Элизабет кивнула. Как бы ни были Дунканы злы на ренегата в своих рядах, они простили бы Августа, вернись тот в строй с покорно опущенной головой.

– Где вы познакомились? – поинтересовалась Айседора, как только они с братом вышли из дома.

Август принялся с воодушевлением и надеждой объяснять, что Сарра талантливая актриса, она играет… играла Джульетту и так хороша в этой роли, что не влюбиться невозможно.

– Ты ее тоже полюбишь, я уверен!

Сестра уверена не была.

В крошечной меблированной комнатке их встретила хрупкая девчонка, тонкая до прозрачности и бледная до синевы.

Лет шестнадцать, не больше, – подумала Айседора. – Какая из нее жена? Надо объяснить это Августу, чтобы подождали, пока это дитя не повзрослеет. А он тем временем поплывет вместе с остальными в Европу.

Ей стало жалко беднягу, Айседора раскинула руки, приглашая Сарру в свои объятья. Та прижалась, словно маленькая, уткнулась лицом в плечо и звонко шмыгнула носом. Сестра собралась объявить растроганному такой сценой Августу, что Сарра обязательно понравится Дунканам, семья простит своеволие одному из своих членов, и молодые люди смогут пожениться года через два, когда девушка тоже приедет в Европу.

Но ничего сказать не успела, Сарра вдруг странно хрюкнула и метнулась за занавеску. Ее вытошнило! Айседора растерянно смотрела на брата, тот развел руками:

– Мы уже поженились, Сарра ждет ребенка и тяжело переносит беременность.

Вот почему она бледная до синевы…

Да, за такое Дункан Августа не простят. Влюбиться – это одно, намереваться жениться совсем другое, но завести ребенка?!..

– Это ее комната? – Айседора обвела взглядом маленькую комнатку со старой мебелью. Чистенько, но совершенно не соответствует духу клана, Дунканы любят простор для движения и предпочли бы пустые стены и полное отсутствие мебели этому мещанскому райку.

– Наша…

Вот куда уходили деньги Августа, когда тот делал вид, что выплатил какой-то штраф или по рассеянности потерял билет на поезд во время турне. Вот где, а не в театре он ночевал после пожара.

– Тебе лучше остаться здесь… Я попробую убедить маму, что внук ее вовсе не состарит, но не уверена, что получится.

Айседора не стала дожидаться, пока Сарра придет в себя, она не переносила запаха и поспешила удалиться, пока саму не вырвало. Шла домой и размышляла о том, как преподнести новость родным. У самой гостиницы, где ее с нетерпением ждали мать, сестра и брат, Айседору вдруг осенило: с ней самой могло произойти тоже, что и с Саррой! Она вполне могла забеременеть от Ивана Мироцкого.

– О, нет! Больше никаких мужчин!

Но вместо того, чтобы пожалеть юную невестку, Айседора разозлилась: Август не подумал о возможных последствиях, позволив страсти одержать верх над разумом. Именно страсти, а не любви, потому что любовь это иное, любовь полет, стремление ввысь, в небо, а не мещанское болото мебелированных комнат. Августу не вырваться из этого болота – засосало, брат потерян для семьи навсегда.

Она так и сказала родным. Мать поджала губы, Элизабет снова прижала к глазам платочек, а под пальцами Раймонда треснул сжатый карандаш.

– Ну что ж, нас осталось четверо! – объявила детям Дора. – Но это не повод, чтобы забыть свои мечты.

Раймонд фыркнул:

– Дешевле будет плыть…

– Значит, он этого не достоин! – неожиданно твердо заявила мягкая Элизабет.

Ночью Айседора долго лежала без сна, стараясь не крутиться, чтобы не услышали, и размышляла о случившемся. Мать столько лет твердила, что если из цепи вырвать одно звено, она распадется на части, что им не нужен никто другой, только они пятеро. Она не позволила Дульси встречаться с отцом, когда тот однажды все же объявился в доме, а остальных и вовсе не подпустила к папаше. Они действительно были крепки спаянностью, любой знал: заденешь кого-то из Дункан, будешь иметь дело со всеми. Но главной была мечта: завоевать своим искусством мир! Покорить и убедить в верности своего видения.

И теперь Август вдруг пошел своей дорогой. Что если и остальные поступят также?!

Айседора скосила глаза в сторону Элизабет. Сестре двадцать восьмой год, нет, Элизабет не выйдет замуж, она свыклась с мыслью, что жизнь будет посвящена искусству и семье, их семье. Раймонду двадцать три года, но все его помыслы устремлены к Элладе, выучил древнегреческий, постоянно цитирует стихи, на девушек не смотрит совсем.

Ее вздохи услышала Элизабет, зашептала:

– Ты не спишь, Дульси? О чем ты думаешь, жалеешь Августина или эту Сарру? Не жалей, она хищница, укравшая у нас брата!

Айседора подумала:

– Видела бы ты эту «хищницу»!

Но сказала другое (не хотелось выглядеть слабой):

– Думаю, где бы раздобыть денег. Накопить не удастся.

И снова Айседора взяла все на себя. Уже понятно, что мать уже не может давать уроки, возраст не тот, здоровье пошаливает. Элизабет, как бы ни старалась, столько не заработает, даже если увеличит число учеников в пять раз. Раймонд больше занят теоретическими спорами, чем делом. И Айседора отправилась по домам тех, у кого она танцевала.

– Миссис Т., вы слышали о пожаре в «Виндзоре», уничтожившем половину отеля? Мы как раз жили там. Да, остались без всего, буквально на улице. Вы не могли бы одолжить в качестве помощи некоторую сумму?..

Сказано двояко: в качестве помощи и одолжить. Попробуй разбери просит пожертвовать или в долг. Айседора еще рассказала о героизме сестры, хладнокровно спасавшей своих учениц, а не семейное имущество. Миссис Т. кивала, ахала и подписала чек…

Айседора выпорхнула на улицу, готовая скакать от радости на одной ножке. Миссис Т. миллионерша, наряд ее швейцара стоит куда дороже пяти, нет, теперь уже четырех билетов на пароход, если, конечно, добираться вторым классом. Ничего, поплывем вторым, – решила Айседора, разворачивая чек. Прыгать от радости сразу расхотелось – сумма в чеке была раз в десять меньше той, на которую девушка рассчитывала, всего пятьдесят долларов.

Постояв несколько секунд, Айседора круто развернулась и отправилась по следующему адресу. Теперь она будет описывать пожар и героизм Элизабет в более ярких красках, а еще напоминать о христианских ценностях и необходимости помогать ближним.

Айседора обошла несколько домов, выслушала множество сочувственных слов, но еще больше наставлений о том, что следует и чего не следует делать молодой девушке, чему ей нужно учиться вместо того, чтобы танцевать перед мужчинами полуголой, какие сценические костюмы надевать и как жить, не прося взаймы… Поняв, что больше нотаций и нравоучений выслушивать уже не способна, она отправилась домой.

– С меня хватит!

– Не получилось? – с тревогой вгляделась в лицо дочери Дора. Она знала, что Дульси отправилась к одной из самых богатых женщин Нью-Йорка просить денег. Той ничего не стоило выписать чек на пару тысяч долларов, только вчера газеты писали об ошейнике ее собачки, который стоит куда дороже.

– О, нет, миссис Т. была очень щедра! Она пожертвовала несчастной танцовщице целых пятьдесят долларов.

– Дульси, может, попросить у кого-то другого? Не одна же Т. богата, есть и другие.

Айседора выложила на стол добытые с такими унижениями купюры:

– Конечно, и они были еще более щедрыми. Эти десять долларов от миссис R, это пятьдесят от миссис В… Триста долларов на всех. Я больше не пойду клянчить.

Это был приговор их мечте. Трех сотен могло хватить на самые дешевые билеты на четверых, но на что питаться в пути и на что жить в Лондоне? Там их никто не ждет, комнату в долг иностранцам не сдадут, а надежду сразу найти работу питать не стоит.

– Может, мне пока остаться здесь? – робко предложила Элизабет. – Я могу продолжить обучать девочек. А потом приеду к вам.

В комнате повисло тяжелое молчание. Айседора с досадой стукнула кулачком по столу:

– Это я виновата! Не смогла сыграть несчастную погорелицу так, чтобы их сердца растаяли.

– Они не могли растаять, Дульси. У этих дам вместо сердец золото, а оно от слез не тает.

Раймонд поднялся и направился к выходу:

– Пойду прогуляюсь…

Он вернулся, когда уже стемнело, и застал дома импровизированный домашний концерт – Дора играла Шуберта, а обе дочери танцевали. Плотно прикрыв дверь, чтобы не услышали соседи по этажу или хозяева гостиницы, Раймонд шепотом сообщил:

– Собирайтесь, через неделю уплываем!

– Ты ограбил банк?

– Нет, я сумел убедить капитана одного судна отвезти нас в Англию всего за сотню долларов.

– Четверых? За сотню? – не поверили женщины. Раймонд кивнул.

Пожалуй, ему стоило верить, слишком счастливо блестели глаза юноши.

– Как ты его убедил, рассказывая о пожаре и героизме Элизабет?

– И этим тоже, но куда больше декламацией Теокрита.

– Капитан любитель Теокрита? – изумилась Айседора.

– Он понятия не имел, кто это такой, да и теперь едва ли запомнил, но проникся, услышав о моем необычном увлечении.

Уже на судне они отчасти поняли причину щедрости капитана судна – тот не имел права вообще перевозить пассажиров, поскольку судно везло бычков, выращенных на американских ранчо для продажи в Англии. Путешествие получилось впечатляющим, но Дунканы не жаловались, главное – они все же исполняли свою мечту, пересекая океан, и экономили при этом изрядную сумму на жизнь.

– Интересно, как долго мы сможем прожить на эти деньги в Лондоне? – осторожно поинтересовалась Элизабет, наблюдая, как исчезает за горизонтом американский берег.

– Пока не найдем себе работу! – бодро заверила ее сестра.

Айседора никогда не жалела о случившемся или не случившемся. Вернее, пожалела только раз в жизни – что ее не было в роковую минуту рядом с детьми. Она могла бы спасти своих малышей или погибнуть вместе с ними…

Но иногда Дункан все же думала о том, что было бы, не договорись Раймонд с тем капитаном судна, останься они в Америке. Ответа не находила, да и не искала. Судьба всегда ведет человека заготовленными для него путями, даже если тот сопротивляется. И этих путей лучше не ведать заранее.

Европа встретила их мелким дождем английского майского утра в Гулле.

После мучительного путешествия под аккомпанемент непрерывного мычания двух сотен бычков и аромат навоза даже дождь казался благословенным. А уж когда они приехали в Лондон!..

Дункан никогда не умели быть ни экономными, ни осмотрительными, впрочем, иначе их жизнь стала бы совершенно невыносимой. Двести долларов, часть из которых была потрачена еще в Нью-Йорке, растаяли так быстро, что семья не успела опомниться. В Лондоне столько музеев, картинных галерей, столько всего можно увидеть с крыши омнибуса! А парки! А многочисленные памятники, дворцы и просто места, словно сошедшие со страниц книг…