Текст книги "Айседора Дункан. «Танцующая босоножка»"

Раймонд обрадовался тому, что рассуждения сестры здравы, значит, с головой все в порядке, Дульси и впрямь просто размышляла. Он скосил глаза и убедился, что мать повеселела, успокоившись. А Айседора продолжила рассуждать.

– Я просто слышала. Но если основание позвоночника словно закрепить, то остальные движения получатся механическими, как у куклы-марионетки. Разве не так движутся все марионетки?

– Но ты движешься не механически.

– Нет, я подчиняюсь какому-то внутреннему импульсу, он рождается, когда я начинаю танцевать, и руководит всеми моими движениями и жестами.

– И что тебя беспокоит? – все равно не понимал Раймонд.

– Я пытаюсь нащупать эту внутреннюю точку и придумать, как это объяснить другим. Вот Элизабет занимается с учениками…

– Ты тоже раньше занималась.

– А сейчас не могу, поскольку не знаю, как им объяснить.

– Хочешь снова открыть школу?

Раймонду такая идея понравилась, ведь школа помогла бы им существовать. Его не интересовали деньги, но жить на что-то нужно.

– Нет, пока нет. Пока сама не пойму.

– Тогда что?

Айседора метнулась в сторону, принесла к слабенькому огню в печи листы с рисунками брата.

– Смотри, эти танцовщицы двигались естественно, как подсказывала природа, а не как было модно или позволяла одежда.

– Думаю, мода у них тоже была.

– Да, но не было стесняющих движения корсетов, запретов показывать ноги или вообще все тело.

– Дульси, но ведь и тебе давно никто не запрещает открывать ноги, и от корсета ты отказалась.

– Все равно не то! К тому же это выступления не на сцене, а всего лишь в салонах.

Они еще долго беседовали, говорят, чтобы что-то понять самому, нужно попробовать объяснить это кому-то. К тому времени, когда печь совсем остыла, Айседора была много ближе к разгадке будущего танца, чем в начале разговора.

В Париже повторялась лондонская ситуация – Айседору приглашали демонстрировать свой талант в салонах, аплодировали и… за многочасовой труд она снова получала гроши у швейцаров. Бывали, правда, случаи, когда кто-то из богачей щедрой рукой выписывал чек, тогда они оплачивали жилье и снова накупали дешевых консервов.

Но вечно такое повторяться не могло. Потому, когда однажды в их почти нищем жилье появился упитанный господин в роскошной шубе, мама Дункан насторожилась. Неужели предложит работу?!

Господин окинул цепким взглядом пустую холодную студию, довольно хмыкнул и достал из-за пазухи сложенный пополам лист. Большой перстень на толстом пальце сверкнул крупным бриллиантом.

– Мадемуазель Дункан, я из Берлина!

Это было сказано так, словно Берлин был центром мира, а сам толстяк центром Берлина. Айседора с недоумением уставилась на незваного гостя, а миссис Дункан поспешила предложить ему единственный стул. Но визитер присесть отказался (и слава богу, его тушку стул мог не выдержать!).

– Мы в нашем мюзик-холле наслышаны о ваших танцах босиком. Это забавно! Я намерен сделать вам весьма щедрое предложение. Мы подадим вас как первую босоногую танцовщицу в мире. Это будет очаровательно и привлечет зрителей. Пятьсот марок за вечер.

– Нет!

– Что? Вот готовый контракт, его достаточно подписать, и вы отправитесь в Берлин танцевать в нашем мюзик-холле. Деньги на переезд я выдам сегодня, позже вы их вернете.

– Нет!

– Я не понимаю. Вы не согласны?! Но мадемуазель, едва ли кто-то сделает вам более щедрое предложение. – Видя, что Айседора демонстративно отвернулась, импресарио усмехнулся:

– Я оставляю контракт и приду за ним завтра. – Обращаясь к старшей Дункан, он добавил: – Мадам, повлияйте на свою неразумную дочь. Танцы босиком не будут в моде вечно, позже предложение может стать менее выгодным…

Когда он вышел за дверь, Айседора повернулась к матери и брату, глаза ее сверкали:

– Вы тоже считаете, что я должна согласиться танцевать босиком по очереди с акробатами и дрессированными зверями?

Раймонд спокойно осадил разгневанную сестрицу:

– Нет, не считаем. Хотя мюзик-холл не цирк.

– Там канкан!

– Дульси, успокойся. К тому же, если появился один, значит, будет и другой. Если о тебе уже слышали и в Берлине, то импресарио потянутся вереницами, только успевай набивать цену. Его приход хороший знак. Тебе стоит обдумать свои требования. И надо раздобыть средства на хоть какое-то приведение порядок нашей лачуги. Заметили, как он оглядел студию? В бедной студии не предложат большой гонорар.

Миссис Дункан согласилась с сыном:

– Дульси, Раймонд прав. Ты уже стала известной, пусть и не так, как хочешь. Нужно подготовиться к другим предложениям. Подумай, чего хочешь ты сама, чтобы говорить «нет» обоснованно.

– Я хочу танцевать на лучших сценах и с лучшими оркестрами мира!

– Это в будущем, а пока?

Весь вечер они обсуждали требования, которые выдвинут следующим импресарио, причем, торопиться нельзя, не следует соглашаться сразу и подписывать долгосрочный контракт.

Толстый господин с бриллиантом появился еще раз, вел себя не менее уверенно, напомнил, что других предложений нет и едва ли будут, поднял цену одного выступления до тысячи марок и был крайне раздосадован неуступчивостью танцовщицы.

– Мадемуазель, когда мы встретимся в Берлине, думаю, вы будете крайней в последнем ряду девушек у кулис, вы пожалеете, что не приняли моего щедрого предложения.

Айседора сверкнула глазами, губы маленького рта на мгновение сжались в узкую черточку.

– Когда мы в следующий раз встретимся в Берлине, вы пожалеете, что вообще делали мне недостойное предложение, потому что я буду танцевать под аккомпанемент Берлинского оркестра!

Импресарио только хмыкнул, было видно, как ему хочется покрутить пальцем у виска.

Однако он оказался прав – других предложений не поступало, вернее, они были, но все те же – танцевать у кого-то на вечере, развлекая пресыщенных гостей.

Но даже если бы тот толстяк появился снова, Айседора отказала ему, она предпочла снова голодать и мерзнуть, но не угождать публике. Мать молчала, она все чаще болела, и Айседора чувствовала себя виноватой в неспособности заработать средства для нормальной жизни, но своего мнения не изменила.

– Дорита, – Раймонд назвал ее не самым ласковым домашним именем, а тем, которым звали в школе, – нужно думать, как попасть на сцену. Нет, не мюзик-холла или варьете, но европейскую сцену, как Сада Якко. Ты знаешь, она теперь танцует у Фуллер. Это возможность танцевать не в салонах, а для большой публики. Подумай…

Айседора понимала, что Раймонд прав, иного способа выйти на европейскую сцену – сцену, а не ковры в салонах богатых дам – как в составе чьей-то труппы у нее нет. Импресарио совершенно не интересовала очарованная собственным танцем американка, ничего не добившаяся в своей стране. Во всяком случае, интересовала не больше, чем красивая безделушка из коллекции. Но безделушке место в салоне, а не на сцене Гранд-Опера.

К тому же сам Раймонд был готов покинуть их с матерью хотя бы на время.

– Что?! – не поверила своим ушам миссис Дункан.

– Да, я ангажирован в концертное турне по Америке и через неделю уеду.

– В качестве кого, Раймонд? Будешь угождать вот таким? – Айседора кивнула на дверь, словно толстый господин из мюзик-холла только что в нее вышел.

– Дульси, нам нужны деньги. Я не буду угождать, я буду читать стихи и лекции о танце.

– Ладно, – вздохнула сестра, – по крайней мере, там ты сможешь приехать в Элизабет и пожить у нее. Если не сложится.

– Все сложится, и я вернусь. А вы пока не скучайте тут.

Он не стал говорить, что прокормиться двум женщинам будет легче, к тому же им не нужна большая студия, на зиму можно переселиться в небольшую теплую квартиру, а то мать так кашляет в последнее время…

Они действительно переехали в небольшую гостиницу, где Дора Дункан могла спать не на матрасе на холодном полу, а на кровати, от чего давно отвыкла.

И Раймонд вернулся, заработав немного денег. Но он был готов подписать новый контракт и снова отправиться в турне.

– Я смогу содержать вас, пока Дульси ищет свой новый танец.

Мать решила иначе…

Дора действительно устала и хотела хоть какого-то покоя в старости. Она подолгу не спала, размышляя о жизни семьи, миссис Дункан можно понять, самой младшей из детей, которым она без остатка отдала всю свою жизнь, двадцать четыре года, остальные старше. У Августа хотя и есть семья, но там явно что-то не клеится, Элизабет учит детей танцу в Нью-Йорке, она одинока и мечтает приехать к матери, но не может себе этого позволить. Раймонд тоже один, он готов посвятить себя служению Айседоре, но толку от этого мало. Почему их жизнь с самого начала такая несуразная?

Когда-то, разводясь с отцом своих детей, Дора думала, что сумеет поднять их на ноги, ведь она прекрасно играла на рояле и могла давать уроки музыки, к тому же вязала и не боялась никакой работы. Дора учила сыновей и дочерей не быть привязанными к вещам, ни о чем не жалеть и предпочитать музыку и поэзию мещанским благам.

Она и теперь не изменила своего мнения, ее дети такими и выросли. Но почему-то сейчас хотелось этих самых мещанских благ хоть в малой степени. Наверное, сказывался возраст и подорванное здоровье. Слишком часто они голодали и мерзли, слишком во многом пришлось отказывать себе. Неужели и самую талантливую из детей Айседору ждет такая же участь?

Понятно, что Дульси не сможет создать семью, но хотя бы работу нужно найти. Сколько лет еще Дульси будет танцевать перед богатой публикой? Может тот толстяк был прав, ведь новых предложений не поступает?

Дульси нужно куда-то пристроить, пусть это будет не мюзик-холл или варьете, но хотя бы…

– Дульси, ты будешь танцевать завтра вечером?

– Нет, я дома, мама, завтра же четверг, ни у кого из моих богатых знакомых в этот день нет приема в салоне.

Дождавшись, когда дочь отправится по делам, миссис Дункан достала из тайника десять долларов. Это была отложенная на самый крайний случай сумма. Дора слишком хорошо помнила каково это – оказаться на улице зимой без возможности оплатить хоть холодный угол. Но сейчас она готова потратить деньги, чтобы хоть немного привести в порядок их убогое жилье. Ради ее задумки стоило жертвовать.

– Раймонд, нужно купить угля и свечей. А еще чаю и сахар.

– У нас нет денег, мама, ни на что.

– Возьми, но постарайся не потратить больше половины.

Раймонд смотрел на десять долларов с изумлением:

– Дульси заработала?

– Нет, это запасные на крайний случай. И подожди минутку, я напишу письмо.

– Кому, мама, Элизабет?

Миссис Дункан подала сыну небольшой лист:

– Доставь это по адресу. Только Дульси ни слова.

Раймонд хмыкнул. Он все сделал, как надо, великая Лои Фуллер получила приглашение на вечер к Дункан, чтобы посмотреть на танец Айседоры. Вечер должен состояться в четверг.

Конечно, никакого вечера не было, но Фуллер приехала. Айседора, крайне польщенная визитом, танцевала перед Фуллер и потом долго объясняла свой подход к танцу. Она уже многое осознала, прочувствовала, это была не босоногая девчонка, пусть и уверенная в себе, но не отшлифованная. Теперь Айседора могла движением выразить почти все, что чувствовала.

Фуллер пришла в восторг и от увиденного, и от услышанного:

– Почему же вы не показали мне свои танцы раньше? Мы давно могли бы сотрудничать. Вы видели, как танцует Сада Якко?

– Да, конечно, я в восторге!

– Я тоже. Публика пока не понимает красоты ее танца, но это поправимо. Якко согласилась выступать с моей труппой. Присоединитесь? Я не стану диктовать вам, как танцевать, я всем даю свободу выражения на сцене. Мы уезжаем в Берлин, если хотите, приезжайте туда.

Лои отказалась от предложенного чая, а направившись к двери, вдруг остановилась, обвела взглядом убогую, несмотря на все старания миссис Дункан и потраченные пять долларов, студию и вдруг достала из сумки чековую книжку.

– Вот. Это чтобы было на что приехать.

Все же жертва миссис Дункан не пропала даром, деньги окупились сторицей, щедрый чек действительно позволял осуществить поездку в Берлин. Миссис Дункан счастливая от удавшейся тайной операции вышла проводить знаменитую гостью.

Когда за Фуллер закрылась дверь, Раймонд уставился на сестрицу. Ему казалось, что Айседора должна с криками восторга носиться по студии или танцевать какой-нибудь немыслимый танец, но та стояла, привычно сложив руки на груди, и о чем-то размышляла.

Лои Фуллер… Танцевать в труппе знаменитой Фуллер разве не мечта любой молодой танцовщицы? Попасть в ее подопечные означало всегда иметь заработок, крышу над головой, быть сытой, одетой и почти не беспокоиться о будущем. Но главное – иметь возможность выходить на сцену и творить!

– Дульси, что не так?

– Все прекрасно, все хорошо.

– Э, нет! Я тебя слишком хорошо знаю, сестричка. Ну-ка рассказывай. Фуллер предложила слишком маленькую оплату?

– Нет, она более чем щедра к своим танцовщицам.

– Тогда что?

Брат теребил сестру, видя, что та раздумывает, соглашаться ли на работу в труппе великой Фуллер. Должна быть веская причина, чтобы Айседора размышляла над таким шикарным предложением.

– Понимаешь… она гениальная, но танцует по-своему. Я хочу не так. Нет, Фуллер не помешает мне…

Айседора пыталась объяснить, что раболепие окружающих Фуллер девушек коробит, что это вовсе не то, что хотелось бы видеть в труппе.

– Она не противится этому показному выражению поклонения и привязанности. Целуют руки, стараются опередить друг дружку и первой подать шаль, подвинуть стул, поправить платье.

Но Раймонд слишком хорошо знал сестру, чтобы не заметить:

– А что еще? Это ведь не главное, да, Дульси?

Пришлось признаваться:

– Не самое главное. Понимаешь, она яркая, слишком яркая. Быть рядом, значит, быть в ее тени. Это как Солнце и Луна.

– Ты боишься затеряться среди девушек рядом с Фуллер?

Да, эта Лои и впрямь должна быть гениальной, если уж столь уверенная в себе Дульси испугалась оказаться в тени.

– Среди девушек нет, да и рядом с Фуллер тоже, но разве заметят Луну рядом с Солнцем? Только удивившись, что та вышла на небо не в свое время.

– Ты боишься выглядеть Луной?

Айседора и Раймонд даже вздрогнули от голоса матери – они не заметили, когда та вернулась. В семье Дункан не держали секретов друг от друга, тем более, если те касались работы, дети не собирались тайно беседовать, просто мать подошла слишком незаметно.

А Дора продолжила, не дожидаясь ответа на свой риторический вопрос:

– У Фуллер есть чему поучиться?

– Да, конечно.

– Чему?

Допрос с пристрастием, но Дульси было именно это и нужно. Чтобы принять окончательное решение, она должна разобраться, что не дает покоя, что мешает согласиться с восторгом. И лучше всего отбросить эмоции и просто подумать, разложив все по полочкам.

Честно говоря, это странно для клана Дункан, меньше всего они разумно размышляли, обычно принимая решения под влиянием сиюминутных эмоций. Видно пришло время измениться.

Айседора принялась перечислять, загибая пальцы:

– Она сильная, очень сильная. Выносливая, это важно для танцовщицы. Прекрасно чувствует музыку, хотя больших данных нет. Она скорее не гениальная танцовщица, а гениальная акробатка.

– И тебя заставит танцевать также?

– Нет, дает свободу. – Пальцы Дульси остались не загнутыми, но она опустила руку.

– Тогда что тебе мешает? Ну, кроме чувства Луны рядом с Солнцем? Если она акробатка, то ты противопоставь свой танец, танцуй в другом стиле. Это только оттенит твое выступление.

– Наверное, ты права, мама. Фуллер сказала, что мне подошли бы античные танцы. Не просто туника и босые ноги, но само построение танца…

– Дульси, мисс Фуллер предложила тебе танцевать в ее труппе по-своему. Это не импресарио из мюзик-холла, подумай.

– Но тебе будет трудно ездить со мной, мама, ведь Фуллер выступает не в одном Берлине. А Раймонд уезжает в новое турне…

– Обо мне не беспокойся. Я справлюсь. Я рада, что у вас что-то стало получаться. Не упускай случай, Дульси. Прежде всего возможность чему-то научиться у Фуллер и показать себя на сцене. Достойной сцене, это не роль без слов в никчемной постановке, не кабаре или салон, пусть даже с ценителями прекрасного, это сцена. Соглашайся.

Впервые мать не просто советовала, но почти настаивала.

Айседора поехала в Берлин к Фуллер, пристроив мать в небольшой пансион. Мисс Дункан оставалась одна, ведь Раймонд отправился в турне, Элизабет преподавала в своей школе в Нью-Йорке, а от Августина они давно вообще не получали известий.

Дора Дункан держалась до последнего, она улыбалась, провожая детей, махала им рукой, не позволив пролиться из глаз ни единой слезинке, и только когда вернулась в пансионат, попыталась выплакать свое одиночество. Но ничего не получалось! Слезы, которые были готовы течь ручьем на вокзале, теперь не показывались на глазах.

Почти четверть века она боролась за свою жизнь и жизнь детей. Сначала родственники и знакомые дружно осуждали Дору за неподобающее замужество. Ирландские семьи большие и крепкие, чтобы понравиться всем тетушками, сестрам и кузинам Доры, Джозефу следовало хорошенько постараться. Но вот уж этого он делать не собирался! Джозеф Денкан нравился женщинам безо всяких усилий, а потому раскланиваться и говорить нужные слова перед родней своей молодой супруги не находил нужным. Внешне он нравился и им тоже, может потому родственницы так рьяно выступали против?

Как бы то ни было, Джозеф бросил Дору с четырьмя детьми на руках и исчез из ее жизни надолго. Может, он и хотел бы появляться чаще, но женщина с детьми была вынуждена слишком часто менять место жительства, а сообщать ее новый адрес родственники беглому супругу не спешили.

Много лет Дора, не имея возможности купить детям что-то новое, внушала презрение к благам жизни и ценность искусства – музыки, поэзии, танца… Получилось, даже маленькая Дульси отважно спорила в школе о Санта Клаусе. И зарабатывать на жизнь все четверо детей пытались искусством. Вернее, трое, Август решил, что новая семья для него дороже, он женился и ушел от матери, сестер и брата. Элизабет замуж так и не вышла, все учит детишек танцу, теперь уже думать о муже поздно. Раймонд, их с Дульси опора в трудные дни, стал ездить в турне. Вдруг однажды и он не вернется, очарованный прекрасными глазками какой-нибудь соблазнительницы? Винить его в этом трудно.

А теперь еще и Дульси уехала. Младшая дочь Доры о замужестве и не помышляет, семья не для танцовщицы, но сколько раз мать замечала внезапный блеск глаз у Айседоры, когда рядом оказывался молодой красавец. Нельзя не признать, что Дульси удалась в отца – и внешне, и такая же влюбчивая. Только бы не попала в беду. Оставаться одной с ребенком на руках… Дора знала каково это. Сердце ныло от предчувствия, что надо быть рядом. Но с взрослыми девушками матери на гастроли не ездят.

– Лучше бы танцевала в парижских салонах, – вздохнула Дора.

Постепенно ее отпустило, и слезы, наконец, полились из глаз. Дора выплакала ведро слез на несколько лет вперед. Поинтересоваться, почему она плачет, было некому.

Но плачь – не плачь, а жизнь продолжалась.

От Дульси пришла телеграмма, что она уже выступает с труппой Фуллер в Берлине. Раймонд сообщал, что турне проходит удачно, а Элизабет в очередном письме обещала скоро приехать:

«Я так соскучилась! Не могу жить в Нью-Йорке одна без семьи. Лучше уж организовать школу в Париже рядом с вами»…

Айседора задумалась…

Что стоит рассказать об их отношениях с Пои Фуллер, а чего говорить не следует?

У Фуллер судьба не легче ее собственной, конечно, Пои никогда не выступала в салонах, но на сцене пришлось туго. Танец Фуллер и Дункан отличались в корне, хотя критики немало писали о преемственности, об учебе Айседоры у Лои. Нет, они разные, просто проповедовали отказ от классического танца на пуантах. Фуллер пошла по пути акробатики, устраивая феерию движения огромных полотнищ с подсветкой, где музыка была лишь аккомпанементом. Айседора же отказалась от зрительных эффектов совсем, и музыка у нее стала с движением единым целым.

Но пришло это не сразу больше того – под влиянием работы у Фуллер.

Лои с первой минуты почувствовала необычность новой девушки в своем ансамбле, поняла, что та станет конкуренткой, но не только не «утопила» Дункан, а помогла всем, чем могла сама. Прежде всего научила некоторым законам движения на сцене, ведь танцевать на ковре в салоне одно, а на большой сцене перед залом другое.

Между ними никогда не было никаких других отношений, кроме рабочих. И особой привязанности тоже не было, хотя болтали многое…

Ни та, ни другая не сказали друг о дружке ни одного плохого слова, хотя расставание получилось своеобразным.

Айседора стала членом труппы Фуллер, но не стала с ними единой. Она держалась подчеркнуто особняком, не желая перенимать жеманную манеру общения. И Лои, которая держала труппу твердой рукой, не возражала.

Но новенькой никто не собирался выделять отдельные апартаменты, жить пришлось в комнатах с другими девушками, обычно с рослой веснушчатой англичанкой, липнувшей к Айседоре сверх меры.

– Вставай, скорее!

– Что случилось?! – испуганно вскинулась на своей кровати Айседора.

– Лои зовет нас на репетицию, – теребила ее соседка.

– Репетицию? – Дункан, недоумевая, смотрела на темное еще окно.

– Да, мы встаем рано и репетируем до завтрака.

Айседора не стала возражать или спрашивать, что же будет репетировать она лично, напротив, интересно посмотреть, как это происходит у Фуллер. Она поспешила одеться и выйти в холл. Неужели их посреди ночи повезут на сцену или в репетиционный зал? Вероятно, в этом тоже свой расчет, ведь днем и вечером все занято то спектаклями, то концертами, то подготовкой к ним.

Но к изумлению Айседоры девушек в холле не было. Неужели чья-то глупая шутка? Или она все же опоздала, хотя очень спешила. Консьерж показал в сторону двери в парк:

– Там… они там…

Понятно, экипажей не подали, и мисс Фуллер увела подопечных пешком. Ничего, здесь недалеко и заблудиться трудно. Айседора слышала в стороне женские голоса и голос самой Лои, та приказывала:

– Быстрей! Еще быстрей! Не отставайте!

О, пожалуй, Дункан тоже следует поспешить, не то придется до утра блуждать по аллеям, дрожа от холода.

Айседора двинулась на шум и голос. До рассвета далековато, но полная луна достаточно хорошо освещала аллеи парка. Девушек с Фуллер во главе Дункан увидела вскоре, но те бежали навстречу. Что-то их испугало? Стало немного не по себе, к тому же Лои все также требовала:

– Еще быстрей! А теперь покружились, как листья на ветру. Так… Кружимся, кружимся… Побежали!

Девушки действительно бежали. Не обращая внимания на отпрянувшую в сторону Айседору, Фуллер промчалась мимо, за ней остальные, разбрызгивая из-под ног грязь после дождя. Кто-то махнул Дункан:

– Чего стоишь, побежали!

Она оказалась вынуждена присоединиться, чтобы понять, что происходит.

Задать вопрос никому не успела, Лои остановилась и скомандовала:

– Лягушки! Прыгаем! Веселей!

Это было похоже на дикую игру, за такое в Средние века отправили бы на костер как ведьм. Но оказалось, что идет обычная тренировка, они бежали не только по аллеям, но и между кустами, перепрыгивали через канавки, скользили между деревьями, стараясь не зацепиться за корни. И все это при свете луны, на которую стали набегать тучки. Ноги и платья были в грязи, волосы растрепались, девушки тяжело дышали, но никто не противился и не задавал вопросов.

Айседора не стала поддерживать безумство, совершенно не понимая происходящее, но старалась не отставать. Она не скакала как кузнечик, не квакала и не порхала, разве это нельзя делать на сцене, а не посреди леса в грязи?

Наконец, руководствуясь каким-то своим чутьем, Фуллер безошибочно вывела обессиленных девушек на аллею, которая вела к боковому входу гостиницы.

– Зачем все это? – шепотом поинтересовалась у ближайшей девушки Айседора.

– Чтобы мы могли справляться с нагрузками во время выступления. А еще, чтобы даже не глядя под ноги, не теряли равновесия, на что бы ни наступили. Помогает. – И обнадежила: – Ты привыкнешь.

Вот уж к чему Айседоре вовсе не хотелось привыкать! До самого рассвета они отмывали грязь с ног, рук и даже лиц, чистили и развешивали сушиться одежду. Когда это было закончено, соседка Айседоры спокойно заснула, а она сама так и не смогла. Лежала и размышляла, во что же такое влипла.

Да, несомненно, танцы Фуллер требуют выносливости и недюжинной силы, потому тренировки необходимы. Именно тренировки, а не просто репетиции. И умение держать равновесие в танце тоже нужно, и умение подражать опадающим листьям, бабочкам, кузнечикам или лягушкам тоже. Да, кошачья грация, легкость мотылька, способность трепетать словно тонкая веточка на ветру… это все тоже прекрасно, но само ночное действо, больше похожее на безумную вакханалию, ей не нравилось категорически.

Нужно спросить, обязательно ли мне присоединяться к остальным, ведь я не танцую в общей группе, – решила Айседора, все же смежившая усталые веки.

Но стоило ей провалиться в беспокойный сон, как пришло время вставать, в труппе Фуллер не любили долго спать.

– Ничего, отдохнем днем! – обнадежила Айседору ее соседка по комнате.

Не выспавшаяся, ничего не понимающая, а оттого злая на весь мир Айседора с трудом выползла на завтрак.

Довольно скоро она поняла, что распорядок дня в труппе больше похож на армейский (хотя с таким знакома не была), девушки больше времени проводят, тренируя руки и ноги, чем репетируя танцевальные движения. Ей не понравилось, что мало музыки, но слишком много гимнастики. А еще, если она станет отлынивать или потребует себе особый статус, ее невзлюбят и это самым печальным образом скажется на ее положении в труппе.

Пройдет время, и Айседора будет учить девочек прыгать кузнечиками, порхать бабочками и гнуться как молодые деревца на ветру. Но все это на пушистых коврах в студиях под хороший аккомпанемент, а не посреди грязи в ночном лесу на холодном ветру.

Фуллер явно выделяла новенькую среди всех, Айседоре позволялось танцевать не в группе, а отдельно, как и Сада Якко, что остальным девушкам совсем не понравилось, на Дункан стали коситься. Дружбы с самой Лои не было и быть не могло, она словно на ступеньку выше, как бы не признавала талант Дункан. Она на троне, остальные вокруг, все, кроме Сада Якко. Но и тут случился прокол.

Японка тоже держалась отдельно, даже ела в стороне и что-то приготовленное по ее заказу. Попытка Айседоры познакомиться с ней поближе, ничего не дала, японка смотрела спокойно и никак не реагировала. Делала вид, что не понимает немецкий? Его и сама Дункан пока знала плохо, но Сада Якко не реагировала и на английский, и на французский. Не учить же ради общения с ней японский? Айседора могла бы, но не была уверена, что Сада Якко поймет и японский – просто из нежелания общаться с европейкой. Японка танцевала, закутанная в свое кимоно, прикрываясь зонтиком и замазывая лицо толстым слоем грима. На совершенно белом лице выделялись черные брови и пунцовые губы. Настоящая маска.

Не понимала не только Сада Якко, не понимали и ее саму. В Париже танцовщица с зонтиком выглядела забавной диковинкой, особенно во время выставки 1900-го года, когда на такие диковины валом валили парижане и гости французской столицы. Но в Берлине спрос на японскую забаву был нулевым, арендованный зал во время ее выступлений пустовал, а попытка поставить сначала отделение с Садда Якко, а потом саму Фуллер с труппой едва не привела к провалу всего концерта. Зрители, не желая любоваться медленными и плавными движениями японки под непонятную им музыку, свистели и топали ногами, эту самую музыку напрочь заглушая. Сада Якко оказалась на высоте, она старательно нарисованной бровью не повела, но выступление пришлось сократить, а самой Фуллер танцевать на бис. После того Лои за кулисы буквально уползла.

Почувствовала вкус провала и Айседора, ведь ее танцы по замыслу устроителей должны перемежаться с танцами японки. Публика не пожелала видеть и американку тоже. Айседора переоделась в короткую тунику и попыталась танцевать более экспрессивно, но берлинцы не те люди, чтобы купиться на стройные ножки девушки на сцене, когда в соседнем театральном кресле сидит собственная супруга.

Проблемы оказались слишком серьезными даже для Фуллер.

В одну из ночей они всей труппой вышли не на репетицию, а на длинную прогулку, слишком длинную, чтобы быть настоящей – труппа попросту отправилась в Вену, не заплатив за проживание в Берлине, поскольку платить Фуллер, у которой на счету из-за провала Сада Якко остались одни нули, было нечем.

Айседора вспомнила детство, когда они вот также исчезали с квартир, правда, делали это обычно днем. Хотя, нет, в Лондоне сбежали ночью, также не заплатив. Тогда это нравилось, теперь казалось недостойным. Разве для того она поступила в труппу знаменитой танцовщицы, чтобы оставлять нехитрые пожитки в гостинице, сбегая оттуда? Нет, она мечтала выйти на большую сцену и танцевать! Не по очереди с японкой, не в составе группы Фуллер, а сама.

Еще в Берлине Фуллер познакомила Айседору с венгерским импресарио Александром Гроссом, который сразу внушил девушке доверие.

– Мне кажется, вы не слишком довольны необходимостью находиться в тени Лои Фуллер?

Айседора ответила не сразу. Что если этот Гросс в действительности приятель Фуллер и передаст Лои ее слова? Импресарио видно понял сомнения девушки, усмехнулся:

– Вы можете показывать собственную программу даже без сопровождающего кордебалета. Если хотите, могу организовать.

Лои искоса наблюдала за ними, потому Гросс предложил обсудить этот вопрос через пару дней, как только появится такая возможность.

– Но не позже, я уезжаю в Будапешт. Вы бывали в Будапеште? Нет? Прекрасный город, куда красивей Берлина. Приезжайте, покажу. Кстати, разыскать меня там нетрудно. Приедете?

– Да. И скорей, чем вы можете ожидать.

Она произнесла это импульсивно, улыбаться под испытывающим взглядом Фуллер не получалось.

Гросс успокоил:

– Не бойтесь, Фуллер не станет вас преследовать или требовать возврата средств, она выше этого. И отпустит, если вы честно скажете, что хотите уйти.

– Не отпустит, – мрачно возразила Айседора. – Она готовит из меня преемницу.

– И все же попробуйте. Встретимся послезавтра…

Он назвал кафе, куда следовало прийти в полдень.

– Знаю, что в расписании вашей труппы это свободное время. Буду ждать.

Но прийти не удалось, а еще через несколько дней труппа Фуллер была уже в Вене.

Фуллер, словно чувствуя что-то, а может, просто зная, избегала Айседору, а девушка делала все, чтобы как можно меньше попадаться на глаза. Она отправила телеграмму Гроссу, тот ответил, что будет ждать в Будапеште.

Будапешт не так далеко от Вены, однако, девушка, путешествующая даже без чемодана (тот остался в гостинице в Берлине), вызвала бы множество вопросов. И Айседора телеграфировала матери, попросив срочно приехать в Вену.