Текст книги "Пионеры Русской Америки"

Чтобы в Америке появились пастыри, Шелихов и Голиков обратились к Екатерине II с просьбой отправить на Кадьяк духовенство. Начальником миссии Священный синод назначил в 1793 году архимандрита Иоасафа (Болотова), 33-летнего монаха Валаамского монастыря, уроженца Кашинского уезда, человека энергичного, деятельного, имевшего опыт преподавания в духовном училище. С ним отправились в путь иеромонахи Ювеналий (Говорухин), Макарий (Александров), Афанасий (Михайлов), иеродиаконы Нектарий (Панов) и Стефан (Говорухин), брат Ювеналия, монах Герман (Попов). Добирались долго: из Петербурга выехали в начале 1794 года, в июле прибыли в Охотск, где их встретил Шелихов и снабдил всем необходимым для служения в Америке; потом плыли до Камчатки, делали передышку на Уналашке и наконец, преодолев путь в 4407 верст, ступили на землю Кадьяка.

В Павловской гавани на утесистом берегу они увидели расположенную полукругом деревянную крепость, внутри нее – большие казармы для промышленных, дом правителя конторы, училище, кузницу, мастерские, которые архимандрит назвал «медеплавильней и слесарней». В 1796 году на Кадьяке появилась деревянная церковь Воскресения Христова с колокольней – первый православный храм в Америке; по другую сторону от крепости возвели кельи для монахов, позади нее – дома для туземцев и больницу. В том же году Синод учредил Кадьякское викариатство Иркутской епархии.

В 1798 году архимандрит Иоасаф отправился в Иркутск, где подробно рассказал епископу Вениамину (Багрянскому) о Кадьяке и воинственных конягах, которые захватывают в плен женщин и детей, а «взрослых и стариков без пощады с тиранством умерщвляют». Поведал он и об успехах своей миссии: «Святое крещение приемлют без изъятия все», окрестили уже 6740 человек и сочетали браком 1573 пары, в том числе и русских с алеутками. Его рассказ был напечатан в журнале «Друг просвещения» в 1805 году, уже после его гибели. В 1799 году, после возведения в сан епископа Кадьякского, Иоасаф отправился в обратный путь, но судно «Феникс», на котором он плыл, потерпело крушение в Охотском море. Экипаж и все пассажиры утонули.

Судьба остальных членов духовной миссии сложилась по-разному. Иеромонах Ювеналий в 1796 году был убит туземцами на Аляске во время проповеди, а в 1980 году Русская православная церковь причислила его к лику святых как «мученика слова Божия». Иеродиакон Нектарий служил до 1807 года, иеромонах Афанасий – до 1825-го, инок Иоасаф умер на Кадьяке в 1823 году. И только «убогий монах» Герман, как он называл себя, до своей кончины в 1837 году не покидал остров Еловый, где крестил алеутов, занимался с детьми-сиротами в училище, основал женскую общину. За свои труды преподобный Герман Аляскинский был прославлен 9 августа 1970 года как равноапостольный и стал первым православным святым Северной Америки.

Как рыльский купец торговал с английским

В августе 1786 года галиот «Три святителя», возвращавшийся из Америки в Охотск, бросил якорь у Камчатки. Шелихов в байдарке поплыл к берегу купить свежей рыбы, как вдруг сильное течение и внезапный порыв ветра сорвали корабль с якорей и отнесли в море. Так «нечаянными судьбами», как написал Шелихов о своем приключении, он остался зимовать на Камчатке. Недаром русские моряки говорят: «На море непременно не бывает» – это он сполна испытал на себе.

В последних числах августа к Камчатке подошло судно, принадлежавшее Ост-Индской компании. Шелихов поспешил в Петропавловскую гавань. Там он познакомился с капитаном Уильямом Питерсом и в присутствии нижнекамчатского исправника «учинил торг». В составленном договоре Шелихов перечислил товары, который купил у англичанина: «9 ящиков чаю жулану лучшаго» по 100 рублей за ящик, «20 ящиков чаю черного поплоше» по 20 рублей, а также «сахару-леденцу», «пшена сарачинского» (риса), смоленых веревок, бочку смолы, водки иностранной, хлопчатобумажных тканей – «китайки нелощеной и лощеной». Заплатил купец за все товары 6611 рублей, но не наличными, а векселем, деньги по которому можно было получить в Москве или Петербурге «российскою ходячею монетою» с прибавкой в шесть процентов.

Купленные товары Шелихов привез в Большерецк и перепродал в полтора раза дороже. Так даже, казалось бы, свое несчастье – незапланированную зимовку на Камчатке – он использовал с большой выгодой. Вот уж действительно «купец что стрелец». В будущем он предполагал использовать прибытие иностранных торговцев на Камчатку и составил соответствующую инструкцию своему приказчику Ф. А. Выходцеву: если придет в Петропавловскую гавань «корабль англицкой или какой европейской», торг непременно вести по тем ценам, которые он указал. В инструкции с купеческой аккуратностью в обращении с деньгами было тщательно прописано, какие товары и в каком количестве следует покупать, как снижать цены: «А когда привезется товар боле, тогда и цены понизи ты»; если же товара будет привезено иностранцами меньше, «тогда давать по поставленным ценам».

Оставшийся в море галиот шел не с пустым трюмом – с Кадьяка Шелихов вез более тысячи лисиц и 1111 морских бобров. Шкура калана стоила тогда в Иркутске около 200 рублей, в Москве ее продавали уже за 250, а в Кяхте могли и за 300. Но кяхтинская торговля с 1785 года прервалась по инициативе Китая, и сибирские купцы искали обходные пути, чтобы сбывать меха.

После сделки с англичанином на Камчатке Шелихов задался вопросом: если английские суда везут товар на принадлежащую России Камчатку, то почему бы российским не отправиться по Тихому океану торговать в Японию, Корею, Китай, Индию, на Филиппины, остров Формоза (Тайвань) и полуостров Макао? Сделать это удобнее всего с Камчатки, а суда Шелихов был готов предоставить – разумеется, не без выгоды для себя.

Прибыв в Иркутск в апреле 1787 года, он спрашивал в письме генерал-губернатору: «Не благоугодно ли будет вашему высокопревосходительству, в разсуждении безторжки на Кяхте, под каким способнее флагом с камчатскими островными и разными пышными товарами» отправить одно или два судна в китайские и индийские порты? Со временем он будет ратовать за снабжение колоний в Америке товарами, привозимыми на российских судах из других стран: так и дешевле, и быстрее. Вот какова была география планов этого незаурядно и широко мыслящего человека!

Его, как и других сибирских купцов, тревожила торговля англичан у американских берегов. Только в 1786 году Шелихов насчитал пять судов Ост-Индской компании «в наших границах по берегу северовосточной Америки… с дозволения ль Российской державы или нет, мне неизвестно». Шелихов, конечно, беспокоился о своей прибыли: по его подсчетам, англичане вывезли не менее восьмисот шкур морских бобров. Но и за державу было обидно, а потому он просил четко обозначить границы российских владений в Америке: «на картах назначить линию», чтобы «прочих держав судам как в торге, так и в промысле… сделать запрещение».

Любопытно замечание Джеймса Кука о конкуренции между англичанами и русскими промысловиками в 1778 году у полуострова Кенай: «Я беру на себя смелость утверждать, что русские никогда не были у этого народа и не вступали с ним в какие бы то ни было торговые связи. Если бы русские это делали, то вряд ли индейцы были одеты в столь ценные шкуры, какими являются шкуры морских бобров. Русские применили бы те или иные способы, чтобы забрать у них эти шкуры». Как видим, Кук был убежден: где хоть раз побывали русские, мехов уже не найти. Что ж, нетривиальный аргумент. Но и русские моряки, отдавая должное мореплавателю Куку, ясно видели «широкозахватные» планы англичан и прекрасно понимали, почему те переименовывают уже открытые отечественными мореходами земли выше 57 градуса северной широты.

В. М. Головнин, во время кругосветных плаваний не раз побывавший у берегов Америки, с возмущением перечислял примеры этих ошибочных, как он полагал, переименований: «река», получившая от англичан имя в честь погибшего Кука, была на самом деле давно известной русским мореходам Кенайской губой; «остров», который Кук назвал в честь Святой Троицы, – это открытые русскими острова Ситкинок и Тугидок, расположенные к югу от Кадьяка; «остров», названный им Туманным, – целая группа Евдокеевских островов. Добавим к этому списку «мыс Тухедед-Пойнт», который был островом Двухголовым, и открытый Берингом остров Святого Лаврентия, который Кук сначала назвал островом Андерсона, затем Безымянным, а редактор его записок – островом Клерка. Гидрограф Гавриил Сарычев считал, что этот список намного длиннее, и был убежден: англичане переименовывали уже открытые русскими земли совсем не от незнания.

Головнин язвительно замечал: если бы какой-либо иноземный мореплаватель совершил такие же открытия, какие сделали в свое время русские мореходы, «то не токмо все мысы, острова и заливы американские получили бы фамилии князей и графов, но даже и по голым каменьям рассадил бы он всех министров и всю знать. Ванкувер тысяче островов, мысов и пр., кои он видел, роздал имена всех знатных в Англии и знакомых своих; напоследок, не зная, как остальные назвать, стал им давать имена иностранных посланников, в Лондоне тогда бывших».

Поскольку галиот ушел без Шелихова, тот надумал вернуться в Охотск посуху. Купив в Большерецке собак, он проехал на собачьей упряжке вдоль всего камчатского побережья, по одному из самых опасных маршрутов, пролегавших через поселения «недружественных коряков», и через четыре месяца, в конце января, благополучно прибыл в Охотск. На современной карте залив в северной части Охотского моря, по берегу которого проезжал Шелихов, назван его именем.

Ко времени его прибытия в Охотск там пришвартовался галиот, на котором оставались его жена Наталья Алексеевна и родившаяся у них в Америке дочь. Отдохнув две недели в Охотске, по твердому санному пути Шелиховы отправились в Якутск, а уже оттуда – домой, в Иркутск. Дорога была нелегкой, не раз попадали в метель, путников засыпало снегом на два-три дня. Откапывались и ехали дальше – на собаках, оленях, быках и лошадях. Наконец, 6 апреля они благополучно добрались до Иркутска. Так закончилось путешествие семьи Шелиховых, но не завершилась их американская эпопея. С возвращением в родные края всё только начиналось.

Большие планы

Первое, что сделал Шелихов в Иркутске, – написал генерал-губернатору Ивану Варфоломеевичу Якоби; его «доношение» помечено 13 апреля. Как видим, неутомимый купец и предприниматель недолго отдыхал после столь тяжелого и опасного путешествия – всего неделю. В отчете он не забыл подчеркнуть, что предпринял плавание единственно для того, «чтобы сыскать пользу отечеству, не поставляя никак за предмет жадность к корыстолюбию и не ища тем отличить себя», как будто предвидел те обвинения, которые посыплются на него и при жизни, и особенно после смерти. К «доношению» он приложил журнал плавания, наставления Самойлову, Бочарову, приказчику Выходцеву, а также планы и карты.

В это время Шелихов нашел нового управляющего – Евстрата Ивановича Деларова. Грек по происхождению, тот еще молодым человеком приехал в Россию и поселился в одной из греческих колоний на юге страны, затем занялся торговлей, перебрался в Сибирь, служил на судах разных компаний и неоднократно ходил к Алеутским островам. Деларов хорошо знал и морское дело, и жизнь промысловиков – был, что называется, тертый калач. Когда-то он вместе с приказчиком Соловьевым, оставившим о себе на Умнаке и Уналашке недобрую память, карал алеутов за убийство русских промысловиков и мореходов.

Летом 1787 года Деларов согласился поехать на Кадьяк и занять место Самойлова. Управляющим он оказался расторопным и исполнительным; Шелихов, судя по отзывам, был им доволен. Деларов основал в Кенайской губе новое поселение, не раз посылал оттуда байдары промысловиков и сам ходил на поиски новых земель: спустя два года он прислал Шелихову в Охотск богатую «меховую рухлядь» – 5500 шкурок каланов, 1385 выдр, 138 речных бобров и 4788 лисиц всех цветов.

В 1789 году Шелихов вновь обращается к генерал-губернатору и просит в письме о «высочайшем покровительстве» его компании, а также о присылке сотни военных для поддержания дисциплины, канониров, оружейных и якорных мастеров, офицеров, знающих горную науку и способных «вести описание натуральной истории», и еще двух священников и дьякона. Он обязуется содержать их за счет компании – при условии, что никто из них не будет вести собственную торговлю в Америке. Кроме того, он просит разрешения брать на работу «русских всякого звания людей», даже с просроченными паспортами, и обязуется платить за них подати и долги, а также выкупать у американцев рабов и пленных, коих «есть… изобильное число», и нанимать за плату алеутов и жителей Курильских островов для промыслов и услуг.

Шелихов предложил «завести торговлю с Япониею, Китаем, Кореею, Индиею, Филиппинскими и прочими островами, по Америке же с гишпанцами и американцами». Если императрица согласится, он просил прислать для консульской должности человека «сведущего и важного духа». Учитывая вложенные компанией средства и убытки, которые терпели купцы из-за прерванной торговли с Китаем через Кяхту, Шелихов просил предоставить его компании ссуду в 500 тысяч рублей на 20 лет и разрешить ему «в случае нужных, а иногда и важных донесений» обращаться, минуя инстанции, сразу к императрице.

Вслед за этим «доношением» генерал-губернатор отправил в столицу собственный рапорт с поддержкой компаньонов и предложением предоставить компании Голиковых – Шелихова монополию на ведение торговли и промыслов в Америке: «Лутче вверить исполнение одному известного состояния и свойств, нежели многим».

В столице

Вместе с рапортом губернатора отправился в Петербург и сам Шелихов. Пока бумаги рассматривали Комиссия о коммерции и Совет при высочайшем дворе (именуемый в документах Непременным советом), компаньоны в феврале 1788 года подали новое прошение императрице – на сей раз о ссуде Заемного банка в 200 тысяч рублей, посчитав, что сумма их издержек при освоении новых земель составила 250 тысяч. Не меньше – а может быть, и больше, – чем деньги, купцам нужна была поддержка государыни: она добавила бы вес их деятельности, укрепила авторитет компании, что, в свою очередь, упрочило бы их финансовое положение. Более всего они желали получить исключительное право торговать в Америке и, конечно, признание своих заслуг, поэтому дерзали испрашивать «отличить нас в звании нашем и удостоить подвиги наши вашего императорского величества открытым указом…».

Комиссия сочла возможным удовлетворить все просьбы компаньонов. Однако императрица решила иначе. В деньгах она отказала сразу же, в первом пункте продиктованных ею замечаний: «Двести тысяч на два[д]цать лет без проценты. Подобного займа еще не бывало», – и посоветовала занять в другом месте, поскольку «в казне теперь нет денег никаких». Действительно, начавшиеся в 1787 и 1788 годах войны с Турцией и Швецией требовали больших трат, и если бы императрица лишь отказала просителям в ссуде, ничего необычного в этом не было бы. Однако она сравнила условия подобного займа с историей о слоне, которого обещали выучить говорить за 30 лет с надеждой: «Либо слон умрет, либо я, либо тот, кто мне дает денег на учение слона». Здесь уже не один жесткий отказ, но и явная издевка. А ведь это была не первая просьба промысловиков о финансовой поддержке. Так, в 1776 году сибирские купцы Орехов и Лапин отправились в столицу с богатым подарком императрице – повезли 300 лучших черных лисиц на шубу. Екатерина II милостиво выслушала их, угостила завтраком и приказала показать Эрмитаж, а главное – простила их долг казне в 21 500 рублей. Конечно, это почти в десять раз меньше суммы, просимой Шелиховым, но и тогда у казны были большие траты: всего двумя годами ранее Россия завершила шестилетнюю войну с Турцией.

Чем же так прогневали государыню Шелихов и Голиков? Возможно, сказалось ее не самое теплое отношение к кому-то из тех, кто оказывал им протекцию, – президенту Коммерц-коллегии А. Р. Воронцову, статс-секретарю А. А. Безбородко или И. Г. Миниху. А возможно, в этом отказе не последнюю роль сыграло ее отношение к самому Шелихову, о котором она в частных беседах не раз отзывалась весьма нелестно – мол, «всех закупил». И ладно бы отказала только в деньгах – все знали, что страна воюет, – но и в других просьбах, которые не требовали больших трат.

Императрица не разрешила отправить в Америку солдат и казаков из Сибири: «Военные люди в Сибири равно нужны». В докладе Комиссии о коммерции описывались злоупотребления, творимые некоторыми купеческими компаниями и промысловиками на Алеутских островах, для чего и требовалась военная команда. Но Екатерина II полагала иначе: «Тем купцам, кои шелить (шалить? – Н. П.) будут по островам, запретить туда ездить и ни к какому торгу не допускать» (интересно, как она собиралась это контролировать) – и даже отказалась выдать охранную грамоту для защиты купцов от произвола местных властей в Охотске и на Камчатке, сочтя это излишним, «понеже всякой подданной законом должен быть охраняем от обид и притеснений».

С большим недоверием она отнеслась и к сделанному Шелиховым и Голиковым в Америке: «Что оне учредили хорошо, то говорят оне, нихто тамо на место не освидетельствовал их заверение». Для подтверждения она требовала прислать карты, подробные описания, записки – словом, доказательства – и велела еще произвести изыскания на островах, чтобы узнать, есть ли там руда. Ее ум более занимали события в Европе и на юге России, чем происходившее на Дальнем Востоке, и потому она скептически отнеслась к идее освоения земель в Новом Свете: торговать там можно, а закрепляться на территориях ни к чему – «многое распространение в Тихое море не принесет твердых полз», зато «хлопоты за собою повлекут».

Наконец, императрица наотрез отказалась предоставить просителям монопольное право торговли как «противное моим правилам». Она полагала, что для процветания коммерции необходимо отменить казенные монополии и дать свободу конкуренции, называла монополию «стоглавое чудовище»: стоит разрешить одному, как за ним явятся другие, и вслед за Тихим морем последует Хвалынское (Каспийское) и «проч. и проч. и проч.».

Сторонники сформулированной англичанином Адамом Смитом экономической теории тогда еще не знали, что в реальной жизни рынок и монополия могут вполне мирно уживаться, а свобода конкуренции подчас ведет совсем не к «общему благу», о котором так пеклась императрица, а к наживе и обогащению немногих за счет многих. Сомнительна была и ее ссылка на европейские компании: «Европейские торговые общества все разоряются, и вскоре Аглинская и Голландская приидут в таком упадке, как уже и Французская находится». Французская Ост-Индская компания исчезла вовсе не потому, что «пришла в упадок», – ее упразднила французская революция, как и Бастилию, и монархию, и Церковь, являвшие собой «старый порядок», столь ненавистный революционерам.

Голландская Ост-Индская компания благополучно просуществовала 200 лет, пережив Екатерину II. Это в банке Генри Хоупа, отец которого входил в управляющий совет компании, с 1789 по 1793 год Екатерина получила 19 займов по три миллиона флоринов, что вряд ли свидетельствовало о крахе компании. В обмен на кредиты императрица разрешила экспортировать в Россию сахар и вывозить в Европу пшеницу, разумеется, с большой прибылью. Что касается британской Ост-Индской компании, образованной в 1600 году, то она просуществовала до 1874-го, имея с момента своего возникновения монопольное право на торговлю в Индии, собственные армию и флот для защиты купеческих кораблей. Она иногда переживала трудные времена, но всегда имела мощную поддержку в британском парламенте. И другая английская торговая корпорация – Компания Гудзонова залива, которую в России называли Гудзонбайской, к концу XVIII века тоже была уже не юной (она возникла в 1670 году), но дожила до начала XXI столетия и за время своего существования вытеснила с рынка многих конкурентов, например Американскую меховую компанию.

Императрица не раз повторяла: «Нужно часто себя спрашивать: справедливо ли это начинание? полезно ли?» Предоставить Шелихову и Голиковым монопольное право торговать в далекой Америке показалось ей совершенно несправедливым: «Для тово, что Голиков и Шелихов суть добрые люди, представляют им дать изключительный торг, а тово забыли, что и кроме их на свете быть могут добрые же люди».

Впрочем, в одной просьбе императрица купцам не отказала: «Шпаги и знак отличия дать и Голикову и Шелихову, также похвальные грамоты».

Так с серебряной шпагой и золотой медалью с профилем ее величества Шелихов и отбыл в Иркутск.

Золотые времена меховой торговли

После неуспеха в столице Шелихов отчаиваться не стал. Ему, с его острым умом и недюжинной хваткой, нетрудно было догадаться, что есть средство куда более действенное, чем неповоротливый государственный механизм – тонкая, но крепко сплетенная сеть придворных отношений, завязывающая коммерческие, семейные, дружеские и любовные связи в один замысловатый узел. И если не удалось в этот раз ухватить нужную ниточку, значит, нужно подождать – может, и не 30 лет, как в притче, рассказанной императрицей, а поменьше: или ситуация изменится, или рядом с престолом появятся другие люди, более милостивые к его компании.

Пусть не сразу, со временем, и не он сам, а его наследники, но Шелиховы все же добьются монопольного права торговать в Америке. И Резанов, который много сделает для этого, будет часто повторять: «Я шел, однако же, по известным мне следам его», – имея в виду своего тестя.

Шелихов на службе у императрицы не состоял и жалованья не получал, точнее, он состоял на службе – в первую очередь у самого себя. Так что и в торговле, и в заселении новых земель, и в их освоении ему снова приходилось полагаться лишь на себя.

В Иркутске знали о его поездке в столицу и, разумеется, обсуждали ее. Смотрели на медаль с надписью «За усердие к пользе государственной распространением открытия неизвест[ных] земель и народов и заведения с ними торговли 1788 г.», разглядывали шпагу, читали похвальную грамоту – и говорили о поражении купца Шелихова по всем статьям. Августейший отказ нужно было как-то объяснять, и Шелихов в письмах и разговорах называл его причиной начавшуюся войну со Швецией и продолжавшуюся с Турцией, которые требовали больших денег из казны.

У него по-прежнему было много планов: он покупал паи в промыслах других компаний, занимался делами собственной, строил в приходе Тихвинской церкви Иркутска большой новый дом, растил дочерей. Каждый год по весне уезжал в Охотск, где снаряжал новые суда и встречал приходившие из Америки. Во время отсутствия мужа Наталья Алексеевна сортировала полученные письма, наиболее важные пересылала ему в Охотск, слушала отчеты приказчиков, заводила полезные деловые знакомства, делала визиты к женам купцов и иркутских чиновников, узнавала новости, которые пересказывала в письмах супругу.

Сам Шелихов отправлял распоряжения управляющему Деларову: «Братец, государь мой, Евстрат Иванович, приятные ваши для меня письма: первое прошлогодныя [в]место Потапа от господина Прибылова сего месяца 16 число, второе от Дмитрея Ивановича господина Бочарова сего же августа 7-ое число получил. За писание, а особливо за усердие ваше к общему благу и за высылку с промыслом хорошим судна приношу мою благодарность». Сменивший Потапа Зайкова штурман Прибылов открыл близ Уналашки новые острова, которые впоследствии были названы его именем. Там били зверя и оставили под присмотром добытую за два года «мягкую рухлядь», которой было столько, что вся она не уместилась в трюме «Трех святителей»: более двух тысяч шкур «морских бобров», 40 тысяч морских котиков, шесть тысяч голубых песцов да еще «моржовая кость» (клыки) и китовый ус. Шелихов напоминал управляющему, что императрица запретила собирать в американских землях ясак и нарушение запрета грозило штрафом.

В это время готовилась уйти в Тихий океан экспедиция Иосифа Биллингса и Гавриила Сарычева. С Биллингсом – Шелихов именует его «Осипом Осиповичем» – у них был разговор в Охотске о неизвестных островах, что лежали к северу от островов Прибылова, где «миллионами бобров, котов и сивучей лежат». Шелихов просил Деларова поскорее отправить на север промысловиков, человек двадцать пять, а вдобавок нанять алеутов и кадьякцев; сейчас главное – не упустить «золотых времен», пока поднялись цены на меха. Это и есть суть капитализма или дух предпринимательства: умение извлечь максимальную выгоду из конкретной ситуации. Тот, кто чувствует нерв торговли, всегда добивается успеха, и Шелихов этим чутьем обладал.

Он дал Деларову еще одно поручение: построить судно «[футов] на восемьдесят пять, оное б годилось для торговли ходить в Макао». Португальскую колонию Макао тогда называли «потайной дверью в Китай». Она была хотя и потайной, но не запертой – в отличие от Кяхты, которую китайцы как будто намертво заколотили; сибирские торговцы пушниной уже который год терпели изрядные убытки, да сделать ничего не могли. Но Шелихов тем и отличался от остальных оптовиков, что никогда не мирился с создавшимся положением, искал выход: заперли одну дверь – он откроет другую, запрут все двери – пролезет в окно, закроют окно – в форточку просочится. Недаром Головнин называл его «пронырой» – в точку попал!

Всё необходимое для постройки судна Шелихов уже отправил, дал поручение обменять в Макао меха на китайские и другие иностранные товары. Он инструктировал: если не удастся построить новое судно, то по совету «Осипа Осиповича» следует отправить в Макао одно из уже имеющихся «под предводительством Измайлова, с его рекомендацыею и наградою перевотчика»; с ними должен пойти староста Поломошный. Управляющему он советовал полагаться на людей проверенных, но и самому быть «расторопны и осторожны». А главное – «берегитесь от раздоров».

Раздоры чаще всего вспыхивали по причине чрезмерного употребления горькой. Оттого Шелихов советовал промысловикам «во всём быть скромными», а управляющему – «не допущать упиватца», и приводил пример Бочарова: мореход отличный, человек опытный, компании и Шелихову преданный, а как вернулся из Америки, «доныне пьет, да и впредь лутчаго не ожидаю… вытрезвить никак его не могу».

Из новостей он упоминал еще две. Первая – в Иркутске сменился генерал-губернатор: вместо расположенного к Шелихову Якоби теперь Иван Алферьевич Пиль – «муж добродетельный». Новый наместник слыл человеком строгим и неподкупным, но и с ним удалось наладить хорошие отношения. На будущее Шелихов дал Деларову указания: по всем вопросам, связанным с компанией, писать только генерал-губернатору и ему самому, «а более никуда»; опасаться иностранных судов, особенно из воюющих с Россией стран, и быть бдительным – «оне могут переменить и флаги». «…секретов, вверенных тебе, не открывай, помни священные слова: бутте мудры, яко змии, а целы, яко голуби». Напоследок он напоминал: работных людей нужно держать в строгости, не допускать ссор и раздоров между ними, а также обид и «огорчения» американцев. И еще одна новость из его письма: в 1788 году умер Михаил Голиков, отныне компаньонов осталось двое.

Отношения между ними складывались непросто. У И. Л. Голикова начались финансовые затруднения, которые с годами только усугублялись из-за его племянника и приказчика А. Е. Полевого, оказавшегося нечистым на руку: тот присваивал крупные суммы денег, а когда воровство раскрылось, дядя простил его и… оставил в должности своего приказчика в Сибири. Скорому разрешению возникающих между Голиковым и Шелиховым конфликтов по разделу обязанностей и прибылей мешало немалое расстояние: первый находился в Петербурге, второй – в Иркутске.

После смерти Михаила Голикова его дядя настаивал на приезде Шелихова в столицу, к тому же в 1791 году истекал срок составленного десять лет назад договора. Однако Шелихов всё откладывал поездку, ссылаясь на неотложные дела. Наконец, в 1793-м они встретились и составили новый договор. Теперь весь капитал и валовые паи разделили поровну. Обязанности распределили так: все суда компании становятся транспортными, снаряжать их в Америку должен за свой счет Голиков. Если судно не будет отправлено в срок, убытки оплачивает тоже Голиков; если с судном случится беда в море – расплачивается Шелихов. Он же занимается расчетами с промысловиками, разбирает все тяжбы и конфликты, штрафы и жалобы по оплате труда. Людей нанимать собирался Голиков, Шелихов мог отправить не более 20–30 человек. Жалованье Баранову – четыре тысячи рублей – они платили поровну. Каждый из компаньонов мог заложить или продать свою долю, но покупатель должен был соблюдать условия договора.

Исследуя перипетии жизни компании, некоторые историки пришли к выводу, что Полевой и Шелихов вступили, говоря языком права, в преступный сговор, благодаря чему первый смог довольно быстро разбогатеть и записаться в купцы, а второй – значительно увеличить свой капитал. Запутанные ли расчеты и махинации были тому причиной, неумение ли Голикова вести дела или его излишнее доверие племяннику – как бы то ни было, основатель компании, благодаря деньгам которого она начала свою деятельность, не только не увеличил свое состояние, но, в отличие от компаньона, потерял половину того, что имел. После смерти И. Л. Голикова его сын был вынужден распродавать полученные им в наследство акции компании по половинной цене, чтобы расплатиться с долгами. Ну что ж, история этой сделки не оригинальна: просто бизнес – ничего личного.

Донос лекаря Бритюкова

Когда Екатерина II отправляла Биллингса и Сарычева исследовать северную часть Тихого океана, то поставила перед ними не только научные и коммерческие цели: еще им поручали узнать, как подчиненные Шелихова обращаются на островах с местным населением, не чинят ли притеснений и обид. Сарычев побывал на Кадьяке в 1790 году и в своем «Путешествии по северо-восточной части Сибири, Ледовитому морю и Восточному океану» описал «селение купца Шелихова»: «Оно состоит из нескольких землянок, одного амбара и двух изб, построенных из елового лесу, который привозили за неимением здесь с восточной стороны острова Кадьяка на галиотах. В сем селении живут русские промышленники под управлением морехода грека Деларова. В одной землянке видели мы аманатов… Содержат их довольно хорошо и без строгости, позволяют во всякое время не токмо иметь свидание с родственниками, но и отпускают их на время в свои дома».