Текст книги "Драгоценности фрау Элизабет"

Обговаривая детали предстоящей поездки, Сердунов предположил, что машину с водителем нельзя отправлять на столько дней. В эти дни каждые колеса были очень нужны.

– Отлично, – подумала я. Любопытный и болтливый водитель был нам нужен меньше всего, а вслух сказала, – Алексей Иванович! Я попрошу, и нас увезет мой знакомый. Сердунов этому решению несказанно обрадовался и согласился. Еще одна проблема с плеч долой! Я позвонила своему верному Витьке и попросила:

– Вить, не выручишь меня? Нужно везти гостей на озеро, а машина задействована на похоронах жены шефа. Дай мне свою на три дня. Верну, как всегда, в лучшем виде, – добавила я, точно зная, что он никогда и ни в чем не мог мне отказать. Витька знал, что я хорошо вожу машину, ведь подбил меня на это и обучал вождению он сам. Я даже в ГАИ экзамен сдала с первого раза. И сама! Без всякой смазки! Поэтому по первой моей просьбе его машина была всегда в моем распоряжении. Он только всякий раз просил меня быть осторожной.

– Забирай, но если убьешься, домой не возвращайся, – не обсуждая мою просьбу, по-цыгански пошутил Витька.

Франц ждал меня у гостиницы. Я подъехала на Витькином белоснежном «Марке» и посигналила ему. Он сел рядом со мной, и мы покатили навстречу свободе!

Выехав за пределы города минут через двадцать, мы вырвались на шоссе. Я прибавила скорость. В приоткрытое окно залетал теплый ветерок, звучала музыка по радио. На душе было спокойно и радостно. Все устроилось так, как мы с Францем этого хотели. Казалось, сама судьба на нашей стороне, потому что мы были влюблены.

По обе стороны дороги стоял осенний лес. Было необыкновенно красиво! Вдруг Франц обратил внимание на березу, увешанную цветными тряпочками.

– Элен, что это такое? – недоуменно спросил он. Я остановила машину, мы вышли, и я принялась рассказывать.

В наших краях коренное население – буряты, поэтому многое и в нашей жизни связано с их религией – буддизмом. Следуя буддийскому учению, буряты утверждают, что каждая местность имеет своего Духа-Покровителя. Поэтому в священных, по их определению, местах они выбирают дерево, чаще всего березу, которая становится объектом поклонения. На нее привязывают разноцветные лоскутки, кладут под дерево деньги и угощение: кто сласти, кто сигареты, кто что может. Если есть спиртное, люди обязательно выпьют возле этого дерева, и обязательно плеснут под него. Никогда ни один бурят, как бы он ни торопился, не проедет мимо такого места, не остановившись, не отдав дань уважения и поклонения Духу-Покровителю. В таких местах можно загадывать самые сокровенные желания, просить бога об их исполнении. Постепенно этот обычай стал таким же естественным и для русских, несмотря на другую веру. Хотя, лично я думаю, что Бог есть, и он един, только называют его по-разному.

Франц очень внимательно и серьезно выслушал мой рассказ. Затем подошел к машине, достал из своей сумки бутылку вина, откупорил ее и налил в стаканчик. Затем также молча подошел к березе, отлил вина, постоял, слегка шевеля губами, остальное медленно выпил. Достал из кармана немецкую марку монетой и бросил под дерево, сигарету аккуратно положил на камешек. Я тоже бросила под дерево несколько монет.

– Элен, – нарушил молчание Франц, когда мы уже отъехали от этого места, – я благодарил сейчас всех богов за то, что встретил тебя, и просил их, чтобы они послали нам счастье и благословили нас.

Я взглянула на него. Он был необычайно серьезен и даже слегка бледен. Я промолчала. Мне казалось, что все слова будут сейчас не к месту. Все и так было понятно. Мы думали одинаково, и даже к Богу обращались с одной и той же просьбой. Оставшуюся часть пути ехали молча, каждый погруженный в свои мысли.

Вот и знакомая развилка. Еще через пять минут я затормозила у ворот «Голубого озерка». Посигналила. Через несколько секунд их своего домика вышел Андрей Николаевич. Увидев меня, заторопился к воротам.

– Здравствуй, Леночка, а мы уже тебя поджидаем. Алексей Иваныч позвонил, предупредил, что с гостем едешь. Мы уже и комнаты, и баньку приготовили, – радушно говорил Николаевич, пожимая обеими руками мою ладошку.

– Здравствуйте, – чинно добавил он, обращаясь к Францу, однако руки не подал. Он всегда держался подчеркнуто вежливо и официально с незнакомыми людьми, никогда не стремился к фамильярности и панибратству. Рукопожатие Николаевича дорогого стоило, несмотря на то, что был он здесь просто работник.

– Лапушка моя, красавица моя приехала, – зазвенел голосок Марии Егоровны. Она тоже спешила к воротам. И тоже чинно и с достоинством поздоровалась с Францем.

Я представила гостя Марии Егоровне и Николаевичу, Францу – хозяев. Он смешно попытался повторить за мной их имена и отчества. Однако, ему это не давалось. Посмеявшись, порешили на том, что, коль скоро, ему трудно выговаривать отчества, он будет звать их фрау Мария и Николаич. Себя предложил называть просто Францем. Этот смешной эпизод и общий искренний смех моментально расположили, еще пять минут назад незнакомых людей, друг к другу. Франц и Николаевич взяли из машины коробки с провизией. Сначала мы зашли в дом к хозяевам. Я распаковала коробки. Моим гостинцам тетя Маша и дядя Коля были, как всегда, очень рады. Тут меня удивил Франц. Перед поездкой я рассказывала ему, какие они чудные люди, и он, желая сделать им приятное, тоже прихватил с собой презенты. Николаевичу он вручил бутылку дорогущего немецкого шнапса, а Марии Егоровне огромную коробку конфет. Надо было видеть их лица в этот момент. Им было очень приятно, что незнакомый человек, да еще такая важная персона, с таким вниманием отнесся к ним. Про важную персону им сообщил Сердунов. В отсутствие шефа он обожал всех стращать и строить. Вот и сегодня, разговаривая с Николаевичем по телефону, тоном главного распорядителя он приказал, чтобы перед гостем ходили на «цырлах», что если ему что не понравится, шеф голову снимет. Об этом мне шепотом сообщила тетя Маша. Теперь я поняла, почему так настороженно они встретили Франца.

– Леночка, вы пока устраивайтесь, отдохните с дороги, уже и банька поспела, а я ужин приготовлю, – хлопотала Мария Егоровна, протягивая мне ключи от главного корпуса.

Мы с Францем направились к дому. Он все восхищался природой и красотой и ухоженностью территории, подмечая каждую мелочь, во всем находя свои прелести.

Я открыла ключом входную дверь. Широкая двухстворчатая дверь распахнулась, и перед его взором предстала гостиная. Он вошел, огляделся и сказал, – С каким удовольствием я провел бы здесь не три дня, а целый месяц! Фантастиш! Я даже предположить не мог, что в глухом русском лесу увижу такой сказочный дом. А ты в этом доме – моя сказочная фея! – Он притянул меня к себе и покрыл поцелуями мое лицо. Я тоже обняла его и молча наслаждалась его ласками. Поднявшись по лестнице на второй этаж, мы с Францем осмотрели все спальни. Ему нравилось буквально все, и он, не переставая, восторгался удобством комнат и уютной обстановкой. Он выбрал спальню, окна которой выходили прямо на озеро. Оставив свои вещи в спальне рядом, я зашла в его комнату, чтобы позвать его продолжить осмотр комплекса. Он сидел на просторной кровати. Увидев меня, поднялся, шагнул ко мне и снова обнял меня.

Мы стояли, обнявшись, и наблюдали в окно вечерний закат. Солнце медленно садилось над озером. Видимо, погода готова была измениться. В небе играли яркие зарницы. Эта вечерняя красота, величие солнца и неотвратимость заката будили в душе двойственные чувства. Захватывало дух оттого, что мы наблюдаем изумительной красоты природное явление. Стремительно садившееся солнце наводило на мысль, что все в этом мире имеет не только свое начало, но и конец. Острая иголочка дурного предчувствия слегка кольнула сердце, но я, охваченная бесконечной нежностью к мужчине, обнимавшему меня, не обратила на это внимания.

Наши мысли и чувства были созвучны друг другу, поэтому близость была вполне естественной, без заигрываний и ложной скромности. Это был единый порыв двух любящих сердец. Мы ласкали и лелеяли друг друга, как бы знакомясь и узнавая доселе неведомое существо. Я гладила его сильное, мускулистое, загорелое тело. Прикосновения дарили необыкновенное чувство восторга! Все в нем было мне бесконечно мило и дорого! Глядя на Франца, я читала на его лице те же чувства. Потом мы долго лежали, не двигаясь, сплетя пальцы рук. Покой и тихая радость царили в душе. Этому способствовала и обстановка в доме. Я точно знала, что никто не войдет в дом без приглашения, когда в нем есть гости. Таков был порядок, который никогда не нарушался.

А потом я предложила Францу посмотреть нашу баню.

– Хочешь побывать в настоящей русской бане? По русскому обычаю муж и жена моются в бане вместе. Ты когда-нибудь парился березовым веником? – спросила я.

– Нет, но с тобой пойду хоть в огонь, хоть в воду, – ответил Франц и еще раз поцеловал меня.

Баня привела его в еще больший восторг. Он всему изумлялся и радовался. Сначала мы погрелись в сауне, а потом я затащила его на полок в русской парной. Предварительно запарив березовый веник, я сначала слегка похлопывала его по голому распаренному телу. Когда он разомлел окончательно, и его кожа покраснела, я поддала пару и стала хлопать его веником достаточно сильно. От новизны ощущений он вскрикивал, но лежал, не делая попыток освободиться из моего плена. Когда его тело запылало как факел, я скомандовала ему:

– А сейчас быстро ныряй в бассейн!

Он вскочил и, не задавая вопросов, стремглав бросился в воду. Чтобы испытать, что значит в буквальном смысле выражение «из огня да в полымя», достаточно из парной нырнуть в ледяную воду. Жаркое тело совсем не чувствует холода. Наоборот, холоднющая вода в первый момент обжигает его. И тут, главное, не пересидеть в воде. Когда пулей вылетаешь из воды, все тело, кажется, звенит, как натянутая струна. В душе бушует первобытный восторг! Опытные парильщики проделывают такую процедуру по нескольку раз, проводя в парной не менее трех часов. Зато после бани тело кажется невесомым. Умиротворение и расслабленность завладевают тобой полностью. Для этого и существует место для отдыха в бане. Завернувшись в пушистую простыню или халат, приятно спокойно посидеть и попить чайку с целебными травками и медом. Мужчины предпочитают успокаиваться холодным пивком, но лично я не любительница этого. После бани я признаю только чай! Пока Франц отдыхал на диване, я заварила свежий, душистый чай с мятой и чабрецом. Терпкий запах поплыл по комнате. Чай пили молча. Недавно пережитая первая близость, а потом и парная, казалось, вычерпали наши чувства до дна.

В дом к хозяевам мы заявились свежими и розовыми, как молочные поросята. Мария Егоровна уже накрыла стол. Блюда на столе были простыми и здоровыми. В глубокой тарелке дымилась свежая картошечка с лучком и укропчиком, огурчики и помидорчики с хозяйского огорода выглядели очень аппетитно. Но самое главное блюдо на столе тех, кто живет у богатой воды, это, конечно, рыба. Николаевич был известный умелец по части приготовления рыбы. Так, как коптил рыбу он, больше никому не удавалось. Она получалась по-настоящему золотая, сочная, всегда в меру соленая.

– Главное, – делился он как-то со мной секретом копчения рыбы, – чтобы не попали смолистые сосновые дрова, иначе рыба будет горькая. Опять же тузлук надо готовить в меру соленый и рыбу в нем не передержать, а то рыба со слезкой не получится.

Его рыбка была всегда, так сказать, со слезкой. Под золотистой кожицей мясо рыбы было розовым и нежным, и сочилось соком, как слезой.

Какой только рыбы здесь не было! Соленая розовая пелядь, фаршированная щука, копченые окуни, жареные в сметане караси – вот далеко не полный перечень рыбных блюд, которыми угощали нас хозяева. И еще у Марии Егоровны было одно коронное угощение. Икру рыб, в основном карасевую, щучью или окуневую она взбалтывала с молоком и яйцом и жарила на сковороде. Никогда не пробовали? Если доведется, пальчики оближете! Еще накануне Николаевич подстрелил дикую козочку, поэтому на столе дымились куски жареного на углях мяса. Тоже, доложу я вам, вкуснейшее блюдо! Не какая-то мороженая импортная свинина. Соленые груздики и рыжики, в диаметре не более пяти сантиметров, так и просились на зуб. Нам с Францем в городе не довелось даже пообедать. Да еще после бани! Мы чувствовали себя ужасно голодными и уплетали все за обе щеки. Николаевич, после наших уговоров, сделал исключение из правила и позволил себе тоже немножко выпить за компанию. За столом царила такая атмосфера, как если бы дети приехали к родителям после долгой разлуки. Тетя Маша и дядя Коля подкладывали нам лучшие кусочки и с удовольствием смотрели на нас. Будучи людьми с настоящим высшим образованием, они помнили многое из институтской программы по немецкому языку. Очень простыми словами и выражениями они все-таки могли объясняться с Францем. Когда дело заходило в тупик, на помощь приходила я. Разговор клеился, был неспешным и легким: о работе, о жизни, о семье и детях. Франц с удовольствием рассказывал о родном городе, о работе и об отце. Но когда речь зашла о жене и детях, он слегка помрачнел и предпочел перевести разговор на другую тему. Я отметила про себя эту перемену в нем и решила поговорить с ним об этом позже, наедине.

Засиделись заполночь. После ужина и чаепития нас охватила ленивая истома. Пожелав спокойной ночи, мы с Францем отправились в наш дом. При свете полной луны, окружавший нас лес казался загадочным. Поднимался ветер. Деревья раскачивались и шумели. По небу плыли темные тучи, все чаще закрывая яркий диск луны. Вдалеке слышались глухие раскаты грома. Приближалась гроза. Мы едва успели добежать до дома, как по траве зашлепали редкие и крупные капли дождя. Мы, не сговариваясь, вместе направились в спальню Франца. Уютно устроившись под теплым одеялом, мы долго лежали, слушая, как за окном бушует непогода. Я не решилась разрушить идиллию этого чудного вечера и не стала расспрашивать его о жене. Я подумала, что он сам мне расскажет то, что посчитает нужным. Даже вступив с ним в близкие отношения, я не строила никаких планов и не питала иллюзий. Мне было просто очень хорошо с ним. Я любила его. Здесь и сейчас.

Всю ночь лил проливной дождь, гремел гром и сияла молния, но нам с Францем было тепло и спокойно. Мы спали, обнявшись. Уже утром, часов, наверное, в шесть, гроза стихла, дождь прекратился.

Утро порадовало нас ярким солнцем и чистым голубым небом. От непогоды не осталось и следа. Только сбитые дождем желтые листья, устилавшие землю и траву, напоминали о том, что творилось вчерашней ночью.

Озеро было спокойным. После завтрака мы решили просто покататься на лодке. О рыбалке после дождя не могло быть и речи. Пустая трата времени. Рыба ушла глубоко. Уединившись в лодке, мы наслаждались теплым солнышком, спокойной гладью озера и обществом друг друга. У Франца был очень хороший голос и слух. Он тихо пел мне. Я подпевала те песни, которые знала. Все эти дни, которые мы провели на озере, мы были предоставлены сами себе. Мария Егоровна и Андрей Николаевич занимались своими делами. Мы встречались с ними только за столом, когда приходили покушать. Не нужно было опасаться, что нас кто-то увидит или услышит. Мы гуляли, катались на лодке, даже однажды сходили за грибами. Можно было, не оглядываясь, целоваться и обниматься, когда нам этого хотелось. Утомившись от прогулок, мы уединялись в спальне Франца. Мы дарили друг другу любовь и нежность, переполнявшую каждого из нас.

К сожалению, все хорошее заканчивается всегда значительно быстрее, чем этого хочется. Наступил наш последний вольный день. После завтрака нужно было уезжать. Мы с Францем решили, что ради приличия нужно посетить НикСтепа. А уже вечером был его самолет в Москву, где его ожидали коллеги. Я так и не спросила Франца ни о чем. Было жаль тратить время на такие разговоры. Я была счастлива и благодарна судьбе за то, что она подарила мне Франца, пусть на эти короткие три дня.

Вернувшись в город, мы купили траурный венок и поехали к НикСтепу. Прощание было в ритуальном зале. В гробу лежала маленькая, сухонькая женщина. Лицо ее было спокойно и умиротворенно. Казалось, что она, до конца выполнив все свои земные дела, тихо отошла в мир иной. Возле гроба стоял потерянный НикСтеп и их дети, уже взрослые юноша и девушка. Кое-кто тихо плакал. Франц выразил НикСтепу свои соболезнования и поставил у гроба венок. Они коротко попрощались, договорившись созвониться и обсудить незаконченные дела. Мы сразу же уехали.

В гостинице Франц нервничал и никак не мог упаковать вещи. Он все время подходил ко мне, коротко, но нежно целовал меня, и опять принимался за чемодан. Предстоящая разлука его страшно тяготила.

– Элен, я не хочу уезжать! Я не хочу больше расставаться с тобой. – Он с силой прижимал меня к своей груди. – Ты только моя, я не отдам тебя никому! – волновался Франц.

– Ты приедешь ко мне в Германию на Рождество. Я приглашу твоего Соколова для подписания контракта, и ты приедешь вместе с ним, – решительно сказал Франц.

– А если он меня не возьмет с собой? Такой вариант может произойти, вполне. НикСтеп тонко чувствует чужую игру – сказала я, сомневаясь в успехе задуманного.

– Нет, я его перехитрю. В Рождество обычно все немцы отдыхают. Я скажу ему, что могут быть трудности с переводчиком, и посоветую взять тебя с собой. Не беспокойся, это мои проблемы. Я все устрою, – уверял меня он. – В конце концов, если не получится так, я пришлю тебе приглашение, ты оформишь визу и приедешь ко мне, но уже навсегда. До этого времени я постараюсь решить свои семейные проблемы.

– А они у тебя есть? – Я решилась задать, мучивший меня, вопрос, и сердце замерло, ожидая ответа.

– А как ты думаешь?! Нелюбимая и не любящая жена, которая женила меня на себе из-за моего состояния, а уже через месяц после свадьбы предпочла официантку из кафе, это проблема или нет?! – горячась, выкрикнул Франц.

– Ну, что значит женила? Ты что, без сознания был? – Я уже была не рада этому разговору.

Но Франц, видимо, долго готовился к этому объяснению. Ему было необходимо мне все рассказать. Он закурил и начал свою историю.

– Ирма моих лет, то есть ей сейчас тоже тридцать пять. Мы познакомились с ней, когда оба еще учились. Нам было тогда по двадцать. Я изучал финансы, а она химию и биологию. Она никогда мне не нравилась. Симпатичная, стройная, но как будто неживая. Настоящая балтийская селедка! Гладкая, скользкая и холодная. Однажды, тогда я даже не догадался почему, мы вдруг оказались в одной студенческой компании, хотя до этого нигде и никогда не пересекались. Естественно, выпивали, танцевали, как вдруг мне стало плохо, и я отключился. Очнулся и не сразу понял, что лежу в постели с Ирмой. Она спала рядом со мной и была голой. Я тоже был голым. Я вскочил с постели, откинув одеяло, и увидел, что мои ноги и мой член в засохшей крови. На простыни тоже были кровавые следы. Бедра Ирмы также были запачканы кровью. Я испугался и стал будить ее. Ирма проснулась, начала плакать и поведала мне, что я накинулся на нее, когда она помогала мне лечь в постель, и изнасиловал ее. Я не мог поверить, что это было так, но следы крови подтверждали ее страшный рассказ. Я был тогда настолько ошеломлен, что мне даже не пришло в голову поразмыслить над тем, как может девушка просто спокойно спать рядом со своим обидчиком? Мне не пришло в голову настаивать сделать анализ крови, которой мы были перепачканы. В конце концов, столько крови могло натечь только с зарезанного барана, а не из-за того, что девушку лишили девственности. Но я тогда совсем ничего не соображал. Я был испуган и сбит с толку. Я сразу представил, что я скажу своему отцу, и что он скажет мне! Ирма, видя мое смятение, подлила масла в огонь.

– Если ты сегодня же не пойдешь к моим родителям и не попросишь моей руки, я заявлю в полицию, что ты меня изнасиловал, – твердо сказала она.

Дурак! Мне надо было самому вперед нее бежать в полицию, но я испугался скандала. Громкое имя ко многому обязывает. Фамилия фон Штольц известна всей Германии. Отец с малолетства твердил мне, что фон Штольцы никогда не были подлецами, предателями, недостойными людьми. Испокон веков род фон Штольцев был одним из самых уважаемых в стране. Представляешь мое состояние?! Я – подонок и насильник, попадаю в тюрьму. Мой отец умрет от горя. И я смалодушничал и согласился. Но, избежав одной тюрьмы, я попал в другую. Как я думал, пожизненно. Ее родители с радостью согласились отдать свою дочь замуж за фон Штольца. Не за меня, а за фамилию и состояние! Ее отец – бюргер средней руки. О таком он мог только мечтать! Назначили день свадьбы. Но судьба пыталась мне помочь, и у нее умерла бабушка. Свадьбу отложили. Я уже немного пришел в себя и предложил ей подумать еще раз, ведь не стоит выходить замуж за нелюбимого человека. Но она приперла меня к стенке, заявив, что беременна.

Сразу я не посмел сказать отцу, из-за чего так скоропалительно решил жениться на первой попавшейся девушке. Он всегда был для меня недосягаемым идеалом. Страх быть недостойным отца сковывал меня. Он без разговоров принял мое решение, узнав о нашей с ней, якобы, близости, хотя я знал, что он не доволен моим выбором. Теперь же, когда Ирма сказала ему, что уже беременна, о расставании не могло быть и речи. Отец сказал, что никто из фон Штольцев, даже в древние времена, даже прижив детей от дворовой челяди, никогда их не бросал. Если я сделаю так, я просто выродок, не достойный носить такую фамилию. И я сдался. В первый месяц после свадьбы я старался, коли уж так случилось, наладить наши отношения. Я проявлял внимание к Ирме и был нежен с ней, помня о том, что она носит моего ребенка. Но обман быстро раскрылся. Я уличил ее во лжи. Я потащил ее к врачу, и выяснилась еще более ужасная вещь. Ирма никогда не сможет иметь детей. У нее детская матка. Этот дефект в таком возрасте неизлечим. В конце концов, я узнал, что она тогда меня просто усыпила, и, облив свиной кровью, добилась своего. Считая себя вправе расстаться с обманщицей, я сказал отцу, что развожусь с ней. Но он опять меня не поддержал. И опять родовые принципы нависли надо мной: фон Штольцы женятся и выходят замуж только один раз. Все остальное вне закона. Раз уж сам попал в такую историю, как дурак, то нужно, хотя бы, лицо сохранить. У меня тогда не было сил с ним бороться. И все поплыло по течению. Все эти годы я жил своей жизнью, она своей. Я даже никак не отреагировал на то, что она лесби и встречается с официанткой из кафе. После скандала у врача у нас были разные спальни. Ирма жила для себя, в свое удовольствие. Единственное, что я сделал твердо, так это ограничил ее расходы вполне скромной суммой, за пределы которой она не имела права выходить. Никаких прав в отношении нашего имущества и бизнеса она не имела. Так было оговорено в брачном контракте. Она была рада и этому. В доме ее отца такая сумма, которую я выделял ей в месяц, тратилась на всю семью из пяти человек в год, а зарабатывать сама она так и не научилась. Таким образом, получалось, что я платил ей за собственную глупость и трусость. Мне было абсолютно все равно. Я весь ушел в работу. Я тихо ненавидел ее, а вместе с нею и всех остальных женщин. Изредка я позволял себе встречаться с другими женщинами, но меня это никак не волновало. И вдруг, мой приезд в Россию и встреча с тобой! Ты перевернула все во мне! Я влюблен, я хочу жить с любимой женщиной! Я хочу иметь от тебя детей! Не хочу больше терпеть в своем доме эту лживую куклу! По приезде я поговорю с отцом и, чтобы он мне ни сказал, добьюсь развода и женюсь на тебе. Ты выйдешь за меня замуж? – глядя мне в глаза, спросил Франц.

– Если ты меня действительно любишь, если не пожалеешь о сказанном и не передумаешь, то да, – прямо ответила я.

Франц обнял меня и заплакал. Я почувствовала острую жалость к этому большому мужчине. После откровенного рассказа, в котором излилась вся боль его сердца, он выглядел обессиленным и даже слегка жалким, как маленький мальчик, который пришел к маме, чтобы она его пожалела и спрятала от обидчиков.

– Да, силен он только внешне. Смотри, пронадеешься, – констатировал мой внутренний неприятель.

– Сгинь, нечистый дух! Мы любим друг друга, и у нас все получится, – защищало меня мое Светлое Я.

Как часто мы слышим только то, что хотим слышать, и с упорством отмахиваемся от того, что слышать нужно. Как часто мы не доверяем своей внутренней мудрости. Только по прошествии многих лет я поняла, что нечто, внутри меня, что я считала черным и злым, на самом деле берегло и предупреждало меня.

Самолет был поздно вечером. Под всеми благовидными предлогами мои начальники «не смогли» приехать попрощаться с Францем. Я провожала его одна. Мы стояли вдвоем у выхода на посадку. Он держал меня за руки, смотрел мне в глаза и обещал скорую встречу, решение всех проблем и долгую счастливую, совместную жизнь.

Рождество с любимым.

НикСтеп появился в офисе только на десятый день после смерти жены. Он был притихшим и задумчивым. Подолгу стоял и смотрел в окно. Часто не сразу слышал, когда к нему кто-то обращался. Он был еще весь во власти, постигшего его, горя. Все намеченные визиты, переговоры были отменены. Исполнялась только текущая работа. В моей бурной деятельности наступило вынужденное затишье. Незаметно пролетела осень.

Ноябрь, безусловно, еще осенний месяц. Но когда в конце месяца ударили первые серьезные морозы, все вдруг с удивлением обнаружили, что теплая продолжительная осень закончилась. У нас наступила зима. Выпал первый снег. От этого белоснежного великолепия и на душе было светло и чисто!

Я стояла у приоткрытого балкона и неспешно покуривала, предаваясь воспоминаниям о минувшей осени и о Франце. Он звонил мне часто. Вот и сегодня рано утром меня разбудил телефонный звонок.

– Доброе утро, любовь моя! Ты еще спишь? Я представляю себе, какая ты теплая и нежная лежишь в своей постели. Хочу порадовать тебя. Сегодня вы уже должны получить приглашение на оформление визы в Германию для тебя и твоего шефа. Ты рада, счастье мое? Скоро ты будешь рядом со мной, мой рождественский подарок! – Франц говорил в трубку родным голосом. Этот голос придавал мне уверенности в том, что он любит меня, и что все будет хорошо. Резкий звонок телефона вырвал меня из моих грез.

– Лена, зайди ко мне, – попросил НикСтеп.

Все это время он, казалось, не замечал меня. Вел себя достойно, так, как подобает вести себя человеку, пережившему утрату близкого.

Я появилась в кабинете. НикСтеп сидел за своим столом, перебирая бумаги.

– Вот документы, пришли из Германии. Нужно заполнить анкеты и другие необходимые бумаги для оформления виз. Мы с тобой 23 декабря должны вылететь в Берлин к фон Штольцу. После Рождества сразу будет подписание несостоявшегося осеннего контракта. Ты летишь со мной. В Рождество у них там проблема найти переводчика, все отдыхают. Поэтому ты мне будешь там нужна, – отчетливо произносил слова НикСтеп, – вопросы есть?

Сердце прыгнуло вверх, а потом ухнуло вниз, и повисло на тонюсенькой ниточке, готовое оборваться в любую секунду. А если бы я не была предупреждена?! У меня бы, наверное, случился разрыв сердца от счастья! Но я знала, что моя бурная радость может вызвать обратную реакцию у шефа, поэтому я попридержала эмоции и сказала:

– Германия это, конечно, здорово, – якобы с сомнением в голосе произнесла я – А Новый год, Николай Степанович? Мы ведь не вернемся к Новому году? Я, пожалуй, не смогу. После смерти папы мы всегда отмечаем Новый год вместе с мамой. Если я уеду, она останется одна.

– Лена, что за капризы? Это работа, и мама все поймет. Ну, как я справлюсь там без тебя? Другого переводчика я брать не хочу, ты уже в курсе всех дел. Без тебя и мне там делать нечего, – настаивал НикСтеп, покорно направляясь в мою ловушку. – Тем более, эта командировка будет хорошо оплачена. Да, еще хотел сказать тебе, что если контракт будет подписан на наших условиях, ты получишь пусть небольшой, но свой процент от прибыли. Ты в этом деле много поработала, – продолжал убеждать меня шеф.

Я сделала вид, что только подчиняюсь его приказу, но на самом деле мне совсем не хочется лететь в какую-то Германию накануне Нового года. А внутри все ликовало! Мой чудный Франц! Он все сделал, как и обещал!

Исполнение формальностей – дело нудное, но и оно когда-нибудь заканчивается. Все было готово вовремя, и мы 23 декабря уже летели рейсом Москва – Берлин. В аэропорту радостный Франц тепло и сердечно приветствовал нас. Не имея возможности обнять и расцеловать меня, он ограничился крепким рукопожатием. Но его глаза…! Они сияли и лучились счастьем! В них было столько любви и нежности, что я опасалась, как бы проницательный НикСтеп чего не заподозрил. Но Франц не терял бдительности и был просто в меру галантен, когда шеф смотрел на нас.

Франц заказал нам два одноместных люкса в шикарной гостинице Берлина. Тридцативосьмиэтажный отель возвышался недалеко от самого центра, объединенной не так давно, столицы. Из окон отеля мы могли видеть теперь уже исторический памятник – остатки Стены, проходившей по демаркационной линии, некогда разделявшей Берлин на две части, и Бранденбургские ворота. Рассматривая улицы, здания, людей, проходивших и проезжавших мимо, из окна машины, а потом еще и поселившись в отеле, в котором жила семь лет назад во время туристической поездки, я медленно возвращалась в памяти в те далекие и счастливые студенческие годы. Тогда, уезжая, я забыла в номере именно этой гостиницы свой талисман, подаренный мне моим первым возлюбленным. Это был маленький слоник из кости, которого я носила на шее, и никогда с ним не расставалась. Стоя на вокзале у вагона уже готового к отправлению поезда, я вдруг с ужасом обнаружила его пропажу!

– Дими, я потеряла свое счастье! – взволнованно обратилась я к нашему гиду. – Я оставила в гостинице своего слоника. Принимала душ, и забыла его в ванной.

– А может быть это знак, что тебе все-таки надо остаться? – спросил он, потянув меня за руку из вагона. – Ну, сделай только один шаг, и все в твоей жизни изменится! – продолжал убеждать меня Дими. Он до последнего не терял надежды, что ему удастся уговорить меня остаться. Буквально накануне отъезда он опять предпринял попытку склонить меня к этому решению. Мне было лестно, что я так понравилась ему, что он очень высоко оценил мои знания языка, что предлагал принять участие в устройстве моей судьбы.

– Элен, ты будешь учиться в Берлинском университете, и работать в «Интуристе». Через полгода никто даже уже не скажет, что ты русская, – убедительно говорил он.