Текст книги "Криптия"

– Свет бы надо зажечь, – заметил Сердик. – А то я усну совсем.

– Это моя забота, господа, – отозвался Ротескальк. – Садитесь пока, а я все необходимое приготовлю.

– А это ничего, что убогий все увидит?

– Так даже лучше. – Жрец не пояснил, что он имеет в виду.

Официалы опустились на скамьи в углу. Ротескальк поставил на пол сумку и начал извлекать из нее какие-то предметы.

Первым оказался кусок мела, которым жрец очертил круг на полу. Ансгар собрался было сделать ему замечание за то, что пачкает пол в казенном помещении, но передумал. Тут порой сквернили кое-чем похуже мела, поэтому пол в допросной часто мыли.

По всей окружности Ротескальк начертал какие-то значки и расставил на них извлеченные из сумки светильники, числом девять. Немой, стоя в стороне, смотрел на его действия без всякого интереса. Затем жрец прочертил мелом линии от каждого знака и, соответственно, светильника.

Внезапно Ансгар догадался, на что это похоже. Не круг, а колесо. Один из главных священных символов. И линии – не линии, а спицы. Но тогда светильников должно быть семь – по числу богов, либо десять – с добавленными Сердцами Мира, либо по числу месяцев в году.

Вопросов он задавать не стал – жрец должен знать, что делает.

Ротескальк без всякой брезгливости взял чумазого мальчишку за руку и завел его в круг. Поставил на середину, туда, где сходились линии.

– Стой здесь, мальчик. Понимаешь меня?

Немой, как и положено немому, не ответил. На миг показалось, что он еще и глух – по крайней мере, его битая рябинами физиономия никак не отразила того, что он слышал Ротескалька. Однако с места он не двинулся.

Ротескальк произнес, полуобернувшись:

– Господа, обращаюсь к вам с просьбой. Вы можете смотреть и слушать, но, ради всех богов, не вмешивайтесь в происходящее. Иначе могут быть неприятные последствия.

– Это угроза? – осведомился Ансгар.

– Просьба, не более.

Жрец выкресал огонь (не достал его из воздуха, как это, говорят, умеют делать чародеи) и стал зажигать светильники. Один за другим. Ансгар отметил, что язычки пламени имеют разный оттенок. Сообразил: в масло для светильников что-то подмешано, да и фитили сделаны из разных материалов. Вот в чем дело: светильники содержат какие-то дурманные вещества! Скорей всего, в небольших дозах, но в определенном сочетании они оказывают нужное воздействие на человека, находящегося в середине круга. Поэтому Ротескальк и просил их не вмешиваться – не хотел, чтоб официалы надышались дурью.

А говорят – сила, святость… Хотя метод способен оказаться вполне плодотворным… но лишь в том случае, если мальчишка действительно притворяется. Правда, достаточно уже выяснить, притворяется он или нет.

Занятый своими соображениями, Ансгар не сразу уловил, что Ротескальк выговаривает некие слова. Что за слова, понять куратор не мог, хотя знал с полдюжины языков, не считая диалектов. На знакомые ему молитвы и взывания к богам это похоже не было. Либо совершеннейшая галиматья, которая совокупно с дурманным дымом должна сбить с толку (а жрецы-то наши прибегают к методам, сходным с теми, что в ходу у степных шаманов), либо это язык настолько древний, что значение его слов позабылось.

Произносил Ротескальк свои заклинания, не стоя на месте, а размеренно шагая вдоль горящих светильников. Странно – чем ярче они разгорались, тем темнее, казалось, становилось в комнате. Как будто пламя вбирало в себя весь остальной имеющийся свет. Безусловно, это все иллюзия, игра на контрастах, на это и расчет, чтоб смотрящий совсем потерялся. И мальчишка наверняка растерян – он стоит, понурившись, опустив голову, посреди колеса.

Да, это не круг – колесо, наподобие тех, что зажигают на башнях в ночь Оборота, когда один год сменяется другим. Огненное колесо во тьме… почему же так темно, сейчас не ночь, а день… и кажется, что Ротескальк не обходит колесо – он неподвижен, а колесо сдвинулось. Оно вращается и вращается, описывая огненные полосы в воздухе, окружая пленника, заключенного внутри, пламенной стеной, завораживая, заморачивая, лишая силы воли, подчиняя тому, кто управляет движением колеса.

Все-таки надышался, Привратник меня побери, все-таки поддался этой отраве. Ничего, в службе спокойствия учат приемам самоконтроля. Ансгар задержал дыхание, потом встряхнулся, сбрасывая наваждение, ухватил за плечо подавшегося вперед Сердика. Теперь он точно видел – колесо не висит в воздухе, светильники стоят на полу, как стояли, нет никакой огненной преграды, мешающей немому выйти из круга. Ты ничего не добился, жрец, твои фокусы могут подействовать только на испуганных простолюдинов, но если перед нами всего лишь испуганный простак, к чему было все это представление?

В этот миг Ротескальк произнес:

– Я обращаюсь к тебе, стоящий в круге. Отвечай. Если ты меня слышишь.

Немой поднял голову. В его темных глазах отражались огненные точки – блики горящих светильников. Он четко и ясно ответил:

– Слышу.

Лейр и пустоши

Иногда даже скучно оттого, что события развиваются именно так, как предполагалось. Хотя Керавн собственной проницательности не преувеличивал. Он давно жил на свете, набрался опыта, и знал, что люди в большинстве своем до обидного предсказуемы. Исключения бывают, но редко. Максен Гупта, при всем уме и способностях использовать обстоятельства к своей выгоде, исключения не представлял. Как и прочие. Гупте даже не пришлось искать уцелевших гернийцев, которые, как и следовало ожидать, оказались в Лейре раньше имперского конвоя. Эта публика сама его отыскала. Гернийцев выжило слишком мало, чтобы самостоятельно заняться в здешних краях разбоем – морским или сухопутным, и они принялись искать службы, чтоб разбойничать под покровительством. Человеческая природа, ничего не поделаешь.

Не успели пришельцы встать на постой, как гернийский квартирьер явился, чтобы встретиться «с вашим главным». Обещал сообщить исключительно важные сведения. Керавн на эту встречу не был допущен. Это его совершенно не удручало. Он мог осуществить незатейливую мечту последних седмиц – переночевать под крышей и в постели. А о содержании беседы между Гуптой и вожаком гернийцев он узнает по тому, как будут развиваться события.

То, что местные жители заняты отнюдь не только честным рыбацким промыслом, было очевидно, но Керавна их темные делишки не интересовали. Вот Тимо – тот сразу сделал стойку; он и раньше тут бывал, и знакомые в Лейре у него водились, поэтому как только они расположились на отдых, ушел в деревню, узнать новости да выяснить, нельзя ли чего провернуть в свою пользу. А может, у него и женщина здесь была. Где рыбацкие деревни – там шторма, где шторма – там вдовы… Доктор мешать ему не стал. О другом следовало подумать – каким образом оторваться от конвоя и поворотить в Степь.

Будем надеяться, сейчас Гупта отвлечется на свои интриги и не будет столь пристально следить за доктором и его спутниками.

Еще один путник, попав в Лейр, вздохнул с некоторым облегчением. Это ж до чего надо довести человека, проведшего всю жизнь в большом, богатом, почти столичном городе, чтоб такая дыра, как Лейр, радовала глаз? Ну, маменька, я вам этого точно не прощу, думал Раи. Никакое магическое наследие, никакое могущество не стоит таких неудобств. А ведь они еще и половины пути не проделали, сказал Тимо. И дальше будет еще хуже. Правда, Раи постепенно привык к целодневному пребыванию в седле. Ехать было не так больно, и временами Раи чувствовал себя закаленным путешественником. Он даже настоящий морской бой повидал, братец Кайто, небось, таким похвастаться не может. Но это не значило, что путешествие стало ему нравиться. Эти хамы, которые прикрывали свои бесчинства имперскими мундирами, были явно неподходящей компанией для наследника хорошей семьи, получившего достойное воспитание. Раи даже до ветру на стоянках ходил с осторожностью. Он был юноша привлекательный, а у солдат нравы грубые, вдобавок все слышали про имперскую развращенность. Мало ли что. И это притом, что ужасное походное питание доводило до расстройства желудка. Раи был в ужасе, но доктор дал ему попить какого-то отвара из сушеных трав, и рези в животе унялись. И только потом Раи осенило – если б он заболел, то доктор был бы вынужден оставить его, а у Раи появился бы уважительный предлог вернуться в Димн. Против такого даже маменька не стала бы возражать. А теперь поздно. Они слишком далеко отъехали.

Раи не предполагал, что, если б он поделился своей идеей насчет того, чтоб заболеть – или изобразить болезнь – с наставником, тот бы от всей души его поддержал. Что может быть лучше, чем болезнь (возможно, заразная), дабы отделиться от военного отряда? Увы, высокомудрого Керавна такая простая мысль не посетила – может быть, в силу профессиональной нелюбви к симулянтам.

Когда они подъезжали к Лейру, Раи, однако, был полон надежд. Уж если им попалось относительно большое поселение, с бухтой, куда корабли заходят, там наверняка найдется приличная гостиница, а в гостинице – что-то получше жратвы, которой потчевал их армейский кашевар. Но действительность, как обычно, разнесла надежды в прах. Казалось, пора бы привыкнуть, но никак не хотелось.

Доктора со свитой хотя бы не запихнули ночевать в лодочный сарай, а поместили в большом доме – все благодаря любезности драконария, будь он неладен. Доктору вроде было все равно, он, едва перекусив в зале, перекинулся парой фраз с Тимо, потом поднялся в отведенную им клетушку, рухнул на соломенный тюфяк и захрапел.

А Раи спать не хотелось. Он не старик, чтоб засветло на бок укладываться (он уже успел забыть, что по выезде из города валился с ног раньше Керавна). Вдобавок, при ночевках на земле, конечно, было холодно, но за время этих ночевок юный Сафран успел позабыть о такой примете цивилизации, как клопы. В общем, Раи заскучал и решил выбраться пройтись. Ну что с ним, опытным путешественником, может приключиться в деревне? Вдобавок, и от грубой солдатни может быть польза. Местные жители не решатся сделать что-то плохое человеку, прибывшему вместе с военным конвоем. Кто знает, может, удастся перехватить чего-нибудь вкусного?

Говорят, боги благоволят к пьяницам, детям и дуракам. Пьяницей Раи не был. К которой из двух оставшихся категорий он принадлежал, могут быть различные мнения.

Когда он спустился в зал, драконария и того бандитского вида мужика, который пришел перед ужином, там уже не было. Несколько парней из конвоя дули пиво, при этом всячески его ругая. Само собой, они не подозревали, что представитель Михаля был о качестве продукта того же мнения. Раи пиво не любил вообще, но догадывался, что сладких наливок, коими потчевали его в родительском доме, здесь не отыщешь. Да и не выпивка его сейчас манила, а еда. У него было с собой немного наличных. Деньги на дорогу госпожа Сафран передала Тимо, справедливо полагая, что у него они будут сохраннее. Но Раи сумел утаить несколько монет. И так получилось, что в пути пока не представилось случая их потратить. В отряде играли в кости, но Раи побаивался присоединиться к игре, догадываясь, что новичка мигом обчистят, и никакая дисциплина, поддерживаемая Гуптой и Вальдере, не поможет. А никаких иных соблазнов в пути не возникало. Но теперь… теперь Раи имел полное право эти соблазны поискать. Хотя бы и вполне невинные.

На правах старого знакомца он подошел к солдатам и спросил у них, как у людей бывалых и знающих, где здесь можно поразвлечься. Солдаты за время пути привыкли к мальчишке и не подняли его на смех, а объяснили, что Лейр – дыра дырой (тут Раи только покивал в ответ), и прилично провести время здесь негде. Кое-кто из ребят пошустрей успел пробежаться по окрестности и доложиться – борделя здесь нет, есть несколько вдов вольных нравов, но к ним уже пошли, так что тебе, малый, ничего не светит. Если уж так припекло, ищи девчонок себе по возрасту, коль не боишься, что папаша рыбачьей острогой убьет. Можно ли здесь разжиться чем покрепче этой вот бурды – пока неясно. Вон, говорят, есть один сручный мужик, он коптильню держит ниже по берегу, может, этот умелец не только рыбу коптит, но и бражку ставит…

Бражка Раи не интересовала, а вот от горячей копченой рыбы он бы не отказался. Всякий приморский житель умеет ее ценить. И не напоминайте, что в доме доктора он рыбой пренебрегал! С тем Раи и отправился искать коптильню мужичка-умельца, полагаясь больше на обоняние, чем на прочие чувства. Тем более что и расспросить-то было некого, Лейр – не город, здесь об это время все уж по домам сидят. И напрасно он ее вынюхивал. В Лейре рыбу коптили многие. Честно говоря, рискни Раи зайти в любой дом, копчушку б ему продали. Но Раи был горожанином и привык, что еда на продажу готовится отдельно. Поэтому он целеустремленно пер «вниз по берегу» – Лейр, как многие прибрежные поселения, спускался к воде террасами, – пока не сообразил, что в сумерках вышел за пределы селения и заблудился. Надо было возвращаться назад несолоно хлебавши, точнее, едамши. Раи едва не расплакался от такой несправедливости. Он готов был поверить, что боги его ненавидят, не подозревая, насколько они к нему милостивы.

Потому что только милостью богов Раи, который от природы был изрядно неуклюж, мог подойти к людям, беседующим между прибрежных скал так, что они его не заметили.

Раи их даже не увидел – услышал. Один голос принадлежал драконарию, другой был ему незнаком. Раи хотел было извиниться и спросить, как ему вернуться в большой дом, но что-то заставило его воздержаться и затаиться за камнями. А уж после того, как он послушал разговор, иного желания, как с этими камнями слиться, у него не было.

– …то, что они теперь удрали – вот доказательство! – говорил незнакомец.

– Удрали и удрали, тем лучше для нас. Или просто ушли, потому что ты не был им нужен, – отвечал драконарий.

– Ты, имперец, тупой совсем? Они готовили вам ловушку, прямо здесь, в Лейре. Этот комит и не скрывал, что готовится вас перебить.

– Предположим, ты не врешь. Или только привираешь. Но он хотел уничтожить нас вашими руками, а вы оказались для этого слишком слабы. Так почему я должен бояться? Комитов было слишком мало, да и не полезут они на рожон на землях империи.

– Это здесь их было мало, кто знает, сколько шныряет их в пустошах? И всем известно, что комиты водят дела с кочевниками. А они, говорят, недавно войной в эти края ходили. Кривоногих недобитков тоже, поди, немало поблизости.

– Забавный ты малый, Ротари. Ставишь себе в заслугу, что предупредил нас о засаде. Как будто не ты в этой засаде быть собирался.

– А что не так? Честный я. Да, если б михальцы нас с парнями наняли, мы б работали на них. Только нам без разницы, кто там в пустошах и Степи будет хозяином – империя, Михаль или вовсе дикари. Мы из Герне. А вот комитам не все равно. Они Михалю на верность присягали. Не сошлись мы с ними – так все равно не уймутся. Найдут кого еще, а от вас избавятся.

– И что ты предлагаешь мне, Ротари из Герне? Бойцы вы не ахти какие, южные варвары одним кораблем вашу флотилию разбили.

Молчание. Раи плотнее вжался в камень.

– На море, имперец, удача переменчива, – сказал человек по имени Ротари, и голос его звучал ниже, чем раньше. – Там не только умение важно, там за тебя боги морские и демоны. Или против. И побеждает тот, кто выжил. Варвары жгли нас огнем и топили, но мы в огне не сгорели и в море не утопли. Значит, удача за нами. А тебе она впредь понадобится. Тебе ж резню надо устроить, оттого ты и тащишь за собой столько народу. А кто ее начнет? Твои вояки? А как потом перед большим начальством оправдываться будешь? У вас ведь мир теперь с Михалем, мало ли что ножи за спинами прячете. Если не свезет – будешь крайним, и под топор пойдешь. Вот если кто другой, малым делом, костер запалит, а вы, красивые такие, тушить его прибежите…

– Боги и демоны пучин морских! – усмехнулся драконарий. – Тебе бы об этом с ученым доктором потолковать.

– Каким еще доктором?

– Подхватили мы его в дороге… И все-то люди демонов и чудищ ищут, своих сил им недостаточно. Этот вон тоже…

– А у тебя сил на все хватает?

– У меня и моего отряда? Не видал ты их в деле. Сотня имперских пехотинцев выстоит против тысячи степняков.

– То-то они в прежние времена вам вломили, – проворчал Ротари, но драконарий его не слушал.

– Однако на сей раз их направляют михальцы. А михальцы похитрее будут, и уловкам своим они степняков обучают.

– А еще они ж колдовству обучены, михальцы-то.

– Это вряд ли. Но степняки в это верят. Против колдовства, истинного или мнимого, мы этого доктора и употребим. А против уловок… где, ты сказал, парни твои расположились?

– Там, где сети на просушку вывешены. Эти местные, хитрожопые, и в большой дом нас не пускают, и выставить из Лейра боятся – вдруг прогадают? Да твой помощник наверняка уже с ними потолковал.

– Что ж, пойдем, может, по пути его встретим.

– А то и сам на них взглянешь. Потом язык себе прикусишь за то, что плохими бойцами их обзывал!

Захрустела галька – собеседники пошли прочь. Раи какое-то время не мог двинуться с места. Казалось бы, ничего угрожающего его безопасности не было сказано. И все же ноги совершенно отяжелели, словно Раи отсидел их обе разом. А когда обнаружил, что снова может ходить, понял – не до коптильни сейчас и прочих радостей жизни. Надо бежать к доктору Керавну – он знает, что делать.

Неведомым образом Раи, еще недавно блуждавший в темноте, без всяких затруднений обрел обратный путь. Проскочил в зале мимо солдат, которые все так же пили и дулись в кости, и пробежал по лестнице, готовясь разбудить Керавна, даже если это разгневает наставника.

Но Керавн не спал. В комнатушке был также и Тимо, они с доктором беседовали, но осеклись, когда вбежал Раи.

– В чем дело? – спросил доктор, но не сердито, как обычно, а как-то встревоженно. – Что случилось? Выкладывай.

Раи после кратких сомнений решил, что при Тимо можно говорить. Разве не Тимо наняли для защиты? А тут кровопролитие назревает. И ученик, как умел, изложил то, что услышал на берегу.

Что странно – более всего внимания доктор Керавн уделил вовсе не сообщению, что драконарий будто бы собирается устроить резню – Раи не понял, кому.

– Он говорил, что все ищут силу в магии, так? И для того они меня в пути подхватили? Ты ничего не напутал?

– Ну… вот где-то так и говорил, что вы, наставник, нужны им против магии, которую на них михальцы могут напустить. Или степняки.

Раи не видел ничего удивительного ни в словах драконария, ни в его намерениях. Консул Димна использует знания доктора в поисках чародейской силы, и госпожа Сафран тоже. Почему бы Максену Гупте не поступить так же? Ну да, магия в империи под запретом. Так мало ли что запрещают, а все равно делают, только чтоб шито-крыто все было? Опять же, драконарий не сам колдовать собирается, а все на доктора свалить. Надо лишь, чтоб доктор ему эту силу чародейскую сперва нашел.

– А ты что скажешь, Тимо? – спросил Керавн.

– Не знаю, какой дурной травой этот имперец надышался, чтоб такой бред нести, – хмуро сказал охранник. – А верней всего, это он придумал, чтоб гернийцу башку заморочить. Они же там, в Герне, все суеверные – страсть, хуже дикарей.

– Я не об этом, Тимо. Ты говорил, что михальцы готовили для имперского конвоя засаду и ушли. Теперь мы узнали подробности. Как думаешь, чего теперь ждать?

– Не знаю я, господин доктор! Михальцы тут точно были, и больше, чем в Лейре показывалось. Остальные в пустошах и на берегу прятались. Это местные приметили, не стоит их за дураков держать. И сдается мне, не торговцы это были, как сказывались, потому что ничего они не купили и не продали. Опять же, михальские торговцы – народишко наглый, каких поискать, но не настолько, чтоб на имперских военных лапу задирать. Если Гупта наш решил что учинить на тех переговорах, так нашла коса на камень.

– Но сделка с гернийцами у них провалилась, а островитян они дожидаться не стали. Да и неизвестно, высадятся ли здесь островитяне.

– Степняков поднимут. Кто в тех краях был, соврать не даст: у каждого второго михальского поселенца жена из владычных кланов. Вот поселенцы родственников на помощь позовут… а у степняков с давних пор на империю зуб… одно скажу – как бы дело не повернулось, нам радости мало. Что уходить, что оставаться – один хрен. Я-то, когда к вам бежал, на уме имел – валить нам надо отсюда, и поскорее. А теперь покумекал, и сомненья меня берут. Может, и не время. Неизвестно, кто в этой драке верх возьмет. А конвой этот – какая-никакая, а защита. В общем, вляпались мы…

– Тогда ложитесь спать. Ночью нынешней всяко эта резня не начнется, а до утра я, может, что и надумаю.

Керавн сказал это, чтобы успокоить своих спутников. Ни многоопытный Тимо, ни раззява (неожиданно полезный раззява) Раи не поняли, в чем истинная опасность.

Правда, Тимо не знал, в чем истинная цель экспедиции. Человек он был проницательный, но в сугубо житейском смысле. Магией он не интересовался. Он мог вечером у костра рассказать какую-нибудь страшилку о колдунах и чудовищах. Но верить в них? Увольте.

А вот Раи знал. И, возможно, верил. И доктор мог был предположить, что глупый ученик сболтнул лишнего, чтобы прибавить себе важности в глазах окружающих. А его слова довели до сведения драконария. Мешало этому предположению одно. Упоминание Гупты о столичной риторической школе. Обдумывая его в прошлый раз, доктор убедил себя, что это случайное совпадение.

Но если Раи не соврал (а раньше вранья доктор за ним не замечал, у парня для этого было слишком скудное воображение, считал Керавн), драконарий знал о прошлом доктора больше, чем знают о случайном попутчике. И держит Гупта Керавна при себе не потому, что подозревает в шпионаже в пользу Герне, или Михаля, или иной сопредельной страны. Он знает, зачем Керавн едет в Степь.

Кто ты такой, Максен Гупта, Привратник тебя побери?

То, что не настоящий Гупта, – мы уже установили. Но из отрицания в данном случае не следует утверждения. До сих пор Керавн предполагал, что драконарий работает на армейскую разведку, а потому воинское звание свое, несмотря на ложное имя, носит по праву.

Но этому ведомству дела нет до чародейских тайн и знаний. Стало быть, либо служба спокойствия, либо жречество. Керавн никогда не слышал, чтоб они внедряли своих людей в армию, но «не слышал» не означает, будто этого не было.

В свое время Керавн подался из метрополии в пограничные области империи, желая быть подальше от ревнителей благочестия. Да, он не был чародеем, но его чисто теоретический интерес к магии привлекал к себе чрезмерное внимание не только в научных кругах. Нынче священнослужители не были так рьяно заняты выявлением чародеев, однако Керавн хорошо знал историю, и быть похороненным заживо или сожженным вместе с чародейскими книгами ему не хотелось. Положение дел в империи сейчас было не таково, чтоб жречество боролось за чистоту веры за пределами метрополии. Может ли быть, что преподобные отцы так и не оставили вниманием старого вольнодумца, и все годы, что Керавн мнил себя в безопасности, он находился под наблюдением?

Но есть и лругая вероятность. Служба спокойствия не только может следить за происходящим в провинциях – она обязана это делать.

За всю долгую жизнь Керавн ни разу не сталкивался с представителями этого ведомства. Вряд ли его следовало назвать чрезмерно законопослушным человеком, но он никогда – прямо или косвенно – не замышлял против государственных устоев. По правде говоря, государственные устои его не слишком волновали. А вот другие, с кем он имел дело…

Консул Борс Монграна, хоть и не провозглашал этого во всеуслышание, мечтал об окончательном отделении Димна от империи. Ради того он и затеял экспедицию – чтоб заручиться чародейской поддержкой для этой цели. Он провел предварительную подготовку еще до того, как Керавн поселился в Димне, в результате чего получил в свое распоряжение отчет из государственных архивов. Содержание отчета и сподвигло доктора отправиться в Степь. Однако изначально отчет находился в ведении службы спокойствия. С тех пор как он был написан, минуло семьдесят лет, отчет, вероятно, перестал являть собою государственную тайну. И Монграна предполагал, что его исчезновение с архивных полок не привлечёт к себе внимания.

А ну как он ошибся? Что если Монграна потянул за нитку из клубка, которая, размотавшись, привела в Димн?

Однако могло быть и по-другому. Керавн прежде не задумывался, что в Димне могут быть осведомители службы спокойствия. И сведения об экспедиции в Степь государственные охранители могли получить от кого-то из них. От кого? Учитывая добрые нравы в сенате Димна, где каждый был готов сожрать друг друга, это даже не обязательно мог оказаться штатный осведомитель. Кто-нибудь из зависти к консулу мог отследить его действия, и как верный подданный императора, отписать куда следует. Однако, учитывая, что Монграна сам хитер и коварен, трудно предположить, чтобы он не предусмотрел такого хода…

А что если осведомитель почерпнул эти сведения из другого источника? У нас есть крайне неприятная благотворительница – госпожа Сафран. Она кое-что знает о цели поездки от своего сына, а еще больше напридумывала сама, иначе не стремилась бы так пристроить Раи к делу. И наверняка разболтала о своих намерениях, женщина, что с нее взять. Да, пожалуй, осведомитель в окружении госпожи Сафран – это вероятнее всего. Сейчас уже поздно предполагать, кто это. Важно лишь, что служба спокойствия получила сведения о каком-то источнике магических сил в Степи и что на поиски его едет доктор Керавн.

Сомнительно, чтобы служба спокойствия послала расследовать это дело опытного дознавателя, да еще в сопровождении воинского отряда. Они в первую очередь готовили провокацию против михальцев. Потому – нельзя иметь полную уверенность, но возможность весьма велика, – настоящего армейского офицера, направленного командованием на переговоры, заменил Максен Гупта. А разобраться с Керавном ему поручили попутно.

Эта версия многое объясняет, и, за отсутствием точных сведений, ее можно принять как основную. Увы, она не дает ответа, каким образом доктору освободиться от опеки драконария. Об этом придется думать самому.

* * *

Вести переговоры с имперцами со стороны королевства Михаль должен был всяко не рядовой комит и даже не глава отдельного комитата. Комес был высшим должностным лицом в этих диких краях, и хотя звание это равно дворянскому титулу, беспокойства оно приносило больше, чем привилегий. Особенно памятуя о том, что служба в Степи – это надолго, если не на всю жизнь.

Командиры отрядов могли избираться самими комитами. Но комес обязательно назначался королевским указом. И получить эту должность старались либо младшие сыновья в дворянских семьях, коим не светило наследство, либо простолюдины, желавшие выслужиться и не имевшие для того иной возможности. В противном случае такая королевская милость вполне могла оказаться наказанием.

Эрскин Фламма служил комесом степного пограничья больше десяти лет. То, что за этот срок ему не нашли замены, наводило на мысль, что пограничье ему досталось именно как наказание. А могло быть и так, что король держал его здесь, потому что премного был доволен его успехами. Келлах Киан не думал об этом. Старый лис знал свое дело и при этом не особо угнетал подчиненных. Комитов, конечно, кто угнетать возьмется, тот шею себе свернет – народ они буйный. А с другой стороны, если им власть не показывать, своевольничать начнут. Фламма как-то умудрялся удерживаться посередине, действуя больше хитростью, чем силой, благо относительно мирные времена этому способствовали. Он был не из тех, кто даже в Степи пытается искать роскоши и строит себе хоромы. Как заведено было его предшественниками, часто менял местопребывание, перебираясь туда, где он был нужнее. Степняки, надо заметить, это понимали.

Но даже такому комесу, легкому на подъем, несмотря на возраст, живущему в обычном доме, где нет никаких украшений, кроме трофейного оружия на стенах, а вместо ковров – волчьи шкуры, нечего делать в пустошах, за пределами его власти, и где вдобавок укрываются недобитые Похитители. И совсем не там, где назначены переговоры. Так, по крайней мере, думал Келлах. Но гонец от комеса разыскал отряд именно в пустошах, и капитан комитов двинулся вслед за ним.

День выдался облачный; в разгар осени погода менялась часто, и можно было ждать хоть яркого солнца, хоть проливного дождя. Келлах к этому привык, в Михале об это время бывало гораздо холоднее. Здесь и зимы были мягкие, и рассказы степняков о том, что, мол, в прежние времена бывали такие морозы, что вымирали целые стойбища, нынче воспринимались как побасенки, чтобы напугать глупых пришельцев.

Однако Фламма уже нацепил подбитую мехом куртку. Видно, годы сказывались. А может, Келлаха в холода выручал солидный слой подкожного жира, комес же был сухощав м лмшен природной защиты.

Если бы не слишком темные для степняка глаза, Фламма бы сошел за местного жителя. Только волосы и борода у него были седые, а не белые изначально, как у многих во владычных кланах. Ну и панцирь, легкий, но прочный, был слишком хорошей выделки и для степняка, и для рядового комита.

Он сидел на сером жеребце, подаренном одним из дружественных вождей, и выглядел не слишком складно из-за желания разом и утеплиться, и сохранить приличествующий воину вид. Вокруг располагалась его охрана – такие же, как у Келлаха парни при луках, мечах и топорах, только у этих были еще и пики. Почему-то принято так было у охраны комеса. Сейчас эти копья были направлены вверх, в затянутое облаками небо. И тени от этих облаков бежали по сухой траве.

Если вспомнить, Келлах был старшим из капитанов, служивших под началом Фламмы. Наверное, поэтому комес не то чтобы доверял ему (никому он не доверял), но давал трудные поручения, требовавшие не только храбрости, но и хитрости. И еще отправлял с ним Йолу, которая приехала вслед за ним из Михаля.

Еще летом, когда только пришло послание от имперцев с предложением переговоров, Фламма перепоручил Келлаху Киану дела с гернийцами. Что же, комес уже тогда знал о ловушке? Или просто догадывался? И этим вопросом Келлах тоже не задавался. После того как ему стало известно, что представляет собой Йола, гадать, каким образом Фламма получает сведения, было бы глупо.

– Будь здоров, комит, – сказал Фламма. По тому, как он держался, можно было ожидать, что голос у него окажется старчески дребезжащим, но тот был низким и сиповатым.

– И тебе здравствовать, комес Фламма.

– Решил тебе навстречу выехать до того, как с имперцами увижусь, вести узнать.