Текст книги "Принцесса из Шанхая"

ГЛАВА 8

Человек сидел в кресле, погрузившись в глубокий транс… на том уровне, куда он входил в такие мгновения, Высшее Непознанное давало ему странные ответы.

Кто сказал, что оборотней не существует?

Оборотень – от слова «обернуться», превратиться в кого-нибудь или во что-нибудь, стать иным, перейти в другое состояние. Подобные вещи происходят сплошь и рядом, только никто не обращает на это внимания. Милая девушка превращается в сварливую злюку-жену, славный голубоглазый малыш вырастает бандитом, безобидная на вид старушка оказывается содержательницей притона, а благообразный, воспитанный мужчина – заботливый отец семейства – маньяком. Вальяжный начальник солидной фирмы развращает малолетних, прилично одетый любезный молодой человек разрезает в метро или троллейбусе сумочки неосторожных дам и вытаскивает оттуда кошельки, верный друг совершает предательство, а заклятый враг неожиданно протягивает руку помощи. Бытие соткано из противоречий, которые не сразу разглядишь.

Везде и всюду происходит непрерывный процесс превращений: снега – в талую воду, цветов – в плоды, юности – в старость, красоты – в уродство, ненависти – в любовь, бедности – в богатство, добра – в зло, и наоборот. Перевертыши мелькают вокруг нас, завораживая быстротой и пестрой сменой красок. Кто сказал, что это плохо?

Примерно так рассуждал бы тот, у кого нет предрассудков, – свободный житель свободного мира, в котором давным-давно открыт ящик Пандоры. Эта любопытная женщина сделала человечество заложником своего неуемного любопытства! Боги дали ей сундук, наполненный горем и бедами, вовсе не для того, чтобы Пандора сунула в него нос… зря они доверились женщине.

Боги совершили ошибку, а расплачиваются за нее люди. Разве это справедливо?

Примерно так рассуждал бы тот, кто осмелился взять на себя роль стороннего судьи. Впрочем, смелость – это не очень распространенный недостаток. Скорее редкий.

Тот, кто решился проложить себе путь сквозь джунгли человеческих поступков и замыслов, должен обладать не абы какой мощью. Если чаща настолько густа, что не дает пробираться вперед, – нужно расчищать дорогу большим ножом для рубки тростника. Неважно, что под этим подразумевается. Если проход слишком узок, следует изловчиться, проскользнуть змеей. О, какое наслаждение приносит каждый шаг по непроходимому лесу! Непроходимому для простаков…

Зачем человеку ум, как не для того, чтобы использовать его по назначению? Кто не ленится думать, выходит из джунглей победителем. Главное – не дать обделить себя благами этого мира. Кто сказал, что судьбами распоряжается небо? Если что-то идет неправильно, глупец опускает руки, а умный исправляет оплошность. Свою или чужую… какая разница?

Кто осмелится провести четкую линию между добром и злом? Кто возьмет на себя непосильное бремя перста указующего на праведное и неправедное? То, что неравно поделено, придется делить заново. А то, что принадлежит другим не по праву, и вовсе отобрать. Нет… это не революционные идеи! Это убеждения личности, не желающей покоряться обстоятельствам и чужой враждебной воле.

Если в тебе вдруг проснулся Дракон – покорись ему! Он приходит тайными тропами, ими же уходит. Бороться с ним бессмысленно. Он движется сквозь границы и время. Дитя первозданного Хаоса, он наивен в своем могуществе. Дракон всегда возвращается! Ибо его колыбель – бесконечность.

Кто-то вдруг возомнил себя хозяином жизни! С какой стати? Почему кто-то решает, чему быть, а чему не быть? Каким образом человек присваивает себе эту привилегию – распоряжаться чьим-то благом, счастьем, деньгами, наконец? Разве здесь, на земле, среди смертных, есть хоть один, который сможет унести с собой частичку собственности – машину, например, дом или счет в банке? Ничего подобного! Даже короли умирают нищими. Сколько бы золота ни положили верные подданные в их роскошные гробницы, воспользоваться самой маленькой золотой монеткой бывшим владыкам не под силу. Груда богатств будет лежать мертвым грузом при мертвом «хозяине». Ибо мнимый властитель не в состоянии распорядиться ни одной крохой накопленного.

Все люди приходят в этот мир, проживают положенный им срок, и уходят с пустыми руками. Потому что мир не принадлежит им! Здесь правит бал невидимый, всемогущий Царь, у которого без счета имен и ликов, – изменчивый и неуловимый. Он может шепнуть тому, кто ему приглянулся: «Бери все, что пожелаешь!» – осыпать милостями и одарить щедро. Главное – услышать этот затаенный шепот, блуждающий среди звезд. Главное – решиться и заявить о своих правах! Только трус может испугаться и выпустить счастье из рук. Только ничтожный может отступить в страхе.

Дракон всегда стремится к власти над миром. Воплощающий ужас, он одновременно и носитель бессмертия. Он то свиреп, то спокоен, – но всегда, в любых ипостасях неподвластен человеку. Дракон – это вызов непознанного, брошенный людям.

* * *

Ева уже спала, когда Славка сидел в кабинете за компьютером, искал кое-какие данные. Утром он попросил бывшего сослуживца, майора милиции, навести справки по Амурской области в районе Талды и Ушума о неком Аркадии Селезневе и Екатерине Ермолаевой. Не проходили они по сводкам, не привлекались ли, не разыскивались?

– Тебе какой давности информация нужна? – уточнил майор.

– Ну… примерно лет двадцати пяти назад.

Майор долго смеялся. С трудом успокоившись, он пообещал сделать все возможное.

– Я не шучу, – рассердился Смирнов.

– А я, грешным делом, подумал, не выпил ли ты лишнего на ночь-то? Кто станет ради тебя рыться по архивам? Да и в каком состоянии эти архивы?

– Что, нет никакой надежды?

– Если повезет и эти фамилии окажутся у кого-нибудь на слуху или застрянут по какой-то причине в памяти, можно будет хлопать в ладоши. Обещать не могу. Попробую. У меня в Благовещенске двоюродный служит, попрошу его разузнать.

Всеслав огорчаться не спешил, поехал домой рыться в своей картотеке. Правда, ничего утешительного не обнаружил. Вернее, не обнаружил вообще ничего.

Целый день он размышлял, встретился с двумя осведомителями, но опять впустую. Вечером, после разговора с Красновской, он снова углубился в картотеку. Звонок телефона заставил его вскочить и поспешно прикрыть дверь.

– Еву разбудят, черти, – пробормотал он, взял трубку и услышал прерывающийся голос мадемуазель Лики.

Извести о смерти Стефании Кондратьевны прозвучало громом среди ясного неба.

– Как, умерла? – переспросил сыщик, но Лика уже бросила трубку.

Он не стал перезванивать, пошел одеваться. Лучше осмотреть все на месте, там же и задать необходимые вопросы.

Улицы ночного города были безлюдны, мела метель. Большой циферблат на витрине часового магазина показывал половину первого. «Вызвала она милицию или нет? – думал Смирнов, забирая со стоянки машину. – Дождись меня, милая девушка! Не спеши». Сонный охранник хлопал глазами, зевал.

– На ночную охоту? – понимающе ухмыльнулся он.

В час «мазда» Смирнова притормозила у дома на Неглинной. Не выходя из машины, он окинул взглядом двор: темно, пустынно, одиноко светились несколько окон. Ветер со свистом влетал в проемы между домами, гремел жестяными трубами.

Сыщик вбежал в подъезд и уже через минуту коротко, осторожно позвонил в дверь. Нежелательно, чтобы его здесь кто-то увидел. Лика открыла сразу, точно стояла наготове и ждала.

– Мне так страшно, – прошептала она, падая ему на грудь. – Так страшно!

«Где труп?» – чуть не спросил Всеслав. Вовремя остановился – заметил лежащее на полу тело. В прихожей стоял красноватый сумрак: единственный светильник под потолком был скорее украшением, чем источником света. Пахло лекарствами.

– Врачи были?

– Да, да… – кивала Лика. – Когда они приехали, Стефи уже… она уже… Я застала ее мертвой. У нее такое лицо… будто она столкнулась с чудовищем, – синее, искаженное до неузнаваемости.

– Причину смерти определили?

– Сказали, обширный инфаркт.

Лика заплакала, вздрагивая и всхлипывая.

– Минуточку. – Сыщик вежливо отстранился и присел на корточки, изучая мрачную картину. – Принесите настольную лампу.

Она ушла и вернулась с лампой, поставила ее на пол, включила.

«Да, гримаса на лице жуткая, – отметил про себя Смирнов. – Характерная синева. Похоже на инфаркт».

Он наклонился к самому полу, вглядываясь в ворс ковра, потрогал что-то пальцем. Мельчайшие черные крупинки насторожили его. Это сажа?

– Вы что-то жгли? – поднял он голову и повернулся к Лике.

– Нет.

– А Стефания Кондратьевна?

– Не знаю…

– Милицию вызвали?

– Зачем? – удивилась Лика.

– Так положено. Ладно, – махнул рукой сыщик. – Бригада «Скорой», наверное, сообщила в ваше отделение о смерти Красновской, но нам надо успеть все обсудить до их приезда.

Пока сыщик тщательно осматривал труп, Лика, отводя глаза в сторону, рассказала, как было дело.

«Похоже на правду, – думал он. – Следов насильственной смерти не заметно. Женщину никто не душил, не наносил ей ударов… А вот сжатую в кулачок руку надо бы распрямить».

Наступало окоченение, и пальцы покойной не слушались. Сыщик увидел между ними кое-что, с трудом высвободил и поднес к свету. Это была свитая вдвое черная шелковая нитка, похожая на те, из которых делали бахрому или кисти для портьер.

– У вас есть черные портьеры? – спросил он у Лики.

Та пожала плечами:

– Нет, кажется.

– Вы что-нибудь трогали? Я имею в виду… – Он склонился над телом и заметил несколько крупинок сажи на халате, в который была одета Красновская. – А это что? Может быть, Стефания Кондратьевна все-таки сжигала какие-нибудь бумаги? Позвольте, я пройдусь по квартире. Вас не смущает такая штука – обыск?

Лика была настолько подавлена, убита горем и напугана, что ее не смутили бы и десять обысков.

– Да… пожалуйста, – пробормотала она. – Поступайте, как считаете нужным.

Сыщик в первую очередь отправился в кухню, потом в ванную и на балкон. Но ни в мусорном ведре, ни в раковине, ни где-либо еще остатков сгоревшей бумаги или чего-то подобного не обнаружилось.

Перебирая вещи, переходя из комнаты в комнату, Смирнов ощущал смутное беспокойство, как будто он не понимал до конца, что здесь произошло. Полки в шкафах, комодах и тумбочках были заполнены наполовину, не нашлось никаких документов, кроме дарственной на квартиру, оформленной на Лику Ермолаеву, квитанций коммунальных платежей, паспорта и пенсионного удостоверения самой Красновской, да нескольких открыток из Германии, от ее сына. В кожаной папке лежали две пухлые общие тетради с записями по произведенному в квартире ремонту, чеками на мебель и бытовую технику, и финансовый отчет. Больше ничего! В ящичке секретера обнаружилась довольно солидная сумма денег в рублях и валюте, чековая книжка, выданная Лике банком «Восток-Элит», и банковская карточка.

– Чьи это деньги? – спросил Всеслав.

– Мои. Мы со Стефи брали отсюда на хозяйство.

– У вас есть семейные фотографии, письма, записные книжки?

– Откуда? – безучастно вымолвила хозяйка квартиры. – Стефины, вероятно, хранятся у нее дома. А у нас не было. Я фотографировалась дважды в жизни, – призналась она. – На паспорт.

Примерно такого ответа сыщик и ожидал. Странная квартира, странная смерть домработницы, странная хозяйка… Хотя почему? Люди не обязаны обзаводиться фотографиями и хранить свою переписку – некоторые принципиально не желают этого делать. Имеют право.

В кухне, на большом двухкамерном холодильнике магнитная бабочка удерживала список телефонных номеров, которыми пользовались Красновская и Ермолаева, – аварийные и коммунальные службы, поликлиника, соседка, парикмахерская.

– У Красновской были блокнот или другие тетради для записей? – спросил Всеслав.

– Насколько мне известно, нет.

– А у вас?

– У меня и подавно. Не люблю писать.

Смирнов пошел искать «то, не знаю, что» по второму кругу. В комнате Лики на туалетном столике сидела в ярком шелковом наряде китайская кукла Чань, наблюдала за его действиями узкими глазами, саркастически улыбалась. Давай, мол, покажи, на что ты способен! Ее головку украшало пышное блестящее сооружение из цветов, лент и булавок.

– Я справлюсь, – сказал ей сыщик.

Кукла молча смотрела на него.

Не обнаружив ничего существенного, Всеслав вернулся в гостиную, к Лике. Она прилегла на диван, поджав ноги и укутавшись пледом, ее трясло.

– О чем вы разговаривали со Стефи? – спросила она, сдерживая дрожь. – Она слишком разнервничалась. Ей нельзя было волноваться.

– Наша беседа не могла послужить поводом для сильного стресса, – сказал сыщик. – Как только Стефания Кондратьевна утомилась и пожаловалась на головную боль, я ушел.

– Что вы обсуждали?

– Думаете, она умерла из-за нашего разговора? Уверяю вас, это не так! Я ушел около половины десятого. А когда вы вернулись домой?

Лика помолчала, наморщив лоб.

– Поздно… после одиннадцати.

– Ближе к двенадцати?

– Наверное, – она пожала плечами. – Мне еще в ресторане стало плохо, охватило ужасное волнение. Я как чувствовала!

– Значит, смерть наступила примерно между девятью тридцатью вечера и полночью, – рассуждал Смирнов.

– Вам не кажется, что… Стефи убил страх? – прошептала Лика. – У нее на лице застыло выражение ужаса. Как будто она увидела…

– Хотите сказать, дракона?

Молодая женщина кивнула.

– Вряд ли, – мягко возразил сыщик. Лика явно не в себе, поэтому и болтает всякую чушь. – Посудите сами, дверь ведь была закрыта? Я понимаю, что настоящие китайские драконы умеют проходить сквозь стены. Но мы не в Китае! Смерть от инфаркта причиняет болевой шок, который может вызвать гримасу, искажающую черты лица. Врачей же не удивило увиденное?

– Нет.

– Я так и думал.

– Как легко вы все объясняете! – возмутилась она. – Постойте… я вспомнила! Дверь была закрыта, это верно… но только на один замок… захлопнута. Я долго возилась с ключами, не могла понять, почему замки не поддаются. Мне было нехорошо, в голове стоял туман, перед глазами все плыло… я почти ничего не соображала.

– Но в квартиру все же вошли?

– Да… как-то интуитивно тыкала ключами туда, сюда… Господин Ростовцев предлагал помочь, но я отказалась. Хотела, чтобы он поскорее ушел, и я осталась одна.

– Почему?

– Мне было неловко… из-за дурноты. Думала, меня вот-вот стошнит… Я и тело Стефи не сразу заметила в прихожей – была сосредоточена на своих болезненных ощущениях. А потом, когда увидела… обо всем забыла.

Лика смутилась и замолчала.

– Вы съели лишнего или выпили? – спросил Всеслав.

– Ни то, ни другое. Такое со мной бывает от сильного беспокойства. Предчувствие беды! Понимаете? Все как будто бы в порядке… а места себе не находишь.

Сыщик задумался.

– Покажите ключи и замки, – попросил он. – Как вы их открывали?

– Я туда… не пойду! – побледнела Лика. – Не могу…

– Хорошо, я сам. Какой замок был закрыт?

– Второй сверху. Он единственный из трех, который захлопывается.

Смирнов торопливо отправился к двери – надо было успеть уйти до приезда милиции. А Лике строго-настрого приказать, чтобы помалкивала. Не хватало еще неприятностей! Получается, он последний, кто видел Красновскую живой, – раз; на ручке двери и в квартире наверняка остались отпечатки его пальцев, – два. Оправдывайся потом, доказывай, что ты ни при чем! Волокита отнимет массу времени и сил. Лучше он их применит для пользы дела.

Следов взлома ни на двери, ни на замках не было, как и ожидалось. Лика паникует, это ясно. У страха глаза велики. Тем не менее, Всеслав тщательно все обследовал и, опустившись на корточки, осмотрел деревянный порожек… И тут какие-то крупинки сажи! Что за черт?

– Хм… интересно.

Он вспомнил, как пожилая дама долго щелкала замками, пока он ждал лифта. Выходит, после него в квартире побывал еще кто-то, причем Красновская сама ему открыла. Был уже вечер, вряд ли она впустила бы в квартиру незнакомого человека. Значит…

Он приоткрыл дверь и осмотрел пол лестничной площадки: снова черные крупинки. Буквально две-три. Если специально не вглядываться, не искать именно их, то не заметишь. Как бы взять эту «сажу» для экспертизы?

Смирнов достал блокнот, вырвал листик, свернул и, не дыша, наклонился над трупом – крупинка с полы халата перекочевала в кулек.

– Вот так, – сказал он, ни к кому не обращаясь. – Проверим.

Вернувшись в гостиную, он испытующе посмотрел на Лику. Ее глаза опухли от слез, щеки покрывала сероватая бледность. Лучше ничего не говорить ей о «саже»… Как-то сами собой пришли в голову детские сказки о Змее Горыныче и его огнедышащих головах. «Не впадай в маразм! – остановил он себя. – Это смешно». И обратился к Лике:

– Вы упомянули о Ростовцеве. Кто он?

– Тот мужчина, который пригласил Альбину на ужин. Она взяла меня с собой, развлечься… но, кажется, ужин не доставил удовольствия ни ей, ни мне. Она все время злилась и ревновала. Меня же охватило волнение, и… в общем, вечер был испорчен.

– Альбина…

– Эрман, – подсказала Лика. – Как я уже говорила, ее родители приходятся мне очень дальними родственниками. Я пока не решаюсь задавать им вопросы о моей семье.

– Откуда вы узнали о них? – спросил сыщик. – Вам Красновская дала их адрес?

– Получается, так. Видите ли, она… была очень щепетильна: несмотря на долгое отсутствие Аркадия Николаевича, четко придерживалась всех его указаний, семь лет хранила тетради с отчетами по ремонту и обустройством квартиры. Вдруг явится хозяин и спросит, куда пошли деньги? А там все расписано до гвоздика, до лампочки.

Когда отчим уезжал, они со Стефанией устроили что-то наподобие праздничного обеда: по поводу удачной покупки, договора и грядущего отъезда – всего вместе. Попрощались… а после его ухода Стефи нашла смятую бумажку, которая, как она предположила, выпала из кармана или из портфеля Аркадия Николаевича. На ней был написан адрес Эрманов и ниже – слово родственники. Поскольку Селезнев больше не объявлялся и не оставил никаких распоряжений, как с ним можно связаться, потерянная им записка заняла место среди других бумаг. А когда я начала расспрашивать, Стефи вспомнила об адресе Эрманов и дала его мне.

– Могу я поговорить с ними?

– Не знаю… – растерялась Лика. – Удобно ли это?

– Я придумаю какой-нибудь предлог, чтобы не раскрывать истинное положение вещей, – успокоил ее Всеслав. – Главное, чтобы вы дали согласие.

Она помолчала, опустив глаза.

– Хорошо, раз это необходимо. Только… поаккуратнее. Я бы не хотела доставлять Эрманам лишние хлопоты.

– Понял.

Сыщик посмотрел на часы – пора уходить. Ему следовало побеседовать с соседями, расспросить их, что видели или, может быть, слышали. На площадке еще две квартиры, но заходить с вопросами лучше утром.

– Что теперь будет? – прошептала Лика.

– К сожалению, я должен вас покинуть. Когда придут из милиции, просто объясните, как все произошло. Думаю, этим и закончится.

– Я… не могу оставаться здесь одна.

– Пойдите к соседке.

– Мы недостаточно знакомы для визита поздней ночью, – в отчаянии сжала руки Лика. – Как же быть?

– Она поймет. Тем более, если они с Красновской состояли в доверительных отношениях.

Молодая женщина медлила с ответом, ее одолевали сомнения. Ворваться к посторонним людям, когда они уже давно спят… казалось ей верхом невоспитанности и нахальства. Она не привыкла прибегать к помощи ближних, и понятие «соседи» не совсем укоренилось в ее сознании. Однако оставаться в пустой квартире наедине с… трупом? Ни за что!

– Пожалуй, так я и сделаю, – все же решилась она. – Последую вашему совету. Надеюсь, вы не собираетесь выставить меня в дурном свете.

– Боже упаси! Поверьте, у нас так принято.

Смирнов вышел от Лики с неспокойным сердцем…

ГЛАВА 9

Еще два человека не могли найти покоя в эту холодную мартовскую ночь – Ростовцев и Альбина.

Они расстались в напряжении и недовольстве друг другом. Вопреки ожиданиям, Альберт не пригласил госпожу Эрман к себе, как это обычно бывало в подобных ситуациях. Задержавшись в ресторане, на концерте или в клубе, они ехали к нему и продолжали проводить время вдвоем – в постели. На сей раз Ростовцев назвал шоферу адрес Альбины, и она поняла, что они поедут спать каждый к себе домой. От обиды закипели в глазах злые слезы, на ее счастье, в салоне машины царил полумрак, а подвыпивший «жених» не приглядывался к ее состоянию.

На первый взгляд Альбина вела открытый образ жизни – везде и всюду ее знали, о ней говорили, она имела множество приятелей, приятельниц и знакомых, тогда как на самом деле за этой мнимой общительностью стояли одиночество и нежелание никого подпускать слишком близко. Светски-вольное поведение Альбины скрывало пустоту ее частной жизни. Да, она посещала вечеринки, фуршеты, презентации, премьеры и прочие подобные мероприятия, но исключительно потому, что того требовал бизнес. Ей до тошноты наскучили и опротивели одни и те же лица, слова, шаблонные манеры, дежурные комплименты, непременная натянутая улыбка, вид преуспевающей, сияющей красотой и довольством деловой женщины. Она воспринимала эти «тусовки» как часть своей работы и мечтала обрести то общество, те развлечения и того мужчину, которые давали бы ей истинное удовлетворение и питали бы ее интерес. Увы! Она вынуждена была признать, что реализовать свои желания будет трудно. Мужчина – Альберт Ростовцев – наконец, нашелся… все шло как по маслу и вдруг наткнулось на невидимую, но жесткую преграду. Без всякой причины усилия госпожи Эрман, до сей поры приносившие ей победу за победой, начали разбиваться о непонятное упрямство или нерешительность Ростовцева, как морские волны об утес. Ни с того, ни с сего он перестал двигаться в ее фарватере, хоть тресни! Вроде бы все было по-прежнему: они оставались любовниками, продолжали встречаться, появляться вместе на людях, Альбина получала дорогие подарки, цветы… но какая-то тяжесть разлилась в воздухе, какая-то невидимая трещинка в чувствах мужчины подспудно делала свою черную работу, без всякого смысла и цели разрушая с таким старанием создаваемую Альбиной модель будущего.

Взять, к примеру, ужин в «Триаде». Ну, что может быть общего у столичного бизнесмена и неотесанной девицы из таежного поселка? Впрочем, не такая уж она неуклюжая простофиля, эта Лика Ермолаева! Увидела красивого мужика, небось не растерялась: давай глазки строить и корчить китайскую принцессу! Унюхала, что к чему! А он и рад стараться, философию разводить… инь и ян, Великое Единое! Тьфу! Неужели, эта зачуханная курица могла заинтересовать его? Нет… исключено. Ростовцева наверняка взбесил ее непрезентабельный вид и старомодное кокетство, а любезничал он с «лесной отшельницей» назло Альбине.

«Черт меня дернул пригласить ее в ресторан! – запоздало корила себя Эрман. – Но Альберт! Он просто чудовище! Как он мог преподнести первой встречной такое же украшение, как и мне?! Галантность хороша до определенного предела, за которым она превращается в глупость».

Альбина вспоминала подробности совместного ужина и едва сдерживала негодование. Высказать все Ростовцеву ей мешал страх – кабы хуже не было! Но лишить себя удовольствия съязвить по поводу Лики она не могла.

Когда «мерседес» замер у ее подъезда, а Ростовцев помог ей выйти из машины, Альбина сказала:

– Извини, Альберт. Не стоило мне брать с собой эту нескладную девицу! Она все испортила. Кто ж знал, что она вырядится, как чучело?

– Ты права, – коротко ответил он, блеснув глазами. – Не стоило.

Он проводил ее до квартиры, но не поцеловал ей руку, как всегда при расставании. Сердце Альбины ухнуло куда-то вниз, в бездну.

– Ладно, пока, – беспечно бросил он. – Поеду домой спать.

И начал спускаться по лестнице! Он не сказал ей, что позвонит, что будет скучать. Его словно подменили!

– Позвони мне завтра! – наступив на горло своей женской гордости, крикнула, перегнувшись через перила, госпожа Эрман.

Он не услышал, или сделал вид… Дверь парадного хлопнула, как выстрел. Альбина вздрогнула и пошатнулась. «Все летит в тартарары…» – подумала она.

Как во сне она вошла в квартиру, разделась, включила чайник. После горячей ванны и чая положение перестало казаться ей безнадежным. Пришла привычная мысль: «Куда он денется? Семейная жизнь – не трактат по философии Дао. Жена Ростовцева должна быть представительной, умной, безукоризненной во всем, что касается имиджа такого мужчины, как он. Жена – это часть его бизнеса, своеобразная марка. Игра на публику, к которой он привык, не позволит ему ошибиться в выборе».

Альбина боялась признаться себе в том, что Ростовцева – пусть на час, на минуту – чем-то привлекла Лика. Такая женщина совершенно не в его вкусе.

Немного успокоившись, госпожа Эрман прослушала сообщения на автоответчике. Этим вечером ей звонила старая знакомая по институту, которая хотела устроить в один из салонов «Камелия» свою сестру, и муж постоянной клиентки, бывший прокурор Лавринский.

– Альбина Романовна, – вежливо произнес он. – По поводу вашей просьбы навести справки… есть некоторая информация. Предлагаю встретиться. Если получится, завтра в десять утра. Жду вашего звонка.

– Уже сегодня, – вздохнула она, взглянув на часы.

Тем временем господин Ростовцев ворочался в своей постели, тщетно пытаясь уснуть. Не получалось. Из головы не шла новая знакомая… ее дом на Неглинной улице, гулкая тишина парадного, в котором, он, кажется, уже бывал; какой-то нелепый, стародавний покрой ее пальто до пят, ее волосы в тающих снежинках…

– О, черт! – выругался он, ложась на другой бок. – Черт! Столько выпить, еще не то померещится.

В детстве его пугали ночные путешествия, о которых в памяти ничего не оставалось. Мама называла его лунным мальчиком.

– Лунатика нельзя будить, – говорил отец. – Он может легко пройти по самому краю крыши или узкому мостику без перил. Но если его разбудить – упадет.

Маленький Алек не помнил ни одного своего лунного путешествия, а родители помалкивали. Со временем хождение по ночам прекратилось, но провалы в памяти продолжали вызывать тревогу. Он не говорил о них никому, чтобы не возбуждать нездорового любопытства и ненужных кривотолков. Не обращался и к врачам. Существуют области человеческого поведения, куда медицина не заглядывает. Ростовцев был убежден: отклонение от нормы еще не есть болезнь. Сами «нормы» вызывали у него сомнения. Кто их установил и по какому принципу? Если привычки, присущие большинству людей, считать «нормой», можно далеко зайти. Все относительно, – здоровье, болезнь. Существуют индивидуальные особенности. Быть не-таким-как-все – это не диагноз, а свойство личности.

Люди – не оловянные солдатики, отлитые по одному образцу! Таков был внутренний девиз Альберта Ростовцева, он не кричал о нем, не объявлял на каждом перекрестке, никогда его не отстаивал и не доказывал. Он жил по нему.

Наверное, оттого и пришлась по душе Ростовцеву культура средневекового Китая, что она всегда ценила внутреннее выше, чем внешнее.

Незаметно мысли его потекли спокойнее, выровнялись, упорядочились, замедлились и уступили место сну. Во сне человек не думает, он видит картинки иной реальности, похожей на повседневную жизнь или далекой от нее.

Давно в сны Альберта не приходил его странный враг – «канатоходец». Так он окрестил человека, идущего по канату над бездной. Удивительно, но «канатоходец» начал являться ему лет с пяти: вполне уже взрослый – такой, каким Альберт увидел его впоследствии. Ужаснее всего, что «канатоходец» не просто балансировал над бездной, а заманивал туда Ростовцева. Он пятился назад, осторожно ступая по канату, ставя ноги чуть наискось, и протягивал обе руки вперед, делал радушный приглашающий жест: иди, мол, сюда, ко мне, не бойся! Канат словно висел в пустоте; вверху, в дымном ореоле, застыла на черном небе луна, зазывая лунного мальчика; внизу клубилась бездонность… над которой двигался «канатоходец». И вот уже они вдвоем, лицом к лицу стояли на этом призрачном мостике, на губах «канатоходца», еще играла скептическая улыбка, а в глазах нарастал ужас… Лунный мальчик делал шаг вперед, и «канатоходец» покачнувшись, терял равновесие и медленно, плавно клонясь назад и в сторону взмахивал руками, пытаясь удержаться. Его пальцы судорожно хватали воздух… тщетно! Ступни срывались с каната, и «канатоходец» летел вниз, стремительно уменьшаясь…

– А-а-а-аааа-а! – повторяло эхо его предсмертный крик. – А-а-а-аааа-а! – многократно отражались, рассыпались вокруг тягучие, полные отчаяния звуки.

Ростовцев проснулся – раз за разом он просыпался в один и тот же момент, – открыл глаза и с облегчением вздохнул. Ф-ффу-у-у! Это всего лишь сон.

За желтыми шелковыми шторами светлел квадрат окна. Неужели наступает рассвет? Альберт Юрьевич перевел взгляд на китайские эротические гравюры… в серо-желтых красках раннего утра выделялись на стене только рамки: окна в другую, забытую жизнь, которая никогда не повторится.

«По законам кругового движения можно вернуться в ту же самую точку, – подумал Ростовцев. – Хотел бы я этого?» Однозначного ответа он дать не мог.

Подчиняясь непонятному импульсу, он набрал номер своего начальника охраны.

– Георгий, – устало произнес он. – Найди-ка мне телефон по адресу…

И Альберт назвал улицу, дом и квартиру Лики Ермолаевой, – как ни пьян он был, провожая ее, все запомнил в точности. Отчего же иногда он будто выпадает из жизненных обстоятельств, времени и пространства, вдруг начиная осознавать себя где-нибудь на совещании или за накрытым столом, стараясь не подать виду, что не возьмет в толк, как он тут очутился, о чем говорят и по какому поводу застолье? Словно он выключился в одном месте, а включился в другом. Но окружающие люди не выказывали удивления, не задавали ему вопросов. Значит, не замечали? Или эти «выключения» были столь краткими, что их не успевали отследить, или… господин Ростовцев продолжал, фактически сознательно не присутствуя, все же выполнять положенные действия и вести себя подобно заведенному механизму.

Через десять минут Георгий сообщил ему телефон, по которому можно было связаться с новой знакомой. Ростовцев покосился на светящийся циферблат часов: Лика, наверное, еще спит.

«Что на меня нашло?» – разозлился бизнесмен.

Крайне недовольный собой, он встал, сделал гимнастику ушу, выпил зеленого чаю и… позвонил Лике. Ему ответили.

– Ваша Стефи умерла? – переспросил Альберт. – Как это случилось?

Он не совсем понял, что произошло, но сразу предложил помощь. И Лика не отказалась.

– Не волнуйтесь, я все организую! – уверял он ее. – Через полчаса… нет, простите, через сорок минут буду у вас.

* * *

Майор ждал Смирнова в баре «Червовый король», нетерпеливо поглядывая на дверь. С утра в таких заведениях немноголюдно, пахнет кухней, кофе и маленькими фирменными пирожками. Их как раз вынимают из духовки, складывают на большие мельхиоровые подносы и выносят в зал. Пирожки горячие, с румяной корочкой – удержаться, чтобы не съесть, невозможно.