Текст книги "Магниты"

Глава 12

С каждым днем суд, где ты и судья, и ответчик, все ближе.

После возвращения от Льва Константиновича Яна попросила таксиста высадить ее у торгового центра, расположенного неподалеку от дома, и долго бродила по ярко освещенным бутикам. Ничего не покупала. Просто смотрела: на людей, на манекены в витринах. Осознание того, что ее мать способна зайти дальше слов и бесплотных мечтаний о деньгах покойного отца, настолько поразило Яну, что она понятия не имела, как появиться теперь дома. А еще ей было неожиданно неприятно осознавать, что Роман Крестовский, кажется, превратно понял ее визит ко Льву Константиновичу. Вообще-то, мама всегда учила Яну, что мнение людей, неспособных повлиять на ее благополучие, учитывать не стоит. Вот только что в данном случае считать благополучием? Оно ведь не только в деньгах. А если ей физически плохо оттого, что на нее кто-то смотрит с презрением? Это ведь влияет на ее благополучие. Разве нет?

Мама позвонила около половины десятого вечера. Яна как раз подумывала подняться на последний этаж к кинозалам и попробовать отвлечься от невеселых мыслей за просмотром какого-нибудь фильма.

– Ты еще на заводе? – спросила мама как ни в чем не бывало.

– Нет. Я уже вернулась.

– А что там за музыка?

Мама спрашивала привычно заинтересованным тоном, будто ей правда важно знать, где теперь Яна… что она делает, о чем думает, что собирается предпринять. Яна вдруг впервые почувствовала, что живет под колпаком.

– Я в торговом центре, – ответила она, понимая, что придумать какое-то иное оправдание музыке за кадром у нее просто нет сил.

– Ты когда вернешься? Ужин ждет.

– Я поужинала, мам, – ответила Яна, надеясь, что мама просто положит трубку. Хотя бы раз в жизни.

– Хорошо. Ну, так когда тебя ждать?

Яне очень хотелось сказать «никогда». Но это было бы слишком театрально, потому что идти ей было все равно некуда.

– Минут через двадцать.

– Хорошо, солнышко, – ответила мама и первой положила трубку.

По дороге домой Яна поняла, что мама все равно узнает о ее визите к боссу. Можно было бы попросить того не говорить, но это вызвало бы неминуемые вопросы, ответов на которые у Яны не было. Ну не расскажет же она ему всерьез о том, что начинает бояться собственную мать. А его, кажется, назначила спасителем. Поэтому первым делом, войдя в квартиру, Яна призналась:

– Я после работы заехала ко Льву Константиновичу.

– Зачем? – прищурилась мать, которая всего секунду назад тепло улыбалась, встретив ее с работы. Улыбалась так, как будто не было никакого буклета и самолета.

– Просто, – вновь пожала плечами Яна, потому что мама все равно не поверила бы в то, что босс вызвал ее к себе в нерабочее время.

– Яна? – Мама оказалась рядом и, взяв Яну за плечи, участливо заглянула ей в глаза. – С Крестовским это не сработает, слышишь? Он не из тех, кто будет смешивать личное и рабочее.

В голосе мамы звучало сожаление, вот только Яна понятия не имела, сочувствует ли мама ей или же расстроена тем, что этот путь для захвата компании не подходит. Мысль о том, что мама всерьез нацелилась прибрать к рукам всю эту махину, никак не желала укладываться в голове.

– Ты просто потеряешь время и работу, и я ничего не смогу сделать. Это на Алексея можно было надавить. Лев жестче.

– А почему он тогда взял меня на работу? Если он жестче и на него нельзя надавить.

– Потому что ему удобно держать всех детей Волкова под присмотром, чтобы быть уверенным в том, что они не представляют угрозу его делам.

– Угрозу? – воскликнула Яна, вспоминая то, каким разбитым выглядел Дима на обратном пути. – Мам, ну какая от них может быть угроза?

– Яна, ты как будто вчера родилась. Волков-младший может взбрыкнуть в любой момент и потребовать вывести свою долю наследства из компании. Именно поэтому Лев следит за его контактами, за его жизнью. Окажись с ним рядом ушлая девица, и всё. Он может жениться в любой момент. Он уже совершеннолетний. И плюс ко всему инфантильный и глупый.

– Мне он не показался глупым, – подала голос Яна.

Про инфантильность она ничего не сказала, потому что в глубине души понимала, что она сама не приняла в своей жизни ни одного решения без участия матери. Раньше ей не казалось это проблемой, а вот сегодня Яну неприятно резануло этим осознанием.

– Ты совершенно не разбираешься в людях, – отрезала мать.

– Мам, для чего был тот самолетик?

Мама неожиданно улыбнулась так, как не улыбалась никогда прежде.

– Для твоего будущего, Яночка. Лев не задержится здесь долго. Рано или поздно он вернется в Англию. И к моменту отъезда он должен быть уверен, что Волков-младший не тот человек, на которого можно оставить хоть что-то. На самом деле это правда, Яна. Мальчишка не способен ни на что.

– Но если ему помочь?

– Помочь? – удивленно воскликнула мать. – Кто ему будет помогать? Ты? Я? У меня уже есть ребенок, Яна. И я сделаю все, чтобы помочь тебе. Зачем мне чужой мальчишка?

– Но так же нельзя, мам!

– Яна, солнышко. Не драматизируй. Никто же не собирается устраивать ему аварию или сыпать яд в кофе, – мама рассмеялась, и Яна натянуто улыбнулась за компанию с ней, отчего-то не испытывая ни капли облегчения. – Мальчик будет жить своей привычной жизнью, учиться, таскаться по барам и девкам. Привычного достатка он не лишится. Никакой трагедии в этом не будет, солнышко!

Мама говорила об этом с фанатичным воодушевлением, и Яна осознала, что для ее матери это серьезно. Настолько, что она готова переступить через будущее Волкова-младшего. И то, что с людьми так нельзя, для нее совсем не аргумент. Яне стало по-настоящему страшно. Второй раз за сегодняшний день.

– Даже если Дима… сойдет с дистанции, есть еще Роман, – произнесла она, отчаянно желая сместить фокус внимания матери на Крестовского. У того хотя бы есть защита в виде отца, который наверняка не даст его в обиду. – У Романа выйдет гораздо лучше управляться с компанией. У него амбиции, он на это учится, у него опыт отца, он…

– Какие амбиции, Яна? Роман – бесхребетный сопляк, который без одобрения папочки не ступит и шагу. Его псевдоделовому поведению грош цена. Ты просто вообще не разбираешься в людях.

Яна повела плечами и отчего-то вспомнила, как Роман вышел из машины, чтобы узнать, всё ли у нее в порядке, и как она цеплялась взглядом за его спину, чтобы не зареветь. А потом вспомнила, как холодно он смотрел на нее, застав в квартире своего отца. Бесхребетный?

– Яночка, доченька, просто предоставь это мне. Все у тебя будет. Слышишь? И яхты, и виллы за границей, и весь мир у твоих ног. Ты этого заслуживаешь. Ты у меня самая умная, самая красивая, самая-самая. Ты поживешь за нас обеих. Правда?

– Ты сама за себя поживешь, – прошептала Яна, потому что, когда мать говорила вот так, она просто не могла сопротивляться напору ее сумасшедшей любви.

– И я поживу, конечно. Но я уже полжизни прожила, а ты только начинаешь. И ты не будешь обитать в клоповнике и считать копейки. Никогда. Я об этом позабочусь.

– Можно я спать пойду? – попросила Яна. И ее голос прозвучал жалко.

– Иди, солнышко.

Мать поцеловала ее в щеку и потрепала по волосам. Так же, как Лев Константинович сегодня.

Перед сном она долго прокручивала в голове срыв Димы, презрительный взгляд Романа, разговор со Львом Константиновичем. Засыпая, она вспомнила, как он обнимал ее, приговаривая: «Янка-Янка».

В эту ночь ей впервые снился отец, которого Яна никогда не видела вживую. Они сидели на берегу моря. Отец улыбался, глядя на волны, а Яна смотрела на него. Ей не нужно было смотреть на море, она откуда-то знала, что там купаются его настоящие дети.

– Почему ты ни разу со мной не встретился? – спросила Яна у отца, и тот, повернувшись к ней, сверкнул улыбкой, яркой и беззаботной, как на фото, которое показывал Яне Лев Константинович.

– Это неважно, – сказал отец.

– Я неважна? Или причина, по которой ты не встретился? – спросила Яна, но он молча встал и пошел к морю.

Почему-то во сне Яна поняла, что он ее не услышал. Вскочив, она бросилась следом.

– Ты не ответил, – крикнула она, когда он шагнул в полосу прибоя.

– Стой там, – вдруг произнес отец, резко к ней развернувшись. – Не подходи к этой воде, Яна. Никогда не подходи. Иначе утонешь.

– Но они же купаются? Почему им можно? – спросила Яна, указывая на Лену и Диму, которые еще секунду назад весело смеялись, а теперь их почему-то не было видно.

– А они уже утонули, – ответил отец и посмотрел на нее так, будто знал, что это она виновата в том, что ее брат и сестра утонули.

Яна села на постели, захлебнувшись криком.

За закрытой дверью было слышно, как по квартире ходит мама, а еще пахло блинчиками. Мама редко пекла блинчики, потому что она была сторонницей правильного питания и от Яны требовала того же, но, видимо, вчерашний инцидент сильно на нее повлиял. Яне бы порадоваться тому, что мама проявляет непривычную и такую нужную заботу. Но она не могла. Перед глазами стояло лицо отца. Во сне он был совсем как живой, и она слышала его голос. На самом деле Яна никогда его не слышала.

Выбравшись из постели, Яна направилась в ванную, успев закрыть дверь до того, как мама крикнула: «Ты проснулась?»

В ванной Яна пробыла столько, сколько могла себе позволить, чтобы не опоздать на работу. На завтрак времени уже не оставалось. В обычный день мама бы принялась выговаривать ей за то, что она вот-вот опоздает, но сегодня она лишь улыбнулась:

– Завтрак на столе, соня.

– Я не успеваю, мам, – ответила Яна и юркнула в комнату, чтобы одеться.

– Один раз опоздаешь. Ничего не случится, – раздалось, к ее изумлению, из-за двери.

Яна проверила мобильный. Босс не звонил. Никто не звонил.

– У меня созвон с индусами, – крикнула Яна.

Хотя на самом деле она должна была всего лишь написать индийским партнерам, а это можно было сделать и из дома. Тем более, Лев Константинович разрешил, но ей хотелось поскорее сбежать.

– И все же поешь, – с нажимом произнесла мать, входя в комнату.

Яна посмотрела на ее улыбку и вдруг вспомнила о Диме. Маленький, вклеенный в буклет самолетик смог выбить из колеи вполне адекватного на вид парня. Как много мама знала о Диме на самом деле? И как много она знает о ней самой?

– А в честь чего завтрак? – спросила Яна.

Даже себе она боялась признаться в том, что на миг допустила мысль, что с блинчиками что-то может быть не так. Нет, разумеется, мама бы ее не отравила, нет, конечно. Просто странно и…

– Я решила сделать тебе приятное, – снова улыбнулась мама.

Яна впихнула в себя два блинчика. На вкус они были совершенно нормальные. Мама съела один за компанию с Яной. Кажется, на работу она тоже решила опоздать. А Яна все смотрела на знакомое до боли лицо и понимала, что больше не может ей верить, потому что впервые увидела последствия ее действий. Разрушительные, пугающие. Получалось, что мама не просто бредила каким-то мифическим господством. Она шла к нему.

– Мне сегодня снился отец, – сказал Яна, следя за реакцией матери.

Та поджала губы и поправила идеально уложенные волосы.

– Мне он тоже порой снится.

– Я спросила его, почему он ни разу со мной не встретился.

Мама некоторое время ждала продолжения, а потом накрыла ее руку своей. Рука у нее была прохладная.

– Солнышко, он просто не видел в этом смысла. У него были дети. Другие были ему не нужны.

– Мам, но я ведь старше. Дима появился позже меня на четыре года.

– Да, появился позже. Ну и что? – мать встала и смахнула остатки блинов в мусорку. Яна проследила за ними с сожалением. – Эти углеводы – такая гадость. Настоящий яд для организма. Сегодня идем в зал.

Мама подмигнула.

А может быть, отец не захотел иметь ничего общего с Яной, потому что ее мама была явно не в себе. Однако это не помешало ему общаться с ней все то время, пока он был жив.

Яна вдруг осознала, что почти ничего не знает об истории своих родителей. Мама всегда находила какие-то нелепые отговорки или быстро меняла тему. Вот как сейчас. Отца уже не спросишь. Яна задумчиво уставилась на свое отражение на полированной поверхности стола.

– Яна, поторопись. Тебе еще зубы чистить.

Яна встретилась взглядом со своим отражением, и ее озарило: Лев Константинович должен был знать об этой истории. Они ведь с отцом были лучшими друзьями.

Кажется, Лев Константинович сегодня в офисе ее не ждал.

– О, а я думал, ты дома осталась, – объявил он, выглянув в приемную, в которую Яна вбежала, опоздав на работу на сорок минут.

– Я сейчас все сделаю, – запыхавшись, выпалила Яна.

– Да успеется. Как ты себя чувствуешь? – Лев Константинович присел на край ее стола, наблюдая за тем, как Яна, путаясь в рукавах, стаскивает пальто.

– Хорошо, – Яна выдавила из себя улыбку, но, кажется, совсем не убедила Льва Константиновича. – А как Дима?

– Нормально, – ответил босс и ничего не добавил.

Правильно. Кто она такая, чтобы с ней объясняться?

– Лев Константинович, а можно задать личный вопрос? – решилась Яна.

– Смотря насколько личный, – серьезно глядя на нее, ответил тот, и Яна вспомнила, как сидела вчера у него на кухне.

«Со Львом такое не пройдет», – прозвучал в голове мамин голос. Да и плевать. Она ведь правда не собиралась. Ей ведь просто хотелось, чтобы о ней заботились. И неважно кто.

– Вы ведь хорошо знали Алексея Волкова?

– Более чем, – вопреки ожиданиям, Лев Константинович не только не расслабился, оттого что Яна завела речь не о нем, но и, кажется, еще сильнее напрягся.

– Мы никогда не виделись с ним, – осторожно подбирая слова, начала Яна.

– Я знаю.

– А не знаете почему?

– Ты вот что… индусам напиши, а то они ждут. А об этом лучше с матерью поговори.

Лев Константинович легко поднялся со стола, и Яна заняла свое место. Сесть за стол, пока на нем сидел босс, по ее мнению, было не к месту.

– А что, если она не хочет со мной об этом говорить?

– Ну, значит, эта тайна… – театральным тоном начал Лев Константинович и почему-то осекся.

– Снова уйдет в могилу? – горько усмехнулась Яна.

– Ян…

– Я имею право знать, почему он ни разу не увиделся со мной. Почему не принимал никакого участия в моей жизни и…

– Полина Викторовна? – громко произнес босс, и Яна вздрогнула всем телом. – Сергей приехал?

– Сергей Евгеньевич будет через сорок минут. На заводе вчера произошло ЧП. Один из наших студентов чуть в окно не вышел.

– В смысле в окно? – севшим голосом переспросил Лев Константинович и смерил Яну таким взглядом, что ей захотелось раствориться в спинке собственного кресла. – Пойдемте расскажете.

Дверь в кабинет босса закрылась, и Яна прижала ладони к глазам. Две минуты. Она посидит так две минуты и напишет индусам, а потом приготовит боссу кофе, а потом… Достав из сумки мобильный, Яна открыла список звонков. На мобильный ей мало кто звонил, поэтому список абонентов не потрясал разнообразием: босс, мать, несколько незнакомых номеров случайных курьеров, Крестовский-младший и Волков. Яна вышла из приемной. В коридоре никого не было. Она прислонилась к стене рядом с панорамой Лондона и нажала на вызов. Запоздало сообразила, что Дима, скорее всего, на занятиях, поэтому не ответит, но после четвертого гудка в трубке раздалось резкое «алло».

– Доброе утро, это Яна, – выпалила она, давясь колотящимся в горле сердцем.

– Доброе. Я понял, – отозвался Волков и замолчал.

Яна тоже молчала, не зная, что сказать.

– Передайте Льву Константиновичу, что со мной все в порядке, – наконец произнес Волков, но говорил он так, что Яна за него испугалась.

– Хорошо. Если что-то нуж… – начала она, но Волков уже оборвал связь.

Яна сжала телефон и впервые спросила себя: не обвиняет ли Дима ее в случившемся? Да, он взял буклет со стола, но вдруг он задался вопросом, как этот буклет там оказался. Она понимала, что ни одна камера не зафиксировала того, что буклет положила именно Яна. Но нужны ли Диме камеры? Что, если он просто догадался? Мысль о том, что его слово ничего не будет значить в суде – да и вообще ни о каком суде речи идти не может, – почему-то не успокаивала. Вдруг оказалось, что с ролью судьи Яна прекрасно справляется сама.

Глава 13

На руинах мечты так легко прорастает обида.

Она думала, что непременно умрет от стыда и горя, но почему-то не умиралось. А Ромка все не шел.

Когда первый прилив стыда схлынул и голова наконец включилась, Лялька поняла, что поторопилась. Не нужно было действовать вот так в лоб, когда он и без того напрягся после разговора с Рябининой. Нужно было вести себя хитрее. Но стоило вспомнить его взгляд после поцелуя и то, какой неестественной была его улыбка, как здравый смысл выключился, вернулись стыд и обида.

Ромка был константой ее мира, Ромка был тем, кто всегда мог исправить даже самый паршивый день, неделю, год. Как жить с мыслью о том, что она все испортила, Лялька не представляла.

В дверь ее комнаты постучали. Лялька вздрогнула и покрепче обняла подушку в виде черного сердца, которую прижимала к себе.

– Нельзя! – крикнула она.

Однако стук повторился, и одновременно с ним на ее телефон пришло сообщение от Ромки: «Я на 5 сек».

«Я не хочу ни с кем говорить», – написала Лялька в ответ.

«Говорить не придется».

«Ляль, 5 секунд. Правда».

«Входи. Только свет не включай».

Дверь бесшумно отворилась, и Ромкин силуэт возник в потоке света.

– Ты где? – осторожно спросил он, не заметив ее на подоконнике.

– У окна. Говори, что хотел.

Ромка вошел в комнату, однако дверь закрывать не стал.

Лялька про себя усмехнулась.

– Дверь оставил открытой, чтобы сбежать, если я на тебя наброшусь? – зло спросила она.

Хотя злости в ней не было. Были жгучий стыд и такое огромное чувство одиночества, что даже дышать было больно.

– Нет, я просто не вижу после света. Снесу тебе тут что-нибудь.

Ромка остановился посреди комнаты и убрал руки за спину.

– Я зашел попрощаться.

Сердце Ляльки ухнуло в желудок.

– Навеки? – насмешливо спросила она.

– Почему навеки? Мы просто уезжаем… – Ромка сказал это неестественно ровным голосом, которым обычно пытался ее успокоить. Лялька не любила, когда он говорил вот так. Этот тон хорошо подходил психологине или врачу, но никак не человеку, в которого она была безумно влюблена.

– Больше к нам не приедете? – спросила она.

– Не знаю, – Ромка пожал плечами.

Это и был ответ. Права на ошибку ей, кажется, никто решил не давать. Ляльке захотелось заорать, но она подумала о Димке. Тот непременно так бы и сделал. Себя же она считала не просто сдержаннее, а еще и умнее. Ничего ведь страшного не случилось. Если отбросить стыд и желание умереть прямо сейчас, жизнь-то продолжается, и Ромка из нее никуда не исчезает.

– Ты извини. Не знаю, что на меня нашло, – как можно спокойнее произнесла она.

Ромка молчал так долго, что Лялька успела поверить в то, что он ничего не скажет.

– Ты меня тоже извини. Я, наверное, как-то неправильно себя вел.

– В смысле? – искренне удивилась Лялька, потому что Ромка не мог вести себя неправильно. В этом неидеальном исковерканном мире он был единственным правильным элементом.

– Я, наверное, это спровоцировал.

– Поясни, – упавшим голосом попросила Лялька.

– Ляль, я очень тепло к тебе отношусь. Ты мне как сестра, – Ромка повел плечами. – Прости, если я заставил тебя думать, что отношусь к тебе как-то, ну, как к девушке. Я…

– Я для тебя как сестра? – переспросила Лялька, и Ромка кивнул. – А с Рябининой любовь до гроба? Или у тебя там уже кто-то очередной на примете? – кажется, Лялька начала говорить слишком громко, но ей было плевать.

– Нет, Ляль, на примете у меня больше никого нет. Я люблю Машу.

– Что?..

– Я. Люблю. Машу, – по словам отчеканил Ромка, и мир Ляльки, похоже, немножко сошел с ума, потому что подушка, которую она прижимала к груди, вдруг подлетела и впечаталась Ромке в лицо. Он не стал уклоняться, только голову чуть повернул. Подушка была туго набита, и ему, наверное, было больно. Но в сошедшем с ума мире это казалось чем-то неважным.

Ромка поднял с пола подушку, положил ее на компьютерное кресло и, не говоря ни слова, вышел из комнаты. Дверь за ним закрылась бесшумно, и оцепенение, в котором Лялька пребывала с момента злосчастного поцелуя, наконец прошло. Соскочив с подоконника, она бросилась к двери, но, коснувшись дверной ручки, замерла. Что она могла ему сказать? Что ненавидит? Что он урод, который ее обманул? Что она любит его шесть лет, а Рябинину он знает чуть больше года, а встречается с ней и вовсе без году неделя? Что никто, кроме нее, Ляльки, никогда не сделает его счастливым? Что никто не знает его так, как она? Что никто никогда не будет любить его так, как она?

Лялька выпустила ручку и села на пол, прислонившись спиной к двери.

Да не нужно ему все это! «Я люблю Машу». Проклятую Машу, которая не сделала ничего для того, чтобы он ее полюбил.

Экран телефона, оставшегося на подоконнике, засветился. Лялька бросилась к нему, ожидая увидеть сообщение от Ромки. Вдруг он успел одуматься? Вдруг просто растерялся? Все-таки она застала его врасплох.

Входящее сообщение от LastGreen’a висело над несколькими непрочитанными от сетевых друзей.

«Наверное, это судьба, – подумала Лялька, – завершить то, что не завершилось с Андреем».

В конце концов, какая разница, маньяк он или нет? Никому ведь нет до этого никакого дела. Даже, кажется, ей самой.

«У меня завтра вторая половина дня свободна».

«Могу подвезти куда скажешь».

Во дворе завелась машина. Крестовские уезжали домой. Лялька подождала, пока стихнут голоса Сергея и дяди Лёвы, пока пикнут, открываясь, ворота, и, только когда шум мотора стих, решительно сжала телефон и вышла из комнаты.

Димка сидел на верхней ступеньке лестницы, из чего Лялька сделала вывод, что провожать крестного он не ходил.

– Что ты тут сидишь? – спросила она.

Ее голос прозвучал хрипло, но она порадовалась тому, что вообще смогла хоть что-то сказать. Говорить она не любила и не умела. И эта функция иногда у нее отключалась сама по себе, а не только когда она демонстративно замолкала.

Димка посмотрел на нее через плечо и взлохматил свои и без того растрепанные волосы.

– Присядь, – он сдвинулся, давая ей место.

Лялька села, зажав руки с телефоном коленями.

Димка молчал долго, и она должна была бы непременно съязвить на тему того, что у него память, как у золотой рыбки, и что он, пока пододвигался, успел забыть, что хотел сказать. Но она почему-то не съязвила. Она все еще была немножко неживой.

– Крестовский рассказал мне всё, – наконец произнес Димка, глядя прямо перед собой.

– Так уж и всё? – нервно усмехнулась Лялька. Стыд вернулся, заставив поежиться.

– Он с Машкой, понимаешь? – голос Димки прозвучал хрипло. – Мы можем делать вид, что это все понарошку, но это не понарошку, Ляль. Ромка, если уж что-то решил, идет до конца.

– А он прямо решил? – Лялька очень старалась говорить равнодушным тоном, но голос дрогнул.

– Решил, Ляль. Он из-за нее в Москве остался, хотя собирался сваливать обратно.

Лялька замерла. За столько месяцев общения Ромка ни разу не обмолвился о том, что собирается возвращаться в Лондон.

– Ты уверен, что он собирался возвращаться?

– У него уже билет был, и он заявление на отчисление в универе написал, – глухо произнес Димка и снова взъерошил волосы. – Поэтому давай, ну… без глупостей.

Лялька медленно встала и пошла вниз по лестнице. Димка, к счастью, не стал ее останавливать. Мир вокруг вновь замедлился и будто размазался. Ромка собирался уезжать в Лондон, но ей об этом даже не сказал. Ромка остался здесь ради Рябининой. Ромка вдруг оказался тем, кого она, выходит, совсем не знала. Можно ли любить человека, совсем его не зная? Можно ли не знать человека, так отчаянно его любя?

Из кухни слышался приглушенный голос Сергея, говорившего с кем-то по телефону. Лялька направилась туда. Сергей бросил на нее рассеянный взгляд, потом его глаза расширились, и он замер на полуслове.

– Я перезвоню позже, – бросил он в трубку и нажал на отбой. – Что случилось?

– Ничего, – сипло произнесла Лялька.

Кажется, голос вновь решил объявить забастовку. Как все эти пролетарии в учебниках по истории.

– Лена, ты почему плачешь? – испуганно спросил Сергей и, выдернув из стоявшей на столе коробки несколько бумажных салфеток, протянул их ей.

Лялька приняла салфетки и заторможенно прижала их к щеке. На салфетках проступила влага с потеками туши.

– Не знаю почему, – прошептала она. – Просто.

Сергей присел на краешек стола, вглядываясь в ее лицо.

– Тебя кто-то обидел? – уточнил он.

Ответа на этот вопрос у Ляльки не было. Обидел ли ее Ромка? Разве можно описать этим словом уничтоженный мир?

– Мне завтра нужно в Москву, – выдавила Лялька.

– Зачем? – удивился Сергей.

– Я не могу просто съездить?! Я тут должна сидеть до самой смерти безвылазно?!

Кричать оказалось гораздо легче, чем говорить. Кричать голос хотел. Это говорить ему не нравилось. Поэтому ее «Надоели вы мне все» прозвучало едва слышно.

– Можешь, конечно, – пожал плечами Сергей и сложил руки на груди. – Просто скажи, куда и во сколько. Я отвезу.

– Я поеду на такси, – отрезала Лялька.

Голос сорвался, и слово «такси» Сергей, кажется, понял лишь по губам.

– Лена, давай мы не будем спорить? На такси я тебя не отпущу. Ты несовершеннолетняя… Не хочешь со мной, давай с Димкой. Или, может, Рому попросим?

– Рому? – оказалось, она могла смеяться громко, зло. – Да не поедет он никуда. Он занят. У него там любовь до гроба.

На лице Сергея проступило такое отвратительное понимание, что Лялька закричала:

– Ни черта ты не понимаешь! Никто не понимает! Ясно? Я поеду одна. Я могла вообще тебя не предупреждать! Мне нужно встретиться с другом!

– Хорошо, – Сергей примирительно выставил ладони. – Я довезу тебя до места назначения, а встретишься ты одна.

– А за мной будет красться толпа частных детективов или половина вашей службы безопасности?

Сергей слабо улыбнулся:

– Мы, конечно, можем попробовать это организовать, но у них завтра выходной. Думаю, подыграть нам с тобой никто не захочет.

Лялька сложила руки на груди и хотела было сказать колкость, но потом посмотрела на Сергея, такого знакомого, совсем вытеснившего из памяти папу, и молча вышла из кухни.

Димка так и сидел на лестнице. Лялька прошла мимо него, не проронив ни слова. Он тоже промолчал.

В комнате она вновь забралась на подоконник и загрузила переписку с LastGreen’ом.

«Я готова встретиться. Напиши во сколько».

Какая разница, кто он? Маньяк или случайный человек, подосланный бандитами, чтобы получить за нее выкуп… Ляльке было совершенно плевать, потому что ее жизнь закончилась. Наверное, еще три года назад, когда пропали родители. Ромка зачем-то питал ее живой водой, как в сказках, – голосом, словами, смехом. Вот только это все тоже оказалось как в сказке. То есть не по-настоящему.

Напротив аватарки LastGreen’а загорелся зеленый кружок, и тут же ее сообщение отметилось прочитанным.

«В 4 норм?»

«Куда подъехать?»

«На ВДНХ, – написала Лялька. – Я буду там гулять».

«Ок, до завтра».

Лялька не стала отвечать на его последнее сообщение. Отложила телефон и прикрыла глаза.