Текст книги "Канатоходка"

Детская студия

Однажды, поддавшись моим уговорам, в конце лета мама повела меня в цирк…

Вообще, мама и бабушка всегда боялись опоздать – на вокзал мы приезжали за полтора-два часа до отхода поезда, в кино приходили минут за сорок до начала сеанса. И так далее.

На цирковое представление на Цветном бульваре (сейчас это «Цирк Никулина») мама привезла меня за час. Вход в цирк был ещё закрыт. Погода стояла осенняя, начал накрапывать дождик… Мы укрылись в помещении касс…

Вот там я и увидела объявление о приёме в детскую цирковую студию при Московском цирке, куда приглашались дети от 11 до 15 лет!.. Молодец мама со своим страхом опоздания!..

Через два дня я поехала поступать. Конкурс был большой и долгий. Не буду его описывать. Скажу сразу, что меня приняли, несмотря на отсутствие подготовки, несмотря на то, что я не умела делать стойку, несмотря на то, что не сумела ни разу подтянуться и висела на кольцах «как сосиська» (так выразился один из членов приёмной комиссии!). Всё равно я всем чем-то понравилась. Так я стала «студийкой»…

И началась сумасшедшая и счастливая жизнь!.. Мы занимались три раза в неделю – акробатикой, гимнастикой на трапеции, жонглированием… Нам преподавали настоящие цирковые артисты!.. Танец у нас вёл знаменитый цирковой балетмейстер Пётр Гродницкий – невероятно артистичный, эксцентричный и талантливый…

А ведь ещё была общеобразовательная школа!.. Шестой класс!.. Несмотря на огромную нагрузку, я не чувствовала усталости (ревмокардит! ау!)… Вот что значит любимое дело!.. В любое время мы могли пойти посмотреть цирковое представление!..

А потом и нас стали занимать в постановках, многие из которых тогда были сюжетными. И мы, «студийцы», танцевали кубинские танцы, поставленные Гродницким, в представлении «Куба – любовь моя!» (а в прологе студенты Гнесинки Иосиф Кобзон и Виктор Кахно пели песню под таким же названием)…

Мы, «студийцы», в головных уборах из перьев и разноцветных юбочках, танцевали «Танец маленьких индейцев» в детском представлении «Трубка мира», где главных злодеев-богачей (один именовался Богач-Кукарач, второй – не помню как) играли Юрий Никулин и Михаил Шуйдин – дядя Юра и дядя Миша, как мы их звали…

Негритёнка Бомми играла жена Никулина, Таня, а маленького индейца Томми – сын дяди Миши, Славка Шуйдин, «студиец», мой ровесник – страшненький, маленький, но невероятно обаятельный (как сейчас говорят, «харизматичный»).

Вероятно, он был очень талантлив. Потому что я моментально влюбилась в него на долгие два года – сильно, больно, с «остановкой дыхания». Просто потеряла голову. Влюбилась так, как можно влюбиться в талант и вдохновение (ну и плюс моя способность всё гиперболизировать!). Когда Славка был далеко – мне хотелось его видеть. Когда близко – кружилась голова, и я готова была упасть в обморок…

Да! Вот так!..

Естественно, мои переживания отражались в стихах и дневниках… Любопытные бабушка и мама прочитали мои записи и ужаснулись!.. Уж не знаю, что они себе нафантазировали – повода для этого не было никакого, но взрослость моих чувств, отчаяние от «недостижимого» (о, эти поэтические преувеличения!), видимо, заставили их содрогнуться: как это в 12 лет – любовь?! Этого не может быть! Разврат какой-то! Это подружка Лидка виновата!..

И мне было запрещено с Лидкой дружить!.. А вот это уж – фигушки!.. Единственное, чего они добились, так это того, что я перестала вести дневники (а жаль!) и перестала им доверять и делиться с ними тем, что меня волнует, – на очень долгие годы (тоже жаль!)… А стихи о любви стала прятать подальше, потому что они всё равно рождались – Славку-то ведь я не разлюбила! Пожалуй, полюбила ещё больше, потому что помню, как молила Бога (хотя была ещё не крещена!), чтобы я больше не росла, чтобы не быть выше Славки…

К сожалению, Бог выполнил мою неосмотрительную просьбу – я больше не выросла, так и осталась ростом в 1 м 60 см (но тогда это был вполне высокий рост, а сейчас от дополнительных сантиметров десяти я бы совсем не отказалась)…

Позже, когда почти всей студией мы поступили в цирковое училище, моя трепетная любовь к Славке постепенно улетучилась. А стихи и маленький рост – остались…

Ещё один сюжет из моей студийной истории…

Для вечернего представления Гродницкий репетировал с нами «Танец копеек». Смешно? Не очень. Тогда была хрущёвская денежная реформа, и, как это бывает во времена всех реформ, народу втолковывали, что это правильно и выгодно. Под девизом «копейка рубль бережёт» и был придуман этот дурацкий танец…

В белых бальных платьях, но с фанерными «копейками» по бокам (там так и было всё написано и нарисовано со всеми цифрами и гербами, как на копейке) мы танцевали, насколько это было возможно, красиво и под красивую музыку. А потом выстраивались в шеренгу и начинали «расчёт»: «Копейка… копейка… копейка…» Десятая, последняя в шеренге и самая маленькая, делала шаг вперёд и звонким голосом выкрикивала: «Гривенник!..» И под торжественную музыку и сомнительные аплодисменты «копейки» убегали за кулисы…

И всё бы хорошо, но в начале одного из представлений, когда мы, «копейки», загримированные и сложно причёсанные, толпились у прохода в ожидании третьего звонка, музыки и выхода, народ из буфетов и гардероба после третьего звонка тоже ломанулся в те же проходы, к своим местам, цепляясь за фанерные круги, доедая на ходу мороженое и бутерброды… Оркестр заиграл увертюру… Мы – «на низком старте»… Вступление к «Танцу копеек»… «Копейки» начинают перелезать через барьер на арену. Пошёл танец…

А я бьюсь в проходе, потому что какой-то хрен преградил мне дорогу и никак не может понять, куда это я рвусь, мешая ему занять место в зрительном зале… Он, сам габаритный, зацепился за мою не менее габаритную «копейку»…

Танец подходит к концу… Девятая, а не десятая «копейка» выкрикивает: «Гривенник!»… Девчонки давятся от смеха, наблюдая, как я веду отчаянную борьбу за место на арене…

Пролог закончен… Зрители, ещё не до конца рассевшиеся, ничего не заметили. Представление начинается!.. Туш!..

Цирковое училище и дружба с Лидкой

В цирке есть замечательная традиция (наверное, точнее было бы назвать это потребностью, необходимостью) – там принято после своего номера стоять в проходе, смотреть представление и поддерживать в моменты исполнения сложных трюков своих коллег, работающих в это время на арене, сжимая кулачки и посылая им в помощь заряды положительной энергии. И это действительно помогает!..

Цирковые артисты – особая каста. Их главная жизнь проходит на манеже. Всё остальное – второстепенно. Уйдя на пенсию (а выйти на пенсию цирковые артисты, как и балетные, имеют право через 20 лет, но они редко пользуются этим правом), цирковые стараются поменять жанр, чтобы работать, пока есть силы. К сожалению, это факт – уйдя с арены, многие очень быстро уходят и из жизни, не найдя себя в ней, часто спиваясь…

Но жизнь циркового артиста – ежедневный труд и ежедневный риск… Может быть, поэтому цирковая дружба – то самое «чувство локтя», которого так не хватает в других видах искусства. (Я сама остро «почувствовала разницу», когда позже начала работать в театре.)

Занимаясь в детской цирковой студии, я понимала, что для того, чтобы стать настоящей артисткой цирка, нужно что-то ещё. Но что?! Что делать дальше?..

И вдруг, когда я уже почти два года прозанималась в студии, мы с моей подружкой Лидкой выяснили, что разгадка была совсем близко – в Москве, оказывается, есть ЕДИНСТВЕННОЕ В МИРЕ Государственное училище циркового и эстрадного искусства – ГУЦЭИ, которое готовит цирковых артистов и выпускает цирковые номера всех жанров! Какое чудо! И какое счастье, что я живу в Москве!!! «Принимаются юноши и девушки от 14 до 20 лет с образованием 7-10 классов»…

Я оканчивала 7-й класс, Лидка – 8-й. Мы ринулись на 5-ю улицу Ямского поля, в училище, чтобы узнать, что нужно для поступления, кроме данных. Оказалось, что не так много: фотографии крупным планом, на документы и в полный рост в купальнике. Отбор в три тура. Потом, если всё состоится, – собеседование и три экзамена по общеобразовательным предметам: русский, литература, иностранный язык…

Мы бросились фотографироваться, подавать заявления и собирать документы…

Здесь я должна сделать отступление. К этому времени уже вся моя семья, включая и отца, вернулась из Мурманска в Москву и перебралась с Бутырской улицы на Суворовский бульвар (ныне опять Никитский).

Отцу дали две комнаты в доме № 9 – известном Доме полярника, где жили полярники, в том числе и знаменитые папанинцы и их семьи. Квартира, в которой кроме наших было ещё две комнаты (в маленькой жила старушка Клавдия Ивановна, а в 22-метровой – семья из пяти человек: бывший полярник Караулов, его жена Лидия, белоруска, тёща, их дочь Галина с мужем, научным сотрудником; позже появился ещё и внук Саша), находилась на шестом этаже. А вдоль наших комнат тянулась громадная лоджия…

На этой лоджии мы гуляли, мама выращивала цветы – и летом там пахло настурциями и душистым табаком, росли анютины глазки и ромашки. Машин в ту пору было мало, и можно было поставить раскладушку и спать – тогда в ночной тишине был слышен бой курантов…

Папа получил назначение на должность начальника порта в бухту Провидения на Чукотке. Он улетел туда с мамой и сестрёнкой Ирой…

А я осталась в Москве с бабушкой.

В конце 7-го класса я должна была сдавать экзамены по фортепиано, чтобы получить место в 7-м классе московской музыкальной школы. В Мурманске я успела проучиться в музыкальной школе 6 лет. Не помню почему, но простого перевода не получилось.

Да, как-то совсем выпала из рассказа моя «музыкальная история». Учась в школе и детской цирковой студии, я продолжала играть на пианино и для того, чтобы сдать этот самый экзамен, занималась с педагогом из консерватории. Вот здесь – родители, внимание!!! НЕ ВСЯКОМУ ПЕДАГОГУ МОЖНО ДОВЕРИТЬ СВОЕГО РЕБЁНКА!

Не знаю, что делала эта тётка в консерватории, но к музыке она отбила у меня охоту надолго (слава Богу, что не навсегда!)… Я не помню её лица, не помню, как её звали, но вижу, как сейчас, её пухлые руки с ярко-красным маникюром на коротко остриженных ногтях. Этими «ручками» она злобно чиркала мои ноты жирным простым карандашом и била меня по рукам линейкой, если я ошибалась или, играя, случайно попадала не на ту клавишу…

Я продержалась в этом кошмаре около года, а потом сказала бабушке, что музыкой заниматься больше не хочу, экзамены сдавать не буду. Тем более что с целью я определилась. И это точно не игра на фортепиано! Про цирковое училище я благоразумно промолчала, иначе бабушка забила бы тревогу. А так она настаивала: не хочешь становиться пианисткой – не надо, но сдавать экзамены всё равно пойдёшь! Бабушку можно было понять – родители возложили на неё ответственность за меня. Как же она могла разрушить их надежды?!.

Ну и тогда, чтобы окончательно снять эту тему, я чиркнула бритвой по подушечке безымянного пальца на правой руке (маленький шрамик можно и сейчас разглядеть), сказала бабушке, что играть не могу, и с почти спокойной совестью отправилась поступать в цирковое училище и поступила…

У нас были потрясающие педагоги: Юрий Гаврилович Мандыч, Зиновий Бонич Гуревич, И. Ларин, Н. Денисов, Н. Бауман и многие другие. Они научили нас преодолевать усталость, работать до тех пор, пока не добьёшься нужного результата, верить в себя.

Наверное, это самое главное: ещё в детстве понять, что ничто стóящее в жизни не даётся без труда, а то, что «упало сверху», – это аванс, который необходимо закрепить осмысленным трудом. И для того, чтобы ощутить радость от результата труда, – необходимо упорство. И очень важно знать, что до получения результата нельзя отступать назад.

Горячо любя своих детей, мы иногда избавляем их от «излишних» трудностей, и потом выясняется, что сослужили им плохую службу. А нужно было их не «жалеть», а заполнять день сложными, не всегда любимыми занятиями и развивать то, что даровано им Богом, и то, что любимо…

Потому что, как выясняется, если влюбляешься в своё дело, силы непонятно откуда, но находятся…

Я помню, как Юрий Гаврилович, воспитывая нас, трусих, разучивал трюки на лонже, а потом быстро её снимал и сам стоял на страховке. В результате на экзамене по воздушной гимнастике группа другого педагога висела на лонжах, а мы летали без страховки и без страха!..

Мастерство актёра нам преподавал Марк Борисович Корабельник. Мы делали всякие актёрские упражнения, этюды, разыгрывали сценки. Марк Борисович первым сказал, что у меня есть актёрские способности, и, когда он на телевидении режиссировал фильм для подростков «День рожденья Жени», он пригласил меня в нём сняться (это было в конце первого курса)…

Грим преподавал педагог по фамилии Лемпарт. Как его звали – забыла: у моей памяти есть защитная реакция – стирать болевые моменты. При чём тут Лемпарт – расскажу чуть позже. А вообще, предмет этот я очень любила, он проходил интересно и творчески. Нас учили не только сценическому (театральному, цирковому – когда просто нужно выделить, сделать ярче собственные черты лица и сгладить недостатки) гриму, но и создавать образы. На экзамене у меня было задание: портрет Моны Лизы. Передо мной стояла репродукция, и я переносила прекрасные черты на своё полудетское лицо. А получилось очень похоже! И экзаменационная комиссия единогласно поставила мне пятёрку!..

Кстати, грим тогда продавался в замечательном театральном магазине ВТО в картонных коробках – там была целая палитра, а к нему прилагались скрученные картонные палочки для грима. Там же можно было купить жировую основу, которую нужно было класть под грим, а потом ею же грим снимать, всевозможные кисточки, пудра всех тонов, накладные ресницы и брови, усы и бороды; всевозможные парики, шиньоны, накладки, букли. Был целый отдел театральных костюмов. Отдельно продавались балетные тапочки, пачки, пуанты, трико и гимнастические купальники. И ещё много чего…

На втором этаже этого здания был прекрасный зал и театральная гостиная, где проходили самые разнообразные мероприятия: встречи с актёрами, капустники, премьеры фильмов (во время кинофестивалей – фестивальные показы), поэтические вечера и т. д. Кроме того, там праздновались юбилеи, Новый год. И множество других событий…

На втором же этаже, только с другого входа, была богатейшая библиотека, куда мы приходили готовиться к экзаменам, потому что там выбор книг был огромен…

Ну, а на первом этаже был ресторан с очень хорошей и недорогой кухней. Многие великие артисты и их друзья приходили сюда – днём пообедать, а вечером, после спектаклей, – поужинать, выпить, обменяться мнениями с коллегами, почитать стихи или просто расслабиться…

Всё это в одночасье сгорело в тот страшный период, который зовётся «перестройкой». Сгорело дотла вместе с уникальной библиотекой, чтобы на этом месте «бизнесмены» смогли соорудить супердорогой торговый центр с издевательским названием «Галерея „Актёр“»…

Уроки грима как средство против приёма в комсомол

Ну а теперь вернусь к истории с Лемпартом. Она непонятная и дикая. Сегодня, когда я к ней возвращаюсь, я склонна думать, что в тот день наш педагог был попросту нетрезв. А мы, две малолетние дурочки, этого не поняли…

Хотя и во взрослом состоянии я никогда не знала, как правильно и мудро вести себя с пьяными…

Так вот – сама история.

После всех занятий (а заканчивались они где-то около семи вечера) мы с Лидкой, если не нужно было торопиться в театр или в бассейн, обычно шли до Белорусского вокзала к метро пешком. Естественно, к этому времени мы были уставшие и голодные, поэтому по пути заходили в продовольственный магазин и покупали окуня или треску горячего копчения, свежий батон белого хлеба и какой-нибудь сок…

Как мы ухитрялись всё это есть на ходу, при этом безостановочно болтая, – сложно представить, но так было…

Мы с Лидкой доходили до станции «Белорусская» кратчайшей дорогой – то есть спускались на железнодорожные пути и шли по шпалам. У вокзала карабкались на платформу, а дальше перебирались в метро…

Наши опасные прогулки прекратились после того, как однажды Лидка чуть не попала под электричку, которую мы заметили слишком поздно. Мы побежали, но Лидка зацепилась за шпалы и рухнула… Она покорно осталась лежать и даже положила голову на рельсы…

К счастью, электричка пошла по другому пути – прямо как в фильме «Чистое небо»… Мы хохотали как сумасшедшие, наверное, от шока…

В тот день, о котором я всё никак не расскажу, мы с Лидкой торопились. Во-первых, занятия закончились позже обычного, во-вторых, назавтра у нас было важное событие – приём в комсомол, и мы хотели подготовиться, ну и подобрать подобающую для случая одежду.

Поэтому мы решили поехать до метро на такси. Поймали машину и уже начали в неё садиться, как вдруг откуда ни возьмись появился Лемпарт и стал как-то очень агрессивно вопрошать, куда мы едем. Я сказала: «К метро!» Строптивая Лидка ответила что-то типа: «Куда надо!» – уж больно не понравился ей тон Лемпарта.

И тут наш педагог заорал, чтобы мы «немедленно вышли»! То ли ему спьяну «что-то показалось», то ли это из серии «наши люди в булочную на такси не ездят». Это было уж как-то совсем по-хамски. И мы уже без всяких разговоров сели и уехали. Ослушались…

А на другой день… ни Лидку, ни меня в комсомол не приняли! Лемпарт, восседавший в приёмной комиссии, обвинил нас – вот даже сейчас не сформулирую его аргументацию, – кажется, в том, что мы ему грубили, дерзили и не подчинились – не уточняя, как именно…

Мы с Лидкой растерялись, что-то испуганно мямлили… Свои права мы защищать не умели (не совру, если скажу, что и сейчас не умеем!).

В общем, в комсомол нас не приняли. Ситуация дикая и неприятная – как будто ни за что ни про что по физиономии получили… Ни за что и несправедливо…

Но не могу сказать, что мы долго горевали – некогда было. Жизнь наша была заполнена до предела: на ногах с половины седьмого, а с занятий я приезжала в лучшем случае в половине девятого. Ну, и… садилась за уроки. По общеобразовательным предметам нас тоже не щадили…

Математика и физика для меня всегда были мукой (хотя в школе я умудрялась быть отличницей!) – ну нет у меня к точным наукам способностей!..

К счастью, в цирковом у нас по этим предметам был замечательный учитель по фамилии Форбрихер. Легенды о его характере передавались от одного выпуска к другому. И как только возникали опасные ситуации – кто-то у доски не мог ответить или над нами нависала угроза контрольной, – один из студентов (чаще всего это был Витя Цветков, сын директора Ленинградского цирка, парень весёлый и остроумный, к тому же обладавший уникальным свойством забалтывать педагогов – даже ничего не зная, он всегда умудрялся получать «отлично»: например, начиная на экзамене по истории театра увлечённо пересказывать преподавателю, чудесной Иле Яковлевне, подробное содержание только что увиденного фильма) задавал нашему педагогу по физике и математике вопрос о войне. И Форбрихер, как под гипнозом, начинал с упоением рассказывать, как он воевал. Его совершенно не настораживала наша такая подозрительно частая любознательность по этому вопросу. И о математике до конца урока он не вспоминал!..

Зато гуманитарные предметы были для меня в радость. На контрольных, зачётах, экзаменах по литературе, русскому, английскому – я заканчивала первой и успевала проверить работы у всего курса (точнее, у тех, кто в этом нуждался). Так что свои диктанты, сочинения и изложения все сдавали без грамматических и синтаксических ошибок (стилистические исправлять времени у меня уже не было!)…

А к языкам у меня всегда были способности – я воспринимала мелодику на слух. Жаль, что не довела до конца изучение языков – ни одним по-настоящему не владею. И, когда приезжаю за границу, день-два молчу как рыба. Потом какие-то знания всплывают, и «рыба» начинает говорить…

Наша «серая совковая» жизнь

В свободные дни, часы, минуты – мы не отдыхали, а бегали по театрам, выставкам, музеям, просиживали в читальных залах, не пропускали новые программы в цирке и кинопремьеры…

Помню, каким потрясением стал для меня фильм «Шербурские зонтики» с прекрасными Катрин Денёв и Нино Кастельнуово.

Мы сорвались с занятий и всем курсом поехали в кинотеатр «Мир», рядом с цирком на Цветном… Красивый и нежный фильм о несостоявшейся любви с щемящей музыкой Мишеля Леграна…

Когда, много лет спустя, мы с замечательным актёром Игорем Копченко дублировали «Шербурские зонтики», я вспоминала ТЕ свои ощущения…

Я уже рассказывала, что у нас была возможность по студенческим билетам ходить в любой театр на любой спектакль, но так как по предъявлению студенческого билета мы получали входной, то чаще всего мы стояли на галёрке…

Но какое это имело значение, если с галёрки мы смотрели, например, спектакль «Королевского Шекспировского театра» с Лоуренсом Оливье в главной роли?!. Мы впитывали в себя как губки всё, что успевали увидеть и услышать. Мы пропадали в музее имени Пушкина и в Третьяковке.

Мы ходили в забитый до отказа зал Политехнического музея, где читали свои стихи молодые Окуджава, Ахмадулина, Евтушенко, Вознесенский, Рождественский, Петя Вегин, Инна Кашежева, Римма Казакова… Можно было прийти ночью к памятнику Маяковскому, где эти поэты – а с ними и малоизвестные, и самодеятельные, – часто до утра читали свои стихи…

Лгут те, кто пишет или говорит о «серой, бедной жизни в советское время»! Жизнь кипела и бурлила! Слава нашего цирка, Большого и Малого театров, театра Вахтангова, МХАТа, БДТ – гремела по всему миру! А наши музыканты! А переполненные залы консерваторий и концертных залов… Так кому и зачем нужна сегодняшняя ложь?!

Неправда и то, что «было нечего носить»! Да, не было куч шмотья. Мало того, было неприлично «страдать вещизмом» – это считалось мещанством. Но если нужно было красиво одеться – был бы вкус! Прекрасные ткани страна производила – не только на экспорт. В ателье-люкс шили недорого и хорошо. Кроме того, можно было всегда купить понравившуюся готовую модель…

Когда я уже снялась в «Кавказской пленнице» и начала ездить с этой картиной и с «Вием» по всему миру, меня одевала прекрасный художник-модельер Лидия Алексеевна из ателье на улице Герцена. И она наряжала меня в такие красивые и необычные туалеты и из таких качественных тканей, что, увидев, как я одета – на сцене, на приёмах, на пресс-конференциях, – журналисты обязательно спрашивали, у кого я одеваюсь…

Да! Не было этих дурацких «бутиков», в которых висят маломерные тряпочки с запредельными, часто совершенно не соответствующими качеству ценами…

Зато помню, как я, пятнадцатилетняя, иду по Арбату в кулинарию ресторана «Прага», чтобы купить что-то из необыкновенно вкусных и совсем недорогих полуфабрикатов, а на мне – белое платье в мелкий нежный цветочек с плиссированной юбкой. И все на меня оглядываются. А это платье мы с мамой купили в «Детском мире»…

Ух, какой был потрясающий «Детский мир» до «перестройки»!.. Сколько товаров для детей – и наших, и импортных – на любой вкус и кошелёк! И одежда, и обувь, и игрушки… Настоящий праздник… Тогда был девиз «Всё лучшее – детям». Не всегда, как и все девизы, он выполнялся, но хоть посыл был…

А в «перестройку» все карусели, игрушки, волшебные открывающиеся часы, из которых выезжали герои сказок, – враз убрали и сделали на первом этаже… автомобильный салон. А потом и вовсе «Детский мир» закрыли «на реконструкцию». А когда открыли, выяснилось, что по ценам ни к одежде, ни к игрушкам – не подступиться…

В «перестройку» в одночасье всё с прилавков выбросили на свалку, закрылись заводы и фабрики. И те, которые шили недорогую одежду и обувь – для детей, стариков, для людей среднего достатка, – тоже закрыли… Магазины и рынки стали наполняться дешёвым ширпотребом, в основном китайским, и то кустарным…

Планка в искусстве и культуре опустилась «ниже плинтуса»… В кинотеатрах перестали показывать кино и стала продаваться мебель. Или автомобили…

По телевизору замелькали чудовищно пошлые клипы попсы и ток-шоу, в которых гостям задавали вопросы, всегда считавшиеся неприличными…

Но главное, телеэкран заполнился дешёвыми американскими поделками – их покупали «пакетами» наши телевизионные начальники, резко ставшие «боссами»…

Вот когда жизнь стала действительно убогой и серой! А народ пытались убедить, что «мы наконец-то прикоснулись к европейской культуре, вышли из „совка“ и обрели свободу»… Свободу от чего?! От нравственности?! Так это называется не свобода, а вседозволенность и разврат!..

И своими руками была разрушена самая лучшая в мире страна!.. Сейчас многие осознали, что случилось, поняли, что их страшно обманули, поманив, как дикарей, стеклянными бусами…

Да поздно! Ломать – не строить: многого уже не вернуть… А телевидение всё продолжает бубнить – как ужасно жилось в «совке»: и есть было нечего, и носить нечего, и читать нечего, и смотреть нечего… Мрак, да и только…

Оказывается, «бикини появились только в 80-х», да и то «запрещали носить»… Смотрю на свои студенческие фотографии на пляже и думаю: «А в чем же это я, если не в бикини?!»…

А на днях в одном из ток-шоу ведущая, изображающая из себя простушку, кривляясь и коверкая слова (простушка же!), на голубом глазу рассказывала, как она мыла голову хозяйственным мылом: «Нечем же было! Шампуней никаких не было!»…

Ну тут уж только руками остаётся развести… Хотя кто знает, может, хозяйственным полезнее…