Текст книги "О возлюблении ближних и дальних"

О непрошеном

У А. нашествие живой природы.

Соседские хомяки устали от жизни в заточении и выбрали волю. Тайными хомячьими тропами пришли в квартиру А. и поселились в кухонном шкафу. Там, в шкафу, интересно и сытно. Заманчиво шуршащие целлофановые пакеты. Гречка, рис, пшено, полкило кофе в зернах. Початая бутылка коньяку. Пить не пили, но открыть пытались. При облаве мгновенно испарялись – похоже, освоили телекинез.

А. предложила арендовать кота. Соседи возмутились, сказали, что кот рассмотрит милых соседскому сердцу шустриков как активный живой корм, и что странно видеть в учительнице словесности проявления подобного садизма.

В итоге весь вечер сосед трудился над созданием креативной щадящей ловушки. Были задействованы кастрюля, миска, веревочки, противовесы, приманки – в общем, сложно. А. часа два любовалась внушительным соседским задом, торчащим из шкафчика.

Посреди ночи система сработала. А. не может ответить на вопрос, почему ее не хватил кондратий.

Беглецов водворили по месту прописки. В шкафу теперь тихо, зато соседка смотрит неприязненно и здоровается сухо. Подозревает, что А. сперва приманила хомяков и посредством оных собиралась приманить соседского мужа. Проницательную женщину не обманешь.

Хомяками дело не ограничилось.

На днях у А. в лоджии повесилась летучая мышь.

А. вычитала в Интернете, что летучих мышей зимой можно хранить в холодильнике. Упаковать в мешочек, сшитый из экологически чистой ткани, и осторожно прикрепить к полке. Выкрутить лампочку и не хлопать дверцей, дабы не травмировать мышиную психику. От хлопанья мышь нервничает, в будущем может отказаться от размножения.

В магазине у А. спросили, зачем ей шестьдесят сантиметров льняного полотна. А. непродуманно ответила, это для хранения мыши, на зиму. Продавщица отшатнулась, как будто хранение мышей очень заразно, но пересилила себя и пошутила – мол, вы их что, солите?

Злая А. рявкнула:

– Да кто ж их солит! Копчу! Копченая мышь в мешке изо льна отлично долеживает до весны! Не портится!

Счастья никогда не бывает много.

Вчера к А. приехала погостить бывшая свекровь, с опозданием на восемь лет возлюбившая экс-невестку. На пару дней. Ну, может, еще выходные прихватит.

Надежды А. на мышь не оправдались. Свекровь назвала мышь Валентиной, в честь нынешней, послал-же-бог-такую-идиотку, невестки.

Сидит теперь, шьет мешок.

О постоянстве

Найда Векшину месяц недолюбливала, год не любила и тридцать лет ненавидела. С того самого момента, когда начальник КБ привел новую чертежницу.

За месяц Векшина осмотрелась. За год тихой сапой охмурила Котовского, инженера по стандартизации.

Найдин двухлетний роман треснул, накренился и рассыпался в прах. Поняла она это не сразу: Котовский действовал как опытный двойной агент.

В декабре тысяча девятьсот восемьдесят второго Векшина впорхнула в отдел свежеокольцованной, с тортиком и шампанским.

Найда сколько могла терпела воркования на публике, держания за ручку, сочувственные взгляды сослуживцев, но каждый раз как по живому. Однажды проснулась и поняла – хватит. И уволилась.

Устроилась в первую же попавшуюся контору, в поганое застойное болото, населенное климактерическими тетками с исковерканной личной жизнью. Ближе к вечеру тетки закрывались на ключ и распивали бутылочку-другую под аккомпанемент жалоб на мужиков, детей и свекровей. Это те, у кого были мужики, дети и свекрови. Остальные подпевали платонически.

Сначала закрывались раз в неделю, потом чаще. Через год Найда обнаружила, что ждет вечера. Еще через пару лет – что ждет с нетерпением.

В перестройку контора не выжила.

Через Найдину жизнь пронеслась череда невразумительных работ и невнятных мужей, завершившаяся должностью дворника и в меру выпивающим аптекарем Юрой, женатым на одной змее подколодной пожизненно, без права на досрочное освобождение.

Неизменным оставалось одно – перед сном подумать про Векшину и сказать:

– Сдохни, тварь!

Изредка Найде звонила бывшая сослуживица, с удовольствием повествовала, как у Векшиной все замечательно – и дом полная чаша, и Котовский на нее не надышится; детей только нет, оно и к лучшему, меньше проблем.

А в позапрошлом феврале сообщила, Котовский умер, на девять дней Векшина заказала кафе, и из кафе ее увезли с инсультом, пятьдесят три года, рановато, ну не все ж по заграницам раскатывать, вот что теперь, родственников-то никого.

Найда два дня яростно мела двор, рявкая на не успевавших увернуться жильцов, а в пятницу поехала в больницу.

Векшина лежала страшная, бледно-зеленая, с перекошенным лицом, однако Найду узнала, пыталась что-то сказать, но только просипела – оиа, оиа. Найда поняла – Олечка, Олечка.

Ездила по нескольку раз на дню, переодевала, кормила, все молча.

Доктор спросил, кто Найда такая – родственница, подруга. Больную надо выписывать, сможете обеспечить уход?

– Да, – сказала Найда.

В апреле Векшина научилась сидеть сама, без поддержки. В мае встала и прошла несколько шагов, в ходунках. К осени и в магазин выбиралась, и в парк, даже в парикмахерскую.

Речь полностью не восстановилась, но Найда понимала.

Оиа иа. Олечка пришла.

Аио оиа. Спасибо, Олечка.

Найда сходила в собес, написала заявление, чтоб выделили соцработника.

Первую тетку сразу же забраковала, больно пронырлива с виду, а ко второй, Терезе Вацлавовне, присмотрелась пару дней, хорошая, душевная женщина, надежная.

Оставила ключи на полочке для телефона и ушла. По дороге купила бутылку водки, дома хлопнула полстакана, за девять месяцев вкус не изменился, такая же гадость, но внутри теплеет, подошла к окну и, глядя в сырое ноябрьское небо, сказала:

– Сдохни, тварь!

Об одних женщинах

Одна женщина решительно отказалась стареть. И завела роман с морально шустрым начальником паспортного стола.

В угаре темной страсти начальник выписал ей новый паспорт с подкорректированным годом рождения. Минус девять от возраста. Женщина полгода чувствовала себя молодой и легкокрылой. Пока случайно не подслушала разговор кадровички с унылой теткой из канцелярии.

– Как по-разному выглядят люди, – сказала кадровичка. – Знаешь Тимкину из отдела продаж, в очках такая? Ей сорок два, никогда столько не дашь. А эта, бухгалтерша новая, с декольте до пупа, по паспорту тридцать четыре, а с виду – все сорок!

– Генетика такая, с генетикой не всем везет, – согласилась тетка.

У второй женщины муж гений. Современники вот-вот дорастут.

В ожидании неминуемых лавров муж набирался творческих впечатлений и черпал вдохновение в походах налево, направо, конем и по диагонали.

Женщина организовывала быт и обеспечивала условия. Свекровь Юлия Ниловна не уставала объяснять ей, в чем состоит долг гениевой жены перед грядущими поколениями. Женщина очень старалась.

Юлия Ниловна даже хвалила ее. Скупо и редко, чтоб не баловать, но случалось.

Прошло двадцать лет, муж облысел, свекровь умерла, дети выросли.

Женщина наконец присела, перебрала папку с мужниным творчеством – три журнальных вырезки, одиннадцать газетных, перечитала, подумала до вечера и поняла, что все равно его не бросит, потому что кому он нужен, дурак такой, пропадет же, как пить дать пропадет.

Третья женщина просыпается рано, часов в шесть. Старается растянуть время, но в начале девятого не выдерживает, звонит дочке.

– Ты встала? Позавтракала? Что ты ела? Опять один кофе? Настюша, надо завтракать, до гастрита себя доведешь. Возьми с собой бутерброд, яблоко; яблоко вымой. Уже выезжаешь? Как приедешь, позвони мне, я волнуюсь, на дорогах бог весть что творится, обязательно позвони, сразу же.

В трубке слышно бурчанье недовольного зятя. А когда он был доволен?

Женщина садит в кресле с мобильником в руке и ждет.

8:50.

8:57.

8:59.

9:01.

Звонка нет.

9:02.

Дальше невозможно.

– Настенька, почему ты не звонишь? Только зашла? Я не пристаю, я просто хочу знать, что с тобой все в порядке. Хорошо-хорошо, не буду.

В десять женщина идет в магазин. В одиннадцать возвращается. Готовит обед. На двоих. А вдруг.

12:00.

13:00.

– Доченька, это я. Совещание? А обедать когда? Так нельзя, Настя, так нельзя. Все-все, отключаюсь. Позвони, когда закончится.

14:00.

16:00.

Сколько можно совещаться, они там что, с ума сошли?!

– Настенька, как ты? Занята? Для мамы можно было бы минуту найти. Я не плачу. Нет, не плачу. Я вообще ничего от тебя не хочу!

17:00.

18:00.

– Настюша, это мама. Ты еще на работе? Уже уходишь? В гости? Саше твоему лишь бы по гостям. Куда? Настя, это далеко, через весь город. Знаю, что не маленькая. Не начинаю. Ничего я не начинаю. Когда вернетесь? Поздно? Настя, я буду ждать твоего звонка.

21:00.

Сдалось им это отдельное жилье. Все зять, его идеи, задурил голову, влезли в долги, купили конуру у черта на куличках; спрашивается, зачем, если есть трехкомнатная квартира, район чистый, спокойный, живи и радуйся, нет же.

22:00. Телефон отключен.

22:30. Телефон отключен.

– ГАИ? Синий «ситроен», сейчас, сейчас найду номер. Не было? А у вас вся информация?

22:40. Телефон отключен.

– Приемный покой. Не поступали? Вы хорошо посмотрели? Проверьте еще раз! Нету?

22:50. Телефон отключен.

Женщина надевает пальто, прямо на халат, нужно бежать, нужно бежать, боже мой, куда, где искать.

22:52.

Настя, что случилось? Почему ты не берешь трубку?! Ты меня до инфаркта доведешь! Уже дома? Ну хорошо, не кричи, ну вот, я знаю, что ты дома, и мне спокойно. Сейчас спокойно. Утром позвони, слышишь? Обязательно позвони! Я буду ждать!

А четвертая женщина вышла замуж по ошибке. Из-за собственной деликатности. В домарьяжный период поклонник обмолвился о наличии очень состоятельного родственника, а женщина постеснялась уточнить. И вот в ЗАГСе без-пяти-минут-муж Абрамович представил невесте своего двоюродного дядю Абрамовича из Костромы, у дяди на вещевом рынке «Солнечный» аж целых два отсека (женское белье и купальники). А ресторан уже заказан и оплачен, а платье стоило немереных денег, а что люди скажут.

Ничего, живут.

Подруги говорят пятой женщине: сколько можно, оглянись, посмотри, вокруг полно достойных, ну сколько можно, сколько можно быть одной?

Пятая женщина улыбается и отвечает: он же обещал.

Да мало ли что он обещал, говорят подруги, ладно бы месяц, пусть год, но сколько ж можно, он уже и думать забыл.

Пятая женщина улыбается и отвечает: я же обещала.

Подруги уходят, вечером она перебирает то, что осталось от трех недель счастья, – программка из оперного, маленький флакон духов, шелковое кашне, четыре билета в кино, плюшевая собачка шоколадного цвета, похожая на эрделя.

Такими вечерами в пятистах километрах к северу один мужчина чувствует некое беспокойство, говорит жене: что-то мне не по себе, не простыл ли, на ночь выпью чаю с малиной, у нас еще осталось малиновое варенье?

Об одной вселенной

Из детства Михалик вынес три воспоминания.

Как в третьем классе их повели в кино, там главный герой плавал среди коралловых рифов и разноцветных рыб.

Как в классе седьмом его позвала в гости Аня Швец: пили чай на кухне, Анина мама все подкладывала ему сливовое варенье в такое крохотное блюдце, называется розетка, слопал полбанки, не меньше, за всю свою тринадцатилетнюю жизнь Михалик ничего вкуснее, чем это варенье с чаем в маленькой теплой кухне, не ел.

И как в десятом классе увидел по телевизору вручение Нобелевской премии по физике.

Остальное предпочел забыть.

Михалик окончил университет и устроился на работу в академический институт. Довольно скоро выяснилось, что институт не собирается бросать все наличные людские и материальные ресурсы на проверку и подтверждение идей, генерируемых Михаликом со скорострельностью пулемета Гатлинга. Директор прямо сказал: людям диссертации надо защищать, а не глупостями заниматься.

Михалик заскучал и ушел учить оболтусов физике. Оболтусы стонали и стенали, но знали – что-что, а физику они сдадут в любой вуз.

Директриса, глядя на отвратительно заполненные журналы, на отчеты, написанные в стиле «на, подавись!», возводила очи горе с немым вопросом «за что?», но вспоминала о конкурсе в старшие классы, возникшем после первого же михаликовского выпуска, о компьютерах, подаренных школе папой Бортника, о ремонте спортзала, бесплатно сделанном фирмой мамы Елисеева, вздыхала и собственноручно фальсифицировала необходимую информацию.

– Как ты с ним живешь?! Он бестолковый! – возмущаются подруги михаликовской жены Анюты. Она не спорит. Как еще назвать человека, отправленного покупать себе зимние ботинки и купившего вместо них поддельные швейцарские часы почти по цене настоящих. Противоударные, пылевлаговодонепроницаемые. Еще погружение до сорока пяти метров. Это притом, что в воде Михалик конкурирует с топором.

Михалик учительствует, репетиторствует и обдумывает устройство мироздания. Он мне как-то объяснял. Поняла союзы, предлоги и вводные предложения.

Совершенно очевидно, что.

Отсюда следует, что.

Что и требуется доказать.

И скоро будет доказано.

В этом году Михалик нарепетиторствовал круглую сумму. Плюс гонорары за две статьи. Собирался купить машину, но бестолковый же – купил билеты на Мальдивы и улетел с женой на целый месяц. Взяв с собой противотуманные швейцарские часы, дабы протестировать их в полевых условиях.

Научился плавать неповторимым стилем и погружаться. Не на сорок пять метров, конечно, – так, поближе.

На трех метрах от поверхности часы дали течь и встали как вкопанные.

Поздними вечерами Михалик дискутирует с профессором N. из Калифорнийского университета. Анюта знает: если Михалик барабанит по клавиатуре и немузыкально бубнит себе под нос «когда воротимся мы в Портленд, мы будем кротки, как овечки», – это значит, что прав профессор N.; а ежели поет про «клеши порваны, тельняшки сорваны, и грудь могучую омыла кровь», – то профессор N. мало того что неправ, но и признал свою неправоту. Хотя и неохотно.

В кресле под старомодным торшером Анюта вяжет Михалику пуловер из шерсти осеннего цвета. Думает о том, что на рукава надо сразу же нашить кожаные заплаты, – Михалик протирает локти вмиг. Еще о том, что если сто лет назад одному скромному служащему патентного бюро удалось перевернуть мир, то почему это не должно получиться у одного скромного школьного учителя. А и не получится – не страшно, ее Михалик и без премий любимый. Бестолковый, правда.

Михалик выключает компьютер, фальшиво допевает «и тихой гавани им не видать», потягивается и идет на кухню ставить чай, по пути поцеловав Анюту в теплую макушку и взглянув на полку, где лежат почти швейцарские часы, показывающие точное время его встречи с рыбой-клоуном, рыбой-ангелом и улыбнувшейся дайверу Михалику рыбой-попугаем.

О черных глазах дракона

Дом у Тани полная чаша в смысле живности. Кошка, пес, две канарейки. От соседей-алкоголиков в поисках тепла и уюта захаживает мышь. Плюс сын, плюс муж, плюс свекровь, живущая через дом, но через дом ей скучно. Плюс с недавних пор потенциальная не-дай-бог-невестка Вика. Плюс тараканы, вольготно чувствующие себя в голове каждого насельника.

Помойное детство кошки Мамзельки не прошло даром, застарелые психотравмы оживают, Мамзелька мстит домашним тапкам. Удивительно, сколько мести помещается в кошке скромных размеров.

Пес Мартын не в силах понять, отчего ему приходится спать на коврике, а не на чистых простынях между обожаемыми хозяевами. Если упомянутые хозяева забывают запереть спальню, то Мартыну выпадает счастье, а хозяевам – экстремальное пробуждение.

У безымянных канареек сбились биологические часы – днем молчат, ночью не заткнуть.

Мышь прогуливается по кухне, за ней доброжелательно наблюдают – канарейки из клетки, Мамзелька с подоконника, Мартын из прихожей. Никаких поползновений на свободу мышиной личности.

У себя в комнате сын Никита апгрейдит мотоцикл, не в подъезде ж оставлять, сопрут. По громкости Настоящий Мотоцикл должен равняться реактивному истребителю. Пока не достигнуто, но скоро, скоро.

Мужу врачи велели дышать свежим воздухом. Вместо прогулок по парковым аллеям доктор наук Лев Андреич увлекся охотой сам и увлек парочку коллег. По выходным уезжает пугать фауну. Возвращается надышавшись и с пустыми руками. Изредка предъявляет нашпигованную дробью тощую птичку, при этом ведет себя так, будто добыл мамонта.

Свекровь четверть века переживает на тему «Левушка мог бы выбрать и получше».

Не-дай-бог-невестка Вика – ну что тут скажешь, мог бы выбрать и получше.

Таня отправилась на рынок за новым плащом, вернулась с аквариумом и двумя золотыми рыбками. Рыбки простенькие, лупатенькие. Вообще-то Тане понравились другие, с дивным именем Глаз Дракона, невозможной красоты и возмутительной цены. Но и эти ничего, плавают, ничего не требуют, не возражают, всем довольны.

Хоть кто-то.

На юбилей Льву Андреичу подарили лицензию на кабана. В пятницу муж с соратниками отправился убивать несчастное животное, сказал, чтоб не волновались, с ними будет настоящий егерь, завтра вернусь с кабанятиной.

А в субботу Таню вызвали на работу – разыскивать контейнер, отправленный из порта Фучжоу провинции Фуцзян в порт Клайпеда, но по пути растворившийся в океанских просторах.

Свекровь сказала, что, конечно же, обед приготовит, хотя и не понимает женщин, у которых семья на последнем месте. Не-дай-бог-невестка Вика пообещала почистить аквариум, а сын Никита – убрать свою тарахтелку куда угодно, лишь бы отсюда.

После многочасовых переговоров с разноязычными диспетчерами контейнер был найден в чилийском порту Крус-Гранде. К этому моменту Таня прокляла саму идею морских перевозок.

Вернулась поздно. По виду правого тапка поняла – у Мамзельки опять нервный срыв.

Мартын радостно взлаивал и напрыгивал на хозяйку, оставляя на светлом Танином пальто следы немытых после прогулки лап.

Свекровь сказала, все приготовлено, хотя полдня ушло на отдраивание кастрюль со сковородками, разве можно так запустить хозяйство.

Тут явился с охоты муж, замурзанный до изумления, как будто его долго полоскали в грязной луже. На невинный Танин вопрос, где кабанятина, взъярился, заорал, что и дома нет ему покоя, понимания и уважения, даже ногами затопал.

Свекровь сочла нужным заметить, до женитьбы Левушка подобного поведения себе не позволял. И еще что-то про нервы, которые не железные. Не про Танины нервы.

Взревел мотоциклетный мотор. В стену застучали соседи.

Таня, не раздеваясь, прошла в гостиную и села перед аквариумом. В нем мирно дрейфовали две рыбки. Кверху брюхом.

– Татьяна Олеговна, – дрожащим голосом сказала из-за спины не-дай-бог-невестка Вика, – я, чтоб руки не портить, кремом их смазала, а рыбкам, наверно, не понравилось, я не хотела, честное слово!

– Не наверно, а точно, – сказала Таня. И добавила, глядя на столпившихся в дверях домашних: – Как же вы мне осточертели! Видеть вас не могу!

Схватила сумочку и ушла.

Бесцельно бродила по безлюдным улицам. Мимо парка, где первокурсник истфака Левка собрал ей букет из кленовых листьев. Мимо больницы, где родился Никита, самый симпатичный в палате, прочие младенцы красные, лысые, а Никита с густой шевелюрой, длинными ресницами и аккуратными, будто нарисованными, бровями, как с плаката про счастливое материнство. Ходила, пока ноги не начали отказывать. Домой пришла в шесть утра, свет не включала, легла в гостиной, укрывшись покрывалом с дивана, и уснула. И проспала до обеда, как убитая.

Проснулась от того, что кто-то засопел в ухо. Мартын сидел на полу, смотрел преданно, увидел, что Таня открыла глаза, и лизнул ее в щеку. Под боком притулилась Мамзелька. У дивана стояли тапки – красивые, из овчины, с вышивкой.

В гостиную заглянул сын, сказал:

– Подошли? Самые теплые. Мать, я с дворником договорился, байк в дворницкую поставил, не сердись, ладно?

Пришел муж, сел рядом:

– Танечка, прости, с кабаном этакая несуразица. Маркевича на елку загнал, Игорь Петрович ружье бросил, чтоб бежать легче было, я в болоте спасался. А егерь этот хваленый ржал, как конь. И сразу, и потом, когда Маркевича с елки снимали. Бог с ним, да и кабан пусть живет и жизни радуется. Вставай, мама пирожков напекла, я чайник сейчас поставлю.

Свекровь сказала:

– Танюша, характер у меня тяжелый, всегда такой был, но ты же знаешь, я за вас умру, за Никитку, за тебя с Левушкой.

В дверь позвонили, Таня открыла. На пороге стояла не-дай-бог-невестка Вика, держала целлофановый пакет, в котором плавала рыбка Глаз Дракона, бархатного черного цвета с темно-синим отливом.

– Господи, это мне? Она ж дорогая! Зачем?

– Я стипендию получила. Зачем? А затем, что я его люблю! Я вам не нравлюсь, а все равно его люблю! – сказала Вика и заплакала.

Потом пили чай. С пирожками. Разговаривали. Смеялись. Таня, Лев Андреич, Анна Петровна, Вика, Никита. Мамзелька на подоконнике. Мартын под столом. Канарейки в клетке.

Из-под мойки выглянула соседская мышь. Ей покрошили печенья и положили кусочек сыру.