Текст книги "Эколого-правовые проблемы обеспечения безопасности при чрезвычайных ситуациях природного и техногенного характера"

1.2. Значение права в обеспечении безопасности при чрезвычайных ситуациях

Необходимость изучения действия права в чрезвычайных ситуациях имеет целью определить, какие стороны таких ситуаций релевантны к формированию и реализации права, как они влияют на эти процессы, на их организационно-ресурсную основу, как сказываются на правовом поведении субъектов, а следовательно, на результативности права.[8]8
  См.: Дубовик О. Л. Механизм действия права в чрезвычайных ситуациях // Проблемы обеспечения безопасности населения и территорий. М., 1994. С. 3.


[Закрыть]

Право как институциональное образование и юридическое явление формируется и функционирует в виде объективного права – институционального нормативного регулятора, по своему содержанию близкого к тому, что понимается под термином закон.[9]9
  См.: Алексеев С. С. Общая теория права. М., 1981. Т. 1. С. 66, 78.


[Закрыть]

Право выступает как система правовых актов, как совокупность норм, устанавливающая субъективные права и обязанности, т. е. полномочия, которыми обладают физические и юридические лица, иные субъекты в рамках не только правоотношений, но и вне их, как некоторый принятый порядок отношений, действий, реакций и т. д.[10]10
  См.: Дубовик О. Л. Экологическое право: Учебник. М., 2004. С. 22.


[Закрыть]

В теории права нет единства в определении роли и места права в системе регулирования общественных отношений. Так, О. В. Мартышин считает, что «в своей основе нормативное регулирование – это способ выживания общества в условиях непрекращающейся борьбы с природой и друг с другом».[11]11
  Теория государства и права: Учебник для вузов. М., С. 196.


[Закрыть] По мнению Т. Н. Радько, «основной целью нормативного регулирования всегда было, есть и будет сохранение существующей системы, обеспечение ее стабильности». И далее он пишет: «Нормативные регуляторы – это правила, формирующиеся в обществе под воздействием экономических, классовых, социальных, религиозных факторов, направленные на обеспечение нормального (безопасного) существования и прогрессивного развития общества».[12]12
  Радько Т. Н. Теория государства и права: Учебник для вузов. М., 2005. С. 334–335.


[Закрыть]

Поскольку данные определения не связанны с понятием правового регулирования в области чрезвычайных ситуаций, мы отметим лишь некоторые понятийные характеристики, видимо, типичные для традиционного определения роли права. Если сводить роль права к способам «непрекращающейся борьбы с природой», то сложно говорить о принципе «экологической безопасности» или о решении проблем чрезвычайных ситуаций в контексте гармонизации отношений человека и природы, «устойчивого развития», оценки их техногенных последствий как фактора опасности для человека и окружающей среды обитания. Не соглашаясь с авторами, которые стоят на позиции «борьбы с природой», приведем точки зрения ученых на роль права, прямо противоположные цитируемым, исходящие из посыла, что «эколого-правовые отношения есть отношения в системе экологической деятельности общества по разработке, совершенствованию, развитию и организации эффективных программ устойчивого экологического равновесия элементов суперсистемы».[13]13
  Шестерюк А. С. Экологическое право: вопросы теории и методологии анализа. СПб., 2000. С. 33.


[Закрыть] Обратим внимание на слова «в системе экологической деятельности», т. е. не право для борьбы с природой, а право как часть экологической деятельности. «Устойчивое экологическое равновесие» понимается как высшая ценность и цель правового регулирования, а не как борьба с природой.

Сложность определения роли права в формировании принципиально нового подхода к системе «человек – природа» представляется не «внутренней» проблемой, как отмечает А. Шестерюк, а «принципиальной методологической трудностью эколого-правовой теории; не в присутствии “субъективного фактора”», не в наличии неопределенности и невероятном характере процессов, а в проблеме понимания того, что же все-таки наблюдает наблюдатель. Возникают проблемы определения уровня первичных фактов и установления границ, за которой заканчивается наблюдение и начинается интерпретация».[14]14
  Шестерюк А. С. Указ соч. С. 15.


[Закрыть]

Иначе говоря, проблемой стало определение места права как регулятора общественных отношений в суперсистемах, к которым принадлежат отношения: человек – общество – природа – антропогенная среда.

Для понимания экологической безопасности в современном мире необходимо согласиться с позицией юристов-экологов, трактующих динамизм изменений, происходящих в мире, с точки зрения динамизма единой системы «природа – общество – человек».

Причины и источники экологических проблем кроются в большинстве случаев не в естественных экологических процессах (например, стихийные бедствия), а в непонимании сущности, смысла и целей человеческой деятельности.

Если рассматривать право лишь как способ социального регулирования нашей экспансии по отношению к природе, тогда экологическое право и законодательство о чрезвычайных ситуациях должно исходить из других предпосылок – технократических, определяющих возможности человека самому устанавливать законы выживания для всей биосферы и ее компонентов.

Мы исходим из принципиально иной доктрины. Коль скоро проблемы чрезвычайных ситуаций в большей степени порождены нами самими и являются прямым результатом антропогенной деятельности (борьбы с природой), необходимо не столько устранять последствия, сколько предупреждать их появление, не только «ограничивать» природопользование, но и исходить из примата жизни, примата неразрывности законов развития человека и природы.

Роль права в решении экологических проблем не вызывает острых дискуссий, другое дело – «право чрезвычайных ситуаций» или правовые проблемы «экологической безопасности». Здесь не существует общепризнанной точки зрения и устоявшихся мнений, но есть много вопросов теоретического, практического и методического характера. Прежде всего хотелось обратить внимание на сам предмет правового регулирования. Отношения, складывающиеся в фазе как «предупреждения», так и «ликвидации последствий» ЧС, носят крайне выраженную специфику. Любая чрезвычайная ситуация усиливает потребность в четком, жестко определенном поведении, направленном на преодоление и ликвидацию ее отрицательных сторон.

Чрезвычайная ситуация должна устраняться, преодолеваться, т. е. целенаправленно, с помощью дополнительных усилий удерживаться в некоторых рамках и на этой основе трансформироваться в нормальную, естественную ситуацию.[15]15
  См.: Дубовик О. Л. Механизм действия права в чрезвычайных ситуациях. М., 1994. С. 3.


[Закрыть] Законодатель должен прежде всего оценить потенциальную опасность чрезвычайно ситуации как неизбежного и пока неустранимого явления, сопутствующего технологической революции. Целью законодательства и, следовательно, права в области предупреждения чрезвычайных ситуаций является избрание определенной государственной экологической, социально-экономической, научно-технической стратегии развития государства.

Интенсивное развитие законодательства о предупреждении чрезвычайных ситуаций природного и техногенного характера в 1991–2006 гг., тем более на фоне видимого падения интереса со стороны органов государственной власти к проблемам охраны окружающей среды (проявляющегося как в реформировании государственных органов специальной экологической компетенции, так и в новейших законах – Водном и Лесном кодексах РФ, – в игнорировании мнения ученых и экологической общественности), поставило перед юридической наукой ряд проблем теоретического характера: о системе экологического законодательства, о правовых институтах, об органическом единстве права и закона, о правовом равенстве или «справедливости» права, о «новом качестве» права как стоящего над властью императива поведения.

Необходимо подчеркнуть, что любое правовое регулирование имеет свои особенности, связанные не только с тем, к какой отрасли права оно относится, выражаются ли в нем централизованные или децентрализованные начала, каково состояние социальной среды, массового поведения и т. д., но и с тем, охватываются ли правом определенные отношения, а если да, то какова его детализированность, императивность, жесткость, насыщенность. Все это можно назвать энергией правового регулирования.

В соответствии с таким признаком в общественных отношениях можно выделить области интенсивного и пассивного правового регулирования.

В зонах неинтенсивного правового регулирования выделим:

– существование таких областей общественной жизни, которые требуют пассивного (неинтенсивного) правового регулирования. К ним можно отнести многочисленные отношения реально, фактически устоявшиеся, урегулированные и приобретшие вид естественного права, совпадающие с принятыми обычаями и формами поведения. Здесь мы говорим об «обычае» или об «исторических корнях» как основе правовой нормы;

– интенсивное – когда общественные отношения «новые» – они нуждаются в интенсивном правовом регулировании. Было бы странно в век генной и информационной революций не замечать правовых аспектов генной инженерии, клонирования, генной модификации, тем более «естественных» и интеллектуальных прав граждан на новые технологии, информационную и интеллектуальную безопасность. К ним прежде всего относятся особые предметы, особые отношения, складывающиеся в процессе развития человечества и не имеющие аналогов и опыта в истории. В нашем случае условно называемое «право чрезвычайных ситуаций» и есть новая область отношений, требующая интенсивного правового регулирования. Законодательство в данном случае следует за появлением новых объектов, отношений и выражает в правовой форме более общие и принципиальные естественно-научные законы.

В процессе осмысления закономерностей социобиологического уровня допустимо и возможно решать конкретные проблемы, конструируя «локальные» правовые нормы. К ним можно отнести и правовые нормы о чрезвычайных ситуациях, имеющие конкретно прикладной характер – от «предупреждения» и «ликвидации последствий» до определения зон ЧС и введения режима ЧС на локальной территории.

Другое дело – осмысление основополагающих глубин правовой теории связанных с определенным изменением сущности правовых институтов в современном обществе. Нельзя сказать, что процессы изменения роли и функций права зависят в первую очередь от чрезвычайных ситуаций, их глубины и опасности для общества, но можно прогнозировать, что вся совокупность проблем, понимаемых как угрозы (техногенные или иные вызовы, пределы роста, экологические риски), требует переосмысления многих правовых доктрин и фактов, в том числе и морально-психологических основ правотворчества. В частности, соотношение закона и правоприменения, особенно в нашей стране, где, как известно, «строгость закона компенсируется его невыполнением». Это особенно важно для экстремального события, когда роль правовых регуляторов возрастает многократно.

В то же время есть существенный момент в разработке современной правовой теории, к которому хотелось бы привлечь внимание.

Положения об органическом единстве закона и права – не конечная характеристика права, не завершающие его определения. Эти положения – результат выводов, вытекающих из той стороны характеристики права, которая ограничивается в основном его ролью как объективной реальности и социального регулятора.

Такого рода положения – важный этап понимания права, весьма существенный для решения ряда ключевых юридических вопросов и особенно – практики юриспруденции.

Осмысление роли права и закона в нашем обществе – это прежде всего осмысление исторических реалий и того общественно-политического типа отношений, который складывался веками и составляет суть противоречий между правом и обычаем. Рассматривая «право чрезвычайных ситуаций» как право экстремальное, по сути, видоизменяющее, трансформирующее, в каком-то случае приостанавливающее или даже отменяющее обычные институты права, мы как в зеркале можем увидеть ту ничтожную грань, отделяющую право от бесправия, закон от беззакония. Какими бы мотивами ни руководствовался законодатель, конструируя доктрину права «чрезвычайной ситуации», всегда следует помнить о примате государственных интересов, понимаемых не всегда как обеспечение конституционных прав граждан, а также о вирусе беззакония, привитом за долгие годы самодержавия, а затем и советской власти.

Категории «вина» и «безвиновное преступление» особо применимы к «праву чрезвычайных ситуаций». Особо хотелось подчеркнуть, что за формально принятыми нормами права всегда стоят нравственность, мораль, справедливость, разум, логичность, естественность, общественные интересы.

Применение права – это не только и не столько результат государственного принуждения, это прежде всего осознание места правовой нормы как меры необходимости. По своему назначению закон должен быть «правильным», отражающим реально складывающиеся отношения в обществе и интересы большинства населения.

В трудах известного теоретика права С. С. Алексеева отмечается и другое качество права, которое можно назвать «гомеостатичностью», т. е. динамическим равновесием. Данное свойство является реализацией того заложенного в праве начала, которое может быть выражено как равновесие, равноправие, «равная мера». Эта «равная мера», или «правовое равенство»,[16]16
  См.: Нерсесянц B. C. Философия права. М., 2001. С. 490.


[Закрыть] «пропорциональность», не сводимые к одной лишь нормативности, означает нацеленность права на утверждение в жизни людей принципов: эквивалентности, равного несения при равных условиях бремени ответственности, приоритета договорного метода во взаимоотношениях субъектов, состязательности и – всего того, что под несколько иным углом зрения охватывается понятием «справедливость».

Насколько это качество права можно признать для него исконным, органичным? Э. Ю. Соловьев, ссылаясь на И. Канта, писал: «В “Метафизике нравов” И. Кант наталкивается на реальность простейших правоотношений, на феномен эквивалентности, “равновесности”, известной практике правового регулирования конфликтов с самых древних времен. И в заслугу ему как аналитику правового сознания надо поставить то, что он в общем-то достаточно ясно видит внеэтичность данного феномена. “Равновесность” понимается им, как правило чистого разума, привлеченного к решению пруденциальных проблем, а не как принцип разума практического».[17]17
  Соловьев Э. Ю. И. Кант: взаимодополнительность морали и права. М., 1992. С. 188.


[Закрыть]

Еще одной особенностью современного правового поля «в области чрезвычайных ситуаций» является одновременная избыточность и недостаточность права. Как отмечалось ранее, «напряженность» правового регулирования не означает его эффективности. Если в течение нескольких лет, по данным МЧС России, создано около 500 нормативных правовых актов в области регулирования чрезвычайных ситуаций, то это нельзя отнести к безусловному успеху правовой науки и практики.

Что стоит за ростом числа правовых норм в той или иной области правоотношений? Как правило – это общественная востребованность в предмете правового регулирования, «осознанная необходимость» в принятии дополнительных стандартов, норм поведения в условиях экстремальной ситуации. Однако в действительности это правило не однозначно и может говорить о многом и ни о чем. Например, о неэффективности текущего законодательства или, наоборот, о расширении самого предмета и усложнении задач, требующих все новых актов. Понимание сути новых, более глубинных отношений, складывающихся в обществе на фоне происходящих процессов глобализации и «биосоциализации», является насущной потребностью права и нуждается в теоретическом переосмыслении многих устаревших догм. Пример чернобыльской катастрофы в правовом смысле недооценен и не стал принципом законодательного регулирования, хотя, несомненно, произвел переворот в концепции безопасности жизнедеятельности.

В некоторых случаях наблюдается ослабление фундаментальных правовых институтов, или по-иному «правовых догм».

Выражение «догма права», как признает С. С. Алексеев, в области юридической деятельности и знаний означает, что объективное (позитивное) право, существующее в данном обществе, в каждый данный момент – это «то, что есть», строго определенная реальность – «данность» и «неизменность» (и впрямь некая твердая «догма»). Одним словом, действующее право независимо от нашего отношения к нему и действий по его изменению в каждый данный момент нужно понимать и применять таким, каково оно есть в действующих законах, иных источниках права, иначе, нужно сразу же заметить, ни о каких законности и правопорядке в обществе не может быть и речи.

Следует согласится с С. С. Алексеевым, утверждающим, что в праве, каким бы ни было содержание законов, юридической практики, правосознания, есть своего рода жесткая фактура – нечто твердое и постоянное, не подвластное вольному усмотрению и произволу, никакому правителю и авторитету (пока в установленном порядке не изменен закон). И фактическую основу, каркас такой жесткой фигуры образуют как раз те простые юридические феномены, о которых шла речь, – общеобязательные нормы, юридически права и обязанности, юридически факты, формы реализации и т. д.

Развивая мысль о роли и значении догмы права, следует подчеркнуть еще одну существенную функцию права, как бы продолжающую его «догмативную» характеристику. Это «нормативность».

В философской и юридической литературе многие авторы на первое место ставят свойство нормативности, которое в отношении права было бы точнее обозначить как общеобязательную нормативность.

Действительно, это свойство права имеет определяющее значение с социальной стороны – прежде всего для характеристики права как регулирующей системы, при помощи которой может быть достигнуто постоянное воспроизводство присущих данному обществу ценностей, условий и форм жизнедеятельности. По своей сути нормативность в указанном значении представляет собой действие права как регулирующей системы, состоящей из нормативных принципов и предписаний, правил поведения общего характера, распространяющихся на всех и каждого, на любой круг лиц в данном государстве, а также способность права в соответствии с предписаниями закона охватить по фиксированным признакам любой круг явлений и процессов.

Не менее важным свойством права, выражающим его принципиальные особенности, является способность права (главным образом при помощи письменных нормативных документов – законов, иных источников права) предельно точно фиксировать в формализованном виде необходимые стороны и грани, детали и подробности внешнего поведения лиц, их поступков, в том числе – самым точным образом определять границы внешней свободы, а также последствия нарушения этих границ.

Еще раз, возвращаясь к семантическому анализу совокупности законодательства в области чрезвычайных ситуаций и безопасности в целом, можно отметить их неустойчивость, неопределенность. Употребление в законе таких понятий чревато в какой-то мере открытым беззаконием, так как нечеткость мысли или логические противоречия, «неопределенность» содержания всегда будут способствовать «разномыслию», а, следовательно, отмене обязательности закона. Конечно, гораздо сложнее сформулировать и принять закон, однозначно определяющий круг правоотношений, нежели сделать его отсылочным к актам более низкого уровня, но такой подход, обычный для нашей юридической практики, как раз и приводит к изобилию правовых актов с «неопределенным содержанием» и трудностью применения на практике. В условиях чрезвычайных ситуаций это неприемлемо в принципе, так как на экстремальность самого события (чрезвычайной ситуации) накладывается неопределенность применения.

Особый интерес представляют и ценностные характеристики права в области безопасности и чрезвычайных ситуаций даже не в связи с их прямой регулятивной функцией, а в качестве самообразующегося элемента общественных отношений. Право всегда выступает как «проводник» тех либо иных ценностных характеристик. Провозглашение в Конституции Российской Федерации 1993 г. в качестве высшей ценности прав и свобод личности, последовательное укрепление демократии, развитие общественных начал в управлении (например, через самостоятельное, гарантированное Конституцией РФ местное самоуправление) создает особую систему координат в обществе. Право посылает сигналы в будущее, формирует это будущее и самым кардинальным образом влияет на все сферы жизни, и прежде всего на институты самого права.

«Право чрезвычайных ситуаций» как никакая другая сфера правового регулирования нуждается в реальном и постоянном подтверждении и отстаивании доктрины прав личности, несмотря на очевидную опасность чрезвычайных ситуаций.

С учетом приведенных положений об особенностях права как нормативно-ценностной регулирующей системы и о его свойствах раскрывается глубина мысли знаменитого русского правоведа П. И. Новгородцева, полагающего, что право есть то начало, которое «постепенно осуществляется в истории».[18]18
  Новгородцев П. И. Об общественном идеале. М., 1991. С. 538.


[Закрыть]

«Начало» права чрезвычайных ситуаций может вполне превратиться в «обычную историю», если не будет сейчас, сегодня решен главный принцип правового регулирования – обеспечение безопасности жизни и развития.

Благодаря своим свойствам право (вбирающее в себя то, что обычно понимается под «силой закона») способно решать многие крупные задачи гражданского общества, относящиеся к важнейшим сторонам его жизни – экономической, политической, культурной.

И действительно, какой еще институт гражданского общества способен разом, по единому образцу, всеохватно и на неопределенное время вперед отрегулировать общественные порядки и отношения? Есть ли еще другое нормативное образование, которое может строго, точно, до деталей, до мелочей определить должное поведение лиц? На наш взгляд, это только те юридические принципы и нормы, которые по своей основе обязательны для всех и, если это требуется, обеспечиваются наиболее могущественной силой в обществе – властно-принудительной мощью государства.

В связи с этим, как отмечает С. Алексеев, есть основания полагать, что право – крупнейшее социальное изобретение» человечества, совершенное при его вступлении в эру цивилизации. Это «социальное изобретение» уже отстает от жизни. Распространение чрезвычайных ситуаций, их влияние на все сферы жизни современного человека требуют новых изобретений в праве.

Необходимо различать как бы наступающую «эру права» и реальные механизмы создания правовых систем. В настоящее время право в той или иной мере обслуживает в первую очередь интересы государства, власти. Не стоит обольщаться тем, что уже завтра самые «лучшие» правовые императивы «вдруг» станут двигателями общества.

На примере развития законодательства в области чрезвычайных ситуаций можно выделить исключительную роль государственных органов в формировании права. Именно «уполномоченные органы» государственной власти прежде всего озабочены в становлении и развитии «права чрезвычайных ситуаций». Это связанно с причинами как внутреннего, так и внешнего характера, что повлекло создание и успешное функционирование МЧС России. В связи с усилением его роли возможность влиять на законодателей возрастает, и можно ожидать объективного роста ведомственного правотворчества в сфере обеспечения безопасности при чрезвычайных ситуациях, зачастую носящего ситуационный характер (тушение пожаров, деятельность спасателей, ликвидация разливов нефти).

Как отмечалось в специализированной литературе, нужна новая трактовка права и его места в складывающейся системе правотворчества, где главным становится так называемый человеческий фактор, т. е. способность личностей вырабатывать новые идеи и подходы, решать все более нетрадиционные задачи развития. Право и закон, ограничивающие возможности свободы творчества, посягающие на самоопределение человека, могут принести только регресс в общественные отношения и отторжение правовых инструментов как эффективного средства, в том числе государственного устройства и развития.

В настоящее время «новая трактовка» права находится в фазе переосмысления сложившихся и устойчивых стереотипов, законов, самого понятия законности. Поэтому переход от понимания права как «силового» института государства, прочно укоренившегося в сознании людей за долгие века, к пониманию его как гуманистического явления, как права обеспечения безопасности личности (в том числе и прежде всего во время любого чрезвычайного происшествия) является первоочередной задачей для юристов.

Еще в самом начале XX в. П. И. Новгородцев говорил о неоправданном положении вещей, «когда отвергают право как порождение силы и произвола и забывают право как выражение справедливости и свободы, то право, которое издавна вдохновляло на подвиги и на борьбу и которое всегда почиталось священным достоянием лиц».[19]19
  Новгородцев П. И. Идея права в философии В. С. Соловьева. М., 1901. С. 18–19.


[Закрыть]

В данном контексте перед нами (как отмечал П. Новгородцев) – самое значительное последствие в позитивном праве, наступающее в условиях возрожденного естественного права, его новой жизни. Оно касается соотношения права и власти, которое при всех метаморфозах права (его развития от «права сильного» к «праву власти» и «праву государства») неизменно оставалось силовым институтом, не содержащим каких-либо элементов, так или иначе не зависящих от власти.

Ныне же в результате «второй революции в праве» (С. Алексеев) такого рода элементы, да притом непосредственно выражающие сами основы человеческого бытия, появились. Появились в виде неотъемлемых прав человека, которые приобрели прямое юридическое действие и заняли (точнее – начали занимать) центральное место во всей юридической системе современного гражданского общества.

A это значит, что право стало обретать такое новое качество, которое позволяет ему возвышаться над властью и, следовательно, наконец-то решить одну из коренных проблем нашей жизни, истинное проклятие человечества, – проблему «умерения» и «обуздания» политической государственной власти, заключает С. Алексеев. Применительно к проблеме предупреждения чрезвычайных ситуаций рассматриваемых в широком контексте потенциальной опасности техногенной доминанты развития общества, проблема «умерения» и «обуздания» государственной власти звучит очень современно, так как первопричиной чрезвычайных ситуаций является во многом сила власти, а не сила права.

Стало быть, в результате недавней «революции в праве» (С. Алексеев) именно сейчас, в наше время, право и власть начали меняться местами и на место права как сугубо силового образования приходит гуманистическое право – право современного гражданского общества, действенность которого строится в основном на природной силе естественного права, свободы.

С этой точки зрения следует признать, что «именно права человека выступают чистым воплощением права, то есть безусловного общественного дозволения самодеятельности свободного человека».[20]20
  Кучнов Ю. Г. Философия права (материалы лекций). Екатеринбург, 1995. С. 21.


[Закрыть]

В данной связи хотелось бы обратиться к историческим аналогиям и параллелям. Эволюция права может быть разной по скорости и направленности. На наш взгляд, два существенных фактора определили демократизацию общественной жизни и права в том числе – глобальные информационные и экологические проблемы.

Началась «новая» самоидентификация и общества, и личности, идет постоянный и непрерывный сравнительный анализ различных систем и институтов права, норм поведения, моделей развития, естественный отбор наилучших условий для воспроизводства творческих личностей. В какой-то степени поэтому (и вследствие этого) происходят и «утечка мозгов», и «бегство капитала», и разные скорости развития общества.

Стало неким штампом выражение, что экологические проблемы раскрыли перед всеми людьми степень их общности и уязвимости, буквально заставив приводить в соответствие с данным «открытием» правовые и технологические системы, обеспечивая их безопасность для природы и человека. Но при этом следует помнить, что власть при слабости общественных институтов будет пытаться присвоить себе «первичность», эксклюзивность в формировании и толковании права и закона.

Это прежде всего «задевает» новые отрасли права и законодательства, такие как экологическое право и право чрезвычайных ситуаций.

Наконец, к числу необходимых качеств права надлежит отнести его особенность обеспечивать определенность регулирования общественных процессов и одновременно – прочность, надежность. И. А. Покровский в своем труде, опубликованном летом 1917 г., раскрывая миссию права в возвышении перед всесильной властью, в первую очередь обратил внимание на то, что «одно из первых и самых существенных требований, которые предъявляются к праву развивающейся человеческой личностью, является требование определенности правовых норм». «Но дело, – продолжает И. А. Покровский, – решительно меняется с того момента, когда возникает потребность в большей личной энергии и в большей личной инициативе, тогда определенность права становится непременным условием этих последних, становится вопросом самой личности. Индивид, поставленный лицом к лицу с обществом, государством, имеет право требовать, чтобы ему было этим последним точно указано, чего от него хотят и какие рамки ему ставят. Логически это право на определенность правовых норм есть одно из самых неотъемлемых прав человеческой личности, какое только себе можно представить; без него, в сущности, вообще ни о каком “праве” не может быть речи».[21]21
  Покровский И. А. Основные проблемы гражданского права. СПб., 1917. С. 89.


[Закрыть]

Следующим требованием развивающейся личности к правопорядку является требование его прочности и что «…они оба – только две стороны одной и той же естественной и “неотъемлемой” потребности индивида иметь свое ясное и определенное место в жизни целого социального организма».[22]22
  Там же. С. 106.


[Закрыть] Сейчас же обратим внимание на то, что перед нами, по Покровскому, – определяющее качество права, ибо без указанных особенностей «ни о каком «праве» не может быть речи» вообще. «Большая личная энергия» становится атрибутом «права чрезвычайных ситуаций» уже в силу экстремальности ситуации.

К приведенным соображениям нужно добавить и те характеристики права, которые сопряжены с его предметом – с тем, что оно регулирует внешние, практические отношения. В связи с этой особенностью права наряду с ранее отмеченными факторами столь существенное значение приобретает именно предмет юридического регулирования.

Очевидно – «право чрезвычайных ситуаций» должно быть (и таковым, по сути, является) «обязывающим», а не «дозволительным» правом. Действительно, особый режим деятельности, особые отношения не предполагают свободы выбора и наличия демократических институтов поддержки. Наоборот, свободы временно ограничиваются, права (режимные) силовых ведомств и государства в целом расширяются. В этом есть своя логика.

Но беда в том, что это чисто поверхностный взгляд на суть происходящих событий. И вот с какой парадоксальной ситуацией мы здесь встречаемся.

На первый взгляд эффективность и надежность правовых средств обязывающей системы («обязанность плюс ответственность») весьма высоки. С помощью этих средств можно точно обозначить объем, сроки, характеристики результата и энергично добиваться эффекта. Но когда эта система функционирует в «отрицательном поле» (а некоторую отрицательную среду она создает и сама по себе: люди зачастую не склонны подчиняться обязательным требованиям, когда кто-то думает и решает за них), то цепочка правовых средств, идущая от задачи к результату, все время находится под давлением разнообразных, во многих случаях постоянных интересов, которые то и дело могут вклиниваться в эту цепочку, усложнять ее, а порой и лишать силы.