Текст книги "Трудный выбор"

Трудный выбор
Наташа Царева

© Наташа Царева, 2023

ISBN 978-5-0056-6878-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

День, когда я узнала, что жду ребенка, был одним из самых долгожданных и счастливых. Ребенок – это всегда счастье, а когда он желанный, особенно. Дочери к тому времени было девять лет. Но со вторым дитем как-то не очень получалось и вот, наконец!

Протекали вроде бы рутинные, но приятные дни беременности. Это похоже на школу в некотором роде. Ты ходишь по расписанию в женскую консультацию, выполняешь рекомендации врачей, иногда позволяя себе небольшие вольности. В один из таких дней я, как обычно, поехала на прием в приписанное мне медицинское учреждение. Гинеколог, врач со стажем, лет сто на этом месте, осматривая меня, обратила внимание на слишком объемный живот для моего срока беременности. Она велела лечь на кушетку и принялась прослушивать сердцебиение плода каким-то доисторическим прибором. Затем вынесла вердикт, что это все очень похоже на двойню… Чтоб подтвердить свою догадку, тут же отправила меня на УЗИ в соседний кабинет. Я на ватных ногах побрела туда. Новость о двойне была сродни какому-то стихийному явлению. У меня уже была дочь, второй ребенок был планируемым, но никак не два сразу. Мы с мужем работали, получая сущие копейки… Но заключение УЗИ было неутешительным: да, два плода. Мир, казалось у меня ушел из под ног. Я вышла из кабинета, ожидая когда распечатают бумажки, фактически сползла по стенке. Слезы градом хлынули из глаз и лились не переставая. Напугала я жутко будущих мамочек, сидящих в очереди, это точно. Ехала я домой в трамвае, глотая соленые слезы распугивая пассажиров. Что они там думали… мне не было до них никакого дела. Дома муж встретил с легким шоком, рассказала ему что и как. Что делать я не понимала. Был какой-то тупик. Отказаться сразу от обоих? но забеременеть итак удалось с трудом, риск был велик. Муж не вмешивался, он принимал любое мое решение.

Дальше потянулись мучительные дни раздумий и всевозможных вариантов. Я стала названивать в разные центры с вопросом, можно ли оставить одного только ребенка еще при беременности. Ответ отовсюду был отрицательным. Мы, хотя точнее будет сказать, я, очень долго думали, ища единственно правильное решение. В конце концов, мною было предложено родить двоих, но от одного из детей отказаться. Муж мне не перечил, он во всем со мной соглашался. Я занялась поиском роддома, чтоб платно провести эту операцию. Надо заметить, что в семье никто, кроме нас с мужем об этом не знал. И сам факт о том, что будет двойня, тоже. Мы все держали в секрете.

Роддом вскоре я нашла, небольшой, так и лучше. Мы встретились с заведующей, обо всем договорились. Вспоминать о тех муках и терзаниях, что творились в моей душе, зная, что придется расстаться с одним из детей, мучительно и сейчас. Вместо радостных дней материнства я с ужасом ждала приближения ссудного дня. Когда стал приближаться срок, муж меня отвез в роддом, планировалось кесарево сечение. Естественно, как и договаривались, меня положили в платную палату, но до родов двухместную. Помню прелестную Леру, такую чудесную и светлую, благодаря которой я немного абстрагировалась от постоянных дум, просто выносящих меня из реальности. Она вечно щебетала, учила чему-то, рассказывала о себе, о своем первом ребенке. Я жадно поглощала любую информацию, даже если бы это были рассказы про червяков. Все, что угодно, лишь бы отвлечься. Вместе с Лерой мы провели пару дней.

К вечеру второго дня моего пребывания в роддоме у меня стали отходить воды и я позвала медсестру. Стало ясно, что скоро все случится. Помню меня водили коридорами в разные кабинеты, что делали точно не помню. Последний был тем самым кабинетом, операционным блоком. Заведя меня в «предбанник» велено было полностью раздеться и потом шлепать к столу. Зачем так? Была зима, плюс волнение неистово колошматили меня. Ну ладно, разделась, захожу в огромную, как мне казалось, операционную. На меня в упор смотрит совершенно чудный молодой анестезиолог. Я готова была провалиться со стыда, хоть бы бинтами какими прикрыться… Понимаю, что врач, но как же неловко. Уж раздели бы прямо на столе, а тут я дефелирую голая, ужас! Ладно, водрузилась на стол. Красавец анастезиолог ласково объясняет про наркоз, не надо, дорогой, я и так все знаю, бывалая уж… Пошел наркоз, засыпаю.

Как шла сама операция мне не ведомо, однозначно не очень гладко. Я выпала из жизни дня на три-четыре совсем. Находилась в реанимации под чутким присмотром этого молодого анестезиолога. В те минуты, когда сознание лучиком пробивалось ко мне ненадолго, я видела только его. Своего тела я не ощущала совсем. Из меня торчали какие-то трубки, как выяснилось позже катетер. На пальцах рук был надет прибор, измеряющий пульс, я его постоянно снимала, но мне его снова крепили, объясняли, что так надо, но я снова от него избавлялась. Мой разум не дружил с телом, был рассинхрон какой-то. Еще помню лицо мужа, который каким-то чудом пробрался ко мне прямиком в реанимацию. Он что-то шептал, это мне так казалось, но смысла его слов я не понимала. Снова проваливалась в небытие. Может сознание меня так оберегало, прятало там за облаками.

Физическое послеродовое состояние мое было критичным. Это муж уже после рассказывал мне. Он интересовался у врачей как я? Ему ответили пятьдесят на пятьдесят, куда кривая выведет, как говорится. Почему-то его гоняли мне за кровью в соседние больницы, хотя у меня самая распространенная первая положительная группа. Он возил какие-то мои пробирки на срочные анализы Это нужно было сделать безотлагательно, бегом, не ждет. Что кровопотеря большая было ясно. К прочему у меня почти отказали почки, нижняя часть туловища отекала так, что вмятина от простого прикосновения пальцев держалась невероятно долго. Еще и была пневмония до родов, как оказалось. Дома в последние месяцы беременности я почти всегда лежала, ходить, даже до туалета, было крайне тяжело. Больше месяца держалась температура, правда невысокая. Я старалась держаться стойко как могла. Не люблю жаловаться и ныть, такова натура, что была уже одной ногой Там, это я лишь потом узнала.

Спустя несколько дней меня перевели из реанимации в палату, одноместную. Нахождение в ней было похоже на пребывание в одиночной камере, только с удобствами. Палата была маленькая, в каком-то закутке роддома, может туда селили за какую-то провинность… Все необходимое там было, по минимуму, но все же. Холодильник огромный двухметровый, стоял в углу и, кажется, занимал полкомнаты. Он был напичкан продуктами, которые я периодически меняла, выбрасывая и вновь обновляя содержимое гиганта. Есть не могла и не хотела. Запомнилось огромное красное яблоко, которое я грызла не один день. Все, больше практически не ела. Потеря в весе на момент поступления и выписки из роддома была почти двадцать килограмм.

На стене в палате был прикреплен телевизор. Периодически я его включала пультом. Что там творилось в мире, мне было до лампочки. У меня свой внутренний мир кипел, бушевал, устраивал революции. Включала я телевизор скорее с целью, дать знать персоналу что я еще жива тут.

Я пребывала словно в дурном сне. Общаться было не с кем. Я разговаривала лишь со своими чокнутыми тараканами. А они такого мне нашептывали, гнать бы их надо было, сил не было, совсем. Часто тупо смотрела в потолок, белый, холодный, одинокий. Иногда сестрички спрашивали не хочу ли я сходить посмотреть на детей в соседний бокс. Ходить мне было действительно очень тяжко, но основная причина была в другом. Я не могла себя заставить, никак, ноги не шли. Был какой-то внутренний ступор. Как я буду смотреть на них, и потом предам кого-то одного, нет, не могу. Хотя один раз меня все же отвели, показали их. Был тусклый свет с синеватым отливом. Люльки или, как они там правильно называются, стояли рядом. У одного ребенка во лбу стоял катетер, это было несколько обескураживающее, почему во лбу? не помню спросила ли я об этом, но в память врезалось сильно. Второй был весь синюшный как цыпленок. Оба мирно посапывали. Я пробыла пару минут и ушла, дольше не смогла.

Прошло несколько дней. Я только и делала, что размышляла. Иногда, глядя в потолок, я искала в нем какое-то подобие крючка, зацепку… Жить без одного из детей я так и не представляла.

Ближе к выписке как-то зашла заведующая. Я жутко боялась приближения этого дня. Наша договоренность оставалась еще в силе и необходимо было написать отказную. Присутствовать нужно было обоим, и мне, и мужу. Я позвонила, он приехал. Мы писали заявление, не знаю, что чувствовал он, но мне каждая буква давалась с трудом. Странно, но нужно было заполнить графу «имя ребенка»??? С ходу, написала Сережа, не знаю откуда пришло на ум. Затем я вернулась в свою одиночку, муж уехал на работу.

Вместе со мной после этого в палату пошла детский врач неонатолог, имени ее я не запомнила, а жаль. Как сейчас слышу ее ласковый голос, вижу добрый взгляд. Мы сели на мою кровать и долго разговаривали, точных слов не припомню, она давала какие-то рекомендации, советы по уходу за ребенком. Но одна ее фраза перевернула во мне все. В момент все встало на свои места, словно я только и ждала этого. Она сказала, что двойняшки, разлученные в разные семьи, не живут порознь, умирают. Был ли это блеф, сейчас уже не важно. Это послужило спусковым крючком. Не помню насколько быстро я приняла внутри себя решение. Не советовалась ни с кем, даже с мужем. Только с собой и с Богом. Возможно, в тот момент, в ее облике, я разговаривала именно с Ним.

Я известила заведующую, что забираю отказ, ребенка оставляю себе, точнее обоих. Быстро позвонила мужу, и просто поставила перед фактом, что от детей, ни от одного не смогу отказаться. Это решение было им молча и без обсуждения принято. Позже я так никогда и не спрашивала его, что он думал по этому поводу, уверена – с облегчением выдохнул. Чем ему пришлось аргументировать и как выкручиваться дома и на работе даже не догадываюсь. Ничье мнение уже не волновало, совсем. Я приняла непростое решение, единственно верное, о чем ни разу не пожалела в будущем.

Родные по-разному отнеслись к этому. Со стороны моей мамы не было никаких вопросов, как и следовало ожидать, впрочем. Она поплакала, затем обрадовалась, все преодолеем, справимся. Со стороны родни мужа возникли трудности. Свекровь, посчитав, очевидно, каким-то личным оскорблением эту ситуацию, перестала выходить на контакт со мной, вообще. Я тщетно предпринимала попытки дозвониться до нее, хотя не представляю даже как бы построился наш диалог, в крайнем случае, монолог. Прощение стала просить? За что? За то, что посмела оставить своего ребенка… Я об этом не думала, просто исходя из какого-то внутреннего своего желания все равно делала попытки дозвониться, поговорить. Каждая такая вылазка давалась с превеликим трудом. Телефон находился на один лестничный пролет выше, и мне преодолеть эти пятнадцать ступеней было все равно, что залезть на Эверест. К тому же, телефон был один, а желающих пощебетать с родными целый вагон. Ожидать своей очереди, опираясь на ледяную стену, приходилось долго, но я ждала, терпела, пыталась. Она не подходила к телефону.

Как бы все это в тот момент не было воспринято родными, знакомыми, окружающими, уже не имело значения, мне было абсолютно без разницы. Решение принято, мне стало легче. Я выстроила огромную психологическую стену, залезла в кокон. Понимала, сколько трудностей впереди, но подсознание кричало «справимся».

В роддоме мы пролежали десять дней. Затем нас «выписали», в больницу. Детки были сложными. У обоих была пневмония, подарок от меня достался. У Кирилла ко всему были еще шумы в сердце, подозрение на порок, надо было обследовать, наблюдать. Андрюха оказался «объеден» братом, маловат совсем. Его было необходимо держать в кувезе до набора минимальной массы тела. В общем, предстоящие шесть недель мы загорали в больнице. Дети находились там постоянно, я приезжала к ним рано утром. Отбывала в больнице дневную вахту и в ночь с полной сумкой марлевых подгузников и пеленок отбывала домой. Добиралась на маршрутке, сумка при этом была тяжеленная и источала непередаваемый аромат детских испражнений …бедные пассажиры, мои попутчики, извините, но мне было не до вас. Дома предстояло все отстирать, высушить, чтоб наутро катить в больницу со свежим арсеналом пеленок. Подгузники в цивилизованном виде тогда уже существовали, но они были невиданной роскошью, средств на них не было. Выкручивались как могли.

В больнице время пролетало незаметно. Вечно какой-то движ. Одного покормить, другого перепеленать, кого-то отнести в кабинет, анализы, рентгены, обследования. Детей приходилось относить не только своих. Принесешь своего откуда-то, тебе бах в зубы другого, отнесите туда-то. Что делать, тащишь другого, не важно чей, ребенок же, не откажешь. Правда, мне после операции кесарева врач говорила, что полгода нельзя тяжести поднимать… ну да, знаю, знаю. Швы не разошлись – уже удача. Деток подлечили, напичкали лекарствами, нас выписали.

Забирать нас приехал муж и почему-то моя коллега по работе Иришка, спасибо ей огромное. Вот мы и дома, ура. Не зря говорят, дома и стены помогают. Привезли два кулька. Недюжий интерес к ним проявила кошка Баська. Она видно не отождествляла их с людьми пока что. Кошка сидела на небольшом расстоянии от кроватки (пока были дети малы, они спали в одной кроватке, мне было удобнее так) и часами наблюдала за любыми движениями детей, вслушивалась в их звуки. Очевидно, это был процесс познания и принятия их. Баська наблюдала за мальчишками, я наблюдала за ней.

Медицинские заключения из больницы по лечению детей мне пришлось долго расшифровывать, не факт что верно. Медики это особый народ, их так обучают, чтоб на всякий были разведчиками или шпионами. На вопрос «что с ребенком?», неизменно отвечают «надо лечить». И ни слова больше. Тут у кого как фантазия разыграется, что тараканы нашепчут. Естественно, мне покоя не давали непонятные слова и формулировки. Так как интернета еще не было, всю информацию черпали либо из книг, либо у знакомых. Первый вариант мне был ближе, и я рванула в библиотеку. Не особо понимая в медицинской литературе, брала все, что касалось психиатрии, психологии, неврологии, и много чего еще. Читала, искала знакомые слова, кое в чем разбираться стала.

Дети были беспокойными, это и не удивительно. Первый год ночами не спали. Мне пришлось прибегнуть к разделению. Одного я брала к себе в кровать, чтоб хоть немного поспать. Второй спал с отцом в другой комнате. Так удавалось хоть как-то вздремнуть. Через год мальчишки стали спать дольше и крепче, только днем были как непоседы. Вся квартира была оклеена поролоном, заткнуты все ходы и углы, кругом были одни баррикады. Они начали ходить! Выматывалась я жутко, иногда в прямом смысле слова считала часы. Утешала себя мыслью «трудно только первые десять лет». Нелегко было, порой хоть волком вой, но зубы стиснув, настраивала себя, что завтра будет легче. Так постепенно, день за днем, устремив взгляд вперед, мы росли, взрослели, умнели, причем все без исключения. Нельзя сказать, что все шло гладко, много чего происходило, сколько слез и переживаний еще предстояло впереди, были снова больницы, операции, то у одного, то у другого. Но я всегда верила и сейчас так думаю, что нет тех испытаний, с которыми бы человек не мог справиться.

Иногда, оглядываясь на прошлое, посещала мысль, а что было бы, прими я тогда другое решение. Оставить все, как и было запланировано, написать отказную и приехать домой с кем-то одним из детей …. Уверена на миллион процентов, что если б это и произошло, я бы не жила спокойно, стала бы искать второго ребенка, где бы он ни был. И если суждено было мне делать это всю жизнь, такова была бы плата за мою глупость, роковую ошибку. Удивительный факт, как я узнала позже, единственный дом малютки в нашем городе для совсем крошечных деток был во дворе моего дома… И, зная это я бы ходила каждый день по периметру дома ребенка, вглядываясь в личики малюток, пытаясь отыскать своего. Вот такие кренделя выкидывает нам судьба порой. Тысячу раз спасибо Вселенной за «озарение» и правильный выбор в те нелегкие дни.

Часто вспоминаю особо значимые для меня дни, их много было, но есть особые. Один из них приходился на праздник. Была Пасха. Я с мальчишками была в деревне в их первое лето, им было меньше полугода. Дом был без удобств, ни воды, ни канализации. Приходилось стирать все за детьми вручную, каждый день. Для удобства делалось это на улице. Вот так и стояла я в солнечный праздничный день, выливая таз за тазом. Мимо шла бабулечка, увидев меня, сделала замечание: «доченька, ты чего ж в праздник-то стираешь? Грех…» А я стояла и не знала, что сказать, и из меня просто ручьем полились слезы. Грех это или нет, но иначе мне детей не во что переодеть… Не знаю почему, но этот день так врезался в память.

Другой, я бы даже сказала, знаковый для меня, был день крещения мальчишек. Я сидела в коридоре церкви, на самом таинстве крещения матери присутствовать нельзя. Мимо прошла служительница церкви, увидев меня, она произнесла: какие же вы богатые, у вас столько детей. Эти слова стали моим девизом по жизни. Это действительно так, и я точно знаю, в чем настоящее счастье и богатство! Еще я уверена в том, что именно этот путь мне предстояло пройти. Он был трудный, сложный, мучительный, но оказавшись на распутье, мне хватило смелости вырулить в нужном направлении. Спасибо там наверху моим ангелам и покровителям, кто в последний момент отвел от греха и направил меня на путь истинный.

Послесловие:

Прощение, оказывается, позднее, уже дома я все-таки у свекрови просила, стоя на коленях и обливаясь слезами. Память моя стерла этот эпизод напрочь. Об этом мне рассказала дочь, прочитав этот рассказ. Она была хоть и ребенком, но четко помнила события. Диван, на котором свекровь сидела, с каменным лицом без эмоций. Меня, стоящую перед ней на коленях. Слова, которые я говорила, извиняясь, что родили и оставили двух детей. Господи, почему же я так унижалась? Возможно, искала поддержки, которой так и не обрела ни тогда, ни после, никогда. В тот момент она сделала свой выбор, я – свой…