Текст книги "Жизнь и смерть Кашмара Маштагаллы"

В дальнейшем, когда уже стало понятно, что выздоровление и самочувствие у него и у жены окончательно стабилизировалось после перенесенной операции, что послеоперационные обследования давали исключительно положительные результаты, и врач и хирург были довольны этими результатами, и теперь можно было без всяких суеверных предрассудков немного даже пошутить на эту тему, жена, Наргиз, зная несколько прижимистый характер мужа, порой приставала к нему.

– Когда деньги за почку вернешь, паразит?

Он отмахивался, ухмыляясь.

– Ты не маши рукой, – говорила Наргиз. – Я узнавала: двадцать тысяч евро стоит.

– Это где же такие сумасшедшие цены? – сразу переходя на деловой тон, спрашивал Кашмар, прикидываясь, что не в курсе.

– Прекрасно знаешь – в Германии за пересадку почки только донору дают двадцать тысяч, так что, гони бабки и скажи спасибо, что так дешево отделался…

– Мы с тобой не в Германии, – возражал Кашмар.

– К сожалению, – говорила жена. – Ладно, сойдемся на пяти. Это гораздо меньше, чем ты в карты проигрывал на крыше… Кстати, что-то давненько тебя не сбрасывали… В чем дело?

– Выигрывать стал.

– Да неужели?

Одним словом, после долгих раздумий о хрупкости жизни и неотвратимости смерти, о желании – по здравому размышлению – выйти из-под каблука жены (под которым он с недавних пор стал считать себя, хотя до сего дня, если б кто его обозвал подкаблучником у жены, он страшно бы обиделся) и погулять на просторе, себя показать, белый свет повидать, Кашмар, поручив магазин доверенному своему работнику, а жену и детей – Аллаху, отправился путешествовать, что-то туманное и маловразумительное придумав для жены в качестве отговорки.

В первую очередь была выбрана страна Бразилия, где вот-вот должен был начаться знаменитый на весь мир карнавал и где женщины носили исключительно стринги на своих круглых бразильских попках.

Ну, что он там выделывал в Бразилии, как кувыркался, не мне вам говорить – вы все не раз бывали в Рио-де-Жанейро во время карнавала – скажем только, что из Бразилии он улетел в Аргентину, потом на Бермуды, потом на Сейшельские острова и таким образом за полтора месяца порхания за пределами родного города, который годами не покидал в нормальном состоянии, потратил ни много, ни мало доход своего магазинчика примерно за целый год. Но и впечатлений вывез на всю оставшуюся жизнь.

Однако, от этих впечатлений мало что осталось, когда он вернулся и столкнулся лицом к лицу с, так сказать, благоверной, с Наргиз.

– Ну… – ласково спросила жена. – Нагулялся?

– Нарочка, – так же ласково начал он.

– Тамбовский волк тебе Нарочка!

Та-ак… Начало не предвещало ничего хорошего. Ну и финал был не лучше. Поссорились, поскандалили.

– Ты что, кусок старой козлятины, вздумал в разгул удариться? – резонно, но не очень вежливо, интересовалась жена. – Тебе что, болезнь бывших почек теперь в голову ударила, а? Сорок три дня! Сорок три дня никаких вестей, ни разу не позвонил… Где ты был!? Хочешь наверстать то, что недоделал в молодости, а? Ты в зеркало давно смотрел, старый козел?

– Нара, я по делам ездил, по своим торговым делам… – неуклюже оправдывался он.

– А предупредить, а позвонить?.. У тебя что, крыша поехала после операции?.. Мы по всем моргам, по всем больницам, дали в розыск… Весь город надо мной смеется… Наши новые родственники, родители невесты Заура приходят, а тебя нет, приходят, а тебя нет… Я со стыда сгореть готова была… придумывала всякую чушь, чтобы выгородить… Говори скорее, где тебя черти носили, не то я не в себе, клянусь, вот этой сковородкой размозжу тебе…

Ну, и так далее.

Но главное, что Кашмар, несмотря ни на какой бразильский карнавал и разгульную жизнь за границей, и не думал на этом ставить точку: ведь жизнь, как он убедился, такая хрупкая вещь. Надо отгулять свое, чтобы потом не было жалко умирать, если что… Стал погуливать, посещать ночные бары, где посетители были в основном возраста его детей, знакомился с шлюхами, но, разумеется, осмотрительно, никогда не тратил больше положенного… А Бразилия, а карнавал, что ж, это была лебединая песня, раз в жизни можно себе позволить… Теперь он встречался с проститутками и платил строго по таксе. А такса была в основном такая: на время пятьдесят, на ночь сто. Он брал на время. Были, конечно, и подороже, но Кашмар знал цену деньгам и был, как уже было отмечено, немного прижимист. Зачем ему подороже? Он завел любовницу. Тоже, знаете ли, траты… То одно, то другое. И эти праздники… Сколько можно? Через день праздник! Когда только этот народ работает? Восьмое марта, первое мая, Новруз, день конституции, день учителя, день шахтера… Шутка. А день рождения? Это уже не шутка… Приходилось дарить любовнице дорогие подарки, ну и она, надо сказать, была не дешевка: кандидат наук, без пяти минут доктор, преподает в университете, вдова, бездетная, на пятнадцать лет младше.

Все это, конечно, не могло не отразиться на семейной жизни Кашмара, дома было, честно говоря, нехорошо, Наргиз с ним не разговаривала, отношения с детьми были напряженными, все старались скрыть этот внезапно зафантанировавший идиотизм отца семейства, чтобы новые потенциальные родственники ничего не узнали, не то, позора не оберешься; но информация, конечно, просачивалась, просачивалась информация… А Кашмар, будто с цепи сорвавшись, упорно продолжал свою незаконную линию, окунувшись с головой в веселую, разгульную не по летам житуху, наплевав на мнение окружающих, которое совсем недавно и так долго для него много значило.

Однажды проезжая со своей новой любовницей, он по её просьбе припарковавшись возле дорогого бутика, неожиданно увидел Марьям-ханум. Она тоже заметила Кашмара и, кажется, тотчас узнала его. Марьям-ханум теперь выглядела даже лучше, чем когда он увидел её впервые, ей нельзя было дать больше пятидесяти, была она белотелая и холеная, роскошно одетая и шагала по улице с таким видом, будто эта улица была названа её именем. У него даже мелькнули греховные мыслишки насчет нее. Он, оставив любовницу, которая тут же с алчно загоревшимися глазами шмыгнула в магазин, подошел к гадалке. Та придержала шаг, величественно взглянула на него, как на своего подданного.

– Узнали меня? – спросил он.

– Еще бы! – ответила гадалка. – Кто же забудет мужчину с таким именем и таким большим членом.

– Как!? – опешил он. – Откуда вы про?..

– Ладно, ладно, – улыбнулась гадалка. – Чего там… Простая наблюдательность: вот у вас кадык большой, нос большой, руки большие, ступни большие… Что на витрине, то и в магазине, – вульгарным тоном произнесла она и неприлично громко расхохоталась, – Ха-ха-ха-ха! А вы подумали опять колдовство какое-то, да?

Он не сразу ответил, но потом закивал растерянно, а Марьям-ханум подошла к своему припаркованному тут же «Лексусу», села в него, завела мотор и обратилась к нему, опустив окно:

– Теперь я здесь живу, в этой высотке, – она кивнула головой в сторону громоздящихся поодаль двадцатиэтажных домов. – Заходите, если что надо. Мой телефон в газете «Биржа», найдете…

Он заворожено смотрел на нее.

Она уехала, оставив его с открытым ртом. Но тут же он вынужден был рот закрыть и даже стиснуть зубы, потому что из дверей магазина выглянула любовница и, показав на сумку с покупками в руках, пощелкала пальцами, давая знать, что надо заплатить.

– Ты разоришь меня, – сказал он ей, входя в магазин и еще даже не зная, что она приобрела.

– Да ладно тебе, – проговорила она. – Всего лишь одна сумка… посмотри, какая красивая.

– И сколько стоит такая красота?

– Всего лишь восемьсот манатов…

– Восемьсот манатов! – ужаснулся он. – Это тысяча долларов! Она что из золота?

– Нет, она сейчас очень модная…

– Такая огромная! Ты что, собираешься спать в ней?

– Ха-ха-ха! – рассмеялась она, и, понизив голос, проворковала, – Если только с тобой…

Нет, она определенно делала все, чтобы надоесть ему как можно скорее. Отъезжая от магазина, где он оставил восемьсот манатов, Кашмар вдруг вспомнил о дородной и пышной Марьям-ханум.

Когда он вечером приехал домой, жена была одна, ужинала на кухне.

– Где дети? – спросил он.

Она не ответила.

– Я недостаточно ясно спросил? – сказал он.

Она помолчала, поглядела на него и сказала:

– Я собираюсь разводиться с тобой. Конечно, после свадьбы Заура. Надеюсь, ты придешь на свадьбу сына?..

– Приду на свадьбу? Я устраиваю эту свадьбу, я, если пока ты этого не знаешь, – сердито ответил он. – Уже заказаны пригласительные, договорился с певцами, с рестораном, с тамадой, все утрясли с родителями невесты… Но ты, конечно, не в курсе.

– Не говори со мной таким тоном, – повысила голос Наргиз. – Ты кругом виноват, ты разрушил нашу семью, а теперь еще тут права качаешь… Я не в курсе… Я, к твоему сведению, в курсе всего, что ты вытворяешь… Детям за тебя стыдно, не хотят с тобой разговаривать.

– Ты слишком драматизируешь ситуацию. Что такого, если даже я загулял, да, в молодости я был слишком робким, покладистым, послушным, да… да и любил тебя, откровенно говоря… Мне тогда и в голову не приходило пойти на сторону… Но времена меняются… Я был в двух шагах от смерти… она заглянула мне прямо в глаза, это заставило меня пересмотреть мои взгляды на жизнь, на нас с тобой, на семью, на мою работу, на деньги, которые я без устали зарабатывал только для вас… Я живой человек, и еще совсем не старый… Умная жена оставила бы все как есть, не стала бы вообще что-то затевать, скандалить, настраивать детей против…

– Помолчи!

– Настраивать детей против меня, – повысив голос, продолжал он.

– Заткнись, сказала, дверь открывается… – тихо прикрикнула она на него.

Он замолчал и услышал щелчок замка входной двери, и через минуту на кухню зашла дочь.

– Привет, мама, – сказала Нармина, не глядя на отца.

– Привет, мама? – выждав паузу, спросил Кашмар. – А я, по-твоему, невидимка, или меня тут вообще нет? Ты почему так поздно?! – прикрикнул он на дочь.

– Мама, скажи ему, что сейчас половина девятого, – спокойно ответила дочь и прошла к себе, плотно прикрыв за собой дверь комнаты.

– Ты еще и воспитанием их будешь заниматься, – сказала Наргиз. – Это смешно.

Он не ответил.

– Так что, запомни, что я тебе сказала, – проговорила она. – Сразу после свадьбы Заура я подаю на развод.

– Ну и дура, – ответил он.

– Была дурой, – парировала она. – Поумнела. А моя бы воля, я бы и почку свою отняла, подыхай… – она вдруг беспомощно заплакала, неумело стараясь подавить подступающие рыдания.

И тут же на кухне появилась Нармина, обняла мать, припала к её груди.

– Мама, мамочка, не надо, не надо, родная, успокойся, – она целовала мать, гладила её по голове. – Пойдем в мою комнату, пойдем…

Наргиз поднялась со стула и плача вышла с дочерью из кухни. Ни та, ни другая даже не посмотрели в его сторону.

Кашмар остался один на кухне, присел к столу как был в пальто, машинально, не поднимаясь из-за стола, протянув руку, снял с плиты чайник, налил себе в первый попавшийся стакан на столе, долго смотрел на стакан, потом поднялся, пошел к двери и вышел из квартиры.

Накрапывал дождь. Во дворе Заур парковал машину и, завидев отца, вышел, подошел.

– Как дела? – спросил Кашмар, не глядя ему в глаза.

Заур напротив ловил взгляд отца, хотел посмотреть ему в глаза. Что он хотел увидеть там?

– Нормально, – сказал Заур. – Ты уходишь?

– Обстановка напряженная, – сказал Кашмар.

– Ты сам создал такую обстановку, – сказал Заур.

– Ты не понима…

– Ой, ради бога! – резко прервал его сын. – Только не говори мне, что я вырасту – пойму. Не люблю разговорные трафареты. Все, что ты делаешь, можно было бы гораздо спокойнее, без шума, без грохота… Другие мужики тоже гуляют, нет безгрешных…

– С твоей матерью сделаешь без шума, – сказал Кашмар. – Вот, разводиться со мной собирается, – произнес он, не подумав, и тут же пожалел, что проговорился: даже в темноте двора было видно, как Заур побледнел, как его потрясло это сообщение. – Я не должен был тебе этого говорить. Так, вылетело, – стал оправдываться Кашмар, – в любом случае, даже если мы решим, это будет после твоей свадьбы, естественно.

Заур ничего не ответил, оставил машину, не до конца припарковав её на свое место, и молча пошел к подъезду.

Кашмар смотрел ему вслед.

– Сынок, – окликнул он Заура негромко.

Заур обернулся в ожидание, глядя на отца напряженным взглядом.

– Ты не запер машину, – сказал Кашмар.

Несколько дней Кашмар не ночевал дома, но принимал активное участие в подготовке к свадьбе вместе со своими новыми родственниками. Магазин он тоже аккуратно посещал и решал все возникавшие проблемы и порой ловил на себе любопытные взгляды своего работника и его сына, особенно его молодого сына. Это ему не нравилось, он хмурился, отворачивался, даже подумывал – не уволить ли?..

Свадьба Заура прошла великолепно, как говорится, на самом высоком уровне, в одном из самых престижных и дорогих ресторанов города; пели такие же дорогие, под стать блюдам и напиткам в ресторане, певцы и певички, часто мелькавшие на различных телеканалах, тамадой пригласили популярного поэта, который так и норовил произносить тосты в рифму, но после третьего рифмованного тоста, отец невесты тихо одернул расходившегося поэта – надо и меру знать, тут тебе не вечер поэзии; со стороны невесты было несколько именитых гостей – депутаты, банкиры, даже один министр – одним словом, пели, ели, пили, танцевали, говорили тосты, прославляли жениха и невесту, осыпали цветами… Наргиз ходила от стола к столу с приклеенной улыбкой, Кашмар тоже ходил. Иногда они сходились возле какого-то стола. Тогда машинально улыбались друг другу, так же как и всем гостям. На него поглядывали с любопытством.

До свадьбы утрясали с новыми родственниками вопрос квартиры для молодых.

– У нас есть для них квартира, Гашгай-муаллим, – сказал отец невесты, – в хорошем тихом, престижном, экологически чистом районе, десятый этаж высотки, подземный гараж, все как надо…

– И отлично обставлена, – прибавила мать невесты, обращаясь к Наргиз. – Только позавчера мебель завезли, установили, румынская, оригинал, компьютеры, домашний кинотеатр, все как надо… – закончила она словами мужа и с видимым сожалением: было заметно, как хотелось ей, гордясь, все перечислить вплоть до постельного белья.

– Так что, с жильем нет проблем, – докончил отец невесты.

– Тогда разрешите мне отдать вам половину суммы, – сказал Кашмар.

– Разрешите мне вам этого не разрешить, – пошутил отец невесты, и все немного посмеялись. Жена его смеялась деланно, через силу.

Но в итоге сумма была названа, поделена пополам, и половина суммы была принята отцом невесты от Кашмара.

Через месяц после свадьбы Кашмар и Наргиз подали в ЗАГС заявление о разводе. Он уже не приходил домой, и только когда дочь, Нармина предупреждала его, что должны придти новые родственники, или молодожены, он являлся точно в назначенное время. Порой появлялось щемящее чувство, когда он, особенно по ночам вспоминал их с Наргиз молодые годы, первое время после женитьбы, он чувствовал, что перегнул, перестарался со своей запоздавшей свободой, но чувство исчезало, так же как и появлялось, а Кашмар оставался в постели с чужой женщиной, порой – случайной.

Магазин он навещал периодически, контролировал, как прежде все товары, выручку, и каждую неделю с мальчиком, сыном своего продавца, посылал домой, Наргиз кругленькую сумму, оставляя себе незначительную часть дохода от торговли, так как от расточительной любовницы давно избавился и необходимости в больших деньгах не испытывал. Зачем ему большие деньги? На карнавале в Бразилии он уже побывал… на карнавале жизни… так что…

Наргиз поначалу пыталась возвращать деньги, но потом быстро поняла, что одной с девятнадцатилетней дочерью на свою зарплату сотрудницы проектного института она не проживет.

У Кашмара была своя однокомнатная квартирка далеко от центра города, которую он купил, когда решено было окунуться в разгульную жизнь. Там он и жил тихо мирно, пока не пришла ему в голову идея поехать в тот самый бутик, где его бывшая любовница покупала сумку, куда можно было запихнуть целый рынок. Еще не совсем ясно сознавая, что делает, но уже смутно догадываясь и боясь признаться себе, он припарковал машину (пришлось довольно далеко от бутика, все места возле тротуара были заняты дорогими иномарками, город процветал, город становился городом миллионеров, о, горе беднякам!), вышел и, прогуливаясь направился к магазину.

И как раз из дверей с покупками в руках вышла Марьям-ханум, и как ни в чем ни бывало уставилась на него, будто знала заранее, что он придет, и что она повстречает его здесь. Она так и сказала.

– А я знала, что встречу тебя сегодня здесь, Кашмар, – проговорила она, буднично передавая ему пакеты с покупками, будто своему слуге. – Отнеси в машину.

– Я тоже на машине, – попробовал возразить он. – Может, на моей?..

– Нет, – отрезала она.

Он посмотрел на нее и ему показалось, что с тех пор, как он видел её в последний раз она еще больше помолодела, сейчас ей можно было дать лет сорок и выглядела она роскошно, словно только что после массажа в сауне, отдохнувшая, пышная… Белое, полное, но сбитое, как у молодой тело, от которого трудно было отвести взгляд.

– Садись, – велела она, указывая на машину, оставленную именно там, где парковаться было запрещено.

– Вам сколько лет? – спросил он в машине, как только они отъехали от магазина.

– А ты не видишь? – спросила она загадочно.

Помолчали. Ездила она рискованно, постоянно превышала дозволенную в городе скорость, но никто её не останавливал, хотя посты дорожной полиции были на каждом шагу в ожидание проезда приглашенных в страну высокопоставленных гостей.

– Ну, как мой порошочек, помог? – спросила, ухмыляясь, Марьям-ханум.

– Помог… Как же, – хмыкнул Кашмар. – После вашего порошочка у меня вся жизнь перевернулась.

– А разве это плохо? Время от времени просто необходимо переворачивать свою жизнь, – сказала она.

– Я был почти при смерти, – настаивал он.

– Не понравилось?

Он не сразу нашелся, что сказать. Вдруг вспомнил яркие радужные круги, что возвращали его в детство, вспомнил свою меме и отца, умершего брата, вспомнил сельские улочки своего детства, когда он был маленьким Кашмариком и боялся мясника с топором, вспомнил ломоть хлеба с маслом, посыпанный сахаром… И так и не ответил, раздумывая.

– Приехали, – сквозь свои смутные мысли услышал он.

Он донес покупки до квартиры Марьям-ханум, потоптался на пороге нерешительно.

– Ну, я пойду, – сказал Кашмар.

– Не говори глупости, – сказала Марьям-ханум. – Проходи в спальню.

Что-то непривычно кольнуло его в сердце. Тем не менее, он снял в прихожей туфли, влез в тапочки, которые оказались ему впору, будто для него купленные и прошел туда, куда предлагалось.

Марьям-ханум в сексе оказалось очень деловой: прежде всего довела его пенис до рабочего состояния, и кажется, осталась довольна, потом, не снимая черных, ажурных чулок, долго в полутьме спальни, удивляя его гибкостью своего тела, принимала различные позы на широченной кровати с зеркальным балдахином, не подпуская его близко и не позволяя трогать себя руками… Он, затаив дыхание смотрел, и теперь ей нельзя было дать даже тридцати лет, и он подумал, что пока дойдет до дела она может стать девочкой… Может, этого и добивалась?.. Но скоро, поуспокоившись, она легла, медленно раздвигая гладкие, белые, будто из мрамора высеченные ноги… Тогда он подошел, и она снова взглянула на него высокомерно своими залитыми желанием глазами, взглянула, как на слугу и протянула руку для поцелуя. Он поцеловал…

Когда она, утомившись и утомив его, крепко заснула, он прошел на кухню, плотно прикрыл за собой дверь и, не включая света, позвонил на телефон Наргиз. Он сейчас вспомнил её, хотя по-настоящему никогда и не забывал, вспомнил, как они любили друг друга по вечерам перед сном и как она, словно нехотя, каждый раз бледнея, уступала его желаниям; конечно, секс с ней ни в какое сравнение не шел с изощренным, почти профессиональным сексом Марьям-ханум, но, тем не менее, надо признать, что ему было хорошо с женой. Вспомнил даже периодические приступы её хронического словоизвержения, когда её невозможно было перебить, и как он отмахивался от безудержного торопливого потока слов. Даже этого, казалось, ему теперь не хватало.

Он прижал телефон к уху.

«Извините, – странным, вовсе не извиняющимся голосом, произнес автомат. – Абонент временно вне досягаемости. Телефон или отключен, или же абонент трахается».

Кашмар, не веря своим ушам, подозрительно посмотрел на свой мобильник, почему-то встряхнул его, будто в него набилась вода, и позвонил повторно. На этот раз телефон Наргиз молчал как каменный. Он, уже нервничая, позвонил на домашний.

– Это я, – сказал он, с забившимся сердцем услышав её голос.

Некоторое время в трубке молчали, потом Наргиз спросила:

– Что-то случилось?

– Нет, – сказал он. – Ты отключаешь свой телефон?

– Тебе что-то нужно? – с нетерпеливыми нотками в голосе спросила она.

– Нет, – сказал он.

– А что?

– Просто захотелось позвонить, – тихо сказал он. – У вас все нормально?

– Да, – сказала она, помолчала, потом продолжила, – Нармина встречается с мальчиком из своего Университета.

– Да? – немного встревожено спросил он. – Хороший мальчик? Что за семья?

– Хороший. Жена Заура уже в положение, – сухо докладывала она. – Ты откуда говоришь?

– А что?

– У меня плохое предчувствие, – сказала она.

– Ладно. Ложись спать, – сказал он, не придав значения её словам, потом помолчал и прибавил. – Спокойной ночи…

Приоткрыв дверь кухни, он услышал мощный храп Марьям-ханум, поморщился, но делать было нечего, пошел и лег рядом с ней, спящей. Мельком глянув на неё, он увидел её вновь пожилой, шестидесятилетней, но хорошо для своих лет сохранившейся женщиной.

Черт с ней, – подумал он и отвернулся от неё.

Он очень устал, и храп не помешал ему заснуть.

На крыше высотки он играл в карты.

– Покажи деньги, – потребовали те трое игроков. – А то знаем мы тебя…

Он вытащил из кармана внушительную пачку купюр, показал и снова спрятал в карман.

– Давно не приходил, – сказал один.

– Занят был, – ответил Кашмар, принимая карты от сдающего и внимательно рассматривая их.

– Чем занят? – насмешливо спросил второй.

– Сына женил, – рассеянно ответил Кашмар, сбрасывая карту, покрывая ход противника, – с женой разводился.

– Понятно, – сказал третий, покрывая его карту.

Через некоторое время он проигрался в пух, дотла, к чертовой матери, вывернул карманы, показывая, что ничего нет.

– Я потом отдам, – пообещал он.

Но трое не стали слушать его обещаний, схватили его за руки и ноги, потащили к краю крыши и сбросили с двадцатого этажа дома, где жила Марьям-ханум.

Он лежал на тротуаре в луже крови, была глубокая ночь, над ним склонилось белое лицо гадалки, очертания которого уже расплывались и исчезали в смертной мгле.

– Наргиз, – прохрипел Кашмар умирая. – Нара…