Текст книги "Гипнотрон профессора Браилова"

24. ДОБРЫЙ ГЕНИЙ

Полковник Пристли возглавлял отдел снабжения боевого питания при штабе генерала Норильда. “Мое дело – средства разрушения, – любил говорить он о своей работе. – Минометы, пулеметы, гаубицы и сверхдальнобойные пушки, бомбы любой системы, начиная от напалмовой зажигалки до атомной и водородной включительно”.

О нем говорили, что он непроницаем, как занавес из черного бархата. Сочетая серьезные знания военного инженера с изворотливостью талантливого коммерсанта, он всегда умел так повернуть дело, что любая корпорация, работающая на вооружение, была глубоко убеждена, что именно ее интересы находят в лице мистера Пристли наиболее ревностного поборника.

Когда Митчел позвонил ему и попросил приехать для делового разговора, Пристли только плечами пожал. Какое отношение к области его деятельности имеет электрический король? Каждому известно, что корпорация Джона Митчела находится вне сферы деятельности полковника Пристли. Однако пренебрегать приглашением такого влиятельного в деловом мире человека, каким считался мистер Митчел, было бы в высшей степени неразумно, и Пристли вызвал машину.

Верный своей привычке, Джон Митчел приступил к делу сразу, без обиняков.

– Я знаю, вы человек, умеющий хранить чужие тайны. Поэтому я буду с вами откровенен. Могу ли я рассчитывать на такую же откровенность и с вашей стороны?

– При условии, если…

– В этом отношении можете быть совершенно спокойны: у меня в кабинете нет ни секретных микрофонов, ни записывающих аппаратов. Подслушивание тоже исключается: эта комната непроницаема для звуков.

– Меня это не тревожит, мистер Митчел, – с достоинством произнес Пристли. – Я считаю себя всегда окруженным аппаратами для подслушивания, так что… Но я ведь связан со многими военными корпорациями, и если вопрос коснется их дел, то… вы меня понимаете, мистер Митчел.

– Нет, нет, – откинулся в своем кресле Митчел. – Корпорации здесь ни при чем. Меня интересуют только ваши личные взгляды на некоторые вопросы, связанные с международной ситуацией.

– О, в таком случае я не стану возражать. даже если бы вам вздумалось транслировать нашу беседу на весь мир.

– Прекрасно! – воскликнул Митчел. – Каковы, с вашей точки зрения, перспективы войны? Я имею в виду настоящую войну, а не ту возню, какую ваше ведомство время от времени затевает на разных континентах. Меня интересуют перспективы большой войны.

– Мое дело – вооружение. Остальное меня не касается,

– Вы осторожны, – заметил Митчел. – Но разве вам непонятно, что вооружение не может продолжаться бесконечно без войны. Рано или поздно оно прекратится. И тогда…

– …Тогда кое для кого, и для вас в том числе, мистер Митчел, настанут тяжелые времена.

– И для вас, Пристли, – рассмеялся Митчел. – Для вас даже раньше, чем для меня.

– Это верно, пожалуй, – согласился Пристли.

– Не кажется ли вам, – продолжал Митчел, – что уже сегодня проблема войны зашла в тупик?

– Вы правы, – откровенно вздохнул Пристли. – Голоса, ратующие за мирное сосуществование, становятся все громче. И не только среди мелюзги, но и там, под куполом Белого дома. Даже среди крупных бизнесменов. За последние годы мы много потеряли. Деловые люди боятся потерять и остальное. Вот в этом причина.

– Нет, нет, не в этом, – сразу став очень серьезным, произнес Митчел. – Всему виной последние открытия в науке. Реактивные самолеты, межконтинентальные баллистические ракеты. Техника вооружения достигла таких высот, что угрожает исключить самое себя.

– Если вспыхнет война, преимущество будет за теми, у кого больше этого нового оружия и кто начнет первый, – тоном, не допускающим возражения, заметил Пристли.

– Абсурд! – с раздражением произнес Митчел. – Нужно потерять разум, чтобы надеяться на успех в войне с применением атомных и водородных бомб. В наше время ничего не поможет: ни внезапность удара, ни преимущество вооружения. Не за горами день, когда вам придется спустить все атомные заряды на дно океана и, скрепя сердце, подсчитать убытки, связанные с этой процедурой. Превратить мир в пустыню вам не позволят, да это и не нужно никому.

– О, лагерь сторонников мирного сосуществования пополняется, – с иронией бросил Пристли, стряхивая пепел с сигары. – Сколько вы списали со своего баланса в связи с революцией на Кубе, провалом нашей политики в Марокко, Египте…

– Слишком много, чтобы забыть об этом, – ответил Митчел. – И потом, с чего вы взяли, что я сторонник мирного сосуществования?

– Или война, или мирное сосуществование: третьего нет и не может быть, – спокойно сказал Пристли

– Война! – решительно произнес Митчел, и глаза его хищно сузились. – Но… без кровопролития, без насилия, без разрушений, без грохота и огня. Мирная война.

– Простите меня, мистер Митчел, – с плохо скрываемой иронией произнес Пристли. – Мне кажется, что мы рассуждаем о вещах если не абсурдных, то фантастических. Война – всегда насилие, всегда разрушение, всегда кровь и пожарища. Мирная война – это такая же несусветная чушь, как живой мертвец, танцующий под аккомпанемент беззвучного джаза. Труп – всегда неподвижность, музыка – всегда сочетание звуков, а война насилие. Вот у меня в кармане две тысячи долларов банкнотами, векселей на двадцать тысяч, золотые часы, портсигар, инкрустированный бриллиантами. Если я не соглашусь отдать этого добра, вам придется брать его силой, а для этого нужно меня поприжать как следует, хорошенько стукнуть раз – другой вот этим мраморным пресс-папье или трахнуть по башке вон той штуковиной, – указал он на аппарат профессора Эмерсона, стоящий на противоположном углу стола. – Подставка у нее, кажется, достаточно тяжеловесна, чтобы провалить даже более крепкий череп, чем у вашего покорного слуги.

Митчел рассмеялся.

– Ну, уж если на то пошло, я отберу ваши вещицы помимо вашего желания, не прибегая к помощи увесистых предметов и даже не оставив вам на память пустяковой царапины.

– Прежде чем приступить к этому небезопасному мероприятию, – ухмыльнулся Пристли, – вы должны знать, дорогой мистер Митчел, что я играючи подымаю стокилограммовую штангу и прекрасно владею боксом. Чтобы ограбить меня, нужно примерно десятка полтора таких, как вы, и то я не уверен, удастся ли затея даже в этом случае.

Митчел незаметно включил генератор и, подойдя к двери, щелкнул замком.

– Мы с вами вдвоем, полковник, – произнес он, возвращаясь на свое место. – Дверь заперта, ключ – на столе. Объявляю вам мирную войну. Не пройдет и двух минут, как я выпотрошу ваши карманы. Вы ничего не понимаете в науке, Пристли. Я пригласил вас не для того, чтобы философствовать. Мне нужна ваша помощь в большом деле, и вы мне ее окажете. Да, окажете! Или я ничего не понимаю в людях. Мне наплевать на ваши бицепсы, мне не нужно вооружаться и ломать вам голову, чтобы очистить ваши карманы. Я это сделаю, не причиняя вам даже малейшего вреда, легко и просто, и тогда вы поймете, как вы заблуждались, думая, что война – это всегда кровь и разрушение. Вы зеваете?.. Вам очень скучно, не правда ли? В душе вы убеждены, что старый Джон Митчел спятил. К счастью, это не так. Вы меня слышите, Пристли? Грош цена вашим бицепсам: вы уже не в силах шелохнуть рукой. Вам трудно держать глаза открытыми. Вы тюфяк с соломой, а не боксер. А сейчас вы меня и вовсе не слышите. Вы побеждены, Пристли.

Он выключил аппарат, подошел к полковнику и не торопясь принялся опорожнять его карманы. Маленький револьвер, обнаруженный в брюках, он тоже взял, потом снял с руки спящего золотые часы, сложил все в ящик стола, отпер дверь и, вернувшись на свое место, позвонил.

– Принесите бутылку шампанского и коньяку, – распорядился он, обращаясь к вошедшему секретарю. – Только поторопитесь, пожалуйста: у меня мало времени.

Пристли проснулся спустя минут двенадцать. Он потянулся и с удивлением посмотрел сначала на бутылки с напитками, невесть откуда взявшиеся на столе, потом на Митчела.

– Я, кажется, задремал под аккомпанемент ваших нравоучений, – смущенно произнес он. – Мне даже приснилось, будто вы обозвали меня тюфяком. Так о чем вы говорили? Ах, да… Вы собирались ограбить меня, – он громко рассмеялся. – Ну что ж, отчего вы не приступаете к делу?

– Уже, – победно усмехнулся Митчел. – Вот, можете убедиться. – И, выдвинув ящик, он принялся выкладывать на стол отнятые у полковника ценности и документы. Пристли оторопело посмотрел на них, потом вскочил и стал поспешно ощупывать себя.

– Если бы вы были помоложе, за такие фокусы…

– Вы бы проучили меня? – перебил его Митчел. – Но я не только ограбил, я еще и обезоружил вас. Главное – обезоружил. Садитесь и слушайте внимательно. Не для фокусов и шуток я пригласил вас к себе, полковник, – продолжал Митчел, наклоняясь вперед. – Вы не случайно уснули. Это я усыпил вас, усыпил сознательно. Я держу в руках новое оружие. Самое сильное и самое безвредное. Заберите ваши вещички, да и пистолет тоже можете взять. Ваша злость уже прошла, и выглядите вы сейчас, как мальчишка, которого отстегали розгами, да еще при девчонках. Вы деловой человек, Пристли. Через самое короткое время я смогу поставить вам сотни аппаратов, усыпляющих на расстоянии десятков миль. Думайте же, думайте, черт вас подери! Представьте себе картину: идут наши войска с этими замечательными машинами и все живое на тридцать-сорок миль вперед погружается в глубокий сон. Спят посты пограничных войск, рабочие на заводах, крестьяне на полях, дети в школах. Сонное царство. Спят телеграфисты, телефонисты, радиотехники. Молчание охватывает все большую и большую территорию. И узнать, в чем дело, невозможно: курьеры засыпают, едва ступят в зону действия наших аппаратов. Авиация тоже не может помочь, Летчик и весь экипаж уснут еще до того, как достигнут границы этого сонного царства. Задача воинских частей, движущихся за аппаратами, сводится к тому, чтобы разоружить военных и захватить власть. Спустя десять, пятнадцать или двадцать часов – это уже от нас зависит – люди проснутся, но… Они беззащитны. Они в нашей власти. И все цело: фабрики, заводы, музеи и театры, электростанции и тракторы на полях.

Пристли слушал и только глазами хлопал Все, о чем говорил Митчел, было фантастически грандиозно и, в то же время, казалось таким простым и доступным.

– Странно, – пробормотал он, все еще не придя в себя. – Башка у меня совершенно ясная, а между тем… Кажется, будто я сплю.

– Нет, это не сон, Пристли. Вы давно проснулись Это бизнес. Для производства аппарата мне нужны ассигнования. Я знаю, вы сумеете вместе с Норильдом провернуть это дело в Пентагоне. Ну что, по рукам, полковник?

Пристли посмотрел на Митчела долгим взглядом и протянул ему руку.

– Сделку стоит скрепить. Позвольте вам налить, Пристли?

Они чокнулись. Митчел отхлебнул глоток и отставил бокал в сторону. Пристли осушил до дна.

– Эти аппараты у вас имеются уже или только в перспективе? – спросил Пристли, наливая себе коньяку.

– Первая модель будет закончена примерно через неделю. В успехе можете не сомневаться, Поговорите, с кем следует. Хорошо бы провести испытания над какой-нибудь воинской частью. Это поможет уточнить схему. Наливайте себе еще, Пристли. Мне, к сожалению, врачи не разрешают пить.

Пристли встал, налил себе полный бокал вина и высоко поднял его над головой.

– За ваше здоровье, мистер Митчел! Вы – гений!

– Я честный американец, Пристли, – скромно произнес Митчел. – Простой американец, которому опротивели вечные страхи перед войной, который мечтает о тишине, о мире, о свободе каждого человека заниматься тем, чем он хочет.

– Вы добрый гений, мистер Митчел! – восторженно произнес Пристли.

Он надвинул фуражку на лоб, вскинул руку к козырьку и, прищелкнув каблуками, повернулся. Все-точно так, как он это делал, выходя из кабинета генерала Норильда.

25. ВНЕЗАПНОЕ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ

Вечер, не торопясь, окутывал город нежной синевой. В это время особенно хорошо на приморском бульваре под развесистыми каштанами. Внизу, вдоль гигантского лукоморья, раскинулся порт. Лениво дымили пароходы на рейде. Длинный мол чуть заметен. Дальше – море. Легкий ветер доносит оттуда запахи отработанного пара, угольного дыма и смолистой пеньки извечные запахи большого порта, одинаковые во всех странах. Лосеву доводилось вдыхать их и в Рангуне, и в Марселе, и в Порт-Саиде. Эти запахи всегда вызывали у него чувство радости, смешанное с легкой грустью. Но сейчас чувство грусти преобладало. Может быть, потому, что рядом сидела Ирина?

За последнее время он все чаще и чаще замечал, что присутствие Ирины выводит его из равновесия, заставляет помимо воли перебирать в памяти свое прошлое, раздумывать над ним с горечью и сожалением. А сейчас ко всему еще присоединился страх, липкий, гнетущий, доводящий до отчаяния. И самое худшее, что он теряет контроль над собой. Алеутов уже заметил это: он стал явно подозрителен, не доверяют ему, Лосеву…

– Вы обязательно должны написать об этом, – продолжала Ирина, не замечая его состояния. – Ведь под наркозом нельзя держать человека длительное время, действие наркоза проходит тоже быстро, а между тем сколько существует еще болезней, сопровождающихся мучительной болью… Мы отравляем этих несчастных наркотиками, а наш новый аппарат действует безотказно и абсолютно, понимаете, Георгий Степанович, абсолютно безвреден. Его лучи действуют избирательно на болевые проводники, выключая их. И можно держать человека в состоянии этой анестезии несколько часов, дней, месяцев – сколько угодно. И потом еще одно. Мы испытывали наш аппарат на больной, страдающей раком пищевода. До последнего времени у нас не было возможности избавить таких страдальцев от боли. А сейчас… наши лучи не только полностью устранили боль. Оказывается, они каким-то непонятным пока еще образом действуют на раковую опухоль. Она стала уменьшаться. У больной появился аппетит, прекратилось истощение. Эта женщина несомненно выздоравливает. Мы, кажется, стоим на пороге такого открытия, от возможностей которого дух захватывает.

Мать Лосева умерла от рака. Он стиснул зубы и закрыл глаза. Разве забудешь ее искаженное страданиями лицо! Ей вводили по десять ампул морфия одновременно, и это лишь на короткий промежуток времени приглушало боль, только приглушало.

– Неужели рак удастся одолеть? – прошептал он. – Неужели науке это под силу?

– Науке все под силу. И, может быть, рак уже давно был бы нам так же не страшен, как не страшны сейчас бешенство, сыпной тиф, чума и холера, если бы…

Она замолчала. Лосев настороженно посмотрел на нее.

– Если бы что, Ирина Антоновна?

– Если бы не люди, которые все достижения науки сейчас же превращают во зло. Открытия Левенгука, Пастера, Ру, Мечникова и еще многих, сделанные для счастья человечества, они приспособили для бактериологической войны. Самолеты, эту крылатую мечту, превратили в летающую смерть, атомную энергию, таящую в себе столько возможностей для счастья, они превратили в ужас. О, как я ненавижу их.

Лосев поежился… Что, если бы она знала?.. Но ведь он решил, решил окончательно. Это же так просто: пойти туда, в большой дом по улице Дзержинского, подняться на третий этаж, в кабинет полковника Болдырева, и рассказать все. Но прежде надо поговорить с Ириной. Нужно, чтобы она знала правду. Может быть, он больше с ней никогда не встретится.

– Я должен с вами поговорить, Ирина Антоновна По душам… Откровенно… Как никогда откровенно, – взволнованно произнес Лосев, глядя на девушку какими-то особенными глазами

Ирина с тревогой посмотрела на него.

– Скажите, Ирина Антоновна, если бы вы узнали, что человек, которому вы доверяли, которому верили, считали своим другом, оказался не тем, за кого вы его принимали, а… преступником, тяжелым преступником…

– Вы так взволнованы, Георгий Степанович, что мне страшно. О ком вы говорите?

– Об одном товарище, близком моем друге… Я ему безмерно доверял, а он… Но вы понимаете, Ирина Антоновна, он решил бесповоротно изменить свою жизнь, навсегда порвать с прошлым. Стать человеком. Твердо решил. И вот… Заслуживает ли он, чтобы помочь ему выбраться из трясины? И вообще, могу ли я, имею ли я право простить его?

– Обязаны, Георгий Степанович Если только он искренне… Но почему вы говорите загадками? В чем провинился ваш несчастный друг? Какое он совершил преступление? Или это тайна?

– Нет, нет… С этой минуты у меня от вас нет никаких тайн. Я давно хотел поговорить с вами и жалею, что не сделал этого раньше. Вы знаете этого человека, Ирина Антоновна. Он…

– Разрешите прикурить, товаришок! – хлопнул его по плечу незаметно подошедший сзади среднего роста человек в простой рабочей куртке и потрепанном картузе, из-под которого выбивался клок рыжих волос.

Лосев глянул на него и вздрогнул, словно его ударило электрическим током. Пошарил в кармане, протянул коробок со спичками.

Человек прикурил, пыхнул дымом, вернул спички.

– Можно присесть? – спросил он и, не дожидаясь ответа, опустился на скамью рядом с Ириной. – Хорошая погода, не правда ли?

На Ирину пахнуло водочным перегаром. Она терпеть не могла пьяных, а этот веснушчатый, с рыжей бородкой клинышком, человек сразу же стал нестерпимо противен.

– Пойдемте, Георгий Степанович, – предложила она, вставая.

– Так, так… Значит, не понравилось вам Наше общество? – прищурился на нее пьяный. – Брезгуете рабочим человеком, гражданочка? Нехорошо… Нехорошо.

– Ну, что вы? – заставила себя улыбнуться Ирина. Нам просто пора идти.

Лосев молча поднялся и взял Ирину под руку.

– Н-нет! Это уже, барышня или дамочка, не знаю там, как вас, неприлично, – поднялся пьяный. – Может, я тоже хочу с вами под ручку? Вот так! А?

Ирина коротким движением высвободила руку удерживая другой рванувшегося к хулигану Лосева.

– Не обращайте внимания, Георгий Степанович, – как можно спокойнее сказала она. – Ну, выпил человек.

– То есть как это выпил?.. Вы, дамочка, говорите, да не заговаривайтесь. Нету такого закона, чтобы рабочего человека оскорблять.

– Послушайте, вы! – не сдержался Лосев. – Не приставайте, не то…

– Угрожаете?.. – ехидно прищурился на Лосева пьяный. Может, ударите пожилого человека?.. Нынешняя молодежь может себе и это позволить.

– Подождите одну минуточку, Ирина Антоновна, – решительно высвободил свою руку Лосев. – Я с ним поговорю.

– Ну, зачем вы опять связываетесь, Георгий Степанович? – умоляюще посмотрела на него Ирина.

– Одну минуточку, – настойчиво произнес Лосев и обернулся к рыжему: – А ну-ка, пройдемте со мной!

Пьяному это предложение пришлось, видно, по душе.

– Со всем нашим удовольствием, – ответил он, покачиваясь. – Люблю побеседовать с интеллигентным человеком. Разрешите приложиться к вашим пальчикам, гражданочка?

Он попытался поцеловать руку Ирины, но Лосев схватил его за плечо и потащил прочь.

– Подождите меня, Ирина Антоновна! – крикнул он. – Я сейчас вернусь.

Продолжая тащить спотыкающегося пьянчугу, он скрылся в переулке.

Ирина снова присела на скамью. “Вот уж некстати прицепился рыжий”, – с досадой подумала она.

Прошло пять минут, десять. Лосев не возвращался. Время шло. Стемнело… Ирина поднялась и, не на шутку встревоженная, направилась к переулку. Он был безлюден. Только в дверях ярко освещенной парикмахерской стоял, прислонившись к дверному косяку, высокий мужчина в белом халате и курил.

Ирина подошла к нему, извинилась и спросила, не видел ли он молодого человека в кремовой блузке, который совсем недавно завернул в этот переулок с пьяным стариком, рыжим таким, в кепке, бородка клинышком.

Парикмахер, со свойственной людям этой специальности словоохотливостью, принялся рассказывать. Да, минут десять – пятнадцать тому назад здесь действительно прошли двое. Один молодой такой, в кремовой блузке. Второй, точно, бородка клинышком. А только он не пьяный был… Нет, это – точно. Спорили ли они? Наоборот, очень даже мирно беседовали. Куда пошли? Сели в машину и поехали… Нет, не в такси… Вроде служебная… А что случилось?.. У гражданки что-нибудь украли? Не украли… А этот симпатичный старичок кем ей доводится?.. Не родственник ли случайно?..

Ирина поспешила избавиться от чрезмерно любезного собеседника, возвратилась на прежнее место, стала ждать. Время шло. Из раструба репродуктора, укрепленного на серебристом столбе у самой лестницы в порт, неслась легкая музыка. Потом диктор объявил о передаче последних известий. Половина одиннадцатого. Дальше ждать бесполезно. Что делать? Сообщить в милицию?.. Но там только посмеются. Молодой человек ушел с каким-то пьянчужкой? Наверно, заглянули в ресторан и выпивают за компанию. Нет, надо идти домой. Может быть, Лосева задержали в милиции и, пока она сидит здесь и переживает, он звонит ей по телефону?. Домой, скорей домой!