Текст книги "История Петербурга в преданиях и легендах"

Легенды утверждают, что, будучи однажды в Швейцарии, Иван Иванович получил в подарок от тамошних шутников некоего символического чёртика. С тех пор в его петербургском дворце на Итальянской улице этот чёртик с рожками не давал покоя ни хозяину, ни его гостям. Графу это порядком надоело, и он решил избавиться от мекого беса. Но ничего не получилось. Отчаявшись, Шувалов обратился к монахам Троице-Сергиевой лавры. И те будто бы посоветовали ему приобрести русского чёрного кота, который непременно «одолеет иноземную нечисть». Дальнейшая судьба и швейцарского чёртика, и русского кота нам неизвестна, но вот не так давно и, видимо, вовсе неслучайно на Малой Садовой улице, вблизи бывшего дворца Шувалова, появилось скульптурное изображение чёрного кота.

В елизаветинское время попал в немилость генерал-фельдмаршал Степан Фёдорович Апраксин. Он содержался под арестом в Подзорном дворце, некогда выстроенном в устье Невы для Петра I, который, как мы уже упоминали, любил оттуда наблюдать движение кораблей между Кронштадтом и Петербургом. Сохранилось предание о необычной кончине Апраксина. Будто бы Елизавета, недовольная затянувшимся следствием над фельдмаршалом, приказала «немедля кончить его дело, и если не окажется ничего нового, то объявить ему тотчас и без доклада её монаршую милость». На следствии, как рассказывает легенда, было условлено, что когда председательствующий скажет: «Приступим к последнему», то в это время и будет объявлена монаршая милость. Услышав эти слова и предполагая ужасные пытки, старый солдат задрожал всем телом и тут же упал замертво.

Впрочем, ту же легенду рассказывают про строителя канала Петра Великого в Кронштадте инженер-генерала Любраса. Награждая его, Елизавета Петровна попросила «подать Андреевскую ленту». При слове «подать» престарелому генералу почудилось «оковы», и он пал замертво к ногам изумленной императрицы.

Существуют малодостоверные рассказы о том, что Елизавета Петровна дважды встречалась с несчастным шлиссельбургским узником Иоанном Антоновичем. В первый раз это будто бы произошло в доме канцлера Воронцова, во второй – в доме графа Шувалова. Вот как изложил эту встречу Данилевский в романе «Мирович».

«Государыня Елизавет-Петровна объявила желание тайно увидеть принца Иоанна. Одни говорят, что это свидание было в доме Шувалова на Невском, у старого дворца, другие же, что государыня, при пособии канцлера Воронцова, виделась с принцем у Смольного, в доме бывшего секретаря Тайной экспедиции. Принца, под предлогом совета с доктором, привезли на курьерских к ночи; рано утром он опять был в Шлиссельбурге. Одели его в дорогу прилично. Петербургский форштадт он принял за слободу и не догадывался с кем, через шестнадцать лет, ему пришлось встретиться. Елизавет-Петровна на это свидание явилась в мужском платье. Кроткий и важный вид несчастного юноши глубоко её тронул. Она взяла его за руку, несмело, под видом доктора, сделала ему два-три ласковых вопроса. Но когда ничего не знавший принц взглянул ей в глаза и, в ответ ей, послышался его жалобный, раздирающий душу голос, государыня вздрогнула, залилась слезами и, прошептав окружающим: „Голубь, подстреленный голубь! Не могу его видеть!“, – уехала и более его не видела и о нём не спрашивала. А на замыслы Фридриха освободить принца объявила: „Ничего не поделает король; сунется, велю Иванушке голову отрубить“».

Ко времени царствования Елизаветы Петровны относится такая малоизвестная широкому читателю страница отечественной истории, как скопчество. Официальная историография о ней упоминать не особенно любит. Тем более интересно обратиться к фольклору. Зарождение скопчества как ответвления от хлыстовства относится ко второй половине XVIII века и связано с именем основателя секты Кондратия Селиванова. Скопчество предполагало обязательное, как правило, добровольное, ритуальное оскопление мужчин, которое приравнивалось к крещению. Согласно преданиям, в Петербурге такой ритуал тайно совершался на глухой окраине Петербургской стороны, в районе современной улицы Чапыгина. После примитивной хирургической операции неофита называли белым голубем, и он становился равноправным членом братского товарищества, или «корабля». «Корабль» на языке сектантов – это ячейка, как правило, состоящая из 20–30 человек.

История сектантского термина «корабль» восходит опять же к легенде о том, что это хлыстовское течение имело особенное распространение среди кронштадтских моряков, причем, в состав секты входили не только простые матросы, но и офицеры, а руководитель ячейки назывался «корабельным мастером».

Широкому распространению скопчества на Руси способствовала легенда о таинственном конце царствования Елизаветы Петровны. Будто бы она была на троне только два года. Затем, передав правление любимой фрейлине, похожей на неё, переоделась в нищенское платье и ушла из Петербурга. Где-то в Орловской губернии она встретилась с «людьми божьими и познала истинную веру». Елизавета поменяла имя на Акулину Ивановну и осталась жить со скопцами.

Как сказано в легенде, сын её – Пётр Фёдорович – уже был оскоплён, когда учился в Голштинии. Вот почему, продолжает легенда, по возвращении в Петербург и женитьбе на будущей русской императрице Екатерине он не мог выполнять супружеские обязанности, о чём без устали судачили не только во дворце, но и во всем Петербурге. Несколько забегая вперёд, скажем, что по той же легенде, будучи арестованным и сосланным в Ропшу, Пётр Фёдорович, в то время уже Пётр III, сумел поменяться одеждой со своим караульным, тоже скопцом, и сбежал из-под ареста к Елизавете Петровне, то есть Акулине Ивановне. Там он якобы назвал себя Кондратием Селивановым и таким образом стал «отцом-основателем русского скопчества».

Для большей достоверности всей этой невероятной истории были использованы петербургские скопцы. По их утверждению, им будто бы удалось обратить в свою веру лакея Петра III, который подтвердил, что «Селиванов действительно император и что он его сразу узнал, как только увидел».

Легенды о Петре Фёдоровиче в петербургском городском фольклоре постоянно переплетаются с легендами о Кондратии Селиванове и даже с легендами о Пугачёве. Так, например, в народе ходили слухи, что все эти три лица суть одно и то же, что это Спаситель, который вырос у немцев, а затем пришел к нам царствовать под именем Петра III. А потом уже, после чудесного спасения, скрывался под разными именами.

Между тем подлинный Кондратий Селиванов в 1795 году, отбыв ссылку в Сибири, вернулся в Москву и там продолжал называть себя то Петром III, то Иисусом Христом. По указанию Павла I он был разыскан и доставлен в столицу. По некоторым сведениям, «император довольно долго и тихо говорил с ним в кабинете».

В Петербурге Селиванов жил до 1820 года. Свободно проповедовал и, как утверждают, принимал у себя многих высокопоставленных персон, вплоть до обер-прокурора Синода, личного друга Александра I, князя Голицына. Да и сам император, по некоторым легендам, накануне Аустерлицкого сражения имел с Селивановым продолжительную беседу, во время которой тот предсказал ему поражение. По другому преданию, в 1812 году Селиванов «лично благословил своего „внука“ Александра I на войну с Наполеоном».

Запрет на деятельность скопцов в Петербурге появился неожиданно. Едва столичный генерал-губернатор Милорадович узнал, что его племянника, поручика гвардейского полка Алексея Милорадовича, будто бы по его личному согласию вот-вот готовы оскопить, как тут же добился у императора высылки Селиванова и запрета его секты.

Легенды, напоминающие о скопцах, нет-нет да и появляются сегодня. На Троицком поле, что вблизи проспекта Обуховской обороны, недалеко от Троицкой церкви, в своё время были выстроены дома для рабочих. Вскоре в обиходной речи их стали называть «кораблями». Сохранилась легенда о том, что во время наводнения 1924 года они как бы всплыли, а затем, как только вода спала, встали на свои прежние места. Но есть и другая легенда об этих домах. Будто бы здесь некогда обитали многочисленные секты скопцов, благодаря чему эти дома и получили в народе такое название.

Особое место в мифологии Петербурга принадлежит блаженной подвижнице с Петербургской стороны Ксении, прозванной в народе Петербургской, или Блаженной. И не потому, что она стала героиней многочисленных легенд и преданий. Таких героев в трёхсотлетней петербургской истории достаточно. И даже не потому, что её причислили к лику святых, и она как бы официально стала небесной покровительницей города. Значение её для петербургской низовой культуры состоит, как нам кажется, в том, что её смерть, случившаяся более двухсот лет назад, игнорировалась, не признавалась петербуржцами всех поколений. О Ксении Блаженной складывались и передавались из уст в уста легенды как о современнице. Так было в XIX веке. Так было в ХХ-м. Это продолжается и в наши дни.

Несколько нарушая хронологическую последовательность нашего повествования, мы всё-таки решили объединить весь известный нам цикл легенд о Ксении Блаженной и условно отнести их к елизаветинскому Петербургу.

В середине XVIII века в одной из небогатых улиц Петербургской стороны, рассказывает одна из первых легенд о блаженной Ксении, жила счастливая пара, словно «взятая живьём из романов Лафонтена». Придворный певчий Андрей Петров и жена его Аксинья Ивановна так любили друг друга, что «и вообразить невозможно». Но муж неожиданно умер, оставив неутешную двадцатишестилетнюю вдову. И тут что-то случилось с Аксиньей Ивановной, будто бы «съехала с ума с печали». По преданию, Аксинья не смогла перенести того, что её муж скончался скоропостижно, а значит, не успел по православному обычаю исповедоваться и причаститься. Чтобы избавить любимого человека от вечных мук, Аксинья решила отказаться от самоё себя. Она убедила себя, что она не Аксинья, а Андрей Петрович, что это не он умер, а Аксинья, а он только обратился в нее, а «в существе остался Андреем Петровичем». На своё прежнее имя она не откликалась, ходила в мужском платье, и только когда ей говорили: «Андрей Петрович», отвечала: «Ась?». Народ со всего Петербургского острова сходился смотреть на нее. И улицу прозвали улицей Андрея Петровича. В середине XIX века она стала называться Петровской, а затем её переименовали в Лахтинскую.

О происхождении святой можно судить и по другой, малоизвестной легенде. Будто бы Ксения была княжеского рода. Однажды она безумно влюбилась в гвардейского офицера. Но тот оказался негодяем и бросил её. Тогда-то она и решила раздать имущество и пойти странствовать, предсказывая людям их будущее. На улице говорили, что новая Аксинья стала «хорошей предсказательницей». Правда, история прежней Аксиньи на этом не закончилась. После того как она раздала всё своё состояние, родственники объявили её ненормальной. По их жалобе её вызвали в департамент, где некогда служил её муж, и учинили строгий допрос. В конце концов её признали вполне нормальной и «имеющей полное право распоряжаться своей собственностью по своему усмотрению».

На вопрос одной благожелательницы и покровительницы, как же она теперь будет жить без мужа, Ксения, по преданию, ответила: «Ну, какое вам дело до покойницы Аксиньи, которая мирно покоится на кладбище. Ведь я похоронил свою Ксеньюшку, и мне теперь больше ничего не нужно. Дом я передаю тебе, Прасковья, только ты даром бедных жить пускай. Вещи сегодня раздам, а деньги на церковь снесу, пусть молятся об упокоении души рабы Божьей Ксении». С тех пор никто не знал, где жила Ксения, чем питалась и где скрывалась от дождя и стужи.

Прасковья, которой Ксения отдала свой дом, была женщиной бездетной, о чём постоянно скорбела. Однажды Ксения велела ей идти на Смоленское кладбище, сказав, что там найдёт она себе сына. Не дойдя до кладбища, Прасковья увидела толпу, сгрудившуюся вокруг сбитой извозчиком женщины. Женщина была мертва. Рядом рыдал осиротевший ребёнок. Прасковья взяла мальчика, приютила «и воспитала в христианском духе». Говорят, много лет спустя мальчик стал старостой того храма, который якобы помогала строить Ксения Блаженная. Могила этого легендарного старосты Ивана Ивановича Антонова находится и сейчас на семейном участке Антоновых на Смоленском кладбище. На ней установлен мраморный памятник в виде плакальщицы с урной в стиле русского классицизма начала XIX века.

По преданию, Ксения пользовалась особенным уважением у петербургских извозчиков. Завидев её где-нибудь на улице, они наперебой предлагали ей свои услуги. Считалось, если кому-то удастся хоть немного провезти Ксению, то ему непременно будет сопутствовать счастье.

Похожая примета была и у торговцев Сытного рынка. Весь день будет удачная торговля, если Ксения Блаженная возьмет у них с лотка или прилавка хоть какой-нибудь товар.

В городе рассказывали, как однажды, встретив свою знакомую, Ксения подала ей медный пятак со словами: «Возьми, возьми пятак. Тут царь на коне. Пожар потухнет». Ничего не понявшая знакомая, расставшись с Ксенией, пошла домой, но, едва дошла до своей улицы, увидела, что дом её горит. Она бросилась к нему, но не успела добежать, как пожар был потушен.

Придя к другой знакомой и увидев, что та пьет кофе со своей дочерью, уже невестой, Ксения будто бы обратилась к девице: «Вот ты кофе распиваешь, а твой муж на Охте жену хоронит». Ни мать, ни дочь не могли понять этих загадочных слов, но на Охту всё же пошли. По пути встретили процессию, провожавшую на кладбище какую-то покойницу. Спустя некоторое время, рассказывает легенда, вдовец стал мужем той девицы.

В то время на Смоленском кладбище шло строительство новой каменной церкви. Стены поднялись уже высоко, и, чтобы каждый раз не спускаться за кирпичами, каменщики, прежде чем вести кладку, заготавливали кирпичи на лесах. Подметив эту особенность, рассказывает одно предание, Ксения надумала помочь строителям. По ночам будто бы носила она кирпичи и складывала на лесах. Поутру мастеровые не могли понять, откуда они берутся. Наконец, решили они выследить своего таинственного помощника. Вот тогда-то и стало известно всей округе, что этот неженский труд взяла на себя Блаженная Ксения.

Известно предание, что за три недели до трагической гибели Иоанна Антоновича в Шлиссельбургской крепости Ксения Блаженная ежедневно плакала на глазах у обывателей Петербургской стороны. Когда её спрашивали: «Не обидел ли кто тебя?» – она твердила одно и то же: «Там реки налились кровью, там каналы кровавые, там кровь, кровь!». Много позже петербуржцы поняли смысл её бессвязных предсказаний.

Смерть императрицы Елизаветы Петровны, которая, как известно, наступила в день Рождества Христова, согласно старинному преданию, также предсказала Ксения. Накануне кончины государыни она ходила по городу и повторяла: «Пеките блины, вся Россия будет печь блины!». Петербуржцы мало обращали внимания на это, так как обычай печь блины на Рождество, как и вообще на всякий день рождения, и без того был широко известен и повсеместно чтим. И только на следующий день потрясённым смертью императрицы горожанам стало понятно необычное предсказание юродивой. В радостном возбуждении перед праздником они забыли о том, что старинный обычай печь блины распространяется также и на печальные поминальные дни.

Доподлинно неизвестно, когда умерла Ксения Блаженная. По одним источникам, это случилось в 1777 году, по другим – в 1803-м. Похоронили её на Смоленском кладбище. По преданию, в скором времени после погребения посетители разобрали по домам всю могильную горку. Была сделана другая насыпь, и на неё положена каменная плита. Но и плиту вскоре разломали и растаскали местные жители. Это повторялось не один раз. Ломая камень и забирая землю, посетители взамен оставляли деньги. На собранные таким образом пожертвования над могилой Ксении поставили памятник в виде часовни. На могиле надпись: «Кто меня знал, да помянет мою душу для спасения своей души». По преданию, эти слова также принадлежат Ксении.

Шли годы, а посмертная жизнь Ксении продолжалась. В повести «Сестра печали» В.С. Шефнер рассказывает ленинградскую легенду о Ксении Петербургской. Будто бы в августе 1940 года одна вдова пошла на Смоленское кладбище навестить могилку мужа. Вдруг видит, как навстречу ей прямо по воздуху женщина идёт. То, утверждает легенда, была Ксения Блаженная. И говорит ей Ксения: «Не по мужу плачь. Готовь себе смерётное к осени, к наводнению великому. Вода до купола на Исаакии дойдет, семь дней стоять будет!».

А вот рассказ современного ученика одной из петербургских школ, который он услышал от своей бабушки и изложил в классном сочинении на тему блокады Ленинграда. В один из холодных блокадных дней его прапрабабушка стояла в очереди за хлебом. Случайно она отошла на пару минут, а когда вернулась, её в очередь не пустили. Женщина уже совсем не надеялась получить паёк, когда к ней подошла старушка в платочке и сказала: «Я вас помню. Вы впереди меня стояли. Вставайте передо мной». И притянула её рукой к себе. А когда подошла очередь, и она получила свой хлеб по карточкам, выяснилось, что этот хлеб был последним. Остальным ничего не досталось. Моя прапрабабушка оглянулась, чтобы поблагодарить и поделиться хлебом со своей спасительницей, но той и след простыл. Никто не знал, кто она, и куда она делась. И тогда кто-то в очереди сказал: «Это была сама Ксения Блаженная». В моей семье, пишет мальчик в своём школьном сочинении, верят, что это правда.

А совсем недавно, уже в наше время, в печати было опубликовано письмо одной женщины: «Мой родной брат живёт в Белоруссии, – пишет она, – на днях там по телевидению показали сюжет о Ксении Блаженной. Брат увидел эту передачу и страшно обрадовался, что наконец-то сможет поблагодарить ту, что спасла его в годы войны. Он был совсем молодым солдатом, освобождали Прагу, отстреливаясь в паре с бывалым солдатом в подвале одного из домов. И вдруг, откуда ни возьмись, около них оказалась женщина в платке и по-русски сказала, что они немедленно должны уйти, ибо сюда попадёт снаряд, и они погибнут. Оба солдата опешили и удивленно спросили: „Кто ты?“ – „Я Ксения Блаженная, пришла спасти вас“, – последовал ответ. После этих слов она исчезла. Солдаты спаслись. Но очень долго не знал молодой воин, кто такая Ксения, искал ее, и вот через сорок пять лет – такое чудо! После передачи он срочно позвонил в наш город своей сестре, чтобы та немедленно поехала в часовню – поблагодарить».

Появлялась Ксения Блаженная и в воюющей Чечне. Будто бы однажды на удалённом посту в Чеченской республике командир вызвал молодого солдата и сказал, что к нему приехала мать. Солдат вышел навстречу матери, и та предложила ему пойти в поле, подальше от поста. Отсутствовали они около двух часов, а когда вернулись, увидели, что все солдаты на посту перебиты чеченцами. Чудесным образом в живых остался только он один. Мать уехала, а ещё через некоторое время солдат демобилизовался и вернулся домой. Каково же было его удивление, когда из разговоров с матерью он узнал, что та никогда в Чечне не была и сына своего не видела со дня его призыва в армию. Только в тот день, вспомнила изумлённая мать, она долго молилась перед иконой Ксении Блаженной, прося её прийти на помощь сыну. Вот так, согласно легенде, Ксения в образе матери и пришла на помощь солдату.

Несмотря на воинствующий атеизм советской власти, несмотря на явные и тайные запреты, к Блаженной Ксении на Смоленское кладбище ходили верующие и неверующие, отцы, жены, сестры: кто помолиться и попросить заступничества за родных – узников режима, кто поблагодарить за оказанную помощь. И, как пишет Б. Филиппов в книге «Петербургский ленинградец», люди верили, что «по трагическим улицам Ленинградского Петербурга времен Ягоды – Ежова – Берии» ходила петербургская святая, посылая утешение и внушая надежду, молясь за страждущих и благословляя их.

Особым почитанием пользовалась знаменитая часовня Ксении Блаженной на Смоленском кладбище у студенток Ленинградского университета. Одно время вокруг часовни стоял строительный забор. На него постоянно приклеивали записки к Ксении с просьбой помочь при сдаче экзаменов. Кусочки дерева, отщепленные от досок и унесенные домой, согласно давнему устойчивому поверью, способствуют удачному зачатию и благополучным родам.

В 1957 году городские власти решили устроить в часовне сапожную мастерскую. Могилу Ксении замуровали и над ней построили постамент. На этом постаменте и работали мастера. Но работали «словно на трясине». Всё валилось из рук, ни одного гвоздика не удалось вбить как следует. Тогда решили в часовне наладить изготовление широко распространенной в то время парковой скульптуры вроде «Женщины с винтовкой» или «Девушки с веслом». Но и из этого ничего не вышло. Каждое утро мастера находили в запертой с вечера часовне одни осколки вместо готовых скульптур. Пришлось отказаться и от этой нелепой затеи.

Часовня Блаженной Ксении Петербуржской

И это не единственный пример наказанного кощунства. Рассказывают, как один молодой сторож Смоленского кладбища, изрядно выпив с друзьями, поспорил, что «переспит с Ксенией Блаженной». И отправился-таки ночевать в часовню на её могиле. Наутро, проснувшись, он обнаружил сначала на своей одежде, а затем и на всем теле следы подозрительной плесени. Причём, особенно заметными они были на участках, которые вплотную прилегали к могильной плите. Ещё через несколько дней молодой человек понял, что его здоровье, ещё совсем недавно не вызывавшее опасений, становится всё более слабым и непредсказуемым. Как рассказывается в легенде, проявления этой непонятной болезни были похожи на симптомы так называемого «проклятия фараонов» – болезни, преследовавшей всех, кто хоть однажды побывал внутри египетских пирамид и присутствовал при вскрытии древних саркофагов. Спасли будто бы юношу с огромным трудом, после того как он обратился в один из военных институтов.

Говорят, будто Ксения Петербургская и сейчас бродит по городу – старая бедно одетая женщина, похожая на обычную пенсионерку с палочкой.

Говорят, как и прежде, она многим помогает. Петербуржцы уверены, что и сейчас она покровительствует нашему городу и защитит его, если беда всё-таки нагрянет. «Иной раз она является доброму человеку и подаёт полезный совет, в другой – предстанет перед человеком дурным и стыдит его, а порой просто сидит где-нибудь одиноко на скамеечке в садике и о чем-то плачет…»

Легендарная жизнь Ксении Блаженной продолжается до сих пор. В начале XXI века на углу Малого проспекта и Лахтинской улицы, на которой, по преданиям, жила Ксения Блаженная, и которую народ прозвал улицей Андрея Петровича, решили возвести храм, посвящённый ей. Однако выяснилось, что место это уже занято другим строительством. Пришлось согласиться на другое место на той же Лахтинской улице, между домами 15 и 19. И каково же было удивление, когда выяснилось, что именно здесь стоял дом супругов Петровых, в котором жила Ксения.

Мы уже говорили, что, согласно преданию, Ксения Блаженная предсказала смерть императрицы Елизаветы Петровны. Умерла Елизавета в день Рождества Христова 25 декабря 1761 года. О её смерти ходили разные слухи, иногда самые неправдоподобные. Так, некоторые легенды утверждали, что императрицу отравили по приказу прусского короля, который терпел от русских войск поражение за поражением в Семилетней войне.

Всю жизнь суеверная императрица боялась смертного часа и старалась о нём не думать, превращая жизнь в постоянный праздник. Дворцовые балы сменялись один другим, её называли «Веселая императрикс». её любимыми занятиями были верховая езда, танцы да вкусная и обильная еда. Она любила доставлять удовольствие и себе, и другим. При ней в России появился первый профессиональный театр. Труппу Волкова она увидела в Ярославле. Если верить фольклору, велела тайком привезти её в Петербург, хотела сделать сюрприз приближенным. Пригласила их на спектакль, сказав при этом, что они увидят итальянскую труппу. Сюрприз вроде бы удался. Русский театр оказался не хуже иноземного.

Из обихода императрицы старательно изгонялось всё, что могло навести на мысль о смерти. Памятуя о том, что все дворцовые перевороты на Руси, в том числе и тот, что привел её на трон, совершались ночью, она боялась этого времени суток и ночь искусственно превращала в день. Рассказывают, что однажды морозной зимней ночью она приказала распахнуть все дворцовые двери и окна и залить водой полы. А когда вода застыла, велела всем приближенным надеть коньки и кататься по длинным дворцовым галереям, её дворцы освещались множеством свечей. Все придворные должны были бодрствовать. При дворе нельзя было появляться в тёмных платьях. Провозить покойников мимо дворцов Елизаветы Петровны категорически запрещалось. Вид кладбища, а тем более запах мертвечины вызывали у государыни искреннее негодование. Время сохранило в связи с этим два предания. Одно из них утверждает, что кладбище в Ораниенбауме, расположенное вблизи любимого царского аттракциона Катальной горки, недалеко от дороги, по которой часто ездила Елизавета, было перенесено ближе к морскому берегу. Как повествует второе предание, однажды, проезжая мимо Вознесенской церкви, Елизавета вдруг почувствовала острый запах мертвечины, так как могилы на приходских кладбищах рылись обычно неглубоко. Если верить преданию, в тот же день императрица подписала высочайший указ о закрытии всех приходских кладбищ и об устройстве на окраинах города «в пристойных местах» общегородских мест для захоронений.

В 1753 году Петербург отметил своё пятидесятилетие. К нему готовились. С конца 1740-х годов Академия наук работала над юбилейным альбомом, в который вошла блестящая серия гравюр по рисункам М.И. Махаева «План столичного города Санкт-Петербурга с изображением знатнейших оного проспектов, изданных трудами императорской Академии наук в Санкт-Петербурге». Альбом в первую очередь предназначался для рассылки в европейские столицы, в подарок «господам послам и обретавшимся при иностранных дворах российским министрам и в королевские тамошние библиотеки». Петербург на гравюрах предстает вполне сложившимся городом европейского уровня. То же самое единодушно отмечали все современники. Он поражал путешественников нарядными дворцами и особняками, многочисленными реками и каналами в обрамлении обильной зелени, куполами и шпилями великолепных соборов, оживлявших панораму города. Росла слава Петербурга и его популярность среди жителей европейских столиц. Одновременно росло восхищение городом, восхищение, пришедшее на смену изумленному непониманию первого периода петербургского строительства.