Текст книги "Легенды и мифы Невского проспекта"

 
В «Вене» три девицы —
Veni, vidi, vici.
 

Для питерской творческой интеллигенции, воспитанной на античной культуре, перевод не требовался: «Вэни, види, вицы» означает «Пришел, увидел, победил». Так отчитался римскому сенату Гай Юлий Цезарь после победы над понтийским царем Фарнаком. Другой, потайной смысл этой изощренной рифмованной игры латинских и русских слов предназначался только для рафинированного слуха постоянных посетителей «Вены» – этого своеобразного мужского клуба питерской богемы, вход в который добропорядочным дамам и преданным женам был заказан.

По воспоминаниям петербуржцев, «Вена» отличалась еще и своими своеобразными традициями. Так, владелец «Вены» Иван Сергеевич Соколов ввел обычай брать у посетителей своего заведения автографы, которые в ресторанном обиходе назывались «Венскими виршами». Это были эпиграммы, пародии, посвящения, приветствия, тосты и прочие искрометные экспромты. И хотя многие из записей не были стихотворными, все они подписывались именами, достойными украсить историю петербургской культуры. Эти экспромты становились известными петербургской публике благодаря тому, что Соколов многие из них бережно оформлял в рамы, размещал на стенах и специальных стендах в своем заведении, а затем и публиковал в печати. Вот только два из них:

«Если ты трубочист – лезь на крышу, пожарный – стой на каланче, литератор или журналист – ступай в „Вену“».

«Чем отличаются заседания в ресторане „Вена“ от заседаний Венского конгресса?» – «Тем, что из заседаний в ресторане „Вена“ всегда уходят сытыми».

Постоянные посетители «Вены» называли ресторан «Венским справочным бюро». Здесь «вкривь и вкось» разбирались все газетные сообщения, политические скандалы, театральные постановки, художественные выставки, закулисные сплетни и редакционные тайны.

История Малой Морской улицы была бы неполной без упоминания дома № 17, связанного с именем Николая Васильевича Гоголя. В этом доме он жил с 1833 по 1836 год. При Гоголе адрес дома был иным. По принятой тогда в Петербурге сквозной нумерации у него был № 97 2-й Адмиралтейской части. Дом принадлежал придворному музыканту Анри Ле Пену, или по-русски Лепену. В 1902 году, в год 50-летия со дня смерти писателя, на доме была установлена мемориальная доска, выполненная, как утверждают некоторые литературные источники, по проекту скульптора В.П. Крейтана.

В краеведческой литературе эта мемориальная доска упоминается вплоть до середины 1970-х годов, а буквально через несколько лет происходит нечто загадочное и странное. Упоминания о доске не исчезают, нет, но в тексте о ней появляется новая редакция: «Возобновлена по новому проекту в 1963 году скульптором Л.Ю. Эйдлиным». И никакой информации о том, что произошло со старой. Попытка выяснить ее судьбу привела к кое-каким результатам. Это была строгая мраморная плита, украшенная по углам декоративными розетками. Однако через два десятилетия выяснилось досадное обстоятельство: даты проживания Гоголя в этом доме на доске указаны неверно. Доску решили заменить на такую же, но с измененным текстом. На фасаде дома она появилась в 1941 году, буквально накануне Отечественной войны. А еще через 20 лет и эта доска пришла в ветхость, на ней появились трещины, пропали некоторые элементы декора. Известно, что мрамор в нашем климате долго не живет. Тогда-то и было принято решение о возобновлении мемориальной доски, но в «более долговечном материале». Это и произошло в 1963 году. Право, история, вполне достойная жизни самого мистического классика русской литературы.

Новая доска пришлась по вкусу ленинградцам. Она запоминалась, впечатляя прохожих характерным рельефным профилем писателя, искусно вырубленным на плите серого гранита.

Дом № 17 на Малой Морской улице представляет особый интерес. Здесь на третьем этаже дворового флигеля, в квартире № 10, которую Пушкин называл «чердаком», родились повести «Невский проспект», «Портрет», «Нос», комедия «Ревизор». Здесь были сочинены и первые главы «Мертвых душ».

Комедия «Ревизор» стала событием в культурной жизни столицы. О ней говорили. Цитаты и реплики из нее тут же превращались в пословицы и поговорки. В ее героях и персонажах многие узнавали себя. Так, согласно легенде, посмотрев спектакль «Ревизор», Николай I грустно заметил: «Всем досталось, а мне больше всего». Впрочем, это относилось не только к «Ревизору». Видимо, император был неплохо знаком и с «Мертвыми душами». Если верить легендам, однажды во время путешествия по провинции Николаю I предложили ознакомиться с бытом местных губернских учреждений. «В этом нет никакой необходимости, я читал Гоголя», – будто бы решительно ответил император. Может быть, именно с тех пор в сознании властей предержащих поселилась уверенность в том, что «нужны» только те «Гоголи, которые бы нас не трогали»? Литературная общественность хорошо помнит, как во время торжественного заседания по случаю 100-летия со дня смерти Гоголя с высокой трибуны Колонного зала, где оно проходило, прозвучал призыв к советским писателям: «Нам нужны свои Щедрины и Гоголи». Фольклор не мог не откликнуться на этот призыв партии и правительства. Едва ли не на следующий день по Москве пошли гулять соответствующие стихи:

 
Нам, товарищи, нужны
Подобрее Щедрины,
И такие Гоголи,
Чтобы нас не трогали.
 

Дом № 17 по Малой Морской улице стал последним более или менее постоянным прибежищем Гоголя в Петербурге. 6 июня 1836 года Гоголь выехал за границу, а по возвращении оттуда поселился в Москве. В Северной столице с тех пор бывал только наездами.

Невский пр., 13/9. Фото 1900-х гг.

Невский пр., 13/9. Фото 2004 г.

Но вернемся непосредственно на Невский проспект. В доме № 13, построенном в первой четверти XVIII века архитектором В.И. Беретти, издавна располагались книжные лавки. Там и сейчас успешно работает один из магазинов торговой сети «Буквоед». Во второй половине XIX века в этом доме находились торговые лавки известного издателя и книготорговца Маврикия Осиповича Вольфа. В Северную столицу немецкий книготорговец Вольф приехал в 1848 году.

Вольф родился в 1825 году в Варшаве, в семье известного врача, который пользовался уважением в образованном польском обществе и был автором целого ряда медицинских монографий. Его дед служил лейб-медиком у австрийского императора Иосифа II.

Страсть к книгам у Вольфа проявилась рано. Известно, что уже в гимназии товарищи по классу называли его «книговедом». В книжной торговле Маврикий Осипович оказался с пятнадцати лет. Работал в книжных магазинах Польши, Германии, Франции. По прибытии в Петербург поступил в книжный магазин Я.А. Исакова заведующим французским отделом, а вскоре занялся изданием и распространением польских книг. В 1853 году он оставляет службу у Исакова и открывает собственную «универсальную книжную торговлю», одновременно выступая как издатель русских книг.

Вольф владел несколькими книжными магазинами: в Гостином дворе, на Караванной улице, на Невском проспекте. Значительное место на прилавках его магазинов занимали книги, выпущенные его же издательством. Издательство Вольфа было универсальным. В круг его интересов входило все, что могло иметь покупательский спрос и коммерческий успех, от учебной и философской литературы до книг для детей. Современники особо отмечали, что на прилавках книжной лавки Вольфа можно было встретить книги на семи языках, а иностранные газеты в тогдашнем Петербурге вообще можно было приобрести только в двух книжных магазинах, один из которых принадлежал Вольфу.

В литературном Петербурге Маврикия Осиповича Вольфа называли «царем русской книги». Его книжные лавки пользовались исключительно положительной репутацией. Это о нем в старом Петербурге почтительно говорили:

 
В Публичную войдешь – не найдешь.
К Вольфу заглянешь – достанешь.
 

Дом, где находилась книжная лавка Вольфа, в литературном Петербурге известен еще и тем, что здесь, в верхних этажах, у своего приятеля, камер-юнкера чиновника Коллегии иностранных дел А.П. Завадовского, одно время жил А.С. Грибоедов. Согласно петербургским преданиям, здесь он писал отдельные сцены своей бессмертной комедии «Горе от ума».

В Петербурге Грибоедов впервые появился в 1815 году. Вел довольно «рассеянный», как тогда говорили, образ жизни, сводившийся к вечерним посещениям литературных и светских салонов и ночным холостяцким пирушкам в среде гвардейской и театральной «золотой молодежи». Однажды он стал участником знаменитой так называемой четверной дуэли. Поводом для дуэли стала легкомысленная идея Грибоедова привезти балерину Авдотью Истомину на квартиру своего друга графа Завадовского, безуспешно ухаживавшего за нею. Истомина провела у Завадовского двое суток. Об этом стало известно ее любовнику, кавалергарду Василию Шереметеву, который немедленно вызвал Завадовского на дуэль. Секундантом Завадовского стал Грибоедов, Шереметева – корнет уланского полка Якубович. По условиям дуэли, в случае гибели одного из дуэлянтов стреляются их секунданты. Случились так, что Шереметев погиб. Предстоял поединок между Грибоедовым и Якубовичем. Однако начавшееся следствие по делу о дуэли и гибели одного из участников не позволило противникам встретиться сразу. Дуэль отложили. Но она состоялась. Грибоедов встретился с Якубовичем на Кавказе, на пути следования к месту службы в Персии. К тому времени прошли годы, страсти более или менее улеглись, и смертельного исхода поединка никто не желал. Якубович прицелился в ногу Грибоедова, но попал в мизинец его левой руки. Грибоедов вообще выстрелил в воздух.

С 1817 года Грибоедов служил в Коллегии иностранных дел. В 1824 году закончил работу над комедией «Горе от ума», отрывки из которой на следующий год были напечатаны в альманахе «Русская Талия». Тогда же впервые о комедии высказался Пушкин: «О стихах я не говорю, половина должна войти в пословицу». И действительно, если верить городскому фольклору, общее мнение на этот счет было единодушным. Наиболее удачно его сформулировала одна богатая меценатка, которая будто бы заявила: «Мне очень понравилось „Горе от ума“! Написать пьесу из общественных поговорок – это мило со стороны Грибоедова». Теперь это давно уже никого не удивляет. Цитаты и фрагменты комедии «Горе от ума» так и называют: «Грибоедовские поговорки».

Сохранилась легенда о том, как появилась комедия. Будто бы однажды Грибоедов опрометчиво пообещал некой женщине написать пьесу, которая затмит все, написанное ранее. И забыл об этом. И вот как-то та дама явилась к нему во сне и потребовала не позднее чем через год исполнить свое обещание. Пришлось вновь пообещать. Пробудившись от сна, Грибоедов начал писать, и через год пьеса «Горе от ума» была готова. Если верить фольклору, Грибоедов не собирался ее публиковать. Носил почему-то с собой. Однажды забыл рукопись в доме Виельгорского. И тот, согласно легенде, «распространил молву о ней», тем самым «способствовав решению автора отдать ее в печать». Первая постановка отдельных сцен комедии была осуществлена в год смерти писателя, в 1829 году. Текст комедии был подвергнут жестокой цензуре. Петербургская театральная публика, хорошо знавшая комедию в списках, была поражена, насколько можно было изуродовать ее на сцене. Наиболее откровенные острословы утверждали, что «после цензора в ней осталось много горя и никакого ума».

В 1828 году, после успешного заключения Туркманчайского мирного договора с Персией, Грибоедов в последний раз прибыл в Петербург. Остановился сначала в Демутовом трактире, а затем переехал в дом Косиковского. Через месяц после прибытия Грибоедов был назначен министром-резидентом в Тегеран. С отъездом торопили. А его мучили недобрые предчувствия. «Там моя могила, – говорил он друзьям. – Чувствую, что не увижу более России».

На противоположной стороне Невского проспекта находится дом № 14, на фасаде которого в 1962 году была укреплена мраморная доска с памятным для всех ленинградцев текстом блокадного времени: «Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна». С юга, со стороны Пулковских высот, фашисты в течение всех девятисот дней блокады вели систематический прицельный огонь по Ленинграду. Парадокс военного времени: чистое безоблачное небо и солнечная сторона считались наиболее опасными. Тем не менее даже этот самый жуткий период в истории города не изменил традиционного отношения ленинградцев к четной стороне своего главного проспекта. Она, как и прежде, задолго до войны, задолго до революции, называется «Солнечной». По утверждению Дмитрия Сергеевича Лихачева, это «почти официальное название четных домов Невского проспекта».

Рядом стоящий дом № 16, современный вид которого дошел до нас с 1880 года, в конце XIX века был хорошо известен петербуржцам как «Музыкальный дом». В нем находилась Дирекция симфонических концертов графа А.Д. Шереметева – видного музыкального деятеля, дирижера и композитора. В 1882 году он основал собственный оркестр, от которого ведет начало Государственный симфонический оркестр Санкт-Петербургской филармонии. Так что свое фольклорное название дом № 16 получил вполне заслуженно.

Невский пр., 14. Фото 2004 г.

Как мы уже говорили, в начале XVIII века на левом берегу Невы, рядом с возникшим судостроительным предприятием – Адмиралтейством, появляются слободы матросов, «мастеровых» и «работных» людей, занятых на строительстве и обслуживании строящихся судов. Селились в основном вдоль двух проездов, один из которых в 1731 году был назван Малой Морской улицей, и второй в 1733-м – Большой Морской улицей.

Невский пр., 16. Фото 1900-х гг.

Невский пр., 16. Фото 2004 г.

Современной протяженности улица Большая Морская улица достигла не сразу. В разное время она состояла из самостоятельных участков со своими собственными названиями. Так, отрезок от Исаакиевской площади до Почтамтского переулка с 1771 по 1802 год назывался Малой Морской улицей; участок от Невского проспекта до Исаакиевской площади в это же время – Большой Морской улицей; участок от Невского проспекта до Почтамтского переулка – Большой Гостиной улицей, так как здесь предполагалось строительство Гостиного двора.

Наконец постановлением от 16 апреля 1887 года все эти отрезки были объединены в одну магистраль, которая была названа Большой Морской улицей.

В 1902 году Петербург отмечал печальную дату: 50 лет со дня смерти Николая Васильевича Гоголя. Среди памятных мероприятий было и переименование Малой Морской улицы в улицу Гоголя. Присвоение Малой Морской улице нового имени напрямую повлияло на судьбу и Большой Морской. Стало понятно, что некогда парные топонимы один без другого существовать уже не могли. Вот почему в том же году Большая Морская была переименована в Морскую улицу. Впрочем, связь этих двух неразлучных улиц с изменением их названий не прервалась. Во второй половине XIX века в городском фольклоре их называли «Два Уолл-Стрита», как мы уже говорили.

Но особенно характерными были прозвища старшей из них – Большой Морской. Ее называли «Петербургским Сити», потому что здесь располагались многие торговые и коммерческие банки, и «Улицей Бриллиантов» из-за обилия на ней домов крупнейших петербургских ювелиров и их богатейших роскошных магазинов и мастерских, в том числе мастерской знаменитого ювелира Карла Фаберже.

Большая Морская ул., 11/6. Современное фото

Впрочем, славилась Большая Морская улица не только банками и ювелирными изделиями, но и ресторанами. Два из них в старом Петербурге были известны как «Сцилла и Харибда». Так в XIX веке говорили о ресторанах Кюба, который в свое время выкупил его у ресторатора Бореля (Большая Морская, 16), и Дюссо, на противоположной стороне улицы, в доме № 11. Завсегдатаи петербургских ресторанов говаривали, что пройти мимо их окон, свет в которых манил, как пение мифических сирен с такими легендарными именами, было невозможно. Вот как об одном из них писал Н.А. Некрасов:

 
У Дюссо готовят славно
Юбилейные столы.
Там обедают издавна
Триумфаторы орлы.
 

Это были фешенебельные рестораны со своими постоянными посетителями. Гостями Кюба были великие князья, различать их титулы входило в обязанности официантов, которыми в основном служили бывшие солдаты гвардии. Считалось, что они не позволят себе спутать, «кто из посетителей высочество, сиятельство или высокоблагородие». К Кюба любили заглядывать балетоманы, которые могли здесь часто встретить всех ведущих петербургских балерин, включая саму Матильду Кшесинскую.

Французский ресторан Дюссо любили посещать актеры Александринки. Здесь отмечались знаменательные театральные события: проводы, юбилеи, встречи. Правда, в отличие от Кюба, ресторан Дюссо пользовался и иной славой. Здесь был установлен бильярдный стол, и азартные игры на зеленом сукне частенько заканчивались скандалами, переходившими все мыслимые границы дозволенного.

В 1920 году Морская улица вновь была переименована. На этот раз ей присвоили имя А.И. Герцена, русского революционера-демократа, который в 1840–1841 годах жил на этой улице. Как к этому событию отнеслась русская интеллигенция, можно судить по воспоминаниям Владимира Набокова. Он был так удивлен факту переименования, что отразил его в мемуарах «Другие берега», воскликнув, что «какой-то Герцен вливается в проспект какого-то Октября». Проспектом 25-го Октября в то время назывался Невский, и очень может быть, что Октябрь в этом контексте представлялся будущему писателю чьей-то фамилией.

Со свойственной ему ядовитой иронией на это очередное переименование ответил студенческий городской фольклор. Педагогический институт имени Герцена был тут же переименован в «Институт имени Большого Морского».

7 июля 1993 года обеим улицам вернули их исторические названия. Старейший петербургский топоним Большая Морская улица вновь появился на картах города. Вместе с этим получил право на повседневное бытование и беззлобный розыгрыш – дежурное меню, которым записные питерские острословы издавна потчевали городских извозчиков, выкрикивая адрес поездки: «На углу Большой Морской и Тучкова моста». Без исторического топонима розыгрыш терял свой смысл. Надо сказать, что этот розыгрыш так полюбился петербуржцам, что салонные записные остроумцы использовали его во всех возможных литературных жанрах. Вот сохранившийся в арсеналах фольклора парадоксальный стишок на ту же тему:

 
На углу Большой Морской
Близ Тучкова моста
Жил высокий гражданин
Маленького роста.
Он курчавый, без волос,
Тоненький, как бочка.
У него детишек нет,
Только сын и дочка.
 

Впрочем, названия, как это часто бывает, легко превращались в символы, и их этимология интересовала разве что исключительно узкий круг любопытных.

 
По Садовой по Большой
Нет березки ни одной;
По Гороховой я шел,
А гороха не нашел,
Море видеть я хотел
И в Морскую полетел,
Но и в Малой, и в Большой
Капли нет воды морской.
 

В 1914 году на участке № 8 по Большой Морской улице по проекту архитекторов Л.Н. Бенуа и Ф.И. Лидваля началось возведение здания торгового банка. Однако начавшаяся Первая мировая война, а затем и разразившаяся революция не позволили завершить его сооружение. Только в 1934 году по проекту ленинградского архитектора Л.В. Руднева оно было достроено. В 1935 году в нем разместился основанный тогда же Ленинградский институт текстильной и легкой промышленности – на студенческом сленге «Тряпочка». Поскольку учились в институте в основном девушки, его называли: «Лен. Баб. Сбыт», а его аббревиатуру ЛИТЛП расшифровывали: «Ленинградский Институт Танцев и Легкого Поведения». Современный статус университета и его новое название «Университет технологии и дизайна» появилось в начале 1990-х годов.

Участок Большой Морской улицы от Невского проспекта до Дворцовой площади за сто лет поменял несколько названий: Большая Луговая улица, Луговая улица, Малая Миллионная Луговая улица и Малая Миллионная улица.

В 1819–1829 годах на южной границе Дворцовой площади, застроенной к тому времени частными жилыми домами, архитектор К.И. Росси возводит два протяженных здания для размещения Главного штаба и двух министерств – иностранных дел и финансов. Оба здания объединены Аркой, которой зодчий придал триумфальный характер – колесница, управляемая богиней Победы, и фигуры воинов, созданные по моделям скульпторов С.С. Пименова и В.И. Демут-Малиновского, олицетворяют славу России, победившей в войне 1812 года. Арка состоит из трех объединенных в одно целое арок, что позволило открыть перспективу Дворцовой площади вдоль Большой Морской улицы со стороны Невского проспекта.

По первоначальному проекту Арку Главного штаба должна была украшать скульптурная группа «Правосудие и Благочестие». Но Николай I будто бы сказал Росси: «Поставь здесь колесницу, которая будет везти Славу ко мне во дворец».

Согласно легенде, когда строительство Арки подходило к концу, Николай I, посетив строительство, сказал архитектору: «Иностранные специалисты думают, что Арка должна упасть». Росси поднялся на Арку и, как утверждает легенда, оттуда сказал императору: «Если она упадет, я готов упасть вместе с нею».

По другому преданию, однажды в середине XIX века было обнаружено, что у лошадей на Арке Главного штаба пропали хвосты. Затем они так же необъяснимо появились на своих местах. Но уже не бронзовые, а жестяные. Об этом даже писали в петербургских газетах того времени, на что, кстати, не появилось ни одного официального опровержения. В столице поговаривали, что хвосты просто украли.

Арка Главного штаба. Современное фото

В 1920-х годах Арка Главного штаба официально называлась Аркой Красной армии, но в петербургском фольклоре она известна как «Революционная подворотня». Из романтических фильмов и анекдотов о революции хорошо известно, что на штурм Зимнего дворца вооруженные матросы рванулись из-под нее. Два глубоких старика стоят под аркой Главного штаба и вспоминают, глядя на Дворцовую площадь: «А помнишь, вон там мы залегли с пулеметом?» – «А помнишь, вон там стояли наши с Путиловского?» – «А помнишь?» – «А помнишь?» – «Да, поторопились… поторопились…».

В новогоднюю ночь с 2000 на 2001 год произошло одно из самых мистических событий нового времени. Вновь заявила о себе петербургская аура, и без того опутанная тысячами невидимых таинственных нитей. Во время праздника встречи третьего тысячелетия на Дворцовой площади от случайного попадания петарды загорелись строительные леса вокруг Колесницы Славы на Арке Главного штаба. Пожар удалось ликвидировать, хотя потери от него, как утверждают специалисты, были немалые. Но это еще не все. Через две недели, в середине января 2001 года, на уличных рекламных щитах появились громадные постеры «Петербург встречает новое тысячелетие». На плакате художник изобразил ту самую Колесницу Славы в ярком зареве пожара. От шока петербуржцы оправились только после более или менее внятного разъяснения властей. На самом деле, заявили они, это не зарево пожара, а сияние солнца, в лучах которого мчится символическая колесница Славы Петербурга. Да и сам плакат, оправдывалась городская администрация, был заготовлен заранее, еще осенью 2000 года, и выбран из нескольких вариантов. Он должен был предстать перед горожанами еще до Нового года, но в результате технологических сложностей появился только в январе. Конфликт вроде бы был исчерпан, но легко себе представить смятение обывателя, появись это мистическое предупреждение накануне пожара.

Сквозь Арку Главного штаба открывается прекрасный вид на Дворцовую площадь с Александрийским столпом в центре на фоне фасада Зимнего дворца. Формирование площади продолжалось на протяжении всего XVIII и первой половины XIX веков. Оно началось строительством Зимнего дворца, продолжилось возведением здания Главного штаба и закончилось с появлением Штаба Гвардейского корпуса.

Дворцовая площадь является местом проведения общегородских митингов и демонстраций. В советские времена посещение демонстраций было едва ли не обязательной повинностью.

 
Есть у революции начало!
Нет у революции конца!
Как нас эта площадь зае…
Как давно пора попить винца!
 

В народе Дворцовую площадь называют по-разному. Чаще всего – «Круг», «Площадка» или «Зимняя площадь», от Зимнего дворца. В повседневной жизни города Дворцовая площадь – место традиционных встреч, известное по фольклорному адресу «У столба», то есть в самом центре площади, у Александровской колонны.

Александровская колонна

Грандиозный памятник победителю Наполеона в Отечественной войне 1812–1814 года Александру I Александровская колонна – «Александрийский столп», или «Колонна победы», как его стали называть в разговорной речи, – был торжественно открыт 30 августа 1834 года в центре Дворцовой площади. Колонна сооружена по проекту архитектора Огюста Монферрана. Объектом городского фольклора Александровская колонна стала едва ли не сразу. Петр Андреевич Вяземский записал анекдот о графине Толстой, которая запретила своему кучеру возить ее мимо колонны. «Неровен час, – говорила она, – пожалуй, и свалится она с подножия своего». Как известно, колонна не врыта в землю и не укреплена на фундаменте. Она держится исключительно с помощью точного расчета, ювелирной пригонки всех частей и собственного веса. Согласно одному из многочисленных преданий, в основание колонны был зарыт ящик отличного шампанского, – чтоб стояла вечно, не подвергаясь ни осадке, ни наклону.

Слухи о том, что Александровская колонна может упасть, были так популярны в Петербурге, что опровергнуть их решил и Монферран. Каждое утро он на виду у всех демонстративно прогуливался у основания колонны вместе со своей собачкой. Говорят, проделывал он это до самой смерти.

Не устраивала некоторых петербуржцев и скульптурная аллегория – фигура Ангела, венчающая гранитный обелиск. Известный в пушкинском Петербурге салонный краснобай Д.Е. Цицианов, возраст которого к тому времени приближался к 90 годам, будто бы говорил: «Какую глупую статую поставили – Ангела с крыльями; надобно представить Александра в полной форме и держит Наполеошку за волосы, а он только ножками дрыгает».

В 1840-х годах в Петербурге был хорошо известен каламбур, авторство которого приписывали профессору Санкт-Петербургского университета В.С. Порошину: «Столб столба столбу». Кто был кем в этом маленьком фразеологическом шедевре, петербуржцам рассказывать было не надо. Согласно преданию, придать лицу Ангела сходство с лицом императора Александра I, одновременно указав скульптору Б.И. Орловскому, что морда змеи, попранной крестом Ангела, должна походить на лицо Наполеона, приказал царствующий император Николай I. Столб Николая I Александру I. И это не единственная солдатская ассоциация, владевшая умами либеральной общественности эпохи Николая I:

 
В России дышит все военным ремеслом:
И Ангел делает на караул крестом.
 

Военный образ неподкупного караульного проглядывается и в соответствующих поговорках: «Стоишь, как столп Александрийский» или «Незыблемей Александрийского столпа».

Сравнительно недавно, в мае 1989 года, в Петербурге был устроен блестящий розыгрыш, придуманный и проведенный некой молодежной инициативной группой. Собирались подписи против переноса Александровской колонны с Дворцовой площади в Александровский сад. Колонна якобы мешала проведению парадов и демонстраций. Причем, как потом выяснилось, был заготовлен даже специальный приз тому, кто разоблачит эту талантливую мистификацию. Список подписантов, озабоченных судьбой памятника, рос и рос. Приз так и остался невостребованным.

Еще через несколько лет петербуржцы услышали по радио ошеломляющую новость. Как выяснилось, Петербургу не грозит топливный кризис. Раскрыта еще одна неизвестная страница петербургской истории, обнаружены документы, подтверждающие давние догадки краеведов: под нами находится подземное море нефти. Наиболее близко к поверхности земли это нефтехранилище подходит в районе Дворцовой площади. Археологам это было известно давно. Именно ими и было рекомендовано использовать строившуюся в то время колонну в качестве многотонной затычки, способной удержать рвущийся из-под земли фонтан. В свете этого замечательного открытия становится понятно, почему колонна не врыта в землю и не укреплена на специальном фундаменте, что, казалось бы, должно было обеспечить ей дополнительную устойчивость, но стоит свободно на собственном основании и удерживается в равновесии с помощью собственного веса.

На дворе было 1 апреля. «Ах, обмануть меня не трудно!.. Я сам обманываться рад!» – сказал поэт, и это чистая правда.

К Александровской колонне приходят молодожены. Жених берет любимую на руки и проносит ее вокруг колонны. Один раз. Два. Сколько раз, верят они, сумеет он с невестой на руках обойти колонну, столько детей и родят они в счастливом совместном браке.

Существует предание, что после революции, борясь со всем, что было связано с «проклятым» прошлым, большевики решили убрать и Александровскую колонну. Все было уже готово для сноса, но «нашлись люди, которые доказали расчетами, что во время падения колонны сила удара о землю будет такой мощной, что все вблизи стоящие здания будут разрушены». От безумной идеи отказались.

Но судьба Ангела будто бы была все-таки решена. На его месте якобы собирались установить «фигуру рабочего или крестьянина в ампирной одежде», или монумент В.И. Ленину, пьедесталом которому и должна была служить Александровская колонна. Некоторое время на ней не было ничего. Но когда Дворцовую площадь начали готовить к съемкам массовых сцен для кинофильма «Октябрь», Сергей Эйзенштейн потребовал вернуть фигуру Ангела, хотя бы на время съемок. Фильм сняли. Об Ангеле будто бы забыли. С тех пор он по-прежнему стоит на своем историческом месте.

Ангел над площадью парадов и демонстраций не давал покоя кремлевским чиновникам до смерти Сталина. Говорят, в 1952 году из Москвы пришло «совершенно секретное» распоряжение «в течение месяца заменить ангела с крестом на бюст товарища Сталина». Что помешало реализации этой акции, то ли сложность исполнения, то ли смерть «вож дя всемирного пролетариата», сказать трудно.

Ныне существующий Зимний дворец – это пятая по счету зимняя резиденция русских императоров. Первый Зимний дворец представлял собой «маленький домик голландской архитектуры», он был построен в 1711 году на берегу Невы. Второй Зимний дворец широко известен тем, что в одной из его комнат в 1725 году скончался основатель Петербурга Петр I, а по другой, малоизвестной легенде – и императрица Екатерина I. Примерно на том же месте находился и третий Зимний дворец, или «Лейб-компанский дом», как иногда называли его в Петербурге. Четвертый, деревянный дворец был временным. Он предназначался для проживания царской семьи на время строительства пятого, постоянного Зимнего дворца и находился на Невском проспекте.