Текст книги "Новая эра. Часть первая"

Получила книгу! Не понимаю, как можно было в ней разочароваться… тоже мне, отец.

Я не хотела чтобы тебе было тоскливо, а хотела чтоб обнявшись посмеяться вместе за пивом.

А шрифт, мать, разве не мелкий-бледный? Перечитывать будешь? Или надоело это все…

Посмеемся за пивом? Не знаю. Хотя сегодня первое апрель…

Ну так что, будем признаваться или будем дурака валять?

От Ф:

Понимаю, сама не люблю хныкать, боюсь быть в тягость, признаваться в своей уязвимости и слабости, боюсь непонимания. Но мне так хочется, чтобы между нами этого не было, и чтобы открытость наших отношений разрешала и пожаловаться на жизнь, если тяжело на сердце.

Как книга? Появляются рецензии? Ты собирался делать презентацию?

А как пишется новый роман? Ты мне давно ничего не присылал.

Муж снова уехал на две недели. И как всегда, когда он уезжает, случается какая-то гадость. На следующее утро меня разбудил крик дочери, я вскочила и увидела нашего кота, бегающего по квартире с воробьем в зубах. От этого зрелища завопила и я, и бросилась в спальню. Я-то вопила от неописуемого и необъяснимого страха, ребенка же ситуация очень забавляла, особенно моя реакция. Кот был в упоении от успешной охоты, в нем проснулись первобытные инстинкты, и он угрожающе рычал, спрятавшись под столом. Но воробей, видимо, оказался не таким вкусным, как рыбка, которой мы его балуем, и он выпустил трупик, решив использовать его как мячик, и стал футболить им по квартире. Тут ребенок его отобрал и выбросил. Я же трусливо стояла под дверью, пока она все не сделала. Представляешь? Я не знаю, что бы я делала, если бы была одна (я почему-то всегда примериваюсь). Так бы и сидела в спальне. Совершенно парализующий ужас.

С 1-го апреля я перехожу на ставку. Да, день удлинили, буду работать до 4-х, а не до 3-х, как раньше, чтобы не работать в пятницу. Меня эта перспектива жутко угнетает.

Две недели подряд буду готовить лекции на иврите, и пока не в состоянии, все откладываю. Обдумываю, но не записываю.

Интересны мои уроки рисования, когда встретимся, покажу стихи. Учительница очень хвалит стихи и ругает картинки. А рисую я пока каждую неделю одно и то же: четыре времени года с помощью одной горизонтальной, двух-трех вертикальных линий и круга. И стих к рисунку. Лаконизм зверский. Так и нужно, чтобы ничего лишнего. И куча технических заданий. А урок – ее рассказ о том, что такое картина, как научиться их видеть, чтение стихов и всякие байки из жизни. Это пока – я сейчас в «подготовительном классе». Очень здорово.

После Пасхи собираюсь снова читать весь курс, но желающих пока – пару приятельниц, я не в ладах с рекламой и организацией публики.

Да, очень хочется увидеться.

Спасибо за длинное письмо. Согрело…

Книги пришли, хочу передать экз. Да, «занимаюсь» ею: рассылаю, звоню, организовываю вечера. А роман «застрял». Может и к лучшему. В воскресенье закончу в пол-четвертого, постараюсь позвонить, может, увидимся. Или можно в четверг днем.

Ты с работы уже не удираешь?

2.4.2000. В переменку позвонил Р – дома. Легче стало. Через два часа, когда учеников спровадил, опять позвонил:

– Я мучаюсь… А ты обо мне не забываешь?

– Я о тебе никогда не забываю. А тут еще книжка, я в тот день как начала читать, так полторы тетради проглотила. Ты все-таки умница…. Скажи мне что-нибудь…

– Мучаюсь я, чего уж тут еще говорить.

– Ладно, я буду считать, что ты сказал…

Домой возвращался веселый.

Наум, дорогой, привет!

Насчет французов. Я вроде бы обзавелся одной литературной агентшей – это молодая милейшая дама, работающая сейчас в посольстве в М-ве, она с охотой примет на себя такой труд, так как поймать всех нужных редакторов по правам в Париже мне не удалось, и она будет рассылать и связываться с издательствами, так как этот мир знает неплохо. Конечно, ей придется отстегивать с гонорара процентов 12—15, но это повсеместная практика, главное заключить контракт с издателями. Если вы не против, то я дам ей для этих целей 5 ваших книг. Дайте мне знать. С французами все очень куртуазно, что выйдет никогда неизвестно, хотя хорошие издательства есть. ИНАПРЕСС никакого нахеса не получит. Лишь вы и агент.

Да, насчет стихов. Просто так я издавать не стану, но за бабки м. б. Если этот, как его Генделев-Менделев не у нас издает свою лажу, так что и другому человеку не подсобить… Пусть он мне напишет, дайте ему эл. адрес. (Трахаемся за деньги.) хотел написать эту фразу, но раздумал.

Появился оперативный отзыв Топорова – главного Питерского мудака и поебеньщика в газете «Смена» блядь белья понымаешь. Он там настрочил, что Ваш скучный роман можно было издавать только за деньги и очень большие, с чем я, конечно, не согласен. Я эту срань не читал и читать не буду, просто мы с Покровским сегодня шли по Невскому и встретили пизденыша Т-ва, он и признался в содеянном. Но это хорошо, что написал, было бы плохо обратное.

В Париже и в Италии хорошо, но цинично дорого, особенно пожрать, что меня злило. Своей дороговизной порадовала Венеция. Но каналы-маналы и все такое. Хорошо.

Черкните что-нибудь. Мне про Козина история понравилась, у нас в доме была масса его пластинок и быстрый проигрыватель на 78 оборотов, и я его хорошо помню.

Нет, у меня другой диск, Мелодии 1994 года, оч. хороший – там хиты – мне больше всего нравится «Я полюбил тебя на Волге». Вообще он – класс, правильный, порочный, изысканный. Чистый декаданс. Не Вертинский кокаиновый, а по своему чистый и искренний. Такое в теноровом регистре редко случается. Они обычно христопродавцы, когда поют романсы. Ничего не слышат по большому счету. Ведь пение с эстрады предательский жанр, м. б. самый рискованный.

Ну вот и все

Пишите

Ваш НК

Дорогой Николай!

Конечно я не против всех этих куртуазных дел с французами, как и с любыми другими. Могу вас уверить, что если что выгорит, то и ИНАПРЕСС в накладе не останется. Ви жэ минэ знаетэ. На хорошее дело мы за ценой не постоим.

Ну а на статейку Топорова я бы все же взглянул, интересно. «Скучно»? … Черт его знает, в общем-то, развлекательного там мало (особенно если вам не за пятьдесят). А насчет того, что «за большие деньги», это, конечно, грубо. Чтоб у него всю жизнь такие суммы за «большие деньги» считались.

Барашу передам ваш адрес. Могу и «предупредить» насчет денег, если вам это удобно. Хотя он «гордый». Со Сталиным был однажды такой случай: родня его грузинская стала просить за какого-то дальнего родственника, и Сталин, невероятно!, изъявил готовность сменить гнев на милость, только, говорит, пусть прощение попросит. Ну, через некоторое время родственники опять пришли, говорят: не будет просить. Сталин улыбнулся и сказал: «Гордий!» Ну и, конечно, секим-башка.

Козин – класс, согласен. Диска этого у меня нет, закажу в Москве. А ведь отец именно эту песню пел, я с детства помню, он с мамой в Куйбышеве познакомился: Волга, Жигули…

В четверг будет такой келейный сабантуйчик для «друзей»-литераторов – надо вроде обмыть это дело, книжку то бишь. Уж и не знаю, чем их развлечь, кроме водки.

Вчера пришли суховеи. Они всегда в начале апреля появляются с одуряющим запахом цветущих цитрусовых… И от них какая-то слабость и мрачность…

А у вас, небось, веселенькая весна…

Всегда ваш

Наум

От Ф:

Жаль, что не позвонил сегодня, в хамиши у меня урок рисования.

Я могу иногда выйти на час-другой, только если нет всяких мероприятий, или уйти пораньше…

3.4.2000

После работы поехал в «Вести», Гольдштейн познакомил с Зайчиком. Редакция похожа на муравейник. У Зайчика закуток за ширмочкой. Большой такой толстый зайчик, довольно доброжелательный, с хитринкой. Предложил дать для газеты «что-нибудь из дневников». «Можно об известных людях. В свойственной вам деликатной манере…» Преподнес ему книгу.

Потом погуляли с Гольдштейном. В одно пустое, уже закрытое кафе впустили две русские девицы, одна – красивая-разбитная за сорок, другая – деревня под двадцать. Взяли по соку. Преподнес ему книжку. Надписал: «Соучастнику». И «с благодарностью за дружбу». И правда, я в последнее время испытываю к нему какое-то особое расположение. И поздравления его искренни и завистью не отравлены.

Красивая-разбитная за сорок тоже располагала.

– Жалко, – говорю, – книжку лишнюю не взял, подарил бы вам, почти уверен, что вам бы понравилось.

– Какую книжку?

– А вот! – Гольдштейн охотно продемонстрировал. – Видите, его книжка!

– Детектив что ль?

– Ну, не совсем, – замялся Гольдштейн.

– Про любовь, – говорю.

– А где, где книжка? – оживилась «деревня».

– Вообще-то, – говорю, – и магазине можно, наверное, купить.

– Нуу, это надо деньги платить, – сказала «деревня».

Бараш звонил. Мурыжил на тему письма Кононову. Да какой он человек, да как себя с ним вести.

– Учти, – говорю, – он в делах жесткий.

– Так что надо поддаваться?

Я засмеялся.

– Ну я тебя серьезно спрашиваю! – обиженно и даже резко одернул меня Бараш. После паузы продолжил:

– А он текст правит?

– В смысле ошибок? Не знаю, есть ли у него корректоры…

– Нет, ну там, может сказать, что вот эта фраза ему не нравится…

– Да ты что?! Название книги – это еще туда-сюда, тут он может свое мнение высказать, но все равно тебе решать.

– А как он…

Долго выспрашивал. Потом о вечере: нет, ничего не придумал и народ пассивный. Спросил опасливо, кого я пригласил. «Никого», – говорю. Расслабился. Сказал, что Дану не пригласил, кажется, она на меня обижена. Сообщил, что Дана с Некодом издали поэтическую антологию, но меня она не включила.

Он сделал паузу, видимо, ожидая грязной ругани.

– Включила своих учеников, – продолжил. – Ну как же, у нее целый такой поэтический кружок, птахи там всякие, Регев – красная шапочка, я тоже у нее один раз читал, свои последние, так там один, Шпарк, или Шперк…

– Шваб?

– …да, вроде, его там за поэта держат, так он высказался, что это, мол, прозаическое описание путешествий. Да? Вот так, пишешь двадцать лет, где-то там как-то существуешь в литературе, и вдруг приходит какой-нибудь Шпарк-Шперк, ну Шваб, Шваб, да… я ему чего-то сказал, а я, ты не представляешь себе какой был сноб когда-то, это я сейчас добрый и старый, а в молодости… в общем, я ему что-то сказал, так он ушел…

Рассказал («только между нами, да?»), что Ира Гробман хвалит мою книгу («Ты же знаешь, они к тебе вообще-то не очень, да?, а тут прям… говорит лучшая книга о нашей тут жизни, а для них похвалить – ты знаешь это…»). Тут я вспомнил, что надо бы Гробманов пригласить, хоть они о вечере знают, конечно, и придут, но надо пригласить. Позвонил. Ира сказала, что «посмотрела» книгу и нашла, что я много поработал, что стала гораздо лучше, и вообще хорошая получилась книга. Ну, спасибо, хорошо если так.

Не скрою, приятно было.

4.4.2000. Уже тепло. Встретился с Ф, перекусили в порту. Выясняли отношения.

Надо завязывать. И чем резче, тем лучше.

Тоже (как жена) хочет, чтобы мужчина не телом ее интересовался, а душой.

… – Ты был для меня, и сейчас есть, самым близким человеком. Если я думала о ком-то, кого хотела бы видеть всегда рядом, кто был бы мне опорой…

– Ну, тут ты сильно ошиблась, я никогда никому не служил опорой. Я это занятие не люблю.

– Да, я потом поняла… Я тогда, в июле, позволила себе открыть все шлюзы.., но ты, надо отдать тебе должное, ты меня постепенно погасил…

– Значит, экзамен на пожарника выдержал?

– Вполне.

Дорогой Наум!

Привет и добрый день. Что хорошего?

У нас хорошего немного, и погоды нехороши – традиционная русская жалоба.

Я тут захотел рассказец в Плейбое тиснуть, а мне ответили, что мужикам в гараже это вряд ли будет интересно. Да какое… они… право… за мужиков решать имеют!? Но это шутки.

Есть серьезная проблема. Может, Вы и поможете.

Я тут письмишко в Гешарим накатал. Шлю его Вам приложением в Пейдж мейкере, который Вы, как я знаю, победили.

Наум, дорогой, мне, право посоветоваться не с кем по этому поводу. Прочтите его. Правильно ли я фамилию господина указываю? Правильный ли выбрал тон? Правильно ли делаю, что пока ничего еще не прошу? Письмо можно редактировать. Может ему уже надо смету впаять, а я миндальничаю. Если сильная правка не нужна, можете ли Вы письмецо ему справадить?

Что-то умнее напишу на днях.

Ваш НК

GESHARIM

DEVEIOPMENT OF CULTURAL CONTACTS

господину М. Гринбергу

Уважаемый Михаил!

Мне ваш факс и телефон дал Наум Вайман, чей роман вышел недавно в свет в нашем издательстве.

Вот какая история. ИНАПРЕСС, издавши уже более ста книг, собирается издать роман Мартина Бубера «ГОГ И МАГОГ». Его переводит с немецкого оригинала замечательный поэт и прозаик Елена Андреевна Шварц, помогает ей быть абсолютно точной во всех ритуальных, культурных и этнографических тонкостях Светлана Израилевна Сивак, гебраист и византолог, ученица покойной Софии Поляковой, преподаватель Еврейского Университета в СПб, участница многих ученых записок, съездов и конференций (также переводчик с английского и немецкого), последние два года она преподавала в Бостоне, но не в главном, частном ун-те, а в университете штата, но это для точности.

Конечно, такой текст потребует серьезнейшего рецензирования, чтобы не допустить ляпов, как с Буберовскими «Хасидскими преданиями» изд. «Республика».

Вопрос состоит в том, может ли ГЕШАРИМ помочь этому культурному начинанию? Я знаю, что в некоторых случаях такая помощь оказывается.

Я могу предложить смету, рассчитанную на 3000 экз. тиража.

Все упирается в дороговизну качественной работы переводчика, комментатора и редактора-специалиста.

Затраты по «физическому» изданию качественной книги с блоком этнографических иллюстраций тоже велики.

Могу ли я получить от вас бланк, заполняемый издательством?

Или по меньшей мере вопросы на которые смогу ответить.

Нам иногда помогают издавать книги французские, голландские, датские и шведские фонды и вопросы, интересующие их, различны.

Очень хорошо бы писать друг другу по эл. почте…

С наилучшими пожеланиями и надеждой на ответ

НИКОЛАЙ КОНОНОВ

гл. редактор,

член ПЕН клуба, член Букеровского комитета

Дорогой Николай!

Ей богу, не мне вас учить «хорошему тону»

Может быть и стоит «впаять ему смету» сразу (по понятным и вам соображениям, чтобы лишить его возможности «мурыжить» эту тему), но это, конечно, рискованый ход, а так как рисковать вам, а не мне, то вам и решать. Напишите о решении, и я тут же займусь переправой вашего письма.

Дал ваш электр. адрес Барашу. Держитесь, он местами зануда.

А что, «Плейбой» – для «мужиков в гараже»? Они, вроде, даже Сэлинджера когда-то печатали. То-то гаражники рады были!

Новостей пока нет. Жду вашего письма.

Наум

Для Л: Так ты влюблена?

Как часто вы видитесь? Сколько ему лет? Чем занимается?

А насчет свиданьица – я был бы рад.

От Л:

Так приезжай, гостем будешь дорогим, за одно и познакомлю. Он русский знает, в Москве был, на выставке, в Питере, в 77 году, кажется.

6.4.2000. Проснулся рано. Читал Розанова. «Сущность молитвы заключается в признании глубокого своего бессилия…» Это прям по Ницше: «Когда болит душа – тогда не до язычества».

Позвонил Марк Зайчик

– Наум, я прочитал вашу книгу…

– Как, уже?!

– Да, вчера до пяти утра читал, не мог оторваться. В общем, Наум, я ваш поклонник. Вообще в России она, по-моему, должна произвести фуррор… Принимаю любой ваш материал, без ограничений, кроме, пожалуй, одного: я при слове «трахать» вздрагиваю. Ну что делать, я старый, толстый, больной еврей…

– Да бросьте вы, Марк…

– Ну и топтать кого-то тоже, конечно… А так, все что угодно, о нашей жизни, что-нибудь мускулистое…

Позвонил в Москву Мише. Голос пободрее. Книгу читает. Напишет. Не обиделся («Да я не обижусь, хоть назови меня старым девственником»).

– Наум, ты человек общительный, найди мне жену. Чтоб была добрая, с ребенком или без ребенка, мне все равно. И не обязательно чтоб понимала в современной литературе. Достаточно, если Гоголя читала. Мне нужен человек рядом. А если я женюсь, тогда я к вам приеду.

От Ф:

Почему не пишешь? А я с таким интересом читаю твою книгу, не оторваться. Или она здорово изменилась по сравнению с текстом на интернете, либо мое восприятие так резко изменилось. Но она стала четче, более концентрированной, и более искренной. По-настоящему искренней, от сердца, а не от желания шокировать, «резать» правду-матку. Или демонстрировать интимные стороны жизни. Выстраданной и выпестованной.

И мне тебя не хватает, потому что хочется «бросить реплики», а пока до компьютера дойду, помню не все.. Хоть с тетрадкой читай. Знаешь, а пожарник из тебя никудышный…

Продолжая чтения, я не смогла удержаться «в рамках» объективного читателя, и мелкие чувства типа ревности и обиды стали брать верх. Человеку важно чувствовать свою незаменимость, единственность, уникальность. У тебя же такая мозаика женских лиц и… других частей тела, что мне очень неуютно в этой шумной компании. Кто я для тебя? Еще три строчки в романе?

Я рад, что тебе интересно читать. Ты права, что «человеку важно чувствовать свою незаменимость, единственность» (отсюда и ревность), но мы ж для того и занимаемся философией, чтобы изжить это себялюбие?

Николай!

Только что говорил с Гринбергом, он вообще-то слегка угрюм, но я его расшевелил и он «потеплел». Договорились, что в воскресенье я ему ваше письмо факсом пошлю. Можно и раньше. Интересовался, что вы издавали (на Герштейн и Голлербаха клюнул). Высказывал все те же беспокойства (не напутают ли чего по еврейской части). Про роман («Гог и Магог») он, кстати, не слышал.

И еще я подумал (семь раз отмерь), что может все-таки со сметой стоит обождать. И именно в силу того, что наметился «контакт». В общем, дайте указания.

А я всегда к вашим услугам

Наум

От Цветкова:

Наум, на днях беседовал с Сережей Гандлевским, и он видел твою книгу, правда, под другим названием, на московских прилавках. С чем и поздравляю. Если уже есть рецензии – сообщи где.

А пишу я вот по какому поводу. Сережа живет в России, которая мне уже ненавистнее зубной боли, и хотя повидаться с ним хочется, но уж больно неприятно туда выбираться. А тут вдруг известие, что он в составе какой-то агиткультбригады намерен первую декаду июня провести в Израиле. Что даст мне возможность убить всех трех зайцев: побывать в любимой стране, повидаться с тобой и с ним. У вас, правда, об эту пору тепловато, но как-нибудь переживу.

Сообщи, какие имеешь планы на этот период времени. Мои пока неточны – яснее станет к маю.

Леша, привет!

Замечательно! Буду очень рад. Очень надеюсь, что Сережа, став нынче уже просто «маститым», не обиделся на мою «литературу». Тогда мы славно проведем время. Планов у меня никаких нет на лето, в смысле поездки. Буду ждать. Сообщи, когда все уже конкретно наметится.

Если адрес у тебя не поменялся, то я тебе книжку на следующей неделе вышлю. А то и две: помню, что Элла, жена Пети Вайля, в свое время выразила желание ознакомится.

Привет Краве

Наум

7.4.2000. Вчера меня чествовали «на крыше». Были Гольдштейны, Гробманы, Шамиры, Таня с Аркадием, Боря Юхвец, Шаус, Тарасов. Вместе с нами и хозяйкой дома (плюс годовалая дочь и блаженный муж) – 16 человек. Бараш позвонил и сказал, что у него сломалась машина и подскочило давление. Дико извинялся. Режиссеры застряли на съемках, а Мерлин не потащился вдаль (Иерушалаим – не ближний свет).

Гробман предложил тост за мою следующую книгу. Хлебнув молодого вина и запоздалой славы, я полез ко всем со своей дружбой:

– Я помню, мне Володя как-то сказал: ты что, в литературе друзей ищешь?! (Да, в самом деле, нашел где искать! – послышались реплики) Да.., и я тоже как-то смутился, и подумал, ну, в самом деле. И вот, так получилось, что кроме нашего литературного общения…

– Ты вдруг понял, что литература – это и есть жизнь! – сказала Ира Гробман.

– В общем, я сейчас чувствую, что обрел друзей. Вот за это и хочу выпить!

Я был на грани слезопролития.

– С удовольствием присоединяюсь! – Гольдштейн чокнулся со мной бумажным стаканчиком. Тарасов что-то про него съязвил. Он уже был под мухой, задирался, но Гольдштейн, в последнее время весьма укрепленный в своих силах (поведал Риммке: «У нас очень хорошая квартира»), ответил ему почти вызывающим тоном: «Да, Володя?» Тарасов продолжал язвить, что ему Гольдштейн ответил, я не расслышал, отвлекли. Чо делали? Пили-ели, Риммка колбаски всякие закупила, пирожки, я французского вина натащил, всё, надо сказать, вылакали, от вина перешли к водке, кое-где даже вполголоса о литературе что-то там. Гольдштейн с Шаусом заспорили о Сорокине, Шамир подключился, Ира Гробман рассказывала об идее устроить вечер авторов «Зеркала», у которых вышли книги. Мою (ее внешний вид) все, кстати, хвалили, Шамир заинтересовался, почему я выбрал именно период с 92-ого по 96-ой, Гробман пел частушки: «Шел я как-то камышом, встретил бабу голышом. Здравствуй, баба, добрый день, дай пощупать за пиздень», «Жил в деревне старый дед, делал сам себе минет. Возле каждого куста сам себя имел в уста».

– Опять эрос невозможного, – произнес со вздохом чей-то женский голос.

У меня нервы не выдержали: все-таки литературный вечер, – решил почитать, через полстранички почувствовал в воздухе напряжение скуки и вовремя прекратил. Все радостно расслабились, Шамир сказал: мы тебя любим не за это, ты лучше спой, и Гробман все подначивал, ну я спел, сбился на Есенина, завыл, никто меня уже не слушал, кроме Гробмана с Шамиром – рядом сидели, мы с Шамиром затянули: «Я был батальонный разведчик…» На строчке: «Я срать бы с ним рядом не сел…» Гробман встрял и обозвал это натурализмом, предложил поправку: «хезать», «Я б хезать с ним рядом не сел!», разгорелся филологический спор, собрание становилось катастрофически необязательным. Я заткнулся (тут как раз и на водку перешли). Гробман требовал продолжения пения. Я стал хныкать, мол, не любит никто, не любят меня.

– А ты чего, хочешь чтоб тебя любили? – рассердился Гробман. – А ты чьей любви хочешь, Шауса? Так Шаус тебя так полюбит, что жопу в клочья, или вот мы с Шамиром, мы тебя так полюбим…

Тарасов шипел Риммке: «Я их всех ненавижу!», Оля озабоченно следила за дочкой, чувствовалось, что ей не до сборища, Таня с Аркадием загадочно улыбались, как театральные маски, Юхвец хлестал водку и держал на чреслах кота, Гробман продолжал напевать свое: «Расцвела за городом акация, всюду слышны песни соловья. У меня сегодня менструация, значит не беременная я.…», потом сел на этого кота, нарочно сел, кот с визгом удрал, Оле это не понравилось, Шамир, чтоб Олю позлить, сказал, что кот немного сплющен. Мелькнула догадка: пора отчаливать. Тогда Гробман круто взял «серьезный» тон и повел речь о том, что «останется» тот, кто смог себя выразить, что все уникальны и неповторимы, но немногие могут себя выразить, выразить свою неповторимость, так что давайте выпьем за эту книгу, это удачная книга, и вообще, книга – важное дело, «и учти, Вайман, что ты теперь умер, ты умер, понимаешь? Книга – это смерть. Ты теперь воскреснешь, только если напишешь новую книгу, а пока ты умер, все…»

Позвонил Матвей (он это делает не часто), объяснил свое молчание неполадками с интернетом.

От Л: Ты обиделся?

Как было на «крыше»?

А ты хотела меня обидеть?

Я почувствовал, что ты счастлива и как-то не хотелось «встревать».

Потому что на самом деле я рад за тебя. Надеюсь, что в этом нет ничего обидного.

О вечере прочитаешь в записках, они почти готовы

целую

Да, хотел спросить: он по-русски читает? И вообще, имеет отношение к литературе?

Кононов Барашу

Александр, добрый день!

Вот, произошло компьютерное совпадение, теперь можно нормально поговорить, я не люблю писать на латинице, так как получается какая-то феня.

О стихах мне сказать вам нечего, так как они принадлежат состоявшемуся поэту, и что тут обсуждать? Вы, очевидно, хотите чтобы ИНАРПЕСС напечатал Ваши произведения? Если это так, то Вы сами должны определить состав книги, тип, формат и так далее. Мы выставим смету, Вы посмотрите насколько она устраивает Вас. Издавать сейчас в России стихи за свой (издательский) счет подобно смерти при казни «тысяча налоговых кусочков», да и что говорить, Вы и сами всё про наши дела знаете.

Единственные «стиховые проекты», оправдавшие финансово себя – мой «Змей» (продано всё кроме 80 экз. на сегодн. день) и «Стихотворения и поэмы» Лены Шварц (продано все оптом). Про остальное мне не хочется писать, хотя это были архидостойнейшие книги и Олеси Николаевой, и Чухонцева, и Надеева, и Воденникова, и Амелина. Том стихов Софии Парнок не в счет, она ведь классик и почила в бозе Бог знает сколько лет назад.

Как правило, мы отказываемся сейчас от поэтических книг. Но если мы с Вами сговоримся, то м.б. что-то получится.

С наилучшими пожеланиями

Ваш Николай Кононов

Николай!

Так что с нашими «мостами» (Гешарим)? Это я к тому, что Гринберг пока «теплый», но он быстро остывает. Впрочем, я прошу прощения, мое дело сторона.

А письмо Барашу вы мне послали «для ознакомления», или адрес перепутали?

Всегда Ваш

Наум

8.4.2000. От Л:

Я тоже подумала было о переводе книги, но он плохо читает по-русски, не чувствует… и плохо понимает. Как продвигаются дела с Dio? Когда читала записки, там, где «есть реальность и есть образ, который закладывается в память… сильное желание, закрепляющее за собой определенный образ, не соответствующий действительности, но идущий навстречу желанию, и есть вера», вспомнила Набокова – когда мы думаем, что начинаем все понимать, нам пора уходить из этого мира…

Да, работаю. Сегодня встречаюсь с Ароном Амиром, помнишь «Кешет»? Хочу себя на иврите.

Говорят Dio скопировал Грейвз в романе «Я Клавдий», возьму почитать.

От Ф:

А тебе твоя ирония и отстраненность принесли счастье? Я как раз вижу себя излишне отстраненной от жизни, и мне безумно хочется стать ее частью. Я напоминаю себе человека, судорожно вцепившегося в ветвь дерева, склонившегося над рекой, страшащегося отпустить «точку опоры» и поплыть… Прекратить попытки «контролировать ситуацию» и отдать себя воле волн. Страшно, но иначе остаемся на месте, причем ценой гигантских усилий. И это – отстраненность от течения жизни. Так что может быть отстраненность – от страха перед жизнью?

Если говорить точнее, то мне действительно не хватает отстраненности – от своих эмоций, страстей, я путаю себя с ними.

Кстати, в книге ты замечательно говоришь, что смысл – то, что преодолевает смерть. Но в нашей последней беседе ты сказал, что различие между нами в том, что ты считаешь, что смысла нет…

Противоречия здесь нет. Смыслы мы, хотим этого или нет, придумываем. А ты красивый «образ» придумала: подвешенного над жизнью… И я смотрю на жизнь со стороны, с берега, и в быстрое течение меня не заманишь. Я не люблю в нем барахтаться. Из страха? Скорее от брезгливости…

По дороге домой из Иерусалима заехали с женой на базу в Бейт Хорон, навестить Юваля. Он жадно ел арабскую булку с заатаром2424
  Восточная пряность


[Закрыть], которою мы ему купили у Яфских ворот, и пиццу. На прощанье крепко обнял меня. Борода мягкая… А потом я у Синявского прочитал цитату из Розанова: «Любовь есть боль. Кто не болит (о другом), тот и не любит (другого)». И не от страха за него болит, а просто… Хотя, конечно, боишься…

Бараш перекинул еще одно «упоминание», сказал, что он на меня «закладку» сделал, периодически что-то выскакивает.

Из «Эксклибриса».

Наум Вайман: по иисусовским местам c гарнитурой Лузурского

Наум Вайман. Ханаанские хроники. Роман в шести тетрадях. – СПб.: Инапресс, 2000, 414 с.

А ЭТА книжка набрана чудовищно мелкой гарнитурой Лузурского – читать ее практически невозможно. Особенно если учесть тот факт, что речь в ней идет о кромешных израильских пейзажах, где мается главный герой, записывая историю своей маяты в тетради. На израильских заставах, понятное дело, жарко, воспоминания, само собой, покоя не дают, а тема «Москвич на Земле Обетованной» оказывается на нынешний день абсолютно неактуальной – тем паче, если подаешь ее с лирической, а не с комической точки зрения. Хотя, говорят, эта книга наделала там много шума. Но, наверно, они там лучше знают, кто такая И., которую герой возил «по иисусовским местам». Только нам-то какое до этого дело?

Барашу: Насмешники, все б им поиздеваться над провинциальными. А шрифт действительно каверзный – имей в виду. Успеха тебе с Кононовым

А от вечера осталось дурное послевкусие.

От Л: и я хочу тебя на иврите тоже. Как прошла встреча с Амиром? Давай уже записки

9.4.2000. В «Апокалипсисе нашего времени» Розанова христианство смыкается с буддизмом: «Силушка – она грешна. Без „силушки“ – что поделаешь? И надо было выбирать или „дело“ или – безгрешность. Христос выбрал безгрешность. В том и смысл „искушения в пустыне“. „И дам тебе все царства мира“. Он – не взял. Но тогда как же он „спас мир“? Не-деланием. „Уходите и вы в пустыню“. … Ах, так вот где корень его».

«Поле зрения, открываемое Евангелием, действительно есть поле „лазарей“, „нищих“, „убогой братии“ и, в общем, какой-то трухи человеческой. Имен, лиц, генераций не видим. Нет такого, чтобы человек был подобран к человеку, „породка к породке“, чтобы каждое зернышко „хлеба человеческого“ было умыто, омыто, вычищено. В Евангелии проходит определенная борьба против вычищенности. Отсюда-то снисхождение к болезни, изъяну, уродству. Отсюда: сын наследник и сын-гуляка. И гуляка торжествует… (притча о блудном сыне). И вообще отсюда именно, от Евангелия, потекло начало какой-то безродности, в сущности – вырождение и голытьба».

И Ницше о том же.

От Мерлина:

Naum, есть возможность хорошо отомстить: завтра будет презентация «Двоеточия» в Иерусалиме. Можешь на нее не приехать, и будем квиты.

От Л:

ночью вдруг метель, и сейчас еще снег лежит. А вчера было 23 тепла и на сирени уже видны цветы… красота – сирень под снегом!!!

нет, он не литератор, он учитель истории, в старших классах и трубач-джазист по совместительству.

Получила записки, спасибо. Но про вечер ничего.

Поздравляю с номинацией на Букера!

10.4.2000. От Л: вот вспомнила про «американскую красоту». Мы с тобой, когда в Иерусалиме гуляли, в Гиене Огненной видели пакетик целлофановый в небе, как змей воздушный летал, помнишь? так я именно об этом тогда подумала, ты небось и не помнишь уже…

так где же про «крышу»?

От Ф:

Дорогой, ну а как героизм – сидя на берегу? Вчера открыла твою книгу и удивилась – словно продолжаем разговор, но ты искреннее. Могла бы с тобой говорить твоими же цитатами. Хорошо же ты пишешь – если не о бабах.

А в каком смысел о бабах – плохо? В смысле литературы или отношения?

Амир пригласил в его родную забегаловку на углу Дизенгоф и Жаботинский. Я попросил два стакана сухого красного, а они принесли пасхальное сладкое вино, в армии мы звали его «молоток», и кафе какое-то «безалкогольное».