Текст книги "Последний рубеж. Роковая ошибка"

Аллейн посмотрел на сына и увидел на его открытом лице знакомое выражение, в котором сочетались неверие и интерес.

– Возможно, это просто мои измышления и совесть мистера Джонса чиста как свежевыпавший снег. Но подумай, Рик, какая у него еще может быть причина тебя ненавидеть? Ты идешь к нему домой и проявляешь интерес к краске «Джером и К°». Через несколько дней ты наступаешь на тюбик с киноварью и пытаешься его поднять. Отправляешь Джонса к нам, и там мать спрашивает его, не употребляет ли он наркотики. Ну и в довершение всего он узнает, что твой отец – полицейский. Он едет на фабрику, и кто же ошивается возле груза на пароме? Ты, дружище. От страха он бросает тебе первое попавшееся обвинение. И в довершение всего ты идешь по его следу практически до ворот фабрики… Хотя все это, повторяю, может оказаться полной чепухой.

– А как же Феррант? Они вместе проворачивают темные делишки?

– Похоже на то. Итак, Феррант тебя нашел. Что именно ты делал? Покажи мне.

– Лучше не надо.

– Давай, давай. – Аллейн взял в руки вчерашний номер «Таймс». – Покажи.

Рики развернул газету и проделал дырочку в центральном сгибе. Потом приставил газету к лицу, и, прищурившись, посмотрел в отверстие.

– Бу! – сказал Аллейн, заглянув поверх газеты.

В комнату вошла миссис Феррант.

– Скромный ужин готов, – объявила она, удивленно глядя на Аллейна и Рики. – Я накрыла в гостиной.

Отец и сын смущенно последовали за ней вниз.

В гостиной витал тонкий, всепроникающий и в то же время ненавязчивый аромат. Стол был изящно сервирован: в центре стояло главное блюдо, а также разложены были все необходимые столовые принадлежности. Миссис Феррант, держа в руке соусницу, ложкой поливала соусом из морепродуктов горячее рыбное филе.

– Боже мой! – воскликнул Аллейн. – Это же морской язык по-дьеппски[16]16
  Одно из классических блюд нормандской кухни.


[Закрыть]!

Расположение, которым хозяйка дома прониклась к гостю, было сопоставимо только с кулинарным шедевром, который она ради него сотворила. Мало что понимая из разговора на французском, Рики с возрастающим изумлением наблюдал за тем, как между его отцом и миссис Феррант мгновенно установилось взаимопонимание. Он расспрашивал ее о морском языке, о креветках и устрицах. Через каких-то несколько минут он выяснил, что у мадам (как он вежливо ее называл) маман была родом из Дьеппа[17]17
  Дьепп – населенный пункт и коммуна на северо-западе Франции, в регионе Нормандия.


[Закрыть], от нее-то мадам и унаследовала свой кулинарный талант. Отец уже собирался попросить Рики сбегать в магазин за бутылочкой белого бургундского, но миссис Феррант, торжествующе усмехнувшись, принесла вино из своих запасов. Аллейн поцеловал ей руку и принялся упрашивать ее разделить с ними трапезу. Она согласилась. Глаза Рики становились все шире и шире от удивления. Странное маленькое празднество продолжалось, и Рики начал хотя бы частично что-то понимать. Отец умело завел разговор о Фарамондах и тех днях, когда миссис Феррант работала в Л’Эсперанс. В разговоре раз или два всплывало имя Луи.

– У него изысканные манеры и светскую жизнь он, похоже, любит?

– Можно и так сказать, – миссис Феррант пожала плечами.

Настала ее очередь спрашивать, например, хорошо ли месье Аллейн знаком с семейством Фарамондов. Не сказать, чтобы хорошо, но как-то раз они путешествовали вместе. Сын ведь не ожидал, что месье приедет? Нет, конечно, получился сюрприз. До чего же смешное у Рики было выражение лица, когда Аллейн вошел в комнату. Рот раззявлен, глаза круглые. Аллейн очень живо изобразил эту сцену и весело похлопал сына по плечу. Ах, мадам спрашивала про фингал!.. Аллейн переключился с французского на английский и попросил Рики рассказать, что он с собой сотворил в Сен-Пьере. Может, с дурной компанией связался? Рики рассказал басню про железный столб. Проницательные глаза цвета чернослива хитро заблестели, миссис Феррант сказала по-французски что-то вроде «не надо нам тут сказок».

– Не иначе вы в какой-то переделке побывали, – заметила она. – Вон в рюкзаке вся одежда мокрая, хоть выжимай.

– Я под дождь попал.

– Из водорослей? – спросила миссис Феррант, впервые за все время их знакомства хихикнув, и, к раздражению Рики, отец поддержал ее веселость.

– Да, мадам! – воскликнул Аллейн, заговорщицки глядя на миссис Феррант. – Ох уж эта молодежь!

Она закивала.

«Интересно, – подумал Рики, – чем я, по ее мнению, занимался?»

За морским языком по-дьеппски последовали нежнейший сорбет, сырная тарелка, кофе с коньяком.

– Последний раз я так изысканно ужинал, когда был в Париже, – воскликнул Аллейн. – Вы непревзойденный кулинар, мадам!

Разговор шел на двух языках и теперь вращался вокруг мисс Харкнесс и того, что Аллейн с двусмысленной сдержанностью назвал неосторожной верховой ездой.

Лицо миссис Феррант приняло скорбно-торжественное выражение.

– Это привело к ужасным последствиям, – признала она.

Рики тут же вспомнилось искаженное страшной гримасой лицо со стеклянным взглядом.

Аллейн намекнул, что, возможно, мисс Харкнесс в целом была склонна к безрассудствам. Миссис Феррант подчеркнула, что «к разного рода безрассудствам», и тихонько хмыкнула.

– Кстати, Рик, – обратился Аллейн к сыну. – Я не говорил, что твой мистер Джонс навестил нас в Лондоне?

– Правда? – изобразил удивление Рики. – Зачем ему было вас навещать? Хотел маме краски продать?

– Ну, не продать, а прорекламировать. И некоторые свои работы показать.

– И что она сказала?

– Да особо и нечего было сказать.

Тут наступила очередь миссис Феррант поинтересоваться: разве миссис Аллейн художница, а может быть, даже известная, и не рисует ли сам мистер Аллейн, сюда же он наверняка приехал в отпуск?

– Нет-нет, – ответил Аллейн. – По делу.

Он пояснил, что собирается провести несколько дней в Маунтджое, а сюда заехал, пользуясь возможностью навестить сына. Вот уж совпадение, что Рики сейчас в Коуве.

– Повезло ему! – заключил Аллейн, потом снова похлопал Рики по плечу и склонился над пустой тарелкой.

Миссис Феррант пока еще прямо не спрашивала, кем работает Аллейн, но явно собиралась. Рики подумал, что, наверное, отец попытается обойти эту скользкую тему, однако же тот добродушно ответил, что он полицейский. Миссис Феррант заохала. Надо же, никогда бы не подумала! Полицейский! По-английски она пожурила его за то, что он, наверное, ее разыгрывает, а по-французски сказала, что он совсем не похож на полицейского.

Все это было сказано чересчур оживленно, и Рики не поверил ни единому ее слову. Его мнение о миссис Феррант успело за это время несколько раз поменяться, частично из-за того, что она говорила по-французски. Он мало что понимал, но в целом французская речь придала некий налет утонченности ее манерам. В его глазах она перешла в разряд солидных людей. Что касается отца, Рики казалось, что он видит перед собой незнакомца, который смеялся, льстил хозяйке и чуть ли не флиртовал с ней. Вот какова профессиональная сторона его натуры? О чем они только что говорили? О мистере Ферранте и его поездках в Сен-Пьер и о том, что за границей так вкусно не накормят, как дома. У него деловые связи во Франции? Нет. Там родственники живут, и любит навещать тетушек…

Рики пережил долгий и тяжелый день, полный загадок. Невозможно было поверить, что еще этим утром они с Сидни Джонсом стояли нос к носу у ящиков с рыбой на качающейся палубе. Как странно выглядели люди внизу, когда он наблюдал за ними со смотровой площадки, – просто насекомые, которые спешат куда-то. Ужасно было бы туда упасть. И все же он падал: все ниже и ниже в это отвратительное море.

– А-а-а! – попытался он закричать, а потом увидел перед собой лицо отца и почувствовал на плечах его руки.

Миссис Феррант в комнате не было.

– Пойдем, дружище, – ласково произнес Аллейн. – Пора отдыхать.

V

Инспектор Фокс как раз заказывал пинту эля, когда Аллейн вошел в паб «Треска и бутылка». Инспектор вел степенный разговор с хозяином заведения, тремя местными завсегдатаями и сержантом Планком и, как всегда, имел успех. Окружающие ловили каждое его слово. Фокс стоял спиной к двери, так что Аллейн подошел к нему незамеченным.

– И тут он ставит жирную точку, сержант, – говорил инспектор. – Спокойно и невозмутимо. Вы ведь работали с ним?

– Ну… – сержант Планк прокашлялся. – Только косвенно, мистер Фокс. Но я заметил то, о чем вы говорили.

– Ага, заметили. Вот и я тоже, продолжаю замечать. И уже столько лет, мистер, – обратился Фокс к хозяину бара, пытаясь вовлечь его в разговор. – И что это были за годы! Quoi qu’il en soit[18]18
  Как бы то ни было (фр.).


[Закрыть]… – Фокс осекся, заметив Аллейна.

Местные жители говорили на двух языках, поэтому Фокс никогда не упускал возможности попрактиковаться во французском или в спокойной и степенной манере похвалить достоинства своего начальника. Аллейн редко заставал его за этим занятием, но когда такое случалось, после выговаривал ему за это. Фокс не обращал внимания, говорил только, что этот метод помогает подобраться к тем, от кого надо получить информацию.

– Людям нравится узнавать больше о полицейских, если сами они вне подозрений, – говорил Фокс. – Им любопытно с вами пообщаться, мистер Аллейн, а когда они слышат о ваших маленьких слабостях, то и на вопросы отвечают охотнее. Говоря театральным языком, это подготавливает публику к появлению на сцене главного героя.

– А говоря простым языком, – мягко возразил Аллейн, – это выставляет меня полным дураком.

Фокс еле заметно улыбнулся.

Стало ясно, что и в этом случае был применен фирменный метод Фокса, а также, что сержант Планк явно ему подыграл. Аллейн стал объектом пристального внимания всех присутствующих в «Треске и бутылке» и заодно предметом их размышлений.

Фокс, у которого была железная память на имена, представил всех друг другу, и Аллейн пожал руки по очереди всем присутствующим. Слышалось смущенное покашливание и шарканье. У Боба Мэйстра тоже был свой метод – по праву хозяина заведения он за всех спросил у Аллейна, как там молодой человек, и правда ли, что бедняга попал в неприятности в Сен-Пьер-де-Рош? Аллейн бодро отчитался, что сын потерял равновесие на мокрой пристани, ударился челюстью о железный столб и упал между пристанью и паромом «Островная красавица».

– Все могло быть гораздо хуже, насколько я могу судить, – подытожил он, – если бы не тот парень с парома, Джим Леконт, так ведь его зовут?

Оказалось, что Джим Леконт из Коува, и его имя повлекло за собой пересказ местных сплетен, под умелым руководством Планка перешедший в обсуждение мистера Ферранта, сопровождающееся кивками и понимающими ухмылками, которые означали, что Гил Феррант тот еще удалец и гуляка.

– Хорошо ему, – небрежно заметил Аллейн. – Может во Францию просто так развеяться съездить, я так вот не могу.

Тут же были высказаны разнообразные предположения относительно источника средств Гила Ферранта: богатые тетушки в Бретани, феноменальные выигрыши во французских лотереях, и в целом было отмечено, что посетитель он довольно щедрый.

Разговор о мистере Ферранте, к скрытому негодованию Аллейна, прервал сержант Планк, предположивший, что суперинтенданту приходилось бывать и по другую сторону Ла-Манша. Как от него и ожидалось, в ответ на это Аллейн рассказал пару баек, в том числе и о сенсационном деле, когда с помощью французской полиции в Марселе в ходе погони был арестован маньяк, убивавший детей. Как позже заметил Фокс, рассказ хорошо пошел, но имел нежелательный эффект: местные сплетни больше не обсуждались.

– Вы хотели, как лучше, сержант, – признал Фокс, – однако нить разговора была потеряна. Поток информации прервался.

– Да я сам – источник местных сплетен, мистер Фокс, – возразил сержант Планк. – И расскажу вам все, что вы хотите знать.

– В каком-то смысле да, сержант, но вы недооцениваете один очевидный факт. Как неоднократно подчеркивал старший суперинтендант, наша профессия делает из нас одиночек. Вот живете вы, к примеру, в деревне, дружите с кем-то. Нарушение границ земельных участков, порча имущества, проблемы с соседями – все эти случаи – ваша епархия. Однако стоит произойти чему-то посерьезнее, и вы попадаете в изоляцию. Все сбиваются в стадо как овцы, а вас к себе не принимают. Сначала неприятно, потом привыкаешь.

Фокс чуть-чуть помолчал, давая собеседнику время поразмыслить над услышанным, затем кашлянул и продолжил:

– Именно это и произошло, когда вы сменили тему. Поток сплетен прервался. Чего всем сразу захотелось? Побольше узнать о старшем суперинтенданте. Зачем пожаловал? Связан ли его приезд с гибелью мисс Харкнесс, а если нет, то с чем? А если да, то почему? Вот так на месте расследования и создается неблагоприятная обстановка.

То ли в подтверждение этих высказываний, то ли просто так, но обстановка в «Лезерс» на следующее утро была далека от благоприятной, хоть и создавал ее один только мистер Харкнесс. Прибыв на место в восемь тридцать, Аллейн, Фокс и Планк обнаружили закрытые ставнями окна и пришпиленную к двери записку: «Конюшня закрыта на неопределенное время». Они стучали и звонили, но им никто не открыл.

– Он где-нибудь в задних помещениях, – сказал Планк и повел всех в конюшню.

Сначала им показалось, что там никого нет. Пахло сеном и навозом, вокруг жужжали мухи. По каретному сараю важно расхаживали два голубя, что-то поклевывая, потом птицы взлетели на балки под потолком, откуда бесцеремонно испражнились на крышу поломанной машины. Из дальнего денника высунулась рыжая лошадь. Она закатила глаза, навострила уши и, раздувая ноздри, довольно громко заржала.

– Пойти разбудить мистера Харкнесса, сэр? – предложил Планк.

– Погодите, Планк. Не спешите.

Аллейн подошел к деннику.

– Привет, старушка. Как дела? – Он встал, опершись руками о дверцу, и оглядел кобылу. На ее ноге все еще белела повязка. Лошадь пожевала его ухо бархатными губами.

– Скучно, да? – посочувствовал ей Аллейн и вернулся в каретный сарай мимо пустых денников.

Моток проволоки висел там же, где его в последний раз видел Рики, – на гвозде над кипой пустых мешков. Эта проволока была толще той, которую обычно используют для картин, и, похоже, висела тут давно. На конце мотка виднелся свежий срез, который заметил Рики. Аллейн подозвал Фокса и сержанта. Форменные ботинки Планка громко стучали по двору, он пошел на цыпочках, и стук сменился жутковатым скрипом.

– Смотрите, – пробормотал Аллейн.

– Ага, вижу, – сказал Планк.

Он осматривал проволоку так сосредоточенно, что даже пыхтел от натуги.

– Кажется, подходит.

– Похоже на то, – отозвался Аллейн.

В углу стоял ящик с инструментами, наполненный всякой всячиной. Аллейн взял оттуда кусачки и с необычайным проворством отрезал дюйма три от другого конца мотка.

– Такое вот, сержант Планк, – сказал он, кладя кусачки на место, – мы никогда не должны делать.

– Постараюсь запомнить, сэр, – кротко ответил Планк.

– Похоже, мистер Харкнесс проснулся, – сказал Фокс.

И действительно из дома донесся ужасающий кашель. Аллейн в мгновение ока подскочил к двери, остальные встали за ним. Аллейн постучал в дверь.

В коридоре послышались шаги и неразборчивое ворчанье. В замке повернули ключ, и дверь чуть-чуть приоткрылась. Из щели на них смотрел, моргая, небритый мистер Харкнесс, от которого разило виски.

– Конюшня закрыта, – пробасил он, собираясь захлопнуть дверь, но Аллейн уже поставил ногу на порог.

– Мистер Харкнесс, – сказал он, – прошу прощения за беспокойство. Мы из полиции. Не могли бы вы уделить нам минутку?

Несколько мгновений оба стояли и молчали. Потом мистер Харкнесс распахнул дверь.

– Полиция? А насчет чего? Снова насчет моей несчастной племянницы-грешницы? Господи прости ее, хотя это и было бы неслыханной щедростью с его стороны. Входите. – Он провел посетителей в контору, подал им стулья и, кажется, впервые за все это время заметил сержанта Планка.

– Джоуи Планк, опять ты! Что ж ты не отступишься никак? Что толку? Ее не вернешь. «Мне отмщение. Я воздам, – говорит Господь»[19]19
  Послание к Римлянам, 12:19. (Синодальный перевод).


[Закрыть]. Так что теперь ей воздается там, куда она попала. Кто эти джентльмены?

– Старший суперинтендант, приехал к нам решить кое-какие административные вопросы, мистер Харкнесс, – представил Аллейна Планк. – И любезно предложил помочь с нашим небольшим затруднением.

– Почему вы так по-дурацки выражаетесь?! – раздраженно воскликнул мистер Харкнесс. – Это не небольшое затруднение, это тяжелое прегрешение и муки вечные, и она навлекла их на себя, а я поспособствовал. Простите, – сказал он Аллейну, внезапно переходя на нормальный тон. – Я, наверное, кажусь вам ужасно грубым, но вы же понимаете, какое это для меня потрясение.

– Конечно, понимаем, – ответил Аллейн. – И просим прощения за то, что нагрянули без предупреждения. Нас попросил суперинтендант Кюри из Маунтджоя.

– Ну, наверное, он знает, что делает, – проворчал мистер Харкнесс. Теперь в его тоне слышались одновременно беспомощность и раздражение. Глаза покраснели, руки дрожали, а от него самого ужасно пахло. – Про какую это вероятность умышленных действий тогда говорили? Кем они меня считают, а? Если бы были какие-то умышленные действия, разве я бы не потребовал наказать виновных? Не стал бы бдеть день и ночь, как ангел правосудия, пока не вскроется страшная правда? – Он поглядел на Аллейна увлажнившимися глазами и вскричал: – Ну! Скажите же! Разве не поступил бы я так?!

– Уверен, что поступили бы, – поспешно согласился Аллейн.

– Это было бы совершенно естественно и правильно, – добавил Фокс.

– А вы молчите, – рассеянно и беззлобно произнес Харкнесс.

– Мистер Харкнесс, – начал Аллейн и осекся. – Должен ли я обращаться к вам по званию?

Дрожащая рука мистера Харкнесса потянулась к его усам щеточкой.

– Я не настаиваю, – пробормотал он хрипло. – Как хотите. И так сойдет. – На смену хозяину конюшен снова пришел рассеянный святоша: – Гордыня – самый тяжкий грех. Так что вы говорили? – Он наклонился к Аллейну, изображая заинтересованного слушателя.

Тщательно подбирая слова, тот объяснил, что если происшествие повлекло за собой чью-то гибель, полиция обязана исключить все прочие варианты, кроме несчастного случая.

– Порой всплывают обстоятельства, которые не позволяют сразу же прийти к этому заключению. Чаще всего эти обстоятельства в результате оказываются незначительными, однако нам следует в этом убедиться.

– Ну, конечно. Неплохой спектакль разыграли, – усмехнулся мистер Харкнесс.

Не без труда Аллейн заставил его припомнить промежуток времени между отбытием и возвращением компании в тот день. Выяснилось, что мистер Харкнесс большую часть дня провел в конторе, сочиняя речь для религиозного собрания. Затруднившись припомнить подробности, он сказал, что запер племянницу в ее комнате, откуда она позже сбежала, и рассеянно добавил, что еще днем, во сколько точно – не помнит, ходил в амбар помолиться, но не видел ничего необычного и никого не встретил. К концу разговора он совсем сник.

– А где вы обедали? – спросил Аллейн.

– Извините, – бросил мистер Харкнесс и вышел из комнаты.

– Куда это он?! – воскликнул Фокс.

– По зову природы? – предположил сержант Планк.

– Или по зову бутылки. – Аллейн оглядел контору: взгляд его упал на выцветшие фотографии со скачек и стройного, едва узнаваемого мистера Харкнесса в форме кавалериста. На более позднем снимке была запечатлена сердитая молодая женщина на рыжей лошади.

– Это Дульси, – пояснил сержант Планк.

Письменный стол был завален счетами, квитанциями, брошюрами с описанием пород лошадей и памфлетами, провозглашающими неотвратимое и ужасное приближение Страшного суда и вечных мук. В центре стола лежал исписанный листок бумаги – аккуратный поначалу почерк к концу превращался в неразборчивые каракули. Похоже, это был черновик речи о плотских искушениях. Слева от стола, в углу, возвышался буфет, который заметили Рики и Джаспер Фарамонд. Аллейн приоткрыл незапертую дверцу. Внутри стояла бутылка виски, а за ней, подальше, но все равно на виду, лежала записка с нарисованным на ней красными чернилами черепом с костями и грозной надписью: «ОСТЕРЕГИСЬ! Не то попадешь прямиком в ад!» Бутылка была пуста.

Аллейн двумя пальцами приподнял записку, и за ней обнаружилась маленькая коробочка, наполовину заполненная таблетками.

– Взгляни-ка, Фокс, – сказал он.

– Так, так, – произнес Фокс, нацепив очки и внимательно посмотрев на коробочку. – «Братья Симон». Что нам про них известно?

– Амфетамины. Препарат запрещен в Великобритании. – Аллейн положил одну таблетку себе на ладонь. Едва он успел убрать коробочку на место, а таблетку положить в карман, как Фокс бросил:

– Идет.

Только Аллейн успел закрыть дверцу буфета и уселся обратно на стул, как звук неровных шагов возвестил о приходе мистера Харкнесса в облаке свежего перегара.

– Прошу прощения, – сказал Харкнесс. – Желудок вдрызг расстроился. Последствия шока. Так что вы говорили?

– Да я уже закончил, – ответил Аллейн. – Хотел только спросить, не будете ли вы возражать, если мы осмотрим ваши владения: место происшествия и так далее.

– Да смотрите где хотите, – ответил Харкнесс. – Только ради бога, умоляю вас, не заставляйте меня туда идти.

– Нет-нет, конечно, можете не ходить, если не хотите.

– Мне этот овраг снится, – прошептал Харкнесс, потом после долгого молчания добавил: – Меня заставили на нее смотреть. Опознание. Ужасное зрелище. Ладно, не смею вас задерживать. Удачной охоты. – Он издал лающий звук, похожий на смех, не без труда встал на ноги и всхлипнул.

Когда Аллейн, Фокс и Планк уже были у выхода, Харкнесс, шатаясь, проковылял по коридору к Аллейну и всучил ему розовую брошюрку.

«ВИНО – ГЛУМЛИВО, – гласил яркий заголовок. – СИКЕРА[20]20
  Сикера (от греч. «сикера», от арам. «шикра») – обозначение любого алкогольного напитка, помимо виноградного вина (Библ.).


[Закрыть] – БУЙНА[21]21
  Притчи Соломона, 20:1.


[Закрыть]».

– Прочитайте, – проговорил, запинаясь, мистер Харкнесс. – Изучите, запомните и хорошенько усвойте[22]22
  Цитата из «Книги общей молитвы» (англ. Book of Common Prayer) – официального сборника молитв и других литургических предписаний англиканства.


[Закрыть]. До встречи в воскресенье. – Он резко повернулся и удалился, на ходу помахав рукой. Звук его неровных шагов затих в коридоре.

– Такими темпами он долго не протянет, – покачал головой Фокс.

– Бедняга не в себе, мистер Фокс, – сказал Планк, будто чувствуя необходимость оправдать поведение земляка. – Совершенно не в себе. Это все выпивка.

– Да уж, понятно.

– Он не привык к алкоголю.

– Как я погляжу, успешно привыкает, – констатировал Фокс.

– А раньше он пил? – спросил Аллейн.

– Ни капли в рот не брал. Говорил, что пьяниц ждет геенна огненная. А его душа, мол, спасена, – добавил Планк.

– От чего? – удивился Фокс. – А, ну да, вечные муки в аду и все такое… А про воскресенье он что сказал? Кто-то собирался встретиться с ним в воскресенье?

– Я встречаться с ним не собирался, – ответил Аллейн. – Погодите-ка. – Он пригляделся к брошюрке. За описанием ужасных последствий невоздержанности следовал призыв приходить на воскресное собрание в старый амбар в «Лезерс», где будет служба и ужин; вход: с джентльменов пятьдесят пенсов, с дам – корзинка с едой.

Поверх печатного текста было размашисто написано: «Особый день! День гнева! 13 мая!!! Помните!!!»

– А что такого особенного в дате 13 мая? – спросил Планк и тут же сообразил: – Ах, ну да, конечно. Дульси.

– Поминальная служба? – предположил Фокс.

– Так или иначе, мы там будем, – сказал Аллейн. – Пойдемте. – И вышел первым.

Утро было солнечное и безветренное. На выгоне две лошади пощипывали друг другу бока. На склоне холма за терновой изгородью паслись еще три, помахивая хвостами и время от времени вскидывая головы.

– Умиротворяющая картинка, да? – спросил сержант Планк.

– Действительно. Вон там, что ли, старый амбар? – Аллейн указал на здание поодаль от конюшни.

– Да, сэр. Там он и проводит свои собрания. Как ни странно, многим в округе они пришлись по вкусу. Судя по всему, у него немало последователей.

– Были на собрании, Планк?

– Не, я на такие мероприятия не хожу. Мы с хозяюшкой моей к англиканской церкви принадлежим, а собрания эти, говорят, больше на устрашающие представления похожи.

– Ладно, на амбар позже глянем.

Они направились к прогалу в изгороди. Место, откуда дважды прыгнула рыжая кобыла, было обнесено импровизированным заборчиком, наспех сколоченным, но прочным. Следы копыт кто-то огородил досками.

– А это по чьему распоряжению поставили? – спросил Аллейн. – Суперинтенданта?

– Э-э… нет, сэр, – ответил Планк, после некоторого колебания.

– Сами сделали?

– Да, сэр.

– Правильно, хорошая работа.

– Спасибо, сэр, – отозвался пунцовый от похвалы Планк, убирая доски. – Человеческих следов не так много было, да еще дождь сильный лил. А вот следы копыт были повсюду.

– И вы их сохранили.

– Даже слепки сделал, – пробормотал Планк.

– Да вам за это памятник ставить надо, – восхитился Аллейн.

Они подошли к прогалу. Ветки терна были пригнуты к земле. Аллейн окинул взглядом дно оврага и противоположную сторону, где стояло нечто вроде палатки. Над этим строением и вокруг него была прокопана канавка.

– Черт, ничего себе прыжочек, – сказал Аллейн.

На той стороне, где они стояли, земля значительно оползла, а на противоположной стороне виднелось множество смазанных следов копыт.

– Судя по следам, – начал Планк, – лошадь сорвалась вниз и придавила хозяйку.

– Кажется, вы недалеки от истины, – поддержал его Аллейн. Он осмотрел столбы по бокам от прогала. Ветки скрывали их наполовину, но под ними виднелись борозды, которые заметил Рики: на одном столбе они были тонкими, шли вкруговую и, по всей видимости, появились недавно, на другом – тянулись снизу вверх. Оба столба держались в земле непрочно.

Аллейн с трудом продрался сквозь кусты к левому столбу.

– Землю вокруг как будто взрыхлили, – кряхтя, сообщил он, потом порылся в кармане и достал трехдюймовый кусок проволоки из каретного сарая.

– Начинается рутинная работа, – заметил Фокс.

Обернув руки носовыми платками, они с Планком раздвинули колючие ветки. Аллейн обхватил основание столба поцарапанной рукой и обернул его проволокой – она легла точно по борозде.

– Тютелька в тютельку, – прокомментировал Фокс.

– Теперь второй.

Они приложили проволоку к другому столбу – результат тот же.

– Ну, Планк, – сказал Аллейн, высасывая кровь из ранки на руке. – Как вы интерпретируете улики?

– Так же, как и раньше, сэр, хоть я и не связал бороздки с проволокой из сарая. Надо было, конечно, но я упустил это из виду.

– И?

– Похоже, она-то и была натянута между столбов, причем когда-то давно, потому что моток ржавый. – Планк осекся. – Нет, постойте, – сказал он. – Глупость я сморозил.

– Не торопитесь.

– Ага. Забудьте, что я сказал. Сэр, она была здесь давно, потому что борозды заросли терном.

Фокс прокашлялся.

– А вы что скажете, Фокс? – спросил Аллейн.

– Нет, не вполне сходится. Надо посмотреть поближе, – ответил Фокс. – Могли и с той стороны кустов натягивать.

– Да, я тоже так думаю. А вы, Планк?

– Сэр, – сконфуженно ответил тот.

– Нет-нет, продолжайте. Когда проволоку взяли из сарая?

– Недавно. Срез-то свежий.

– И что все это означает?

– Я бы предположил, – осторожно заметил Планк, – что она ее убрала перед тем, как прыгнуть. Проволока – это ведь очень опасно, сэр. Незаметная особенно.

– Очень.

– А молодой человек заметил бы ее, если бы она там была? – спросил Фокс.

Аллейн вернулся к следам копыт там, где лошадь начала прыжок и заглянул в овраг.

– Проволока старая и не блестела бы на солнце, верно? Придется спросить юношу.

Планк кашлянул.

– Простите, сэр. Я еще вдоль изгороди посмотрел, там нигде проволоки нет. И не было.

– Верно, – сказал Аллейн неуверенно. – Планк, я не могу переговорить с вашим суперинтендантом, пока он в больнице, так что я задам вам вопросы, которые в другой ситуации обсуждал бы с ним.

– Сэр, – сказал Планк, изо всех сил стараясь не выказывать радости.

– Почему решили не закрывать дело?

– Из-за проволоки, сэр. Я сообщил о своих выводах касательно бороздок на столбах, и суперинтендант сам их осмотрел. Это было в тот день, когда он слег с болью в животе. Ну, в тот вечер, когда у него лопнул аппендикс и ему сделали операцию. Его последние указания мне были такими: «Ходатайствуйте о дополнительном расследовании и держите рот на замке. Дальше делом займется Скотленд-Ярд».

– Ясно. Мистеру Харкнессу говорили про проволоку?

– Да, но толку-то, насколько я понял из его слов, она тут была так давно, что он и забыл про нее. Еще даже до того, как он купил конюшню. Он помнит, что Дульси отрезала ее перед прыжком, и я подумал, что это логично, если к его показаниям вообще можно применить слово «логично». – Планк снял свой полицейский шлем и заглянул внутрь, будто там скрывался ответ на вопрос. – Он был в таком состоянии, что спорить с ним было невозможно. На ту сторону не желаете взглянуть, сэр? Где она лежала?

Они исследовали противоположную сторону оврага, а пришедшие с поля лошади смотрели на них, пренебрежительно раздувая ноздри. Планк убрал пленку с колышков, которыми он обозначил место, где лежала мертвая Дульси Харкнесс.

– Фотографии сделали? – спросил Аллейн.

– Фотография у меня вроде хобби, – ответил Планк и извлек из кармана фотокарточки – Я везде ношу с собой фотоаппарат – вдруг да какой-нибудь хороший снимок получится.

Надев очки, Фокс, глянул на фотографии и прищелкнул языком.

– Просто ужасно! Неприглядное зрелище. Бедная девушка.

Планк придирчиво смотрел на свою работу, склонив голову набок.

– Если бы не рубашка, ее и узнать-то нельзя было бы, – небрежно заметил он.

Аллейну вспомнилась фотография, которую он видел в конторе: крупная, неряшливого вида девушка в клетчатой рубашке, восседающая на рыжей лошади. Он сложил снимки обратно в конверт и убрал его в карман. Планк снова накрыл колышки пленкой.

– Кто находился в конюшне в промежутке между тем, как компания уехала кататься, и тем, как обнаружили мисс Харкнесс? – спросил Аллейн.

– С этим тоже загвоздка! – с досадой воскликнул Планк. – Только Кас Харкнесс. Вот, слушайте! – Он извлек из кармана блокнот, послюнявил палец и перевернул несколько страниц. – Харкнесс, Касберт. Я спросил мистера Харкнесса, где находились и чем занимались мисс Харкнесс, мистер Сидни Джонс и он сам после отъезда компании. Мистер Харкнесс ответил, что он отправил Джонса в Маунтджой за овсом, и тот отправился туда чуть позже. Дальше мистер Харкнесс не смог совладать с эмоциями и принялся путано объяснять что-то про Джонса, мол, тот не сводил лошадь к кузнецу, как ему было велено. Вообще рассказ Харкнесса часто прерывался слезами. Мистер Джонс показал, что мистер Харкнесс ссорился с покойной, которая тогда была в своей комнате и отвечала ему из окна, а сам он был во дворе конюшни. Я спросил мистера Харкнесса, была ли его племянница заперта в своей комнате. Он ответил, мол, она разошлась до такой степени, что он поднялся тихонько наверх и повернул ключ в замке. Я осмотрел дверь: ключ торчал в замке с внутренней стороны, и дверь была не заперта. Я заметил зазор в три четверти дюйма между дверью и полом. Под дверью лежал тонкий половик. Мистер Харкнесс на это ответил, что он оставлял ключ снаружи. Я осмотрел половик и то место, где он лежал, и пришел к выводу, что его втащили в комнату – пыль на полу была смазана. Мистер Харкнесс косвенно подтвердил мою догадку, сказав, что когда покойная еще училась в школе, она нередко так сбегала из дома.