Текст книги "Свет гаснет"

– Какие, например?

– Один из вас размахнется, не попадет по мечу противника, и клеймор застрянет в декорациях.

– Эпизод будет очень короткий по времени. Всего полминуты или около того. Он отступает в сторону правой кулисы, а я с ревом бросаюсь за ним. Кстати, Саймон очень силен. Он весьма непринужденно поднял клеймор, размахнулся, не смог остановиться и принялся крутиться, держась за меч. Вид у него был страшно напуганный. Это было так смешно, – сказал Дугал, – я ужасно хохотал над стариной Саем.

– Не делай этого, Дугал. Он очень ранимый.

– Ой, ну надо же! Послушай, милая, мы ведь понадобимся режиссеру в половине девятого? Предлагаю поехать в ресторан на набережной Виктории, заказать легкий обед, и тогда мы будем готовы к любым драмам. Как тебе такая идея? Вызывает приятное ожидание или не особо радует?

– Никакой обильной и тяжелой еды перед работой? И без спиртного?

– Дюжина устриц и тонкие ломтики ржаного хлеба с маслом.

– Чудесно.

– Хорошо, – сказал Дугал.

– Говоря об «урегулировании отношений», ты ведь имел в виду исключительно Макбетов?

– Да? Ну, пусть будет так. По крайней мере пока, – невозмутимо сказал он и дальше ехал молча; они пересекли реку, свернули в лабиринт узких улочек, выехали из него и остановились у отеля «Савой Майнор».

– Я снял квартиру на все время постановки. Она принадлежит Тедди Сомерсету, который уехал в Штаты на год, – сказал Дугал.

– Фасад потрясающий.

– Прямо в стиле Регентства, правда? Пойдем внутрь. Давай!

И они вошли в здание.

Интерьер квартиры был роскошный, над всем царила огромная картина с обнаженной фигурой, эффектно написанная в весьма реалистичной манере. Мэгги мельком взглянула на картину, села под ней и сказала:

– Я бы хотела уточнить кое-что. Макбеты ведь обсуждали убийство Дункана до начала пьесы. Это вполне ясно. Но это всегда были разговоры из серии «если» и «предположим», до сих пор никто не говорил: «Он едет сюда. Сейчас или никогда». Согласен?

– Да.

– Это была просто тема для разговора. Никаких призывов к принятию решения или вообще к чему-то реальному.

– Нет. А теперь решать необходимо, он оказался лицом к лицу с этим фактом, и он в ужасе.

– И она знает об этом. Она знает, что, если бы она его на это не подбила, он никогда бы не стал этого делать. Так что же у нее есть такого, что он на это пошел? Планы. Чудесные планы, да. Но он не желает идти дальше обсуждения планов. Секс. Так Перри сказал в первый день. Шекспиру приходилось быть осторожным в плане секса из-за того, что эту роль играл мальчик. Но у нас нет такой необходимости.

– Разумеется, нет, – сказал он. Он подошел к ней сзади и положил руку ей на плечо.

– Ты осознаешь, насколько коротки те эпизоды, где они появляются вместе? – спросила Мэгги. И как она измучена после сцены пиршества? Я думаю, как только она отделалась от этих чертовых лордов и осталась наедине со своим мямлящим, смятенным мужем-львом, и они тащатся наверх, в постель, в которой не могут спать, она понимает, что все, что ей остается, – это замолчать. В следующий – и в последний – раз, когда мы ее видим, она жутко говорит во сне. Знаешь, это ведь на самом деле очень небольшая роль.

– Как думаешь, насколько сильно на меня влияет ее падение? – спросил он. – Я его замечаю? Или к тому времени я уже полон решимости совершить это глупейшее убийство?

– Думаю, второе. – Она повернула голову, чтобы взглянуть на него, и что-то в ее манере заставило его убрать с ее плеча руку собственника. Она встала и отошла в сторону.

– Позвоню-ка я в «Парик и Поросенок» и закажу столик, – отрывисто сказал он.

– Да, позвони.

Когда он сделал это, она сказала:

– Я смотрела на эскизы. Там много внимания уделено тому, чтобы одежда была слишком велика и тяжела. Я вижу, что Джереми подчеркивает это, и я рада. Огромные развевающиеся накидки, которые нельзя скрепить ремнем. Тяжелые короны. Мы должны носить их осознанно. Конечно, ты в гораздо большей степени, чем я. Я постепенно исчезаю. Но в целом картина получается жуткая.

– А каким ты видишь меня, Мэгги?

– Боже. Ты – падающая звезда. Великолепное, неистово амбициозное существо, которое погублено собственным воображением. Это грандиозное крушение. Ему сопутствуют чудовищные события. Сами небеса восстают. Кони пожирают друг друга.

Дугал сделал глубокий вдох. Его подбородок задрался кверху. Ярко-голубые глаза сверкнули под рыжеватыми бровями. Рост у него был метр восемьдесят три, но он казался выше.

– То, что надо! – сказала Мэгги. – Я думаю, ты захочешь сыграть эту роль очень, очень по-шотландски, в духе горцев. Тебя будут называть Красным Макбетом, – немного торопливо прибавила она. – А твое имя – Дугал Макдугал – оно и вправду твое настоящее?

– О да. Получено при рождении.

– Это именно то, что нужно.

Они погрузились в обсуждение того, стоит ли ему говорить на диалекте, и решили, что все-таки не стоит, иначе и другим лордам придется делать то же самое.

– Значит, диалект только для привратников и убийц, – сказала Мэгги. – Если, конечно, Перри так скажет. Я-то точно не стану этим заниматься.

– Давай выпьем за это. Совсем капельку. Ну, соглашайся, Мэгги.

– Хорошо. Согласна. Но только совсем чуть-чуть.

– Ладно. Виски? Погоди минутку.

Он прошел в угол комнаты и нажал кнопку. Две створки двери разъехались в разные стороны, открыв маленький бар.

– Господи боже мой! – воскликнула Мэгги.

– Знаю. Это уже чересчур, правда? Но такой уж у Тедди вкус.

Она подошла к бару и уселась на высокий табурет. Он нашел виски и содовую и заговорил о своей роли.

– Я мыслил недостаточно широко, – сказал он. – Великий, несовершенный гигант. Да. Да, ты права насчет этого, конечно. Конечно.

– Хватит. Если это ты мне наливаешь.

– Ой! Ладно, держи, дорогая. За что выпьем?

– Ну это же очевидно: за Макбета.

Он поднял бокал. Мэгги подумала: он великолепен. Он хорошо справится с этой ролью, я уверена. Но он сказал севшим голосом:

– Нет, нет, не говори так. Это может оказаться плохой приметой. Никаких тостов.

И он выпил так быстро, словно она могла ему помешать.

– Ты суеверен? – спросила она.

– Вообще-то нет. Просто какое-то предчувствие. Ну, наверное, все-таки да, немного. А ты?

– Как и ты. Не особо. Немножко.

– Думаю, среди нас нет таких, кто не был бы хоть самую малость суеверен.

– Перегрин, – тут же сказала Мэгги.

– Да, он точно не производит такого впечатления. Все эти разговоры о том, чтобы мы держали это в тайне, даже если мы и воображаем себе что-то эдакое.

– Тем не менее у него за плечами две успешные постановки, и обе прошли безо всяких происшествий, – сказала Мэгги.

– Да, именно так.

Он помолчал немного и сказал слишком уж небрежным тоном:

– Знаешь, пьесу ведь собирались поставить в «Дельфине». Лет двадцать назад, когда он только открылся.

– И почему не поставили?

– Умер актер, игравший главную роль, или что-то вроде того. Еще до того, как труппа собралась. Говорят, они не успели провести ни одной репетиции. Так что постановку отменили.

– Надо же, – сказала Мэгги. – А что в остальных комнатах? Тоже картины с обнаженными телами?

– Показать тебе?

– Нет, спасибо. – Она взглянула на часы. – Разве нам не пора в твой «Парик и Поросенок»?

– Перри сначала будет репетировать с ведьмами. У нас полно времени.

– Я ужасно пунктуальна и не смогу насладиться устрицами, если времени будет в обрез.

– Если настаиваешь.

– Да, настаиваю. Извини. Я приведу себя в порядок. Где тут ванная?

Он открыл дверь.

– В конце коридора, – сказал он.

Она прошла мимо него, роясь по пути в сумочке, и подумала: если он начнет приставать, то меня ждет скучная сцена.

Он не стал к ней приставать, он вообще не двигался. Ей неизбежно пришлось слегка задеть его, проходя мимо, и она подумала: для шотландца – хоть горца, хоть равнинного жителя – у него есть все что нужно и даже больше, чем считается благопристойным.

Она поправила прическу, припудрилась, подкрасила губы и надела перчатки в ванной комнате, где стояли разнообразные механические приспособления для похудения, комнатные растения в горшках и заключенное в рамку стихотворение весьма неприличного содержания.

– Едем? – энергично спросила она, вернувшись в гостиную.

– Едем.

Он надел пальто, и они вышли из квартиры. Он взял ее под руку.

– Ступеньки скользкие, – сказал он. – Ты ведь не хочешь начать с растяжения лодыжки?

– Нет. Этого я точно не хочу.

Он оказался прав: на ступеньках блестел иней из-за раннего мороза, и она была рада, что Дугал поддерживал ее под руку. Его дорогое твидовое пальто пахло торфяным дымом.

Сев в машину, Мэгги заметила высокого мужчину в коротком пальто цвета верблюжьей шерсти и в красном шарфе. Он стоял метрах в двадцати от них.

– Эй, – воскликнула она. – Это Саймон. Привет! – Она подняла руку, но он уже отвернулся и быстро пошел в сторону одной из боковых улиц.

– Я думала, это Саймон Мортен, – сказала она.

– Где?

– Я ошиблась. Уже ушел.

Они поехали по набережной Виктории к «Парику и Поросенку». Улицы светились яркими огнями, которые искрились и переливались в холодном воздухе и дробились на мелкие блестки в водах Темзы. Мэгги была в приподнятом и радостно возбужденном настроении. Когда они вошли в маленький ресторанчик с его огромным камином, белыми скатертями и сверкающей посудой, ее щеки пылали, а глаза ярко блестели. Она внезапно полюбила всех вокруг.

– Ты великолепна, – сказал Дугал.

Некоторые посетители узнали их и заулыбались. Метрдотель сдержанно суетился вокруг них. Она репетировала превосходную пьесу, и напротив сидел исполнитель главной роли.

Она заговорила – легко и хорошо. Когда принесли шампанское, она подумала: я должна помешать ему его открыть. Я никогда не пью перед репетицией. Но это было бы таким занудством, совершенно не в духе столь прекрасного вечера.

– Темпераментная невнимательность, – довольно громко сказала она. – Британская конституция.

– Прости, что ты сказала, Мэгги?

– Я просто проверяла себя – не пьяна ли я.

– Ты не пьяна.

– Я редко пью виски, а ты налил мне большую порцию.

– Неправда. Ты не пьяна. Ты просто ощущаешь внезапный подъем. Вот твои устрицы.

– Ну, раз ты так говоришь, значит, со мной все в порядке.

– Конечно, ты в порядке. Приступай.

Она приступила к устрицам, и она не была пьяна. В последующие дни она будет вспоминать этот вечер – с того момента, как вышла из квартиры, и до окончания репетиций – как нечто отдельное. Как нечто, случившееся между ней и Лондоном, с Дугалом Макдугалом в качестве необходимого ингредиента. Но не более того.

V

Гастон Сирс жил в старом большом двухэтажном доме в тупичке, выходящем на Аллейн Роуд в районе Далич. Тупичок назывался Аллейн Сюрпрайз, и дома с участками полностью занимали одну его сторону. На противоположной стороне росли неухоженные деревья и стояла неиспользуемая насосная станция.

Арендная плата за такой большой дом наверняка была высокой, и среди учеников колледжа Далич ходила легенда, что мистер Сирс – эксцентричный иностранец-миллионер, который живет в окружении изумительных образчиков оружия, изготавливает мечи и занимается черной магией. Как и большинство легенд, эта основывалась на крайне искаженных фактах. Он и в самом деле жил в окружении оружия, и действительно изредка делал мечи. Его оружейная коллекция считалась самой престижной вне-музейной коллекцией в Европе. И конечно же, он и правда был эксцентричным.

Кроме того, он был довольно обеспеченным человеком. Он начинал как хороший актер, отлично исполнявший странные и эксцентричные роли, но в силу своего противоречивого характера он настолько любил спорить, что никто не хотел брать его на работу. Получив наследство, он смог развить свой вкус к историческому оружию и снаряжению. Его компетентность признавали все европейские коллекционеры, а несколько университетов присвоили ему почетные степени. Он ездил по Америке с лекциями, за которые брал астрономические гонорары, и получал пугающе огромные суммы от жадных, невежественных и беспринципных покупателей, что вполне компенсировало бесплатные консультации, которые он давал тем, к кому решал относиться с уважением. Одним из таких людей был Перегрин Джей.

Сирс с некоторым самодовольством принял неожиданное предложение выступить в качестве меченосца Макбета.

– Я смогу наблюдать за поединками, – заметил он, – и исправлять любые вкравшиеся ошибки. Я не очень-то доверяю Макбету. Дугал Макдугал, ну надо же!

Он был занят изготовлением форм для оружия. В одной из этих форм будет отлит из расплавленной стали клеймор Макбета. Сам Гастон в роли Сейтона на протяжении всего спектакля будет носить настоящий клеймор. Он будет носить меч Макбета. Второй клеймор, не такой искусно сделанный, послужит образцом для оружия Макдуфа.

Мастерская представляла собой пугающее зрелище. По всей комнате были расставлены грозные латы и доспехи, по стенам висели мечи разных эпох и стран, украшенные детальными орнаментами. Была здесь и полноразмерная фигура японского воина, застывшего в исступленной ярости – в полном вооружении, согнувшегося в боевой позиции; его лицо было искажено гневом, а меч занесен для удара.

Гастон напевал себе под нос и время от времени бормотал что-то, пока делал длинную деревянную основу, куда будет заливаться глина, из которой потом получится основа для меча. Из него получился бы отличный Вулкан: огромного роста, с густыми черными волосами и большими мускулистыми руками.

– «Жарься, зелье! Вар, варись!»[8]8
  «Макбет», акт IV, сцена 1.


[Закрыть] – напевал он в такт ударам молотка.

А потом запел другое:

– «А муженек уплыл в Алеппо, шкипером на «Тигре».

 
Бесхвостой крысой обернусь
И в решете за ним помчусь.
Задам, задам ему, задам!»[9]9
  «Макбет», акт I, сцена 1.


[Закрыть]
 

И на последнем слове попал молотком по пальцу.

VI

Брюс Баррабелл, исполнявший роль Банко, не присутствовал на сегодняшней репетиции. Он остался дома, учил свою роль и думал о своих бедах. Его новый агент находил ему довольно много предложений, но среди них не было ни одного стоящего в долгосрочной перспективе. Довольно непримечательная роль второго плана на телеканале «Гранада». А теперь роль Банко. Он просил о пробах на роль Макбета, но ему сказали, что на нее уже есть актер. Он уже уходил из театра, когда его догнал какой-то молокосос и спросил, не останется ли он, чтобы почитать за другого актера роль Банко – у них произошло какое-то недоразумение. Он согласился и получил роль. Роль, конечно, маленькая. Ему придется много стоять на этих чертовых ступеньках. Но в роли был один небольшой фрагмент. Он пролистал текст, нашел его и начал читать:

– «На небе бережливо все свечи погасили».[10]10
  «Макбет», акт II, сцена 1.


[Закрыть]

Он читал вслух. Спокойно. С легким намеком на задумчивость. Почувствовал глубокую ночь и пустоту огромного двора у замка. Надо признать, этот кусок хорош. «…бережливо все свечи погасили». Уютная деталь, от которой почему-то хотелось заплакать. Поймет ли современный зритель, что имелось в виду? Никто не умел писать о глухих часах ночи так, как этот человек. Молодой актер, которого нашли на роль Флинса, его сына, был хорош, с чистым голосом, который еще не начал ломаться. А потом появление Макбета и реакция Банко. Хороший кусок. Это его сцена, но Макбет, конечно, пытался перетянуть внимание на себя, и Перри позволял ему это делать. Посмотреть хоть на ту сцену, что идет раньше. Хотя Перри, надо отдать ему должное, быстро положил этому конец. Но намерение успели заметить все.

Он принялся заучивать роль, но это было непросто. То и дело всплывали случаи из прошлого.

– Вообще-то мы немного знакомы. Когда-то Макбета ставили в Данди, сэр. Не буду говорить, сколько лет назад.

– Да?

– Мы играли ведьм. – Сказано шепотом, с робким видом.

– В самом деле? Простите. Извините. Я хочу… Перри, Перри, дорогой, на пару слов…

Свинья! Конечно же, он вспомнил.

VII

У Ангуса был день рождения. Он, Росс, остальные лорды и три ведьмы не участвовали в вечерней репетиции. Они договорились с другими свободными участниками постановки встретиться в «Лебеде» в Саутуарке и выпить за здоровье Ангуса.

Они прибывали по двое и по трое, так что к тому времени, как пришли репетировавшие днем ведьмы, было уже довольно поздно. Две девушки и один мужчина. Мужчина (первая ведьма) был наполовину маори по имени Рэнги Уэстерн, не очень смуглый, но с характерной короткой верхней губой и сверкающими глазами. У него был прекрасный голос, и он был лучшим студентом Лондонской академии музыки и драмы. Вторую ведьму играла ничем не примечательная девушка по имени Венди, но она говорила поразительным голосом – резким, со странными неожиданными паузами. Третьей ведьмой было прекрасное дитя, очень светловолосая хрупкая девушка с огромными глазами и детским высоким голоском. Ее звали Блонди.

Репетиция привела их в приятное волнение, и они вошли, громко переговариваясь.

– Рэнги, ты чудесно играл. У меня просто мурашки бежали по спине. Правда. А это движение! Я думала, Перри тебя остановит, но нет. Это топанье ногами. Это было супер. Венди, нам тоже нужно сделать это вместе с Рэнги. Его язык, его глаза, всё!

– Я думаю, это прекрасно, что нам дали роли. Это совсем другое дело! Обычно они все выглядят одинаково и слишком скучны для слов – сплошные маски и бормотание. Но мы по-настоящему злобные.

– Ангус! – закричали они. – С днем рождения, милый! Будь здоров!

Теперь все собрались, и ведьмы оказались в центре внимания. Рэнги был не особенно разговорчив, но обе девушки взволнованно описывали его игру на репетиции.

– Он стоял рядом с нами и слушал, как Перри описывает роли, да, Рэнги? Перри говорил, что мы должны быть воплощением зла. В нас не должно быть ни капли добра. Как он выразился, Венди?

– «Трясущиеся от злости», – сказала Венди.

– Да. А я стояла рядом с Рэнги, и я почувствовала, как он трясется, клянусь вам.

– А ты прямо трясся, Рэнги? Правда?

– Типа того, – неохотно ответил Рэнги. – Не надо придавать этому такое большое значение.

– Нет, но ведь ты был великолепен. Ты как будто заворчал и согнул колени. А твое лицо! Твой язык! И глаза!

– В общем, Перри был совершенно очарован и попросил его повторить, и нас попросил сделать то же самое, но не слишком заметно. Просто легкая дрожь ненависти. Знаете, это точно сработает.

– Наложить на него проклятие. Так, Рэнги?

– Выпей, Рэнги, и покажи нам.

Рэнги бесцеремонно отмахнулся и отвернулся от них, чтобы поздороваться с Ангусом.

Его окружили мужчины. Ни один из них не был пьян, но вели они себя шумно. Участников постановки уже было гораздо больше, чем прочих клиентов, которые отнесли свои напитки на столик в углу и теперь наблюдали за ними с плохо скрываемым интересом.

– Моя очередь заказывать, – крикнул Ангус. – Я за все плачу, парни. Не спорьте. Да, я настаиваю. «Им – слабость опьяненья, смелость – мне»[11]11
  «Макбет», акт II, сцена 2.


[Закрыть], – прокричал он.

Он умолк, и следом затихли все остальные голоса. Дольше всех было слышно хихиканье Блонди, но и оно смолкло. В тишине один-единственный голос – голос Ангуса – спросил:

– Что такое? Ох. Вот черт. Я процитировал пьесу. Ну, ничего страшного. Простите меня все. Давайте выпьем.

Все молча выпили. Рэнги залпом осушил пинту слабого горького пива. Ангус кивнул бармену, и тот налил вторую порцию. Ангус изобразил, что наливает туда что-то еще и неуверенно поднес палец к губам. Бармен подмигнул и плеснул в пиво немного джина. Он подтолкнул кружку к Рэнги. Рэнги стоял спиной к стойке, но, почувствовав толчок, обернулся и увидел кружку.

– Это мне? – озадаченно спросил он.

Все ухватились за эту ситуацию. Все смущенно стали говорить: конечно же, это его пиво. Нашлось что-то, вокруг чего можно было поднять суету и заставить их всех забыть о допущенном Ангусом промахе. Они стали спорить, что Рэнги не сможет выпить все сразу. Рэнги выпил. Все зааплодировали.

– Покажи, Рэнги. Покажи нам, что ты сделал. Не говори ничего, просто покажи.

– И-и-и-у! – вдруг крикнул он. Он хлопнул по коленям и затопал ногами. Он гримасничал, его глаза сверкали, а язык быстро высовывался изо рта. Свой зонт он держал перед собой, словно копье, и это было совсем не смешно.

Сцена длилась всего несколько секунд.

Они поаплодировали и спросили, что все это означает, и «насылал ли он чары». Он сказал: нет, ничего подобного. Глаза у него затуманились.

– Я немного перебрал с выпивкой, – сказал он. – Я пойду. Всем спокойной ночи.

Они стали возражать. Некоторые пытались его удержать, но не особо настойчиво. Он стряхнул их с себя.

– Простите, – сказал он. – Не надо было мне пить эту кружку. Я не умею пить.

Он вынул из кармана несколько банкнот и сунул их бармену через стойку.

– Моя очередь угощать, – сказал он. – Спокойной всем ночи.

Он быстро пошел к распашным дверям, потерял и вновь обрел равновесие.

– Ты в порядке? – спросил Ангус.

– Нет, – ответил он. – Совсем не в порядке.

Он прошел между вращающимися створками дверей. Они распахнулись наружу, и он вышел на улицу. Они увидели, как он остановился, натянуто посмотрел налево и направо, величественным жестом поднял зонт, сел в подъехавшее такси и исчез.

– С ним все будет в порядке, – сказал актер, играющий одного из вельмож. – Он живет неподалеку.

– Хороший парень.

– Очень хороший.

– Я слышал, – сказал Ангус, – но имейте в виду, я не помню от кого, что спиртное оказывает на маори странное действие. Оно сразу бьет им в голову, и они возвращаются в первобытное состояние.

– С Рэнги этого не случилось, – сказал Росс. – Он вел себя отлично.

– Случилось, когда он изобразил этот танец, или что там это было, – сказал актер, игравший Ментита.

– Знаешь, что я думаю? – сказал Росс. – Я думаю, его расстроила твоя цитата.

– Все равно все это полная чушь, – сказал глубокий голос на заднем плане.

Эта реплика вызвала всеобщие путаные попытки доказать обратное, которые достигли кульминации, когда Ментит заорал:

– Все это прекрасно, но я готов поспорить, что вы не станете произносить настоящее название пьесы. Или станете?

Молчание.

– То-то же!

– Только потому, что это расстроит всех остальных.

– Да! – сказали все остальные.

Росс, который был постарше прочих и был трезв, сказал:

– Мне кажется, глупо об этом говорить. Мы по-разному к этому относимся. Почему бы просто не принять это и не перестать придираться?

– Надо написать об этом книгу, – сказала Венди.

– Уже есть книга под названием «Проклятие Макбета» Ричарда Хаггетта.

Все допили из своих бокалов. Вечеринка выдохлась.

– Ну что, расходимся? – предложил Росс.

– Да, пожалуй, – согласился Ментит.

Безымянные лорды с ролями без текста шумно согласились и постепенно покинули паб.

Росс сказал Ангусу:

– Пойдем, старина, я провожу тебя домой.

– Боюсь, я хватил лишнего. Прости. «…бражничали до вторых петухов».[12]12
  «Макбет», акт II, сцена 3.


[Закрыть] О боже, я опять! – Он попытался перекреститься дрожащей рукой. – Со мной все в порядке, – сказал он.

– Конечно, в порядке.

– Ты прав. Спокойной ночи, Портер, – сказал он бармену.

– Спокойной ночи, сэр.

Они вышли.

– Актеры, – сказал один из посетителей.

– Верно, сэр, – согласился бармен, убирая стаканы.

– А что это они говорили насчет суеверий? Я толком ничего не понял.

– Они считают, что цитировать пьесу – к несчастью. И название ее не произносят.

– Глупый народ, – заметил другой посетитель.

– Они слепо в это верят.

– Может, это какой-то рекламный трюк автора пьесы.

Бармен что-то проворчал.

– Так как называется пьеса?

– «Макбет».

VIII

Начались репетиции поединка, и режиссер безжалостно настаивал на их повторении. Каждый день в 9.30 утра Дугал Макдугал и Саймон Мортен, вооруженные утяжеленными деревянными мечами, бились друг с другом в медленном танце под присмотром беспощадного Гастона.

Вся сцена, шаг за шагом и удар за ударом, была расписана до последнего дюйма. Оба актера мучительно страдали от ужасного напряжения в мышцах, не привыкших к подобным упражнениям. Они обильно потели. Хор цыган, нестройно звучащий с медленно крутящейся пластинки, создавал мрачный, напряженный, словно вышедший из ночного кошмара фон, который делался еще отвратительнее из-за того, что хору – тоже не в лад – подпевал Гастон.

С самого начала взаимоотношения между тремя мужчинами были натянутыми. Дугал пытался острить.

– Эй, ты, негодяй! Вот тебе, злодей! – кричал он.

Макдуф – Мортен – не отвечал на эти остроты. Он был угрожающе вежлив и несколько угрюм. Когда Дугал замахивался на него, терял равновесие и улетал за собственным мечом, с безумными глазами и выражением крайней озабоченности на лице, Мортен позволял себе слегка усмехнуться. Когда Дугал споткнулся и с тошнотворным глухим стуком шлепнулся задом на пол, усмешка Мортена стала шире.

– Равновесие! – закричал Гастон. – Сколько раз я должен требовать? Если вы теряете баланс оружия, вы теряете собственное равновесие и в конечном итоге выглядите глупо. Как сейчас.

Дугал встал – с некоторым трудом, используя меч в качестве опоры.

– Нет! – выругал его Гастон. – Меч требует к себе уважительного отношения, его нельзя втыкать в пол и карабкаться по нему вверх.

– Это же муляж. С чего я должен относиться к нему с уважением?

– Он весит столько же, сколько и настоящий клейдеамор.

– При чем тут вес?

– Заново! Начинаем сначала. Заново! Вставайте! Слабак!

– Я не привык к такому обращению, – величественно сказал Дугал.

– Нет? Простите меня, сэр Дугал. И позвольте сказать вам, что я, Гастон Сирс, не привык вести себя словно жеманный учитель танцев, сэр Дугал. Я дал согласие обучать вас только потому, что этот поединок увидит разборчивая публика, и в нем будут использоваться точные копии настоящего клейдеамора.

– Как по мне, так у нас получалось бы гораздо лучше, если бы мы просто притворялись. Ну ладно, ладно, – поправил себя Дугал в ответ на исказившую лицо Гастона тревогу. – Сдаюсь. Давайте продолжать. Пошли.

– Пошли, – откликнулся Мортен. – «Язык – мой меч. «Кровавый негодяй!» – он лучше скажет».[13]13
  «Макбет», акт V, сцена 8.


[Закрыть]

Удар. Р-р-раз! Его меч опустился на щит Макбета.

– Та-там. Та-там. Та… Разошлись! – закричал Гастон. – Макбет замахивается наискось. Макдуф перепрыгивает через лезвие. Та-та-там. Так-то лучше. Есть улучшения. Вы поймали ритм. Теперь делаем чуть быстрее.

– Быстрее?! Боже, вы нас просто убиваете!

– Вы держите свое оружие как крестьянин. Смотрите. Я покажу. Дайте сюда меч.

Дугал обеими руками бросил ему клеймор. Гастон весьма ловко поймал его за рукоять, крутанул и вытянул перед собой, направив на Дугала.

– Ха! – крикнул он. – Ха и еще раз ха. – Он сделал выпад, перехватил меч другой рукой и взмахнул им вверх и вниз.

Дугал отпрыгнул в сторону.

– Боже всемогущий! – воскликнул он. – Что вы делаете?

Отвратительно гримасничая, Гастон поднял меч вверх в традиционном приветствии.

– Управляюсь со своим оружием, сэр Дугал. И то же самое будете делать вы, пока я с вами не покончу.

– Что, простите? – прошептал Дугал.

– Вы дьявольски сильны, Гастон.

– Нет. Дело больше в ритме и в балансе, чем в силе. Давайте, пройдем первый обмен ударами a tempo. Да, a tempo. Вперед.

Он церемонно протянул клеймор Дугалу, который взял меч и с трудом поднял его в приветственном жесте.

– Хорошо! Мы продвигаемся вперед. Один момент.

Он подошел к проигрывателю и изменил скорость.

– Слушайте, – сказал он и включил пластинку. Зазвучал хор цыган, беспощадно точный, словно радуясь восстановленному ритму. Гастон выключил проигрыватель. – Вот наш ритм. – Он повернулся к Саймону Мортену. – Готовы, мистер Мортен?

– Вполне готов.

– Реплику, пожалуйста.

– «Язык – мой меч. “Кровавый негодяй!” – он лучше скажет».

И поединок стал поединком. В нем появился ритм и слаженность. Полторы минуты все шло хорошо, и по окончании этого времени мужчины, обливаясь потом, оперлись на мечи и, задыхаясь, ждали его комментариев.

– Хорошо. Ошибки были, но сравнительно мелкие. Теперь, когда мы разогрелись и размялись, мы пройдем этот кусок еще раз, но без музыки. Да. Отдохнули? Хорошо.

– Не отдохнули, – тяжело дыша, сказал Дугал.

– Это последнее усилие на сегодня. Давайте. Я буду считать удары. Без музыки. Реплика!

– «Язык – мой меч. “Кровавый негодяй!” – он лучше скажет».

Удар. Пауза. Удар. Пауза. Удар, удар, удар. Пауза. Они едва смогли завершить поединок и почувствовали себя совершенно выжатыми.

– Хорошо, – сказал Гастон. – Завтра в то же время. Благодарю вас, джентльмены.

Он поклонился и ушел.

Мортен, с влажными черными кудрями и блестящими густыми волосами на груди, энергично вытерся полотенцем. Сэр Дугал, рыжеватый, со светлой кожей, мокрый от пота, тяжело дыша, протянул руку за своим полотенцем и едва промокнул грудь.

– Мы это сделали, – сказал он. – Я совершенно раздавлен, но мы это сделали.

Мортен проворчал что-то и натянул рубашку и свитер.

– Ты бы оделся потеплее, – сказал он. – Запросто можно простудиться.

– Вечер за вечером. Ты подумал об этом?

– Да.

– Почему я это делаю? Почему я подчиняюсь? Я спрашиваю себя: почему?

Мортен снова что-то проворчал.

– Я поговорю с Перри об этом. Я потребую страховку.

– Какой части тела?

– Всего моего тела. Это же нелепо. Притворились бы как следует, и у всех бы дух захватило.

– Вместо этого мы сами едва дышим, – сказал Мортен и удалился.

Это был единственный случай, когда между ними произошло нечто вроде беседы.

Так закончилась первая неделя репетиций.