Текст книги "Обманчивый блеск мишуры"

– Что за чепуха, Смит, – вмешалась миссис Форрестер. – Сами не знаете, что говорите. Маулт служит у нас уже двадцать лет!

– И что с того?

– О господи боже мой! – взвизгнула Крессида и без сил повалилась в кресло.

– …а кто будет оглашать имена при раздаче подарков? – продолжал свои глубокомысленные размышления полковник. – Я ведь не смогу надеть очки, на Друиде они смотрелись бы глупо.

– Фред!

– Что такое, Клу?

– Подойти к нам сюда. Я говорю: по-дойди сю-да!

– Зачем? Я работаю над своей ролью.

– Ты переутомишь мозги. Иди сюда! Тут речь о Маулте. Я говорю: речь о…

Полковник прервал ее почти сердито – во всяком случае, сердито для него:

– Ну, вот, ты совсем спутала ход моей мысли. Так что там с Маултом?!

Словно в ответ на слишком громкий призыв (в театре любой зритель счел бы его нарочитым), искомое лицо – а именно Маулт с подносом в руках стремительно вылетел на «сцену» из-за дверей гостиной.

– Прошу прощения, сэр, – задыхаясь обратился он к Хилари. – Я подумал, это срочно, сэр. Полковнику, сэр.

– Что – «полковнику», Маулт? – довольно раздраженно перебил его старикан.

Вместо ответа камердинер выставил поднос на вытянутых руках перед своим хозяином. На нем лежал конверт с отпечатанными на пишущей машинке заглавными буквами:

«ПОЛК. ФОРРЕСТЕРУ».

– Он лежал на полу в вашей спальне, сэр. Прямо у дверей, сэр. Я подумал, это срочно, – повторил Маулт.

Глава 3
Счастливого Рождества!

I

Вытащив из конверта листок с каким-то посланием и пробежав его глазами, полковник Форрестер повел себя в точности так же, как его племянник в аналогичной ситуации несколько минут назад. То есть на некоторое время застыл безо всякого выражения на лице. Затем слегка покраснел и повернулся к Хилари.

– Дружочек, на два слова… – Старик свернул прочитанный листок. Руки его заметно дрожали.

– О чем речь… – начал было Хилари, но тетушка прервала его:

– Нет!

– Клу, позволь уж мне…

– Ни в коем случае. Как я вижу, ты тоже попал на крючок, – сказала она, – и мне нужно знать, на какой именно. Я говорю: на крю…

– Я тебя слышу. Но нет, Клу, не могу, дорогая. Это неловко и неуместно.

– Вздор, Фред, я настаиваю… – Голос ее сорвался на какой-то неожиданный стон. – Сядь сейчас же, Фред. Хилари!

Хилари ринулся к дяде, и вместе они кое-как усадили того на ближайший стул. Миссис Форрестер запустила узловатую кисть в нагрудный карман мужа и вытащила оттуда маленький флакон.

– Бренди! – скомандовала она, и Хилари тут же поднес ей бутылку с сервировочного столика, оставленного для гостей Мервином.

– Это движок. Стучит неровно, – сказал мистер Смит на ухо Трой. Затем он быстро отошел в дальний конец комнаты и распахнул окно. Вихри снега тут же ворвались внутрь, хвойные лапы на елке зашевелились, «букет поцелуев» закрутился во все стороны.

Полковник все еще сидел на стуле – с закрытыми глазами и взъерошенными волосами, он учащенно дышал.

– Со мной все в полном порядке, – просипел он наконец. – Было бы из-за чего поднимать шум.

– Никто ничего не поднимает, – отозвалась его решительная супруга. – Не могли бы вы теперь закрыть окно, Смит? Спасибо.

Тело Крессиды охватил приступ дрожи – продолжительной и наглядной, от макушки до пяток.

– Хорошо хоть без обморока, – шепнула она Трой. Та не прореагировала.

– Вот уже гораздо лучше, – произнес полковник, открывая глаза. Остальные вздохнули с облегчением.

Образ этой живописной группы, собравшейся в гостиной словно для того, чтобы позировать, глубоко запечатлелся в памяти Трой: пожилой офицер с прикрытыми веками изо всех сил пытается восстановить дыхание. Хилари – в вельветовом пиджаке сливового цвета, как всегда элегантен, но весьма взволнован и смущен. Крессида развалилась в кресле с золотистыми ручками в позе недовольной, но обольстительной. Миссис Форрестер с руками, скрещенными на груди, внимательно наблюдает за мужем с расстояния не более двух шагов. А сухонький старикан кокни в роскошной, дорогой домашней куртке рассеянно описывает круги вокруг праздничной елки.

В богатых усадебных декорациях, при своей старомодной чинности картина эта прекрасно подошла бы в качестве сюжета любому увенчанному славой мастеру эдвардианской жанровой живописи – Орчардсону или еще больше – достопочтенному Джону Кольеру[42]42
  Орчардсон, сэр Уильям Квиллер (1832–1910) и Кольер, Джон (1850–1934) – британские художники.


[Закрыть]. Название могло быть, например, просто «Письмо». Ведь оно все еще лежало на ковре – там, где его уронил полковник, – и составляло, несомненно, эмоциональный центр композиции.

В довершение этого безнадежно отжившего, допотопного сюжета мистер Смит вдруг прервал свое бесцельное движение и застыл как вкопанный, а миссис Форрестер, Хилари и Крессида будто по команде повернули головы и уставились на одинокий белый клочок бумаги.

И тут уж «полотну» пришла пора ожить. Полковник, как уже отмечалось, открыл глаза. Его жена сделала пять широких шагов по ковру и подняла листок.

– Но, тетя Клу… – начал было Хилари, но она заставила его умолкнуть одним только строгим взглядом.

«Письмо» лежало на полу лицевой стороной вниз, так что миссис Форрестер пришлось развернуть его, чтобы прочесть. Она прочла и… залилась краской до корней волос (тревожный симптом, особенно если речь идет о пожилых людях)!

– Что там, тетя Клу?

Рот ее захлопнулся с лязгом, словно стальной капкан. На лице появилось какое-то необычное, неопределенное выражение. Что это, ярость? – гадала Трой. Безусловно. Но и что-то еще. Не едва ли различимый отблеск удовлетворения? Не произнеся ни звука, она протянула бумагу племяннику.

На того она тоже произвела интересное впечатление: одна его бровь поползла кверху, губы разомкнулись, затем вновь сомкнулись. Хилари перечитал записку несколько раз, а затем, к крайнему изумлению Трой, издал сдержанный смешок и прикрыл рот рукою. Встретившись с художницей глазами, хозяин поместья посмотрел на нее как-то дико, но постарался поскорей овладеть собой и дрожащим голосом произнес:

– Это… ни в какие… никак… это так нелепо. Абсурдно. Дорогая моя тетя Клумба!

– Не смей называть меня так! – заорала вдруг старая леди.

– Простите, ради бога, простите, тысячу извинений. Просто я всегда… О господи. Понятно.

– Фред! Ты пришел в себя?

– Да-да, все уже в полном порядке, благодарю. Просто маленький приступ – ты знаешь, со мной они случаются. Вне всякой связи с этой штукой, уверяю тебя. Хилли совершенно прав: тут полная нелепица, глупость и абсурд. За тебя я очень обижен и зол, разумеется, но, сама понимаешь… все это смехотворно и больше ничего.

– Не знаю, не знаю. Возмутительно – конечно. Оскорбительно – безусловно. Скандально – да. Смехотворно – не нахожу. Автора необходимо высечь хлыстом на конюшне.

– Не спорю. Но, честно говоря, мне сейчас не до физических упражнений, Клу, к тому же мы не знаем, кого сечь.

– Надеюсь, это удастся узнать.

– Да-да, но это уже другая история. Нам с Хилли надо серьезно поговорить.

– Сейчас тебе надо только одно – поскорее улечься в постель.

– Что ж – пожалуй, пожалуй. Завтра следует быть в форме, не так ли? Однако ведь… Мы еще собирались нарядить елку. Я так люблю это дело…

– Не строй из себя дурака, Фред. Давай вызовем Маулта. Вместе с Хилари они могут…

– Не нужны мне никакие Хилари с Маултом. Совершенно не нужны, я прекрасно справлюсь сам. Если желаешь, могу подняться по лестнице спиной вперед. Не суетись, Клу. – Полковник решительно поднялся и отвесил Трой легкий галантный поклон. – Не передать словами, как мне жаль, что заставил вас переживать по пустякам.

– Никаких переживаний, не беспокойтесь…

– Очень мило с вашей стороны. Спокойной ночи. Спокойной ночи, Крессида, мой ангел. Спокойной ночи, Берт. Пойдем, что ли, Клу?

А все-таки «главный» в семье он, решила Трой, глядя, как полковник удаляется, опираясь на руку жены. Хилари вышел вслед за ними.

– Ну и ну! – лаконично высказался мистер Смит. – Кино.

Крессида с усилием выползла из кресла.

– Все так распсиховались из-за Форрестеров. Про то, что меня оскорбили, уже никто не помнит. А ведь нам даже не сказали, что там у них. Понимаете? Что у них в записке? Тетю Колумбину ведь вряд ли тоже обозвали «великой грешницей», как вы думаете?

– Точно нет, – согласился Смит. – Ни при каком потенциале рынка.

– В общем, я пошла спать, – заявила Крессида, расхаживая взад-вперед по гостиной. – Только хочу еще договорить с Хилари. Наверное, он наверху. Добрых снов, миссис Аллейн.

– Что же, мы так и разойдемся? А как же елочка?

– Смею думать, он сам ею займется, когда спустится обратно. В конце концов, еще не поздно. Время детское. Спокойной ночи, мистер Смит.

– Спокойной, красотка, – отвечал кокни. – Не переживайте, дышите ровно. Пусть мир сошел с ума, а нам и дела мало, правильно я говорю?

– Честно говоря, мне есть дело, понимаете ли. – Крессида прикусила губу и вышла прочь.

– Чудненько, чудненько! – проговорил ей вдогонку Смит и вновь наполнил свой стакан. – Вам плеснуть чо-нить, милая дама?

– Благодарю, не сейчас. Скажите, а вы разве не находите, что все это если и розыгрыши, то весьма предосудительные?

– Ах, вот вы о чем! Дельный вопрос. Я-то? Предосудительный – не знаю, а что до розыгрыша – сомневаюсь. Говоря образно…

Тут он вдруг осекся и бросил на Трой взгляд более острый, чем обычно.

– Что, спутались у вас все карты, да?

– Видите ли…

– Ага-а! Вас тоже не обошли вниманием, правильно?

– Ну, письма не присылали…

– А что прислали?

– Ничего особенного, – быстро проговорила Трой, вспомнив о своем обещании Мервину и слегка испугавшись проницательности мистера Смита.

– Решили придержать при себе? – спросил он. – Ваше право, конечно, но на вашем месте все-таки старине Хилли я б рассказал. Ну, да что там. День был длинный и все такое. Мне бы тоже недурно отправиться поспать. – Смит отпил глоток из бокала. – Совсем недурно, но, как говорится, лучшее, конечно, впереди.

– Лучшее? Впереди?

– На посошок, перед сном. Знаете, что я пью на посошок? Ячменную воду! Ей-ей, факт! Только ее. Ячменную воду с долькой лимона. Каждый вечер, всю мою долгую жизнь. Помогает держать режим и точно по мне, как хороший костюм. Хилли всегда велит этому своему призраку на полной ставке держать в моей комнате нужный запас.

– Найджелу?

– Угу. Бесплотному чудодею.

– А каково все же ваше мнение о здешнем антураже, мистер Смит?

– О чем это вы сейчас сказали?

– Об окружающей обстановке. Об обитателях. Об укладе жизни. Я имею в виду – в «Алебардах».

– А-а. Вас понял. Что ж, скажу: обстановка своеобразная. Диковинная. Специфическая. С какой стороны ни глянь – чуднáя. Но ведь, говоря образно, сам Хилли такой. Ему как раз подходит. Вот глядите: если б он, предположим, набрал себе сюда банду, ну там… фармазонов…

– Кого?

– Фальшивомонетчиков. Или шулеров. Или вымогателей. Или скупщиков краденого. Или аферистов. Или еще какой-нибудь такой шушеры – тут я был бы против категорически, можете поверить. Но вот убийцы – они одноразовики, с ними – дело другое.

– Знаете, мой муж с вами согласен.

– Ну вот, а кому же еще знать, как не ему-то?.. А вот от Альфа Маулта вы таких слов не дождетесь. Скорей рак на горе свистнет.

– Вы полагаете, он не доверяет здешнему персоналу?

– На дух не переносит их всех, простите уж за прямоту. Он, знаете ли, из тех, кто любит только норму, только стандарт, только чтоб по струнке. Солидность, приличия и политес подавай этому Альфу Маулту. Слуга военного разлива и большой сноб. Это я вам точно говорю. Я вот сам из низов, как видите, он таких «господ», как я, и в грош не ставит, зато мне легко распознать, как и чем дышит он, что думает. Знаете, как он их зовет, местных? Мразь, накипь и отбросы общества – вот как он их зовет. И только потому снисходит к ним в людскую – в прямом, как говорится, и переносном смысле, – только потому унижается до общения с ними, что таков порядок его службы у Форрестера, а между полковником и Господом Богом разницы никакой он, кажись, не замечает.

Мистер Смит опустил стакан на столик, вытер пальцами губы и подмигнул Трой.

– Отменно. Знаете что, будет здорово, если как-нибудь за эти дни вы заедете ко мне. Попросите Хилли свозить вас. У меня завалялась пара холстов, которые вас точно заинтересуют. Мы, знаете, любим иногда побаловать себя старыми мастерами. Время от времени что-то на рынке встречаю, что-то себе покупаю… Вам нравится Блейк?

– Блейк?

– Блейк, Уильям. У которого «тигр, тигр, жгучий страх»?[43]43
  Имеется в виду английский поэт, художник и гравер Уильям Блейк (1757–1827), автор, в частности, известного стихотворения «Тигр» (1794). Перевод К. Бальмонта (1921).


[Закрыть]

– Он великолепен.

– У меня есть один его набросок.

– В самом деле?!

– Приезжайте – гляньте сами. Увидите воочию.

Тут вернулся Хилари и сразу же принялся рассыпаться в извинениях.

– Боже, что вы должны были о нас подумать! – сокрушался он. – Беда за бедой. Неприятность за неприятностью гонится и чуть на пятки не наступает. Видимо, это мне за грехи, смирения гордыни ради.

– Так чем там в итоге дело кончилось? – спросил Смит.

– Слава богу, все в порядке, ничего больше не случилось, только Крессида очень нервничала.

– Ну, я вижу, она уже почти пришла в себя.

– То есть как это «видите»?

– Раньше девицы ее возраста предпочитали кроваво-красные тона. Теперь, наверное, в моде не такие агрессивные цвета?.. Но все-таки лучше сотри.

– Дядя Берт, вы совершенно невыносимы, – сказал Хилари безо всякой злобы, однако слегка вспыхнул и оттер след помады платком.

– Что ж, отправлюсь-ка я под благословенную сень одеяла. Если обнаружу под дверью грязное подметное письмо, буду кричать. Спокойной всем ночи. – И мистер Смит, столь резко сменив таким образом манеру выражаться, отправился к себе наверх. Трой услышала, как он насвистывает на лестнице.

– А вы ведь еще не ложитесь, нет? – обратился к ней Хилари. – Пожалуйста, останьтесь еще ненадолго – или я окончательно уверюсь, что вы в претензии.

– Ну, раз уж так, останусь.

– Вы сказочно милы. Чертовски меня успокоили. Выпьете чего-нибудь? Нет? А я выпью. Мне это просто необходимо. – И он подошел к столику с бутылками. – Вы ведь наверняка безумно жаждете узнать, что там было в записке у дяди Блошки?

– Вообще-то жажду.

– Все не так уж страшно.

– Видимо, не так уж – вы даже усмехнулись, я заметила.

– Надо же, какой у вас острый глаз. В общем, кратко говоря, в послании сообщалось, что дядя Блошка – «рогАносИц, с чьей клумбы чужиИ срывают цветы», через буквы «а» и «и». И я чуть не прыснул, сами догадываетесь, оттого, что тетушка Клумба на 71-м году жизни наконец-то оправдала свое домашнее прозвище, пусть даже в таком экзотически переносном смысле. Интересно, кого еще следует считать виновным в этой измене? Маулта?

– Понятно, почему она так разъярилась.

– Моя дорогая, она вовсе не разъярилась. То есть не всерьез. Откровенно говоря, она была довольна, как слон, и горда. Вы со своей наблюдательностью наверняка обратили внимание, как она вскинулась, когда дядя Блошка назвал анонимку «нелепицей».

– Как-то не верится.

– И напрасно. Я честно говорю.

Трой хихикнула.

– Естественно, она бы обрадовалась не меньше, если б дядя встал на задние лапы, заревел, схватил конский хлыст и побежал искать преступника… Между прочим, никогда не понимал, как это «экзекуторам» удается подобная процедура. Я хочу сказать, что из-под конского хлыста легче легкого убежать. И тогда исполнителю наказания останется размахивать своим дурацким инструментом впустую, как укротитель тигров без тигров на манеже. То есть – останется с носом.

– Я думаю, в случае с наказаниями применяется другая методика – не цирковая, а скорее жокейская. Знаете, такие короткие свистящие хлесткие щелчки – пока хлыст не преломится надвое. И тогда ошметки презрительно бросают в физиономию жертве.

– Как хорошо вы в этом разбираетесь.

– Догадки строить никому не возбраняется.

– Ну, как бы там ни было. А знаете, вся эта история – совсем не шутка… И моя бедняжка Крессида страшно расстроилась. Вот уж кто по-настоящему злится. Понимаете, бедная девушка никогда не занималась подбором персонала. И с моим до поры до времени вполне готова была мириться – в конце концов, в «Алебардах» прекрасно идут дела, не так ли? Но, на беду, она прослышала, что вся «рабочая команда» из поместья одного греческого миллионера, недавно умершего, изъявила желание в полном составе перебраться в Англию, спасаясь от «черных полковников»[44]44
  Правая военная диктатура в Греции с 1967 по 1974 г., возглавлявшаяся полковниками Георгиосом Попандопулосом и Димитриосом Иоаннидисом.


[Закрыть]. Моя невеста загорелась идеей заполучить этих греков сюда, уверена, что именно Найджел подбросил ей дурацкое послание, и теперь требует заменить всех слуг во что бы то ни стало.

– А вы полагаете, Найджел невиновен?

– Конечно. Он кто угодно, только не тупой осел.

– Но что, если с ним… Простите, но вы сами рассказывали, как его перевели из обычной тюрьмы в Бродмур.

– Ради бога! Он нормальнее многих нормальных. Полное и окончательное излечение! Боже мой, да, я прекрасно понимаю, что записка Крессиде составлена как бы в его стиле, но считаю – это случайность.

– Вот как, – в задумчивости проговорила Трой.

– Именно так. То же самое и в случае дяди Блошки – любой сразу подумает на Катберта. Вы, конечно, помните, что он зарезал смазливого поваренка, который склонил к сожительству его жену. Свидетели утверждали, что термин «рогоносец» сыграл роль спускового крючка, именно от него Катберт так взбеленился. Это слово встречается на каждой странице его показаний.

– А он знает, как оно пишется?

– Понятия не имею.

– Ну так как же вы объясните «сходство почерков»?

– Начнем с того, что я не допускаю возможности, что Катберта и Найджела, независимо друг от друга, внезапно осенила идея строчить на одинаковой бумаге (это мой собственный сорт из библиотеки, я проверил) одинаковыми заглавными печатными буквами анонимки, полные яда одного, так сказать, сорта.

(А Мервина – идея развешивать над дверьми устройства от воров, промелькнуло в голове у Трой.)

– Равным образом неправдоподобно, – продолжал Хилари, – чтобы кто-то третий из слуг написал эти письма ради компрометации первых двух. Повторяю, все они очень дружны между собой и преданы друг другу. Все без исключения.

– Кто же тогда?

– Посмотрим, что нам остается. Есть факт: кто-то записки состряпал и подбросил. Это не я и, смею думать, не вы.

– Не я.

– Не вы. В таком случае придется прибегнуть к классическому reduction ad absurdum[45]45
  «Доведение до абсурда» – логический прием, которым доказывается несостоятельность какого-нибудь мнения таким образом, что в нем самом обнаруживается противоречие. Частным случаем доведения до абсурда является доказательство от противного, к которому в данном случае прибегает герой.


[Закрыть]. Выбор, конечно, открывается самый неправдоподобный, но что делать? Блошка. Клумба. Крессида. Дядя Берт.

– А также Маулт.

– Великий боже! – воскликнул Хилари. – Любимый объект фантазий дяди Берта! Совсем забыл о Маулте. Разумеется. Запишите и его в список. Маулт, значит…

– Мистер Смит, кажется, считает…

– Да. Должен вообще заметить, – хозяин дома с беспокойством взглянул на Трой и принялся расхаживать по комнате, словно взвешивая, как лучше закончить фразу, – должен заметить, – продолжил он наконец, – что дядя Берт – ходячая диковина. Необыкновенный человек. Совсем необыкновенный.

– В самом деле?

– Да. У него масса личин. Есть личина под условным названием «злой насмешник из Ист-Энда». «Я, знаете ли, этакий хитрован из породы кокни», – говорит нам она. Он, конечно, и вправду из кокни. Тележечный торговец семидесятилетней выдержки, винтажный марочный экземпляр. Но давно взял себя в кавычки и сбрасывает их, только когда это нужно. Слышали бы вы его за столом переговоров! Никакого акцента, никаких чудачеств, он так же четок, нормален и выдержан, как все мы, а воспитан, боюсь, лучше большинства из нас.

– Любопытно.

– Весьма любопытно. Кроме того, у него, у дяди Берта, – глубоко оригинальное чувство юмора.

– Тяготеет к черной комедии?

– Да. Точно. Если бы такого жанра не существовало, он бы его придумал, – подтвердил Хилари. – Еще старик чертовски проницателен, разбирается в людях, любит копаться в тайниках их характеров. И еще ему не откажешь, конечно, в… – Билл-Тасман не закончил фразу. – Займусь-ка я елкой, – перебил он сам себя. – Это очень успокаивает.

С этими словами он распахнул крышку ящика с украшениями, стоявшего у подножия дерева…

Мистер Смит, уходя, оставил приоткрытыми тяжелые двойные двери в главный зал, и теперь оттуда вдруг послышались звуки переполоха и кутерьмы. Кто-то поспешно, чуть не кубарем несся по лестнице, издавая на ходу какие-то неясные шумы. Затем этот кто-то поскользнулся, упал, чертыхнулся, встал и резкими зигзагами двинулся дальше по залу. Наконец двери распахнулись настежь, и в гостиную снова ворвался Берт Смит.

Зрелище он являл собой ужасающее: в пижаме и цветастом халате, одна нога босая, другая – в тапке, редкие волосы разметаны в беспорядке, глаза навыкате, из открытого рта течет струйка пены. Видимо, подавляя позывы к рвоте, старик размахивал руками и силился заговорить.

– Отрава, – прошелестел он одними губами. – Меня отравили.

С губ его сорвался, переливаясь всеми цветами радуги, пузырь. Он медленно доплыл по воздуху до елки, на мгновение «приклеился» к ней странным рождественским шариком, вроде тех яблок, что свисали с «ветки поцелуев», и лопнул.

II

– Мыло, – определил Хилари. – Это просто мыло, дядя Берт. Успокойтесь, ради всего святого, и, умоляю, сходите прополощите рот. Там, в дальнем конце этажа, – уборная, вы сами знаете.

Мистер Смит пулей вылетел из гостиной.

– Вы бы его проводили, – полувопросительно предложила Трой.

– Что же дальше?! Чего еще нам ждать?! Как надоело! Несказанно противно все это. Ну что ж…

Хилари вышел вслед за старым компаньоном. Довольно долго тишину ничто не нарушало, потом художница услышала, как они вместе бредут обратно через зал и поднимаются к себе наверх. Еще чуть погодя вернулся Хилари – с совершенно потухшим лицом.

– В ячменной воде, – отрывисто бросил он. – Мыльный раствор сильнейшей концентрации. С гвоздикой, чтоб отбить запах. Ему было адски дурно. Ну, теперь мне все ясно.

– Ясно?..

– Это все-таки розыгрыш. Чей-то омерзительный и возмутительный розыгрыш. Господи, какая подлость! Да, еще в кармане пижамных штанов нашлась очередная мерзость: «Пачем мшьяк?» Старикан чуть от страха не умер.

– Как он сейчас?

– Еще слаб и бледен, но оправляется. И ярость в нем нарастает.

– Его трудно в этом винить.

– Кто-то у меня за все это ответит, – пообещал Хилари.

– Этот новый мальчуган на побегушках, помощник на кухне, наверное, исключается?

– Нет, не он. О прошлом слуг ему никто не стал бы рассказывать, а нашему типу, безусловно, известны и отношения Найджела с «великой грешницей», и «любовь» Катберта к слову «рогоносец», и промах Винсента в деле со средством от сорняков на основе мышьяка.

– И еще история Мервина и его «детской забавы».

– Стойте. Не хотите же вы сказать?.. Черт!

– Я обещала молчать. Наверное, эти три остальных сюжета до некоторой степени освобождают меня от данного слова, хотя все равно… Господи, ну ладно. Это произошло сегодня перед ужином. Уверена, что главный лакей тут ни при чем. Больше не хочу ничего говорить, не загоняйте меня в угол.

Некоторое время Хилари сидел неподвижно. Затем встал и начал спокойно распаковывать елочные игрушки.

– Я вот что сделаю, – произнес он наконец. – Я вообще не буду ничего делать. Выберу стратегию виртуозного бездействия. Некто хочет спровоцировать меня на грандиозный скандал, а я его устраивать не стану. Не стану я огорчать своих верных работников. Не дам испортить себе Рождество. Я тебе покажу, неизвестный трус! Слушайте, сейчас еще только десять вечера. Ну, никак не позже одиннадцати. Скорее за дело!

Они вместе набросились на елку. Хилари задумал композицию в золотистой гамме: в ход пошли игрушки позолоченного стекла; те, что побольше, – на нижних ветвях, чем миниатюрнее – тем выше и ближе к верхушке, а на самую маковку – навершие в виде золотого ангела. А также, конечно, пушистые гирлянды сияющего золотом «дождика» и масса свечек из золотого воска. Золотые звезды таинственно сверкали сквозь зеленеющую хвою. Замечательная получилась елочка.

– Даже фигурки в вертепе я решил позолотить, – признался Хилари. – Надеюсь, тетя Клумба не рассердится… Красиво. Увидите еще, как все это заиграет, когда зажгутся свечи!

– А подарки? Подарки тоже будут?

– Конечно! Детям – в золотистых коробках, их будет раздавать дядя Блошка, по одной на семью. А нам – на отдельном столике в сторонке, каждому в подходящей ему упаковке. Но каждому придется искать свой подарок самому, потому что дядя без очков не прочтет, что написано на наклейках. Он только прикатит их все скопом в маленькой золотой повозочке на полозьях.

– Прикатит со двора? А если ночью разыграется непогода?

– Ну если сильно разыграется, то придется вносить сюрпризы из зала.

– Но полковник все равно явится к нам «из снежной бури»?

– Попробовал бы кто лишить его такого удовольствия.

Немного поколебавшись, Трой робко заметила, что Форрестер – человек не самый здоровый и крепкий; даже краткий пеший переход по двору в зимнее ненастье, да еще укутанным в одно только (если она правильно поняла) тонкое золотистое ламе́[46]46
  Парча с шитьем металлическими нитями, обычно золотого или серебряного цвета, иногда цвета меди.


[Закрыть], – это, наверное, не то, что ему порекомендовал бы доктор. Хилари беспечно ответил, что можно надеть еще теплые перчатки, но, заметив, что, судя по всему, не переубедил художницу, добавил: Винсент понесет над полковником зонт… Нехорошо – и для представления тоже нехорошо, не только для здоровья, – если парик и венец из омелы намокнут. Хотя, если б их слегка присыпало снежком, выглядело бы даже симпатично, но…

– …Снежок ведь быстро растает. А так уже получится совсем нехорошо. Совсем нехорошо…

Взгромоздившись на верхнюю ступень стремянки, владелец «Алебард» украдкой глядел на Трой сквозь ярко-зеленую хвою и золотую россыпь шаров.

– Вам все это не по душе. Вы думаете, я – бессердечный человек, в погоне за декадентскими эффектами растерявший моральные и духовные ценности. Вот что вы думаете.

И вправду: получилось это у него как-то неприятно в унисон с ее мыслями.

– Может, вы и правы, – продолжил он, не давая собеседнице придумать ответ половчее. – Но я хотя бы не притворяюсь другим. Вот, к примеру: я сноб. Придаю огромное значение своему древнему роду, благородной крови и так далее. И чудной, нежной, горячо любимой Крессиде никогда бы не сделал предложения, если бы происхождения она была… не впечатляющего. Еще мне нравится сознавать свое богатство и приглашать всех на подлинно золотую елку.

– Против золотой елки я точно ничего не имею, – сообщила Трой. – Ей я, безусловно, воздаю должное.

– Прекрасно вас понимаю. Завтра вечером в часовне не забудьте вознести молитву за меня, – подмигнул Хилари.

– Я не очень компетентна в таких делах.

– Пусть вас это не тревожит. И вообще, часовню я припас для вас в качестве сюрприза. Поверьте, там чудесно.

– Вы хороший христианин? Ходите в церковь?

– В данном контексте, – уклончиво сказал Билл-Тасман, – вопрос так не стоит. Будьте ангелом, подайте вон тот шарик.

Примерно к полуночи они закончили и вместе отошли к почти потухшему камину в другой конец гостиной – полюбоваться плодами трудов своих.

– Электричества не нужно, только свечи, – сообщил Хилари. – Как в настоящей волшебной сказке. Какое чудесное дерево, дерево-мечта! Дети будут просто околдованы, как по-вашему?

– Они вас не разочаруют. Ну, теперь мне уж точно пора в постель.

– Как приятно было наряжать елку вместе с вами, я получил настоящее удовольствие, – произнес он, взяв художницу под руку и медленно уводя к выходу. – Знаете, даже почти выветрился из памяти весь этот мерзкий бред. Большое-пребольшое вам спасибо. А Найджелова «ветка поцелуев» вам понравилась?

В этот момент они как раз проходили под нею. Трой подняла глаза и ощутила на лице вкус поцелуя.

– Счастливого Рождества, – сказал Хилари.

Она мягко высвободила руку и ушла к себе.

Было уже совсем поздно, и Трой искренне удивилась, услышав за задней стенкой своего открытого платяного шкафа приглушенные голоса из спальни Форрестеров. Поначалу они звучали как бы издалека и слов было не разобрать, но вот послышались шаги, где-то буквально рядом с ней полковник весьма громко и твердо произнес: «Нет, дорогая, решено – окончательно и бесповоротно. Если ты этого не сделаешь, сделаю я».

Вслед за этим хлопнула дверь. В воображении Трой возник отчетливый образ рассерженной миссис Форрестер, врывающейся в собственную ванную, но уже минуту спустя образ этот пришлось отмотать назад и (соответственно доносившимся звукам) представить, как она вырывается из нее обратно. На несколько секунд ее голос тоже резко возвысился, хотя расслышать снова ничего не удалось. Поступь ее супруга снова отдалилась в пространстве. Художница с силой захлопнула дверцу гардероба и нырнула в постель.

III

Предрождественский день заглянул в окно тусклым лучиком декабрьского солнца. Вид из спальни Трой открывался классически очаровательный, словно на открытке. Такой вид художник мог бы смело обрамлять крошечными фигурками малиновок, праздничной мишурой и веточками остролиста. Снега сгладили под своим равномерным покровом острые приметы местного ландшафта, столь щедро разбросанные по нему художественным капризом Хилари.

За утренним туалетом Трой снова могла «насладиться» глухими отзвуками перебранки между Форрестерами и пришла к заключению, что теперь-то уж полковник точно полностью восстановил свои силы. Уже знакомая читателям тонкая перегородка между ее и соседским платяными шкафом впустила в комнату художницы не менее отчетливый перестук плечиков на перекладине.

– Доброе утро! – крикнула Трой во все горло и постучала в общую стенку. – Счастливого Рождества!

В ответ раздался мужской баритон:

– Благодарю вас, мадам. Я передам полковнику и миссис Форрестер.

Ах вот оно что! Маулт.

Тут же послышались его удаляющиеся шаги, какой-то невнятный разговор в отдалении, затем камердинер вернулся и со всей возможной деликатностью постучал обратно к Трой.

– Полковник и миссис Форрестер передают свои ответные поздравления, мадам. Они будут очень рады, если вы сможете к ним заглянуть.

– Буквально через пять минут! – проорала Трой. – Спасибо.

Приняв столь необычным способом полученное приглашение, Трой нашла полковника с женой в постели, в напряженных позах, с абсолютно прямыми спинами, под сенью огромного зонтика в зеленую полоску – такие зонтики вызывают невольные воспоминания о миссионерах Викторианской эпохи и славных строителях Британской империи. Холодное зимнее солнце бросало робкие лучи поверх одеяла. Облачены оба супруга были в ярко-алые халаты, воротники которых совершенно одинаковым образом обрамляли шеи владельцев – головы словно бы вырастали из чашечек гигантских цветков. Вместе они напоминали парное изваяние диковинных индийских богов.

Сходство дополнилось тем, что оба бога хором поздравили Трой с Рождеством и предложили присесть.

– Вы же художница, – добавила миссис Форрестер, – значит, неформальный прием вас не смутит.

Дверь в ванную на дальнем конце комнаты была открыта, а за ней виднелась еще одна – в гардеробную, где маячил Маулт.