Текст книги "Обманчивый блеск мишуры"

– Об этом зонте, – заметила Трой, – мне уже приходилось слышать.

– Мы не любим, когда солнце бьет в глаза. Кстати, не могу ли я попросить вас, – начала старая леди, – прикрыть дверь в ванную? Большое спасибо. У Маулта имеются некоторые предрассудки, и мы предпочитаем не возбуждать их лишний раз. Фред, надень свой аппарат. Я говорю: ап-па-рат!

Полковник, который до сих пор с удовольствием кивал и улыбался, хотя, очевидно, мало что слышал, нашарил рукой на прикроватной тумбочке свой агрегат и сунул в ухо.

– Замечательное изобретение, – вымолвил он. – Только вот немного волнуюсь, как с ним быть сегодня. Хотя вообще-то ничего: парик длинный, прикроет. Друид, перед всеми трясущий слуховым аппаратом, – это как-то уж слишком нелепо, верно я говорю?

– Скажите, однако, пожалуйста, – перебила мужа миссис Форрестер, – как закончился вечер, после того как мы ушли спать? Случилось что-нибудь еще?

– Нам страшно любопытно, – добавил полковник.

Трой вкратце сообщила им о покушении на мистера Смита при помощи мыла. Пожилая дама с досадой потерла переносицу.

– Как все это надоело. И рушит мою теорию, Фред, начисто рушит.

– Сочувствую тебе, Клу.

– Хотя как посмотреть. Может, и не рушит. Не знаю. Не уверена. Вдруг это уловка? Отвлекающий маневр. Я говорю: у-лов…

– Я в аппарате, Клу.

– А что за теория? – рискнула полюбопытствовать Трой.

– Я была склонна думать, что письма написал Смит.

– Но каким же образом…

– Во многих отношениях он – милое создание, не вредное, но чувство юмора у него грубое, вульгарное, и Крессида Тоттенхэм ему не нравится.

– Клу, дорогая, ну что ты. Уверен, ты ошибаешься.

– Ни в чем таком ты не уверен. Тебе просто не хочется признавать, что это правда. Смит считает, что для Хилари она недостаточно хороша. И я тоже так думаю.

– Ну, как бы там ни было, Клу…

– Как оно есть, хочешь ты сказать. И не сбивай меня с мысли, Фред.

– …Как бы там ни было, Берт Смит ни за что не стал бы писать этой безобразной записки мне. Записки о тебе.

– Не согласна. Ему это могло показаться забавным.

Вид у полковника был несчастный.

– Что тут забавного?! – воскликнул он.

– И Хилари тоже усмехнулся, – с негодованием вспомнила миссис Форрестер и обернулась к Трой: – А вы какого мнения? Ведь Хилари наверняка рассказал вам, что там было.

– В общих чертах.

– Ну и как? Смешно, правда?

Трой начала так:

– Рискуя навлечь на себя недовольство, боюсь, должна признаться…

– Очень хорошо. Благодарю. Можете не продолжать. – Старая леди бросила взгляд на мужа и проговорила во вчерашнем стиле (гостья ушам своим не поверила): – Записка дерзкая – да. Наглая – уж конечно. Беспочвенная и голословная – ну, еще бы. Но назвать ее содержание «нелепицей и абсурдом» будет несколько… упрощенно.

Трой могла бы поклясться, что при последних словах во взгляде миссис Форрестер сверкнул отблеск какого-то воспоминания.

– Но невозможно же поверить, что Берт сам себя довел до рвоты, – гнул свою линию полковник.

– А по-моему, с него станется, – мрачно проговорила его супруга. – К тому же это, – она для выразительности даже взмахнула рукой, – уж совсем не имеет значения. А вот что мне хотелось бы обсудить с вами, миссис Аллейн, так это общую линию поведения, каковую, надеюсь, никто из нас не откажется согласовать. Лично мы с Фредом решили закрыть глаза на эту мерзость. Просто отмахнуться. – Тут она действительно резко махнула рукой перед лицом мужа, который от неожиданности моргнул и отшатнулся. – И забыть. Словно ничего и не было. Мы отказываем виновнику этих оскорблений в удовольствии хоть на секунду насладиться нашим вниманием к ним. И очень рассчитываем, что вы поддержите нашу позицию.

– Потому что, – добавил полковник, – в ином случае мы только все испортим – я имею в виду праздник, представление и все такое. Испортим сами себе! Сегодня после службы в часовне у нас, между прочим, назначена репетиция, и она потребует от всех полной собранности и напряжения сил.

– А вы уже полностью отошли от вчерашнего, полковник?

– О да, да, я в порядке, благодарю. Мотор, знаете ли, в груди стал давать сбои, не то что раньше. Мерцающий эндокардит, или как там называется эта чертовщина. Эскулапы так, кажется, говорят. Пустяки, словом.

– Что ж, – сказала Трой, поднимаясь, – полностью с вами согласна: забудем все, как дурной сон.

– Прекрасно. Тогда договорились. Правда, не знаю, как поведет себя твоя девица, Фред.

– Почему вдруг «моя», Клу?

– Ты же ее опекаешь.

– Во всяком случае, не сейчас и не здесь. – Полковник повернулся к Трой, но в глаза ей почему-то избегал смотреть. Щеки его снова залились краской, и он заговорил почти скороговоркой, как будто заранее выучил урок и стремится побыстрее его отбарабанить. – Крессида, – пояснил он, – дочь моего младшего товарища по службе в полку. В Германии. В 1950-м. Мы ехали на учения, мой джип перевернулся. – Тут глаза полковника наполнились слезами. – И представьте, этот добрый малый просто спас меня! Я лежал лицом в грязи, придавленный обломками машины, и он вытащил меня. И тут такое началось!.. Одно слово – кошмар. Рвануло бензобак. Все разлетелось в клочья. Я только успел пообещать, что пригляжу за его единственным дитем…

– Слава богу, – подхватила миссис Форрестер, – она была хорошо обеспечена. Школа в Швейцарии… В общем, все было на уровне. Я, конечно, не о результате говорю.

– Мать, бедняжка, скончалась еще раньше. То есть сразу. Родами.

– И все для того, – заключила миссис Форрестер, резким щелчком вдруг захлопнув зонт, – чтобы теперь ей представилась возможность любоваться собой, воображая, что она актриса.

– Она и вправду очень миловидная девочка, разве не так? – с надеждой спросил полковник.

– Очаровательная, – согласилась Трой и отправилась вниз завтракать.

В то утро Хилари был чем-то занят, но Трой это не огорчило – у нее появилась возможность повозиться с портретом самостоятельно перед тем, как идти одеваться к походу в часовню.

Глянув случайно через окно библиотеки на основной двор, она обомлела: Найджел успел закончить свое произведение. Огромный ящик стоял плотно окованный мерзлым снегом, а поверх него, высеченный безжалостно резкими линиями, и в самом деле внушительный в своей сверкающей «ледовитости», возлежал предок Хилари Билл-Тасмана. Его руки были сложены на груди, и издали казалось, что на грудь покойника бросили камбалу.

В половине одиннадцатого пресловутый колокол из монастыря, украденный Генрихом VIII, зазвонил на своей маленькой башенке как-то восторженно и важно – казалось, звонарь упивается своим искусством. Трой торопливо сбежала по лестнице, пересекла главный зал, затем, следуя заранее полученным инструкциям, повернула направо по хорошо знакомому коридору, ведшему в библиотеку, утреннюю столовую, будуар, кабинет хозяина и, как теперь выяснилось, в часовню тоже.

Часовня и в самом деле оказалась прекрасной и вдосталь (но отнюдь не чрезмерно!) набитой сокровищами. Художница обратила внимание на выдающейся красоты дароносицу, светильники, маленькую исповедальню в духе Кватроченто и многое другое: все подобрано с безукоризненным вкусом и, без сомнения, имело огромную ценность.

Трой внезапно испытала острое желание взять и развесить на плечах у всех этих вялых безжизненных гипсовых святых по пыльному мятому бумажному венку – и сама испугалась своей фантазии.

Катберт, Мервин, Найджел, Винсент, Кискоман и мальчик на побегушках – все уже успели чинно рассесться по своим местам в окружении целой толпы неизвестных художнице странноватых личностей – по-видимому, сезонных рабочих из поместья, их жен и детишек. Хилари с Крессидой в гордом одиночестве занимали переднюю скамью. Остальная часть приглашенных на рождественские праздники вскоре тоже прибыла, и служба – с полным соблюдением пышного обряда Высокой церкви – началась. Тюремный капеллан произнес короткую, сдержанно-изысканную проповедь. Полковник Форрестер, к удивлению и искреннему удовольствию Трой, сыграл на чудесном маленьком органе несколько подобающих случаю гимнов. Хилари читал из Евангелия, а мистер Смит – с неожиданной уверенностью, пониманием и полным набором звуков, в обычной речи им проглатываемых на манер кокни, – из Апостолов.

Ровно в три часа пополудни того же дня началась репетиция праздничного вечера.

Продумали все с тщательностью военной операции. План вкратце был таков: сперва гости собираются в библиотеке. Незаконченный портрет кисти Трой и ее подсобное творческое имущество на это время эвакуируют в кабинет Хилари. Винсент – с зонтом и прелестной саночной повозочкой эпохи барокко, на которую сложены коробки с подарками, занимает исходную позицию во дворе под окнами гостиной. Ровно в восемь вечера включается запись продолжительного перезвона рождественских колоколов, и дети попарно торжественно шествуют из библиотеки через главный зал в гостиную, откуда на них «зрительно надвигается» сверкающее золотом во тьме Дерево. Взрослые следуют за своими отпрысками.

Когда этот маневр будет успешно завершен, из маленькой гардеробной, примыкающей к гостиной, на сцену тайно выдвигается полковник Форрестер в полном облачении Друида (Крессида предварительно поможет ему облачаться и гримироваться – в той же гардеробной). Ему надлежит незамеченным выскользнуть за парадную дверь на крыльцо, а оттуда передислоцироваться далее, в зимний дворик, где вступить в боевое взаимодействие с Винсентом. Сразу после осуществления данного контакта в эфир запускается музыка с наложением упряжных бубенцов, храпа оленей и выкрика «Тпру!». Следующий шаг: Катберт и Мервин изнутри распахивают французское окно гостиной, в котором появляется собственной персоной полковник с золоченой повозкой подарков, буксируемой им на веревочке. Строго по сигналу фанфар («а также труб и шалмеев» – вставил Хилари) он, сделав круг почета вокруг елки, оставляет в стороне свой груз, кланяется аудитории, делает руками два или три эзотерических пасса, после чего осуществляет плановый отход на круги своя. То есть вместе со всеми громоздкими деталями своего туалета как можно скорее и привлекая как можно меньше внимания, устремляется обратно через главный зал в маленькую гардеробную, где при содействии той же Крессиды освобождается от бороды, усов и бровей, парика, сапог и парчовой золотистой мантии. В дальнейшем он предстает перед гостями уже в своем обыкновенном обличье.

Без накладок и мелких казусов репетиция, конечно, не обошлась – бóльшая их часть происходила по причине исключительно возбужденного состояния и актерского энтузиазма лично полковника Форрестера. Трой даже серьезно за него встревожилась, а миссис Форрестер, против чьего присутствия на мероприятии муж пытался еще раньше (вяло, впрочем) возражать, в конечном итоге заняла твердую позицию и заявила Хилари, что, если тот действительно хочет задействовать дядю в вечернем представлении, пусть прекратит «гонять его, как зайца». Если же Хилари не прекратит, она, тетя Колумбина, не отвечает за последствия. С этими словами она буквально оттащила упиравшегося супруга отдыхать в свою комнату, причем, к легкой досаде последнего, заставила-таки его «для выпуска пара» взойти на лестницу спиной вперед, останавливаясь на десять секунд на каждой пятой ступени.

Крессида, которая казалась сильно удрученной, пристроилась поближе к Трой и вместе с ней наблюдала их затяжной отход. Но полковник сердечно просил обеих молодых женщин «не ждать, чем кончится дело», и потому, по предложению невесты Хилари, они уединились в будуаре.

– Иногда, – сказала Крессида, – я спрашиваю себя: это сельская усадьба или сумасшедший дом? Вы только посмотрите на все это. Просто как в современном авангардном театре. Или на хеппенинге. Мы чем-то таким занимались на органическом экспрессивизме.

– Что же все-таки такое этот органический экспрессивизм?

– Мы его сокращенно называем орэкс. И словами его не объяснишь. Нельзя сказать: орэкс – это то или вот это. Одно дело – его восприятие нами, и совсем другое – публикой. Занимаясь орэксом, можно только надеяться, что у тебя произойдет спонтанный эмоциональный взрыв и твоя энергия высвободится.

Объяснения Крессиды были бурными и напористыми.

– Зелл – это наш режиссер… то есть режиссер не в обычном, не в академическом понимании… Скорее наш учитель, источник вдохновения… Так вот, он придает огромное значение спонтанности. Естественности.

– Вы собираетесь вернуться к занятиям?

– Нет… Мы с Хилари, скорее всего, поженимся в мае, и тогда в этом ведь не будет особого смысла, понимаете? К тому же орэкс сейчас в кризисе. Временном. С фондами туго.

– А вы сами в каких ролях выступали на этом орэксе?

– Сначала я просто… осматривалась и развивала способности к самоосвобождению. А потом Зелл сказал, что мне следует осваивать концепцию «инь – ян». По-моему, так она называется. Ну вы понимаете «мужское и женское». Ну, я и осваивала. На левую ногу натягивала такое… подобие штанины в сеточку, а к левому виску приделывала длинные зеленые крепе[47]47
  Пучок завитых волос, который дамы в старину подкладывали в прическу, или изделие из волос – тонкая прядь, заплетенная между двумя нитками в косичку толщиною 1–2 см для париков.


[Закрыть]. Ужасно противно только было мазаться гримировальным клеем… Но знаете, образ водоросли несет довольно-таки мощный эротический заряд. У меня получалось…

– И это весь ваш костюм?

– Весь! Больше на мне не было абсолютно ничего. Публика меня принимала… Знаете ли… Просто невероятно тепло. В общем, с этим крепе я наработала такой опыт наклеивания, что борода дяди Фреда мне теперь нипочем. Она же уже готовая, нужно только закрепить как следует.

– Надеюсь, у него все выйдет хорошо.

– И я очень надеюсь! Хотя он так волнуется, такой какой-то весь напряженный… Дядя – потрясающий, правда? Хотя нет. Потрясающая – это я, а он … ну просто самый-самый! Правда ведь? Вот только боюсь, тетушка Колумбина по-прежнему не в экстазе от меня.

Продолжая щебетать таким образом, Крессида мерила шагами углы уютной маленькой комнатки – мерила грациозно, и в то же время ей было как бы не по себе. Она то брала в руки какую-нибудь декоративную безделушку, то ставила ее на место – с рассеянностью праздной богачки в антикварном магазине.

– Сегодня в кухне стоял такой крик, чуть не до драки. Вы не знали об этом?

– Первый раз слышу.

– Из-за меня. Ну, сначала из-за меня. Этот, как его, Кискоман, тарахтел что-то обо мне и о своих отвратительных кошках. А все остальные над ним смеялись – не скажу уж точно, как именно, но в какой-то момент дело приняло серьезный оборот. Еще Маулт вмешался. Они его ненавидят хуже атомной войны.

– Откуда вы все это узнали?

– Да услышала. Хилли попросил меня сходить взглянуть на цветы, присланные к празднику. Цветочная кладовая – всего через стенку от людской. Правда, считается, что все мы должны называть ее «помещением для персонала». Какой там творился кошмар, как летели перья – вы себе не представляете. Крики. Треск. Гвалт. Я уж подумывала, не пойти ли рассказать Хилли, как вдруг слышу: в коридор выходит Маулт. И при этом продолжает орать на остальных: «Свора проклятая! Вы – просто банда головорезов!» – как только еще он их не называл. А Катберт в ответ ревет как бык, чтоб Маулт, мол, проваливал, пока его не измочалили. Ну, я Хилли все рассказала. Думала, он и с вами поделился. Вы ему так нравитесь…

– Нет, не делился.

– В общем, хочу сказать начистоту: выходить замуж в вертеп разбойников, где вечно пахнет поножовщиной, я не собираюсь. Просто какой-то страх и ужас! Вы бы только послушали! Знаете, как выразился Катберт? Он сказал: «Еще раз пасть раскроешь, и я тебе свет выключу».

– О чем это он, по-вашему?

– О чем, не знаю. Могу сказать, чем пахнет, – ответила Крессида. – Убийством пахнет. Попомните мое слово: убийством.

IV

Пожалуй, именно после этого разговора Трой начала беспокоиться по-настоящему. Она вдруг взглянула на себя со стороны и увидела одинокую молодую женщину, брошенную в огромной усадьбе, пропитанной фальшивой роскошью, среди странных незнакомцев и на попечении целого штата убийц. «Вот в каком я теперь положении, – подумала она, – хоть с кашей его ешь». Всем сердцем художнице вдруг захотелось вырваться отсюда, оказаться далеко-далеко, провести Рождество у себя в Лондоне, тихо-мирно, совсем одной – ну или в компании кого-нибудь из надежных, проверенных, безопасных друзей. Ведь многие так тепло и настойчиво ее приглашали.

Портрет был уже почти закончен. Да, собственно, закончен совсем. Вполне вероятно, он уже достиг той стадии, когда кому-то мудрому и здравомыслящему стоило бы оттащить автора за шкирку от мольберта и отправить куда-нибудь за пределы досягаемости палитры и кистей. Обычно с такой задачей отлично справлялся ее муж, но муж находился на отдалении двадцати тысяч километров и возвратится не раньше чем через неделю – если только, как это иногда случалось раньше, какое-то непредвиденное обстоятельство не прервет досрочно его работу «среди антиподов». Но картина еще как следует не просохла, паковать ее нельзя. А что можно?.. Можно заказать наперед отправку к багетчикам, а Хилари сказать: я уезжаю… Когда? Завтра? Ему это покажется весьма странным. Непонятным. Он почует: что-то тут не так. И сразу поймет: она чего-то боится, и будет, по сути, прав. Ей страшно.

Мистер Смит что-то говорил о том, что собирается обратно в Лондон послезавтра. Наверное, можно будет уехать с ним… Дойдя до этой мысли, Трой поняла, что настала пора успокоиться. Разобраться. Разложить все по полочкам. Заглянуть, так сказать, вовнутрь. Как, вероятно, выразилась бы Крессида, «остудить мозги». Итак…

Во-первых, в чужих домах ее и раньше накрывало всепоглощающее желание исчезнуть, скрыться – этакое властное чувство неугомонной тревоги, столь же необъяснимое, сколь и неловкое для нее самой. Словно каждый нерв внутри ее организма вдруг начинал посылать в мозг сигнал: надо отсюда бежать. Такое случалось даже в ресторане – если официант долго не нес счет, Трой испытывала адовы муки на грани срыва. Так не следует ли списать нынешнее непреодолимое стремление покинуть «Алебарды» на эту, уже знакомую ей психическую слабость, усугубленную, конечно, треволнениями и, скажем так, особенностями уклада в здешней усадьбе? Треволнениями, каковые, положа руку на сердце, всякий назвал бы небеспочвенными. На самом ли деле челядь Хилари и вправду так безобидна, как утверждает он сам? Возможно, Крессида просто раздула в своем воображении обычную перепалку между слугами до масштабов смертоубийственной ярости?

Потом, напомнила себе художница, ведь и Форрестеры, и Смит – до случая с мыльной пеной, во всяком случае, – реагировали на вчерашние события относительно спокойно. В рамках, что называется… В общем, она сделала сама себе мягкий выговор за излишнюю панику, повязала голову платком, надела пальто и отправилась немного погулять.

Ко второй половине дня на улице стало холодно до дрожи, но небо в предвечерних сумерках оставалось по-прежнему ясным, снег блестел, покуда хватало глаз. Трой внимательнее осмотрела погребальную композицию Найджела, к этому часу замерзшую так крепко, намертво, что стала еще сильнее напоминать свой мраморный прототип там, в часовне. А этот человек умеет обращаться с кухонными инструментами, ничего не скажешь. Такая четкость и острота линий – ничего общего с обычной расплывчатостью и аляповатостью снежных фигур. Только та сторона, что обращена к северу, чуть-чуть подпорчена ветром и редкими «приступами» дождя, иногда приходившего на смену «белым осадкам». Но даже и здесь «пострадали» больше ступени, вырубленные в снегу у подножия ящика, а не сама скульптура. Хорошо бы, кто-нибудь запечатлел все это на фотографии, пока не пришла оттепель…

Затем она медленно добрела до огородного пугала. Оно стояло тупо и неподвижно, безвольно свесившись набок под каким-то немыслимым углом, приданным ему улетевшим ветром. Одинокий дрозд с безутешным и несчастным видом примостился на покосившейся шляпе-котелке.

К тому времени, когда озябшая Трой вернулась в дом, она уже настолько справилась со своим зудящим порывом к бегству, что решила по крайней мере отложить решение до утра нового дня. В ней проснулся даже умеренный интерес к предстоящему празднику.

А «Алебарды» тем временем буквально кипели в его предвкушении. Над огромным главным залом, между двумя лестничными пролетами, с балюстрад и реек для картин строгими классическими петлями свисали пышные снопы пихты, омелы и остролиста, перехваченные алыми лентами с кистями на концах. Богатырских размеров поленья сверкали, потрескивая в жерлах двух гигантских очагов. Аромат от них шел восхитительный.

Хилари уже был тут как тут – экспансивно размахивая графиком рождественских мероприятий, раздавал последние указания «войскам». Он весело помахал рукой Трой, как бы приглашая остаться послушать.

– Итак! Катберт! Пройдемся еще разок. Не забудьте – главные двери в гостиную надо запереть на ключ. Иначе дети ворвутся туда с криком и гамом раньше времени. Когда соберутся все до последнего гостя (список у вас на руках? отлично!), сходите проверьте, все ли готово у Винсента с санями. Потом, как только пробьет полвосьмого и зазвучит первая запись с колокольчиками, сюда спустится полковник Форрестер и сразу пройдет в гардеробную, где мисс Тоттенхэм нацепит на него бороду.

– Ты бы послушал сам, что говоришь, родной мой, – вставила Крессида. – Я тебе что, клоун из пáрной клоунады?

Кискоман тихо хихикнул.

– Мисс Тоттенхэм, – произнес Хилари еще громче, – поможет полковнику гримироваться. После этого не отпускайте далеко от себя Найджела, он вам понадобится. Ровно без четверти восемь вы идете, стучите в дверь гардеробной – даете знать полковнику Форрестеру и мисс Тоттенхэм, что все готово. Ясно?

– Да, сэр. Слушаюсь, сэр.

– Затем вы с Найджелом зажигаете свечи на елке и на «ветке поцелуев». Ну, это займет у вас какое-то время. Не забудьте убрать стремянку и погасить весь верхний свет. Это – самое важное. Поняли? Очень хорошо. После этого отправьте Найджела обратно сюда в зал, к магнитофону. Теперь вы, Найджел! Без пяти восемь, ни секундой раньше или позже, – вы усиливаете звук внутренней трансляции колокольчиков. Запомните: той, что звучит внутри дома! Запомнили? Включаете на полную мощность. Мы хотим, чтоб усадьбу до краев наполнил перезвон. Так! Мервин! Как только услышите этот перезвон, моментально отпирайте парадный вход в гостиную. Умоляю, ни на секунду не упускайте из виду ключа!

– Он всегда при мне, сэр.

– Отлично. Очень хорошо. Вы, Катберт, заходите в библиотеку и провозглашаете: «Елка!» Зычно, как вы умеете. Вложите все свое умение в этот возглас, ладно, Катберт?

– О да, сэр.

– И тогда вы с Мервином, распахнув парадные двери гостиной, сами успеваете оказаться там раньше всех и занимаете позицию у французского окна. Убедитесь, что полковник уже стоит с той стороны. Там рядом с ним к этому времени окажется Винсент. Он подаст вам сигнал фонариком… Значит, ждете у окна. И-и-и – вот! Наступает решающий момент. – Хилари взволнованно потер ладони. – Когда вся публика окажется в комнате и займет свои места – ну, об этом я сам позабочусь и, смею надеяться, миссис Аллейн будет так добра, чтобы помочь мне, – вы, Катберт, подойдете прямо к окну так, чтобы вас видел Винсент, и подадите условный знак… Винсент, теперь ваша очередь. Ради бога, следите, чтобы до самого последнего мгновения никто вас с санями не заметил. Когда в помещении колокольчики смолкнут, оттащите повозку во двор, к полковнику – он уже будет там. После условного знака сразу врубится звуковая дорожка на начало действия… Динамики, – с энтузиазмом пояснил «режиссер», обернувшись к Трой, – размещены снаружи, для большего правдоподобия эффекта. И вот теперь, Катберт, в этот момент, ради всего святого, не расслабляйтесь там с Мервином, будьте внимательны. Главное: четкость! Четкость и координация. Дождитесь, пока не услышите команду «Тпрррууу!» вашим собственным голосом из динамиков, потом финального аккорда бубенцов, и только затем – только затем! – рывком французское окно – настежь! И запускайте полковника с повозкой. Винсент, вам поручается следить за Друидом в оба, как рысь в ночи, иначе он в пылу азарта запросто ворвется раньше времени. Проследите, чтобы он снял перчатки. Сами их с него стяните, но только в последний момент! Лучше б он их совсем не надевал, но ничего не поделаешь: мороз. Заранее проверьте, хорошо ли закреплены у него на плечах лямки от саней. А то у него есть удивительная привычка обматываться ими, как почтовая бандероль. Ну, и успокойте там его немного. Подбодрите.

– Приложу все старания, сэр, – отвечал Винсент. – Но он, видите ли, начнет закатывать глаза. Ну, ругаться на меня, что я мешаю ему перед стартом.

– Знаю, знаю. Полагаюсь на ваш такт, Винсент. Скажу так: мисс Тоттенхэм проводит его от гардеробной, а ваша зона ответственности за полковника начинается во дворе. Там можете делать с ним все, что сочтете нужным.

– Благодарю вас, сэр, – с сомнением в голосе произнес Винсент.

– Итак, – Хилари обвел взглядом своих бойцов, – таковы мои точные и непременные распоряжения. Я все сказал. Всем спасибо. – Он повернулся к Трой: – А мы с вами давайте выпьем чаю. В будуаре. Сами себе приготовим. Времени осталось немного, но мы, как говорится, сделаем это «с поспешностью» – помните, как полагается на еврейскую Пасху, препоясав наши чресла[48]48
  Герой имеет в виду цитату из книги «Исход» Ветхого Завета: «И так ешьте его: чресла ваши препоясаны, обувь ваша на ногах ваших, и посох ваш в руке вашей, и ешьте его с поспешностью; это Пасха Господня». Также выражение «препоясать чресла» в Библии означает «готовиться к бою».


[Закрыть]. Впрочем, они, как видите, уже препоясаны, все готово к бою. Я надеюсь, вы рветесь в бой? Да?

– Рвусь, – отозвалась художница, с удивлением осознавая, что это правда. – Очень даже рвусь. Просто жду не дождусь.

– Обещаю: праздник вас не разочарует. И кто знает, – добавил Хилари, – быть может, он даже запомнится вам как нечто совершенно неповторимое.

– Я в этом не сомневаюсь, – улыбнулась Трой. Ей хотелось сказать ему что-то приятное.