Текст книги "Итальянское каприччио, или Странности любви"

– И вы со всем согласны?

Аня хотела было сказать «да», но вспомнила давний разговор с отцом о возрасте неизвестного поэта, автора «Слова».

– Не со всем.

– Интересно, в чем?

– Я считаю, что автор «Слова» был молодым. А у Рыбакова он представлен как пожилой, умудренный годами и опытом службы великим князьям гипотетический боярин Петр Бориславич.

– Так. – Николай присел напротив на свободное место. – Чем же вам боярин Петр Бориславич плох?

– Не плох, а… как бы сказать… не поэт он! Понимаете? Если бы он был тем гениальным поэтом, который смог создать «Слово», он бы к тому времени еще много чего написал.

– А вы считаете аксиомой, что «Слово» – гениальное произведение?

Аня разозлилась – с ней разговаривали как со школьницей, а она уже студентка. И вообще, подумаешь, аспирант! Она привычно оглянулась на Лену в надежде получить поддержку, но та углубилась в свой детектив и, казалось, ничего не слышала.

– Да прямо с первой же строчки ясно, что автор – настоящий, большой поэт. Кто еще, кроме гения, может позволить себе сразу же пойти против традиций, против трафарета, бросить вызов веками устоявшимся канонам?

– В смысле «не лепо ли ны бяшеть, братие»?

– Совершенно верно. Со школьной скамьи запомнили и посмеиваемся. А кто-нибудь подумал, что здесь скрыт и вызов другим поэтам, и сомнение, и заявка: а не лучше ли нам петь по-своему? Именно так собирался переводить поэму на современный язык Пушкин.

– Значит, никто не подумал, только вы с Пушкиным?

– Не придирайтесь к словам.

– Да он у вас просто авангардист какой-то.

– Не авангардист, а молодой поэт! Только молодые способны на новое.

– Интересно… Значит, вы с исторического… Мы еще поговорим о молодости, о поэзии и о ниспровергательстве, хорошо? – Он поднялся, бросил взгляд на сосредоточенно читающую Лену и ушел в другой вагон.

– Что я так раскипятилась? – пожала плечами Аня.

– Правильно, а то ходят тут всякие самодовольные аспиранты.

– А ты чего молчала?

– Не моя епархия. Ты ему и сама отлично выдала по всем статьям.

В электричке Николай больше к ним не подходил…

Вечером, когда расселяли всех по избам, произошла маленькая заминка: Лена оказалась в паре с незнакомой девушкой с филфака, а не с Аней. Пришлось пойти к Николаю, объяснять, что они подруги с самого детства. Он вздохнул, посмотрел в свою тетрадку, где все заранее расписано, проворчал, что так хорошо распределилось, а теперь вот нужно переставлять, словно девушки – неодушевленные предметы. Но потом согласился и пошел вместе с Леной договариваться об обмене.

Устроившись и познакомившись с хозяйкой избы, Аня и Лена вышли подышать воздухом.

Осень стояла сухая, теплая, далекий лес уже золотился в лучах заходящего солнца, а рябина в палисаднике поражала яркой сочной зеленью листьев и кровавой россыпью ягод.

Неожиданно подошел озабоченный Николай, остановился.

– А-а, подруги детства! Ну что, устроились?

– Спасибо, все хорошо, – ответила Лена.

– А у меня не все хорошо – с ужином ерунда какая-то, в столовую еще ничего не завезли. Сегодня придется обойтись своими харчами. Как, не умрете с голоду?

– Не умрем, – ответила Аня. – Можем и вас на прокорм взять.

– Спасибо, у меня есть запасец, – и вдруг неожиданно спросил: – Вы Лена, если не ошибаюсь?

– Лена. А это Аня.

– Ладно. До завтра. Николай ушел.

В густо-синем небе появился молодой месяц. Девушки еще немного постояли у калитки и вернулись в избу. Спать предстояло на широченной двуспальной кровати. Стали бросать жребий, кому ложиться у стенки. Вышло – Ане.

– Анька, давай меняться! – закричала Лена. – Ты же, сумасшедшая, по утрам будешь раньше всех вскакивать, зарядку делать, бегать. А я полежу, посплю… Ань, а? – Лена картинно потянулась.

– Зачем же было жребий бросать? – удивилась Аня.

– Я думала, что повезет мне, и тогда будет все законно…

– Черт с тобой, ложись к стенке.

Они разделись, улеглись и, как бывало в детстве, когда родители уходили вечером куда-нибудь, а их укладывали вместе, то у Вавиловых, то у Хотьковых, начали толкаться. Лена, чтобы одолеть подружку, принялась щекотать ее, но Аня зажала ей руку мертвой хваткой и без всяких шуток предупредила:

– Еще раз дотронешься – вышвырну из кровати! – Щекотки она боялась до смерти и на всякий случай отодвинулась к самому краю, укуталась в свое одеяло и закрыла глаза.

Уже совсем засыпая, Аня услышала ровное, спокойное дыхание Лены. «Спит», – подумала она. Вдруг Лена сонным голосом спросила:

– Он тебе понравился?

– С чего ты взяла?

– Не темни, у тебя не получается, – прошептала Лена. – Ты даже не спросила, кто он.

– Зачем же спрашивать, если никто, кроме него, к нам не подходил…

– Значит понравился, – не унималась Лена, с которой сон мгновенно слетел.

– Ленка, отстань, спать хочется, – вяло сопротивлялась Аня и после паузы добавила: – А ему понравилась ты.

– Глупости.

– Он у тебя первой спросил: «Что читаете?»

– Ну и что? И у тебя спросил.

– У меня потом. Из вежливости.

– Он с таким интересом беседовал с тобой – ты что, не заметила?

– Да он тебе без звука помог обменяться избами.

– Не мне, а нам, ведь ты была со мной. И потом, он просто по своей должности обязан помогать, его же для этого и назначили руководителем.

– Ленка, ну что за бессмысленный разговор! На тебя всегда все обращают внимание… – начала Аня.

– И на тебя, – перебила ее Лена.

– На меня как на бесплатное приложение.

– Не говори ерунды! – Ленка так возмутилась, что даже привстала, опершись на локоть, и принялась тормошить подругу. – Ты себя не ценишь! Ты даже не представляешь, какое у тебя интересное лицо. Просто ты от всех своих стометровок усохла. Аскетизировалась, – сочинила слово Лена и обрадовалась: – Да-да, именно аскетизировалась. Тебя, если подкормить, да причесать, да подкрасить…

– Да к стенке прислонить, – засмеялась Аня.

– Я без шуток. Тебя хоть в фотомодели отдать можно. – Лена засунула руку под одеяло и провела пальцем по Аниным ребрам. Та взвыла. Лена расхохоталась и отодвинулась к стенке.

– Тихо, хозяев разбудишь. Господи, костлявая какая – не девка, а мощи. Даже не мощи, а сверхмощи. Тощие мощи!

– Ну и пусть, – обиделась Аня.

– Я тебя откармливать начну здесь.

– Что я тебе – поросенок или рождественская индейка, чтобы откармливать!

– Ты – моя самая-самая близкая и лучшая подруга и должна всегда об этом помнить. – Лена вдруг обняла Аню и прошептала ей на ухо: – Дурочка, я же тебя очень люблю и хочу, чтобы ты была счастлива. Как я.

– Если для счастья нужно прибавить килограммы – все очень просто, нет проблем.

– Главное, ты меня слушай, потому что я взрослая и опытная баба.

– Ха-ха-ха! – не удержалась Аня. – Опытная… Твоего опыта – всего-то на одного Витьку больше моего.

– Ты даже не представляешь себе, как это много, – неожиданно серьезно сказала Лена.

…Ночью пошел дождь, но к утру ветер разогнал тучи.

Небо, словно отмытое дождем, поражало неосенней синевой, и от этого, а может просто от ощущения молодости, силы, бодрости и еще черт знает от чего Ане хотелось прыгать, куролесить. Она выскочила во двор и с веселой яростью занялась зарядкой.

Лена наполнила умывальник, прибитый во дворе к старому тополю, и брызнула водой на Аню. Та даже не рассердилась, продолжая сосредоточенно делать зарядку, а только бросила через плечо:

– Водные процедуры позже.

Лена постояла, посмотрела, как лихо размахивает своими длинными, стройными ногами Аня, и присоединилась к ней, бурча под нос:

– Конечно, тебе легко говорить, если у тебя ноги растут бог знает откуда.

– А ты маши, маши, твои не хуже.

При каждом взмахе грудь у Ленки под майкой вздрагивала и аппетитно колыхалась, как в заграничных рекламных роликах.

Неожиданно Лена исчезла. Аня даже не успела заметить, куда она делась. И тут же подошел к калитке Николай:

– Доброе утро! Зарядку делаете?

– Какой наблюдательный! – раздался за спиной у Ани голос Лены. Аня оглянулась – Лена стояла, хитро улыбаясь.

На плечи она накинула широкое махровое полотенце, прикрывающее грудь.

– А вы зарядку не делаете, синьорина? – спросил Николай.

– Я человек настроения, хочу – делаю, не хочу – не делаю. У Ани железный характер. Ей нельзя выйти из формы, она у нас спринтер.

– Какая молодец! Да вам же цены не будет в институте.

– Я бы предпочла, чтобы меня оценивали не по спортивным меркам, – сухо отозвалась Аня и тут же, смягчившись, спросила: – А вы уже завтракали?

– Конечно. Просто решил для почина в первый день работы зайти за вами.

– Ничего, попейте с нами еще раз чайку, и пойдем трудиться, – быстро нашлась Лена. – Я сейчас, только наведу относительный порядок в девичьей светелке и крикну вас.

Она поспешно вошла в избу.

Аня стояла растерянная, не зная, как ей поступить – продолжать упражнения или занять Николая беседой.

– Я, кажется, мешаю вам, отвлекаю? – спросил Николай.

– Нет-нет, нисколько. Я уже закончила… Пойду помогу Ленке, а то можем и опоздать, – пояснила Аня и уже с крыльца крикнула: – Не уходите, сейчас будет обещанный чай!

Она вошла в избу и опешила: Лена сидела за столом и быстро надписывала какой-то конверт. На столе стоял горячий чайник и глубокая тарелка с пирожками.

– Что сей сон означает? – удивилась Аня.

– Хозяйка принесла чайник и пирожки с капустой.

– Я не о том. Когда ты успела написать письмо?

– А я и не писала его.

– Так что же ты конверт надписываешь? Кому?

– Анька, ты тупая или прикидываешься? – рассердилась Лена. – Письмо я напишу вечером, разумеется, Витьке, а конверт пусть лежит здесь, на столе, на видном месте. Потом все поймешь. Зови Николая.

Лена вложила вчетверо сложенный лист чистой бумаги в конверт, лизнула его и заклеила. Аня ничего не поняла, пожала плечами и вышла на крыльцо звать Николая…

За чаем и пирожками, которые оказались на редкость вкусными, как-то незаметно перешли на «ты». Конверт лежал на столе, не привлекая внимания. Лена незаметным движением скинула его на пол. Николай встал, поднял конверт и положил на стол.

– Спасибо, – поблагодарила Лена, – а то я могла забыть о нем.

– Не успела приехать – уже письма пишешь, – улыбнулся Николай.

– Так оно еще дня четыре до Москвы телепаться будет, а мой Витенька к тому времени успеет соскучиться.

– Кто такой Витенька?

– Ну-у… в прежние времена сказали бы возлюбленный, а сейчас такое определение звучит несколько архаично, но по сути так оно и есть. Бой-френд, если перевести на современный язык, – наставительным тоном ответила Лена.

– Похвальная верность, – заметил Николай, допивая чай.

Аня готова была кинуться с кулаками на Ленку за разыгранную инсценировку, но сдержалась. Они еще немного поболтали, собрались и, прихватив все необходимое, отправились в поле. Лена демонстративно сунула «письмо» в карман куртки.

– На обратном пути заскочу в правление колхоза, там есть почтовый ящик, – весело сказала она.

…Вечером Аня с Леной долго объяснялись и по поводу внезапного исчезновения Лены как раз в момент прихода Николая, и по поводу странного конверта.

– Ты пойми, я хочу, чтобы никаких фантазий относительно меня у Николая не было. Тем более что ты все еще сомневаешься в его внимании к тебе, а не ко мне.

– Давай разберемся, – предложила Аня. – Либо фантазия, либо его привлекла я. Одно из двух.

– Боже мой, какой же ты у меня еще ребенок. Нет одного из двух, нет противоречия. Вот смотри, сидят две девушки и читают. Одна интересная, серьезная, и книжка у нее серьезная, а другая смазливая, и в руках у нее детектив, и еще она так свысока поправила его, мол, не мегера, а меджера, деревня… Обидно чуваку. Улавливаешь психологическую ситуацию? С тобой интересней, а со мной за «меджера» надо поквитаться. И тут я просто и непринужденно подаю ему сигнал: порт приписки Витя.

– Ну, знаешь, твои объяснения похожи на плохую игру, в которой я не хочу участвовать.

– Ты и не участвуешь, сердитая моя. Я отвечаю за свои поступки, так что ты тут ни при чем.

– Все равно, дурной тон.

– Ох какие мы утонченные! Да не такой уж он рафинированный интеллигент, чтобы тебе так сокрушаться из-за дурного тона. Аспирант из Тетюшей…

– Не смей так говорить! – Аня почувствовала, что краснеет. Ее охватило странное чувство. Если бы с ней была не Лена, она бы решила, что это злость. Но неужели она разозлилась на Ленку? А чего она лезет, кто ее просит? Белыми нитками ведь все шито, любой мало-мальски сообразительный человек догадается, и получится еще хуже… Аня, которая третий день не могла в себе разобраться, вернее, всячески уходила от этого, вдруг отчетливо и ясно поняла – она влюблена…

Она встала и подошла к окну, отодвинула вышитую занавесочку и уставилась невидяще в темноту деревенской ночной улицы.

Тихонько подошла Лена, обняла ее за плечи, прижалась, и вдруг словно что-то прорвало внутри у Ани – она зашептала прерывисто:

– Я не знаю… ты прости… но я хочу, чтобы ты правильно меня поняла… Он мне нравится… может быть, даже я просто влюбилась, хотя мне порой кажется… впрочем…

– Анька! – закричала Лена. – Наконец-то я слышу речь нормальной бабы! Только я все просекла раньше тебя, ясно?

Лена потерлась щекой о щеку подруги.

– Ты хоть и спринтер, но жуткий тугодум, я быстрее тебя соображаю. – Лена принялась тормошить Аню, потом резко отстранила ее и очень серьезно сказала: – Только ты имей в виду, что он рационалист.

– Что ты хочешь сказать?

– Точнее, прагматик, – не ответила на прямой вопрос Лена.

– Поверь мне, у меня глаз – рентген, а кроме того, бабья интуиция. Так что крути роман, благословляю, но будь осторожна.

– По-моему, интуиция – это информация плюс анализ ситуации, – глубокомысленно изрекла Аня. – А у тебя о нем никакой информации.

– А вот и есть у меня информация!

– Откуда? Кто тебе мог сказать?

– Помнишь, на первом сборе он сказал: «На картошке все холостые»?

– Ну и что? Обычная шутка, хоть и не очень удачная.

– Хорошо, пусть так. А теперь давай считать: он пять лет учился в институте да год в аспирантуре. Что же, за шесть лет ни в кого не влюбился? И никого у него нет? А почему до сих пор не женился? Скорее всего у него все расписано, все по плану – сначала аспирантура, диссертация, научная карьера или там еще что… Я знаю таких ребят. У них все по полочкам заранее разложено. Помнишь его тетрадочку, где он всех нас расписал по факультетам, по избам, по вагонам? Вот чего я смертельно боюсь. Потому и говорю тебе, чтобы ты держала ушки на макушке, хоть и до смерти рада за тебя.

Они легли спать.

Лена немного покрутилась и затихла. От нее шло приятное живое тепло. Аня подумала, что и сама сейчас уснет, но сон куда-то испарился. Она попыталась заняться аутотренингом – «расслабляются кончики пальцев, расслабляются кисти, тепло поднимается вверх по мышцам…» Пустое дело… Она повернулась на бок и принялась привычно анализировать, или, как говорила Ленка, занялась самокопанием.

Значит, она влюблена…

Если быть честной с самой собой, то впервые. Не считать же в самом деле ее влюбленности в тренера, который работал на сборах с другой группой, – он был раза в три старше ее, седой, загорелый, с фигурой Аполлона и недосягаем как Бог. Она вспомнила, как замирало у нее сердце, когда он тренировал высокую светловолосую бегунью, прикасался к ней, шел с ней в столовку, разговаривал… Аня улыбнулась. А потом целые три недели ей очень нравился Витькин однокурсник, которого Лена усиленно ей сватала, потому что «так будет здорово – всегда вместе: и дома, и в школе, и все свободное время». Ее аргумент при всей своей привлекательности разлетелся в пух и прах при первом же серьезном разговоре с парнем, имени которого Аня сейчас никак не могла вспомнить. Разоткровенничавшись, он изложил ей свою программу-максимум: сейчас он секретарь комсомольского бюро курса, на будущий год станет членом комитета комсомола института, чтобы до окончания его вступить в партию, потому что это самый верный путь как можно скорее выехать за рубеж, а сейчас можно и пострадать на всяких собраниях и президиумах…

На том и кончилась «вся любовь» – кроме отвращения, Аня ничего более не испытывала к юному карьеристу. А тот никак не мог понять, почему его перестали приглашать в дом.

Тогда Лену не очень-то волновал такой циничный прагматизм юноши, а теперь она предостерегает Аню. Но разве можно сравнивать Николая с его собранностью, четкостью в работе и решениях с тем юнцом? Николай просто хороший организатор…

«Господи, ну влюбилась – и все тут», – подумала Аня.

И сразу же едва не поссорилась с Ленкой. Почему? Из-за чего? Она же хотела как лучше.

…Утром, после разминки Лена мимоходом спросила:

– А ты не хочешь в зеркало взглянуть, привести себя в порядок?

– В смысле? – не поняла Аня. Она не выспалась, чувствовала непривычную вялость, зарядку сделала, преодолевая себя.

– В смысле реснички подкрасить, губы… Ане показалось, что Ленка дурачится.

– Не хочу, – отрезала она.

– Что? Полюбите нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит, так?

– Перестань. Я собираюсь картошку копать, а не на светский раут. И вообще – нужны мы ему! Он даже не пришел сегодня.

Лена, язва такая, расхохоталась и закричала в раскрытое окно:

– Опаздываете, товарищ начальник!

Аня оглянулась – от калитки к избе шел, улыбаясь, Николай.

– Начальство не опаздывает, а задерживается, – ответил он, входя в комнату. – Доброе утро, девочки! Вчера зачитался допоздна, едва проснулся.

Они вышли из дому, и Аня, преодолев вдруг охватившее ее смущение, спросила:

– А что ты читал?

– Я сюда кое-какие материалы по диссертации взял, чтобы времени не терять. Сейчас разведу вас по работам, приткнусь где-нибудь с тетрадочкой, – он похлопал себя по карману, из которого торчала клеенчатая общая тетрадь, – и поработаю.

– Хочешь досрочно защититься? – спросила Лена.

– Какое там досрочно! Дай бог в срок уложиться. Надо еще успеть с публикациями, а журналы перегружены. Получается, что больше занимаешься организацией, проталкиванием, а не наукой.

– О чем у тебя диссертация? – поинтересовалась Аня.

– В двух словах и не скажешь… Ты как будущий историк должна знать такое имя – патриарх Филарет.

– Конечно.

– А я не историк, просветите – кто он такой?

– Ленка, господь с тобой! – воскликнула Аня, не замечая, что попалась на невинную примитивную уловку подруги. – Филарет – отец первого русского царя из династии Романовых.

– Разве патриарх может жениться?

– Нет.

– Тогда откуда у него сын? – не унималась дотошная Лена.

– Патриарх Филарет до принятия монашества был боярином Федором Никитичем Романовым, а уже будучи патриархом фактически возвел на престол собственного сына Михаила Федоровича и стал его соправителем…

…Вечером Лена объявила, что смертельно устала и идет спать. Николай и Аня немного погуляли по центральной улице села, потом долго сидели на скамейке в палисаднике. Николай рассказывал о себе.

– Ты о таком городе слышала – Лениногорск?

– Нет. Где он находится?

– В предгорьях Алтая. Там свинцовые рудники. До войны он назывался Риддер в честь открывшего свинцовые залежи английского инженера Риддера. Город лежит как бы в объятиях невысоких гор, а за ними, на юге, круглый год видны далекие снежные вершины. Местные жители называют их белки.

Николай умолк, словно вспоминая что-то, и Аня с удивлением заметила, как изменилось у него выражение лица – в глазах появилась грусть и мечтательность… Он вздохнул и продолжал:

– Я родился в поселке при известковом карьере, в восемнадцати километрах от города. Обычный рабочий поселок на железной дороге. Станция, клуб, кино, почта, магазин, стадион, две улицы мощеные, две – немощеные. И фантастически красивая горная река – Ульба. Перед самым поселком она принимала в себя другую горную речку, поменьше, – Громотуху и у поселка становилась довольно полноводной и не такой стремительной. Во всяком случае, мы, мальчишки, летом осмеливались купаться и научились лавировать между камнями, как хариусы.

Аня еще не знала, что зарождающаяся любовь очень часто проявляется в желании рассказывать о себе. Если бы знала, то поняла бы, что Николай к ней неравнодушен – так много говорил он о себе в тот вечер…

После ностальгических воспоминаний о далеком алтайском поселке он с эгоизмом ученого принялся излагать ей суть своей будущей диссертации.

Он выбрал для работы малоизученный период из истории Тридцатилетней войны, а именно – тайный союз между всемогущим первым министром Франции кардиналом Ришелье и патриархом Филаретом, столь же могущественным правителем России при собственном сыне. Союз был направлен против Габсбургов, стремящихся к господству в Европе и создавших под своей эгидой целую коалицию.

– Понимаешь, – оживился Николай, заговорив о своей излюбленной теме, – прямых доказательств существования союза Ришелье и Филарета практически нет. Есть только косвенные, что меня и привлекает.

– Отец тоже всегда говорит, что как только историческая колесница въезжает на утрамбованную дорогу от факта к факту, так ему становится скучно.

– И у меня все началось с загадки. Нет, не совсем так. Началось все с того, что я случайно наткнулся на Исследование замечательного историка Поршнева. Такая скромная на вид книжка с крохотным тиражом. А работа потрясающая! Ты, кстати, обрати внимание на это имя – Поршнев. Как что увидишь – хватай и читай. А в той книге он, в частности, утверждает, что Россия помогала антигабсбургской коалиции. Оказывается, мы уже тогда продавали хлеб на Амстердамской хлебной бирже на сотни тысяч рублей и фактически финансировали наем солдат, покупку амуниции, продовольствия… Вот я и задумался: кто же координировал такую программную работу? Получается, что Ришелье и Филарет.

– А зачем Филарет влез в далекую от русских границ войну?

– Потому что был прозорливым политиком и умел заглядывать в будущее. Габсбурги начали втягивать в свою коалицию Польшу, которая, как ты понимаешь, под самым боком у России.

Николай пустился в долгие рассуждения о том, что Польша всегда являлась как бы прослойкой между Россией и Западом, но вдруг остановился на полуслове и воскликнул:

– Да ты у меня засыпаешь на ходу!

– И вовсе нет, – возразила Аня, хотя глаза у нее действительно слипались.

– Идем-ка домой, не то Лена меня отругает.

– Ты ее побаиваешься? – оживилась Аня.

– Чего мне ее бояться? – не понял шутки Николай. – Самоуверенная и бойкая девица…

– Вовсе она не такая! – возмутилась Аня. – Она умная, тонкая, красивая…

– Согласен, тут я признаю – манкая.

– Какая? – не поняла Аня.

– Манкая – у нас на Алтае так говорят.

– Манкая… – повторила Аня, словно пробуя слово на вкус.

– Что, понравилось слово?

– Нет, манной кашей отдает – манка… Нет, Ленка совсем из другой оперы.

Они подошли к избе. В окне горел свет.

– Не спит, тебя ждет, – заметил Николай! – Ну, беги, до завтра.

– Спокойной ночи…

– Ну? – спросила Лена, как только Аня вошла в комнату. Лицо подруги выражало нескрываемое любопытство.

– Что ну? – постаралась уйти от ответа Аня. – Ну-ну, баранки гну.

– Ты шуточками для первоклашек не отделывайся. Что он тебе говорил?

– Много чего… Вот, например, – оживилась Аня, – что ты знаешь о Ришелье?

– Вышивка есть такая.

– Я без шуток.

– Ну еще д'Артаньян сказал о нем – великий кардинал. А он взял и срезал подвески у королевы.

– Не он срезал, а миледи.

– Но приказал-то он? Аня засмеялась:

– Вот что значит талант – Дюма создал кардинала интриганом, властолюбцем, безжалостным, и весь мир таким его и представляет. А он на самом деле был великим политиком, вступившим в борьбу с Габсбургами, и даже Россию привлек на свою сторону.

– Та-ак… Я тут сижу, жду, вибрирую, что у вас там и как, а он ей баки про Ришелье заливает!

– Вот и глупо!

– Ладно, с тобой все ясно. Ложимся спать, миледи, а то у тебя нос синий. Он хоть бы ватник тебе предложил.

Ватник Николай предложил на следующий вечер, правда, как заметила Аня, под него он предусмотрительно поддел свитер…

Они шли по темной деревенской улице к околице, шагая в ногу. Широкий мужской ватник свободно свисал с худеньких плеч Ани.

Как часто прежде она с замиранием сердца и завистью смотрела, как удаляются от спортивного лагеря тайком от тренеров парочки – она в его пиджаке или куртке, наброшенной на плечи, он – защитник – рядом. А теперь и она идет вот также с Николаем.

Аня почувствовала, как рука его скользнула под ватник и обняла ее за талию. Она напряглась, сбилась с шага. Он сразу же отреагировал, и рука успокоилась на талии. При широком шаге длинных Аниных ног они снова пошли в ногу. Аня прислушивалась к тому, что делает его рука и, видимо, совершенно отключилась от нити разговора.

– …не диссертация, а роман. Представляешь?

– Представляю, – поторопилась ответить Анн, хотя совершенно не понимала, почему роман, а не диссертация, и вообще при чем здесь роман. Что-то важное пропустила… Она осторожненько высказала банальность:

– Роман это всегда интересно…

– Но не вместо диссертации. А мне защищаться в июне.

– А почему, собственно, роман? – чуть смелее включилась в разговор Аня.

– Потому что у Филарета не жизнь, а сплошное темное пятно. Гипотеза на гипотезе. В самом начале вроде бы все гладко. Умирает бездетным царь Федор Иоаннович, сын Грозного. При загадочных обстоятельствах гибнет царевич Дмитрий, самый младший из детей Грозного. Все. Династия Рюриковичей пресеклась. Какой простор для боярских честолюбий, амбиций: трон пустой, только протяни руку и хватай корону! Вот и потянулись к ней: с одной стороны – Борис Годунов, шурин умершего царя, а с другой – Федор Романов, великий боярин, один из знатнейших на Руси, двоюродный брат Федора Иоанновича, своего тезки. Представляешь? И сцепились. За Борисом – власть, так как еще при жизни слабоумного Федора он был при нем правителем. За Романовым – боярство, знатность, порода, родня. Годуновы-то в глазах великого боярства выскочки, беспородные…

Но Романов проиграл. Почему? Где ошибся? История молчит. Есть только гипотезы… Борис сел на престол, а Федора Романова насильно постриг в монахи под именем Филарета и сослал в далекий северный монастырь.

Успокоился Годунов – монах не претендент на царствование. Напрасно успокоился – слишком властолюбив оказался недавний великий боярин, слишком страстно хотел ухватить венец. Но теперь уже не для себя, а для своего сына Михаила. Ждал только случая.

И случай представился – появился Лжедмитрий. Филарет тут же встал на его сторону, а Лжедмитрий, сев на престол, в благодарность за поддержку возвратил Филарета из ссылки и поставил ростовским митрополитом. И снова неясность и гипотезы: какую поддержку мог оказать сосланный на Север монах Лжедмитрию?

Но идем дальше. Против Лжедмитрия поднялась вся Россия, а Филарет выжидал. Лжедмитрия I сбросили с колокольни восставшие, а Филарет перешел на сторону Лжедмитрия II. И теперь уже в награду получил патриаршество.

После изгнания Лжедмитрия II царем избирают Василия Шуйского, и корона вновь ускользает от Романовых. Но Филарет вновь и вновь интригует, сколачивает союзы, хитрит и предает.

Но вот и Шуйского свергли. Трон пустует в третий раз.

Тогда Филарет едет с посольством в Варшаву приглашать на русский престол королевича Владислава. Искренен ли его поступок или он плетет очередную интригу? Как знать…

Тем временем в России началась очередная смута. Филарета задержали в Польше на положении пленника. Но даже будучи пленником, этот великий политик умудряется собрать сторонников и добиться – ты только подумай – из Польши! – избрания на царство своего сына Михаила Романова.

В Россию Филарету удалось вернуться только через шесть лет, и Михаил сразу же утвердил его патриархом и соправителем.

Да-а… вот уж действительно – не жизнь, а роман.

– Но мне-то нужна диссертация! А я утопаю в материале и ни от чего не хочу отказываться.

– Бедненький. Другим материала не хватает, а у тебя горе от избытка.

– От ума. – Николай зябко повел плечами.

– Холодно? – заботливо спросила Аня.

– Продувать стало. Пойдем туда, там ветра нет. Они огляделись, сошли с дороги и сели на бугорок у кустов.

– А тут не муравейник? – опасливо спросила Аня.

– Эх ты, горожанка. Муравьи ночью спят. Здесь нет муравейника, не бойся, трусиха. – Николай крепко прижал ее к себе, она подняла голову, чтобы взглянуть ему в лицо, и губы их встретились.

Поцелуй продолжался так долго, что у нее не хватило дыхания, и она мягко отстранилась, чтобы перевести дух, а потом склонила голову ему на грудь и услышала, как резко, толчками бьется его сердце. Николай легонько, едва касаясь губами, целовал ее волосы. Рука, лежащая на ее талии, медленно и осторожно начала исследовать путь под кофточкой. Аня замерла. Другой рукой Николай приподнял ее голову и опять поцеловал в губы. Она расслабилась, закрыла глаза, отдаваясь упоительному, еще неизведанному ею чувству…

Рука медленно под футболкой продвинулась и прикоснулась к груди. Аня вздрогнула, хотела отпрянуть, но заставила себя сдержаться. И хотя Николай продолжал ее целовать, теперь уже весь мир, все ощущения сосредоточились на его нежной и одновременно сильной и настойчивой руке, охватившей и ласкавшей грудь. Потом рука двинулась за спину, к застежке бюстгальтера. В один миг Аня стряхнула с себя оцепенение и как можно мягче отстранилась от Николая.

– Не надо, – прошептала она просительно.

Николай сразу же отпустил ее и снова стал целовать, но теперь уже не в губы, а в глаза, в шею, оттянул ворот кофточки и – ниже, ниже… Аня вспомнила, какая она там костлявая, ничего общего с царственным декольте Лены, поежилась и снова отстранилась.

– Знаешь, как меня Ленка называет? Тощие мощи, – шепнула Аня.

– Это она от зависти, – тоже шепотом сказал Николай. – Такие, как она, с возрастом толстеют, а ты, тонкокостная, всегда останешься сухой и стройной.

– Откуда ты знаешь – кто толстеет, а кто нет? – ревниво спросила Аня.

– Я все знаю.

Ане хотелось, чтобы он опять обнял ее, целовал и чтобы рука опять отправилась в свой восхитительный исследовательский путь, но Николай отодвинулся от нее, крепко растер лицо, потянулся и встал.

– Идем домой. – Он протянул ей руку, и Аня послушно поднялась.

Дома Ленка только взглянула на пунцовые вспухшие губы подруги, как сразу же заулыбалась, а в глазах запрыгали бесенята.

– Если скажешь хоть слово – придушу! – крикнула Аня, и по ее голосу трудно было судить, шутит она или говорит всерьез.

– Молчу! Молчу… О, как я молчу! Молчу-у-у-у… Аня бросилась на Ленку, повалила ее на кровать, скрутила руки и оскалилась:

– Вот сейчас откушу твой задорный носик!

И они обе с хохотом стали кататься по постели, как в детстве, пока, обессиленные, не рухнули на спины.

– Ну и что нового о кардинале Ришелье? – спросила, отдышавшись, Лена.

– Есть новости о патриархе Филарете, – в тон ей ответила Аня. – Он весь в темных пятнах.