Текст книги "Вельяминовы. Время бури. Книга вторая. Часть восьмая"

Часть двадцать вторая

Франция, август 1944

Нормандия

Над высотой 262, «Булавой», как называли холм польские ребята, из первой механизированной дивизии, в предутреннем тумане распевались птицы. В белой дымке, внизу, на юге, виднелся полуразрушенный шпиль церкви. Сочную траву покрывала роса. Солнце медленно, словно нехотя, поднималось на востоке, на равнине, где засели вторая и девятая танковые дивизии СС. В окопе, на походной плитке, в жестяном кувшинчике, закипал кофе.

– Ты не туда смотришь, – Меир забрал у Питера бинокль, – это Монтормель. Нам нужен Сен-Ламбер, а он на западе. Отсюда его не видно… – в темных, растрепанных волосах застряла труха, пенсне он сдвинул на кончик носа. Несмотря на середину августа, ночи стояли зябкие. Они сидели в грязных, покрытых темными пятнами, брезентовых плащ-палатках. Питер повел носом: «Странно, трупами не пахнет».

– Ветер восточный… – хмуро сказал Меир, – на востоке все пока еще живы. Но ненадолго… – кофе зашипел, он взялся за кувшинчик. Поля вокруг высоты 262 покрывали тела погибших солдат, немецких, польских, канадских и американских. Все ближние деревни разрушили, от городков в округе, Шамбуа, Аржантана, и Фалеза, тоже почти ничего не осталось. На высоте 262 каждый день видели на горизонте черный дым горящих поселков. Войска союзников заперли в котле, между Шамбуа и Фалезом, семьдесят тысяч немецких солдат, из седьмой армии, под командованием генерала Моделя.

Модель сменил на посту Гюнтера фон Клюге. Судьба Клюге оставалась неизвестной. Меир, третьего дня вернувшийся из-за линии фронта, принес вести, что Клюге срочно вызвали в Берлин:

– Он может быть замешан в заговоре, – заметил майор Горовиц, – мы знаем, что в нем участвовали представители высшего офицерства… – услышав кузена, Питер хмыкнул:

– Джон, должно быть, в Германию отправился. Максимилиана, как выяснилось, не убили. С покушения почти месяц прошел… – майор Кроу не хотел думать ничего дурного о судьбе родственника, однако на войне требовалось быть готовым к самому неожиданному повороту событий.

– Если что-то случится… – вздохнул Питер, – то мне надо позаботиться об Уильяме. Он наследник титула, он сын Тони. Надо поехать в Россию, найти его, разыскать Констанцу… – пока у них не было связи не только с Блетчли – парком, но даже с окрестными городами, взятыми союзниками.

В конце июля, вырвавшись с пятачка в Нормандии, войска пошли на юг. Окружив немецкие соединения, у Фалеза, генералы хотели захлопнуть котел, что повлекло бы за собой массовое отступление немцев на восток, к Парижу. Для союзников открывался путь на столицу.

– Впрочем, еще надо взять Сен-Ламбер, соединить клещи… – высота 262 запирала немцам выход на восток, к танковым дивизиям СС. С падением Сен-Ламбера, британские и канадские войска, на севере, соединялись с американцами и силами Свободной Франции, на юге. Холм, где второй день подряд сидели Питер и Меир, контролировал долину. Мимо высоты немцам было никак не пройти.

– Они и не прошли… – в рассветной дымке, они не видели трупы, но Питер помнил сладковатый, тяжелый аромат разложения, веющий над западными позициями. На холме обосновалось полторы тысячи человек, поляков, канадцев, и американцев, из девяностой пехотной дивизии. Майор Кроу представлял британское командование. Майора Горовица им придали, как владеющего польским языком. Несмотря на несколько лет войны, многие ребята из польских соединений так и не выучили английский.

Они, молча, устало, пили кофе:

– Мачек обещал, что Юлиуша посмертно к ордену представят… – наконец, сказал Меир:

– Только у него семьи нет. Его родители в Варшавском гетто остались… – на высоте 262 Меир, прежде чем искать кузена, пошел докладывать о своем прибытии генералу Мачеку, командующему польской дивизией. Едва переступив порог блиндажа, он наткнулся взглядом на знакомые, круглые очки, нескладную, не военную фигуру. Юлиуш, юноша, помогавший им в Тегеране, долго тряс руку Меира:

– Майор Горовиц! Вот мы и встретились! Майор Кроу тоже здесь… – добравшись из Тегерана в Каир, Юлиуш записался в польские части. Генерал Мачек усмехнулся:

– Мы с Юлиушем, оказывается, Львов обороняли, в тридцать девятом году. Я свою бригаду в Венгрию увел, а его командир русским сдался… – Юлиуша убили вчера, когда немцы начали прорыв из котла на восток.

Питер рассматривал в бинокль скрывающиеся в тумане позиции вермахта:

– Нас полторы тысячи, то есть меньше сейчас, а немцев в котле двадцать дивизий. Остатки дивизий, но танков у них больше… – на высоте 262 имелась едва сотня танков. Половина машин после вчерашних, вечерних и ночных боев, были не на ходу.

Меир курил, привалившись к сырой земле, на кромке окопа:

– Август, а холодно. Капитан Авербах сейчас итальянское вино пьет, во Флоренции… – Флоренцию союзники заняли неделю назад.

Меир тогда отдыхал в Кане, под крылом у отца, как весело говорил доктор Горовиц. В полуразрушенном бомбежками городе размещались госпитали союзников. Кан оставался далеко на севере, за линией фронта. Меир за отца не беспокоился.

Он вернулся в Кан после очередной миссии в тылу, доставив в госпиталь раненого капитана Бронфмана. Пользуясь знанием немецкого языка, Эдуард не вылезал из тылов, поддерживая связь с ребятами из французского Сопротивления. Бронфману начальство строго велело не ввязываться в стычки, однако на диверсии Сопротивления он получил пулю от немцев. В гражданскую больницу отправлять его было невозможно. Меир сказал французам:

– На ферме его, тем более, держать не стоит. Ничего, доберемся до Кана, не в первый раз… – переход линии фронта удался, но Меир, в очередной раз, подумал:

– Если и я погибну, то папе совсем, тяжело будет. Аарона больше нет, мы так и не узнали, где Эстер… – в Варшаве Армия Крайова подняла восстание, но связи с подпольщиками не существовало. Привезя капитана Бронфмана в Кан, Меир услышал, что Питер, досрочно выписавшись, отправился на восток. По плану операции «Кобра», там предполагалось закрыть котел, с немецкими дивизиями.

За кофе, с отцом, Меир прочел в The Times, что Авербах заработал второй орден и звание капитана, за героизм в боях под Флоренцией.

– Не только вино… – Питер жевал сухую галету, – они еще и итальянскую кухню пробуют. А мы, кажется, скоро перейдем на конину… – трупы артиллерийских и обозных лошадей тоже валялись вокруг высоты.

Меир утащил у кузена печенье:

– Папа сказал, что у Бронфмана ранение неопасное. У него жена, двое детей… – майор Горовиц вздохнул, – не хочется, чтобы он погибал. Хотя, конечно, такого не предугадаешь. Нам еще Париж брать… – за линией фронта, Меир пользовался французскими документами. Язык у него был отменный, даже со столичным акцентом. Ребята из Сопротивления говорили, что в столице готовится восстание:

– Может быть, мы без потерь туда войдем… – с надеждой, подумал Меир, – Теодор и Мишель, наверное, днем и ночью заняты… – связи с кузенами никакой не имелось, но Меир слышал, от французов, что и Маляр, и Драматург, пока были живы.

– И Максимилиан жив, – будто прочитав его мысли, кисло, сказал Питер, – а что с Генрихом случилось, непонятно… – немецких газет во Франции не продавали. В коллаборационистских листках печатали новости о чудесном спасении Гитлера, после злодейского покушения. Тем не менее, они узнали, что бригадефюрер фон Рабе получил очередное звание, и Железный Крест:

– Пока Джон не выйдет на связь, – подытожил Питер, – пока Блетчли-парк, в свою очередь, не сообщит сведения сюда, мы больше ничего не поймем… – потушив окурок в грязи, на дне окопа, Меир подумал о миссис Анне:

– Ее дочь, жена Максимилиана. Она советская разведчица, как и Воронов. Интересно, что с ними случилось? Да ничего не случилось, они, наверняка, вне подозрений… – отец показал Меиру письмо с Корсики:

– Я отправил Мэтью адрес Лизы… – улыбнулся доктор Горовиц, – она его ближайшая родственница. Мэтью можно доверять… – кузену доверял сам президент Рузвельт, вкупе с военным ведомством. Меиру оставалось только кивнуть: «Конечно, папа, ты все правильно сделал».

– Мэтью честный человек, – успокаивал себя Меир, – настоящий патриот Америки. В конце концов, Лиза его кузина. Они виделись, в Мурманске, просто тогда не зная, что родственники. Тем более, Лиза, как и все мы, понятия не имеет, где обретается миссис Анна… – Лиза писала, что Стивен переехал домой:

– Густи от отца не отходит. Месье Экзюпери пропал без вести, не вернувшись с миссии. Бедная девочка очень к нему привязалась. Она теперь беспокоится за Стивена… – доктор Горовиц помолчал:

– Что делать? Стивен без авиации не может… – Меир взглянул в затянутое облаками, низкое, серое небо:

– Который день погода нелетная. Впрочем, авиаторы западные позиции немцев бомбят, за Сеной… – местная речушка Див, протекавшая по равнине, была тоже забита трупами.

Майор Кроу посмотрел на хронометр, со светящимися стрелками:

– Все устали вчера, и мы, и немцы. Они спят еще… – стрелка не достигла и шести утра:

– Мы с тобой ранние пташки… – Меир застыл: «Тише!»

С запада они услышали какой-то знакомый шум:

– Это не танк… – приподнявшись над бруствером, Питер выставил бинокль наружу, – машина, что ли… – в тумане они ничего разглядеть не могли, но Меиру показалось, что звук мотора похож на бронетранспортер. Он едва успел сдернуть кузена вниз. Пуля снайпера цокнула по каске майора Кроу. Немцы, очнувшись, начали стрелять.

На приборной доске американского бронетранспортера M3, между местами водителя и командира, в офицерском планшете, лежала исчерканная красными и синими карандашами, карта котла. Узкая ладонь, с длинными пальцами, уверенно держала рычаг переключения скоростей. Донован, с командирского кресла, распорядился:

– Вперед, миссис Анна. Почему вы заглушили двигатель? До Шамбуа осталась всего миля… – палец начальника уткнулся в карту, – здесь расположение девяностой дивизии. Едем на север, как я и говорил… – кроме белесого тумана, в прорези брони, ничего видно не было.

Анна прислушалась:

– Выстрелы, мистер Донован. Кажется, мы слишком далеко забрались, миновали Шамбуа… – Донован, недовольно, буркнул:

– Я командовал полком на первой войне, я умею читать карту. Вы в это время… – серые, дымные глаза безмятежно взглянули на него:

– Я в это время выступала на митинге в казарме флотских экипажей, в Петрограде, мистер Донован. И атаковала Зимний Дворец. Мне пятнадцать лет тогда исполнилось… – трассирующие выстрелы могли ничего не значить:

– Еще шести утра не пробило. Немцы рано встали, решили потревожить союзников. Или с высоты 262 стреляют… – Анна, все равно, не хотела рисковать. В боковом окне кабины она разглядела кусты:

– Хорошо, что мы в перелеске остановились. Хотя любому немецкому танку ничего не стоить смять перелесок, и нас, заодно… – бронетранспортер вышел из Аржантана, городка на западе, взятого вчера союзниками. Машина двигалась вдоль линии котла на восток, к Шамбуа, где сидела девяностая пехотная дивизия армии США.

Дикий Билл, как называли Донована за глаза, славился пристрастием к поездкам на фронт. Начальник Управления Стратегических Служб не мог преодолеть любви к армии, где он отслужил четыре года.

– Он даже дольше служил… – Анна, внимательно, разглядывала карту, – он потом в Россию поехал. Участвовал в интервенции, был офицером связи в штабе Колчака… – Донован, однажды, шутливо спросил Анну, что бы она с ним сделала:

– Если бы я вдруг в плену оказался, у красных… – она выпустила дым из розовых губ:

– Я бы вас расстреляла, мистер Донован. И мой отец, разумеется, тоже. Впрочем, и вы бы меня не пощадили… – Дикий Билл покрутил поседевшей головой: «Верно».

– И Теодор бы меня расстрелял… – Анна заставляла себя не думать о списке руководителей французского Сопротивления:

– Оставь. Ты ему не нужна, старуха, на пятом десятке. Тем более, я коммунист, то есть была коммунистом, а он монархист. Нам и сейчас не по пути. Но я должна его отыскать, он должен узнать о Марте… – Анна предполагала, что в Париже сможет выскользнуть из-под надзора начальства:

– Начнется восстание, суматоха, неразбериха, пройдут аресты коллаборационистов. Мне всего лишь надо найти Теодора и отправить письмо, женевскому адвокату. Попрошу его связаться с архиепископом токийским… – Анна считала себя обязанной удостовериться, что с Наримуне и его семьей все в порядке:

– Война этим годом не закончится… – аналитики, в один голос, утверждали, что до декабря союзные войска вряд ли ступят на территорию Германии. Впереди лежали Голландия и Бельгия, немцы контролировали север Италии, и три четверти Польши.

– Сталин тоже на запад не торопится… – выстрелы стихли, до них донесся щебет птиц, – он ждет, пока немцы сравняют с землей Варшаву, и уничтожат всю Армию Крайову. Сталину не нужна польская пятая колонна, в тылу… – Анна думала о Сталине, чтобы не размышлять о Германии.

Ни британская разведка, ни американская секретная служба не имели доступа к именам участников заговора. Покушение закончилось неудачей. Анна не сомневалась, что все подпольщики казнены, или отправлены в концентрационные лагеря:

– В сорок первом году я подозревала, что граф Теодор среди тех, кто недоволен гитлеровским режимом. Я думала, что он связан с британцами, или американцами. Он не человек США… – о таком Анне стало бы известно, – значит, Британия. Но я не могу просить Донована узнать о его судьбе. Мой интерес покажется подозрительным. Придется рассказать о Марте, а я обязана ее обезопасить… – любой из нынешних коллег Анны, в секретной службе, мог оказаться Пауком. Сведения о Марте ушли бы в Москву, в НКВД.

Она покосилась на Донована. Начальник, спокойно, курил, отхлебывая кофе из фляги, рассматривая рассеивающийся туман:

– Мы на американских позициях, миссис Анна, – сварливо сказал Дикий Билл, – беспокоиться незачем. Заводите машину, я хочу попасть на завтрак, в штабе девяностой дивизии… – Донован, как и остальные, считал Пауком майора Меира Горовица. Несмотря на встречу Меира и Эйтингона в Тегеране, Анна считала, что начальство ошибается.

– Майор Горовиц последний год в армейской разведке провел. Конечно, он мог пойти в войска по приказанию Лубянки, чтобы развеять подозрения, после его арктического вояжа, но все равно, что-то не сходится… – на досуге Анна изучала, чуть ли, ни с лупой, досье кузенов:

– Дымовая завеса, – думала она, – мы с покойным Янсоном тоже за такой прятались. Респектабельные люди, столпы общества. Только мы жили по легенде, а здесь все настоящее… – никто не заподозрил бы в предательстве человека, предки которого сражались за Америку со времен Войны за Независимость:

– Однако мой отец, его дядя, тоже из этой семьи. И он стал Александром Горским… – пока полковник Горовиц в Европе не ожидался. Анна понимала, что кузен прибудет на континент к шапочному разбору:

– Он сюда явится, когда союзники войдут в рейх, не раньше. Он хочет вывезти в Америку Гейзенберга и фон Брауна, как он вывез в Америку доктора Кроу… – у Анны на этот счет сомнений не оставалось, однако она предпочитала держать язык за зубами. В ее работе излишняя откровенность, даже с собственным начальством, была ни к чему.

– А если граф Теодор был нацистом и остается им? Его старший сын спас фюрера, получил Железный Крест. Если они сдали Марту в концлагерь, расстреляли ее… – по спине Анны пробегал холодок:

– Девочка моя, я себе никогда такого не прощу… – она тоже щелкнула зажигалкой:

– Сейчас поедем, мистер Донован. Немцы стреляют, или высота 262, лучше подождать. Пусть успокоятся, у меня нет желания нарываться на пули… – Анна никогда не водила бронетранспортер, на гражданской войне таких машин не существовало, но все оказалось просто. Усадив ее на место шофера, Донован хохотнул:

– В конце первой войны мы начали проект, переоборудования британского танка, под нужды пехоты. Несколько десятков машин построили, в боевых действиях они не участвовали. Ваш дядя в таком танке сгорел, под Аррасом… – Анна кивнула: «Я помню».

Насколько она знала, майор Горовиц и майор Кроу сейчас находились на высоте 262:

– Но Донован меня им показывать не собирается. Впрочем, они и не приедут в штаб дивизии… – Донован изучал красивый, строгий профиль женщины, седоватый, коротко постриженный висок. Они оба носили армейское хаки:

– Машину она отлично водит, и с оружием управляется, как не всякий мужчина… – на бронетранспортере стояло два пулемета, фирмы Браунинг и противотанковый гранатомет, базука: – В боекомплекте пять тысяч патронов, два десятка гранат и мин, – вспомнил Донован, – и вообще, мы на американской территории, волноваться не о чем… – он ждал, что при упоминании покойного полковника Авраама Горовица, миссис Анна заговорит о его сыне, но женщина молчала.

– И мы будем молчать… – подумал Донован, – мы не обязаны сообщать, где сейчас ее сестра. Мэтью молодец, он понимает, что такое дисциплина. Он попросил разрешения, на переписку с кузиной, не скрыл, что они виделись в Мурманске. Интересно, миссис Лиза тоже на НКВД работает? Миссис Анна должна о таком знать… – по сведениям, полученным от британцев, новоиспеченная леди Кроу, якобы, не догадывалась, что она, дочь Александра Горского. Донован был склонен этому верить:

– Она случайно оказалась в Мурманске, и никакого отношения к НКВД не имеет. Она бы не стала полтора года бегать по Советскому Союзу, скрываясь от Лубянки. Тем более, если она работала на НКВД, она бы знала, что Воронов, вовсе не предатель, а разведчик… – Воронов значился в досье сотрудников Лубянки, подготовленном миссис Анной.

Они решили пока оставить сведения о сестре миссис Анны при себе:

– Про запас, – думал Донован, – вдруг нам понадобится на нее надавить. Ее единственную дочь расстреляли русские… – о дочери женщина ни в одной докладной, ничего, не писала, однако они знали, что покойной Марте мать оформила американский паспорт.

Дикий Билл помнил, что майор Горовиц находится на высоте 262, но опасности не существовало. Бронетранспортер не миновал бы линию фронта.

Донован выбросил окурок:

– Заводите мотор. Через четверть часа на севере покажется Шамбуа… – сняв руку с рычага переключения скоростей, Анна, спокойно, поправила его:

– Шамбуа на востоке. Мы сбились с курса, мистер Донован. На севере немцы… – в прорези брони, Донован увидел на темных силуэтах танков очертания свастики.

Кроме штатного вооружения на бронетранспортере, у Донована и Анны имелись пистолеты, Browning Hi-Power. Армейские офицеры снабжались моделью M1911, произведенной в США, однако Донован предпочитал трофейное оружие, с бельгийской фабрики, находящейся под контролем немцев. У него был и так называемый генеральский M1911, в кобуре темно-красной, мягкой кожи, украшенной бронзовым гербом США.

Донован показал пистолет миссис Анне:

– Мужская модель. В женском варианте венок, из лавровых листьев… – никаких женщин, генералов, не существовало. Офицеры шутили, называя так разную отделку оружия:

– Я могу заказать для вас женский пистолет… – весело сказал Донован. Миссис Анна повертела свой браунинг, бельгийской сборки:

– Обойдусь привычным револьвером. Я таким пользовалась до войны. Вы сами его носите… – на фронт Донован, действительно, возил браунинг.

К задней стенке кабины прикрепили две самозарядные винтовки M1 Garand, со снайперскими, оптическими прицелами. Донован, несколько раз, убеждался в меткости миссис Анны. На поясе армейских брюк женщины висел боевой нож морских пехотинцев, Ka-Bar. Персонал Управления Стратегических Служб имел доступ к оружию всех частей армии США. Ka-Bar был значительно лучше ножей, которые выдавались пехоте.

– Ножом она тоже отлично владеет… – рука женщины лежала на кобуре браунинга.

Перестрелка впереди усилилась. Донован видел за немецкими танками окопы пехоты. На севере, в тумане, поднималась высота 262. На вершине холма развевались далекие флаги союзников и польское, бело-красное знамя. Танки пока молчали, но Донован понимал, что стоит немцам заметить бронетранспортер с эмблемой армии США, как от перелеска, машины, и от них с миссис Анной останется мокрое место:

– Впрочем, нет… – миссис Анна, достав бинокль, внимательно следила за немецкими позициями, – они постараются взять нас в плен, живыми. Они поймут, что на бронетранспортере начальство. У них генералы тоже, наверняка, так ездят… – в тесной кабине пахло табаком и жасминовым мылом. Донован привык вдыхать сладковатый, тревожный аромат. После высадки в Нормандии она ходила в армейской, мужской форме:

– Ей идут брюки, – невольно, подумал Донован, – красивая фигура. Только она совсем не обращает внимания на одежду, как и доктор Кроу… – на фотографиях из Лос-Аламоса, ученая красовалась в единственной юбке, больше похожей на школьную форму, темном джемпере и домашних тапочках. Работа над бомбой шла полным ходом. Физики обещали первое испытание следующим летом. Ворона, разумеется, не знала, как используются ее выкладки. Согласно распоряжениям руководства проекта, Оппенгеймер говорил ей, что группа Ферми, в Чикаго, усовершенствует ядерный реактор.

– Она поблагодарит нас, – твердо сказал Гувер, на закрытом совещании, – в конце концов, останься она в Норвегии, на нее могли бы выйти немцы, или русские. Погибшие норвежцы… – глава Бюро повел рукой, – это косвенный ущерб. Потомки нас простят, – завершил он, – мы даем человечеству новое оружие… – Донован не сомневался, что ради бомбы армия США перестреляла бы хоть всю Норвегию:

– Мэтью доложил, что в хижине с ней ночевал мужчина, – он вспоминал отчет об операции, – ребята его, разумеется, убили. Значит, кто-то польстился на Ворону, несмотря на ее уродство. Но я слышал, что в тех краях женщины больше напоминают троллей. Ворона, хотя бы, изящная… – доктору Кроу присылали каталоги вещей. Она заказывала только тапочки, детского размера, и простые юбки с джемперами.

– Мятный зубной порошок, дешевое мыло, – читая заказы, Донован удивлялся, – истинно, человек не от мира сего. Она питается табаком, кофе и яблоками. Но у нее была связь, с мужчиной. Значит, может случиться еще одна… – они надеялись, что, после войны, доктор Кроу решит остаться в США. Гувер, однажды, сказал:

– Мы можем держать ее в неведении касательно исхода сражений, но вряд ли она поверит, что война продлится еще два десятка лет… – пока, что доктор Кроу верила еженедельным разговорам с кузеном, его светлостью герцогом Экзетером. Нарезку сделали чрезвычайно искусно. Над записями работали опытные специалисты, занимающиеся в армии связью. По сведениям, полученным от британцев, герцог сейчас находился на континенте.

– Должно быть, поехал контактировать с агентами, в нейтральной стране. Однако у нас много записей, хватит до конца войны, и даже дольше… – после войны, доктор Кроу поняла бы, что ее обманывали, но Гувер хмыкнул:

– Она один раз нас простила. Мы объяснили, что рейд в Норвегию был личной инициативой некоторых горячих голов. Виновники понесли наказание. То же самое случится и с работниками, водившими за нос доктора Кроу, делавшими вид, что ей звонят из Британии… – раскурив сигару, Гувер широко улыбнулся.

Судя по ходу войны, бомбу предстояло сбросить не на Германию, а на Японию:

– Так лучше, – заметил Донован коллегам, – Япония остров. Ученые говорят, что влияние оружия распространяется с ветрами. Не надо заражать Европу, наших союзников. Япония далеко от континента… – японцы пока сопротивлялись, но сражения на Тихом океане выигрывало США. После войны они собирались выпустить, как шутил Гувер, Ворону в стаю. Благодаря Гитлеру и Муссолини, в США собралось много молодых ученых:

– Она встретит кого-нибудь, влюбится… – говорил себе Донован, – и решит остаться в США. В конце концов, все, что мы делаем, для ее блага. Не хочет же она сидеть в подземной тюрьме, у немцев, или в сталинском лагере. И с братом она увидится, только позже… – узнав, что полковник Кроу выжил, они решили пока ничего Вороне не сообщать:

– Она может потребовать свидания с братом, а нам эта встреча ни к чему… – заявил Донован:

– Пусть спокойно работает. Полковник может и погибнуть, если он в авиацию вернулся. Он женат на сестре миссис Анны… – никто из родственников женщины понятия не имел, где она находится, но рисковать не стоило. Донован подозревал, что майор Меир Горовиц разболтал кузенам о встрече с женщиной, в Японии:

– И его отец знает, что миссис Анна в США… – вздохнул Гувер, – Меир, будучи Пауком, может начать искать ее, по серым каналам. В общем, – подытожили они, – никаких родственных объятий. Ворона должна оставаться в одиночестве.

Оказавшись в США, доктор Кроу передала Оппенгеймеру собственноручно написанный аффидавит, излагающий подробности ее пленения и пребывания в Дахау и на полигоне Пенемюнде. В конце документа женщина настаивала на личном участии в будущем процессе нацистских преступников. Гувер хлопнул тяжелой дверью сейфа:

– Еще чего не хватало. Никуда она не поедет, и нигде не выступит. Мы не потеряем нашу драгоценность… – аффидавит лег в папку с надписью: «Строго секретно». В Америке документ видели всего несколько человек. В главах о Пенемюнде, доктор Кроу писала о прототипе сверхбыстрой летательной конструкции, с горизонтальным крылом:

– Она уничтожила модель, перед побегом…. – Донован тоже вглядывался в немецкие позиции, – но сейчас опять взялась за чертежи. Оппенгеймер объяснил, что она так отдыхает… – миссис Анна тоже некоторое время провела в Лос-Аламосе, но женщины, разумеется, не встречались. Они сразу решили, что перестукиваться заключенные тоже не могли.

– Ворона настолько погружена в свои выкладки, что в двери лбом входит… – расхохотался Гувер, – она бы и не поняла, что ей стучат. И, тем более, не могла бы ответить… – миссис Анна расстегнула кобуру пистолета.

– Мы ей верим, – внезапно, подумал Донован, – верим, что ее арестовало НКВД, что она сбежала, когда ее везли к месту расстрела. Бросилась с палубы корабля в Татарский пролив, а судно торпедировала немецкая подводная лодка. Мы верим, всему, что она говорит. Японцы, союзники немцев. А если русские правы, если ее отец, действительно, работал на Германию? И она тоже… – запах жасмина напомнил Доновану аромат немецких отравляющих газов, витавший над окопами, на первой войне. Дикий Билл подавил кашель:

– Зачем вы достали пистолет, миссис Анна… – ее пальцы сомкнулись на рукоятке:

– Чтобы застрелить вас, мистер Донован, зачем же еще… – розовые губы коротко улыбнулись. Она щелкнула курком.

Миссис Анна была права.

Согласно инструкции, в случае угрозы вражеского плена, офицеру, сопровождающему Донована, предписывалось первым застрелить генерала:

– Как вы мне и объясняли… – она проверила пистолет, – в соответствии с правилами безопасности… – женщина добавила:

– Я не работаю на немцев, можете не волноваться… – Донован понял, что покраснел. Высота 262 ответила на утренние пули вермахта:

– Они увидели нас… – бронетранспортер стоял в кустах, но с холма был бы заметен, – решили отвлечь внимание противника на себя… – пока немецкие танки не двигались. Машина, тоже должна была оставаться на месте:

– Они могут услышать шум мотора… – солдаты поднимались из окопов, – и развернуть танки в нашу сторону. Надо подождать, пока они поддержат атаку… – бронетранспортер был быстрее танков, но не обогнал бы пущенный в его сторону снаряд. Судя по всему, вермахт собирался использовать утреннюю перестрелку для прорыва на восток, к дивизиям СС.

Донован много раз был в бою. Ему стоило большого труда сидеть спокойно. Длинные пальцы миссис Анны постукивали по приборной доске:

– Она, кажется, тоже хочет из кабины выпрыгнуть, с винтовкой… – им нельзя было сделать даже одного выстрела. Донован хотел помочь ребятам, американцам, полякам и британцам, умирающим на высоте 262, но они с миссис Анной не могли шагнуть на влажную траву лужайки. Он слушал знакомый свист трассирующих пуль, разрывы гранат:

– Высота 262 третий день держится, не пускает немцев на восток. Осталось совсем немного. Скоро падет Сен-Ламбер, мы замкнем клещи. Вермахту, кроме полной капитуляции, ничего больше не светит. Мы освободим Париж, погоним зверя дальше, в его логово. Русские тоже, рано или поздно, двинутся вперед. Скорее, поздно. Они подождут, пока СС и коллаборационисты подавят варшавское восстание… – части Красной Армии стояли за Вислой, не делая попыток атаковать немцев. Сталину надо было очистить Прибалтику и Украину, и помочь словацким партизанам.

На совещаниях в Вашингтоне начали упоминать о щите, которым окружит себя Сталин, после войны:

– Все произойдет, как в Прибалтике, – утверждали аналитики, – видимость свободных выборов, победа коммунистов, и левое правительство… – существовала опасность такого исхода и в Европе. Италию и Францию наполняли партизаны, с боевым опытом, решительные, не привыкшие сомневаться люди, члены партии. Танки Сталина, опираясь на поддержку запада, могли и не остановиться в Берлине. В Вашингтоне считали, что бомба делается вовремя:

– Но до такого, надеюсь, не дойдет… – взревели двигатели немецких танков, – Сталин разумный человек. Устроим совещание, в следующем году, перед победой. Отдадим ему все, что он потребует, а он, в свою очередь, не пошлет армию дальше… – СССР разорила война, но Донован разбирался в русских:

– Они не сдаются, не опускают руки. Если Сталин прикажет атаковать капиталистов, они так и сделают. Но мы удовлетворим желания Сталина, обезопасим себя… – он велел:

– Разворачивайтесь. Танки заняты на высоте, нашего движения никто не заметит… – левая рука миссис Анны перекочевала с рычага переключения скоростей на гашетку пулемета: «Нет».

– Я никогда не бросала соратников в бою, – твердый подбородок выдвинулся вперед, – не сделаю этого и сейчас… – очередь полила спины немцев. Донован, выругавшись, столкнул женщину с места шофера:

– Хотя бы отведите транспортер в кусты. Здесь танки от нас живого места не оставят… – он рванул на себя ручной тормоз: «Истинно, дочь своего отца». Донован загнал бронетранспортер подальше:

– Ладно, она права. Тряхнем стариной… – пулемет не останавливался. Дикий Билл развеселился:

– Она против отрядов Колчака сражалась. Мы могли бы столкнуться, в траншеях, на гражданской войне… – несмотря на седоватые волосы, миссис Анна напомнила ему девчонку:

– Она тогда почти подростком была… – женщина тяжело дышала, в кабине стоял грохот выстрелов, – сейчас видно, что она из плоти и крови сделана… – обычно белая, гладкая щека разрумянилась.

Над окопами немцев Донован увидел американское знамя:

– Ребята с холма спустились, с танками… – он взялся за прицел базуки, – в конце концов, мы по моей вине во вражеском тылу оказались. Стыдно, с моим опытом не разобраться в карте. Но, если мы здесь, то надо вести себя достойно… – базука завыла. Дикий Билл, довольно, хмыкнул: «Прямо в башню». Над полем боя стоял рассветный туман, они слышали рев танковых моторов, в густой грязи: