Текст книги "Вельяминовы. Время бури. Книга вторая"

– Но можно посмотреть сумочку, обувь. Давиду скажу, что тетя подарила. Он проверять не станет, а тетя в Париж собирается, из Кельна… – они с Элизой договорились сходить в парикмахерскую. Баронесса де ла Марк никогда не делала маникюр.

Эстер удивилась, Элиза махнула рукой:

– Моя мама на внешность внимания не обращает, это суетное. В монастыре, тем более, эмали для ногтей не имелось. Я в прошлом году сорняки пропалывала, на огороде, – девушка расхохоталась.

Эстер нравилось проводить с ней время. Переехав в Европу, она растеряла американских подруг. Она ходила только к друзьям Давида, университетским преподавателям, людям старше Эстер. Она скучала по танцам, кафе и кинотеатрам. Иногда Эстер думала съездить в Лондон. Тетя Юджиния ее приглашала, но с двумя младенцами на руках путешествие становилось тяжелым, если не невозможным.

– Все равно съезжу, – Эстер надела шляпку:

– В Лондон самолеты летают. Мальчики подрастут, навестим родственников… – она не предполагала, что муж отправится с ней. В Амстердаме Давид, все время, проводил в библиотеке, в университете, или в госпитале. Эстер восхищалась мужем. Он считался самым талантливым из молодых медиков Европы, выпустил две монографии, и готовил третью. Давид защитил докторат, получал премии за статьи и твердо намеревался стать нобелевским лауреатом. Муж, однажды, сказал:

– Жаль, что папа умер, не успев понять механизм заражения сыпным тифом, от вшей. Иначе премия ему, и Риккетсу, была бы обеспечена.

Эстер напомнила себе:

– Ему два года исполнилось, когда профессор Кардозо скончался. Давид не знал отца. Неудивительно, что он так говорит… – она уважала трудолюбие и упорство Давида, однако, иногда, не соглашалась с мужем. Доктор Кардозо пренебрежительно относился к простым медикам:

– Такие люди, как твой отец, как ты, не двигают вперед науку. Он вправляет вывихи, а ты принимаешь роды. Вас тысячи, а нас, ученых, по пальцам можно пересчитать, – Эстер давно прекратила спорить с мужем на такие темы. Давид был упрямым, и она тоже. Обычно все заканчивалось тем, что кто-то из них, в сердцах, хлопал дверью, и уходил ночевать в кабинет.

– Чаще Давид… – горько сказала себе Эстер, идя к пансиону кузины:

– Он каждый раз в кабинете спит, когда я в микву хожу. Хочет меня отучить. Говорит, это антисанитарная, средневековая привычка… – она посмотрела на руки:

– Не похудела, а обещала. Хоть ногти в порядок приведу. Скоро в госпиталь возвращаться… – с нового года Эстер брала няню. Она выходила на должность ординатора в родильном отделении больницы при Амстердамском университете.

Рассчитываясь за розы, Меир вспоминал Ирену. Когда доктор Горовиц и миссис Фогель вернулись в город, они с Иреной, по выходным, стали уезжать на Лонг-Айленд. Меир говорил отцу, что занят на работе, Ирена отговаривалась ночевками у подруг. Меир вдохнул тяжелый, сладкий запах цветов:

– Она меня любит, будет ждать. А я? – он понял, что покраснел:

– Надо сначала закончить воевать. Разберемся. Хотя неизвестно, сколько времени все протянется… – они с братом вышли на узкую улицу. У касс кинотеатра выстроилась очередь, Меир прищурился: «Идут. С пакетами, как я тебе и говорил».

Рав Горовиц усмехнулся:

– Женишься, мой дорогой, и поймешь, что жену надо баловать. Сказано, что мужчина должен одеваться ниже своих возможностей, а жену содержать, как королеву. И быть добрым, и непритязательным, конечно. Забери пакеты у кузины Элизы, – скомандовал Аарон, – а я позабочусь об Эстер.

Девушки свернули зонтики. Элиза, весело, сказала:

– Мы выбрали отличные сумочки, обувь, шарфы… – Элизе, немного, нравился старший кузен Горовиц. С ним было интересно, Аарон рассказывал ей о Святой Земле. Элиза заметила:

– Мы знаем, чем вы в Берлине занимаетесь, кузен. Папа и мама говорят, что долг каждого католика, тоже помогать евреям. Они наши братья, дети Авраама.

Папа Пий, на Пасху, выпустил энциклику Mit brennender Sorge, где осуждал нацистский режим. Копии послания тайно ввозились в Германию и зачитывались на службах, в католических церквях. Аарон сказал об этом Элизе. Девушка тряхнула головой:

– Бог накажет Гитлера за все, что он делает с евреями, со священниками, с несчастными людьми, которых лишают права на рождение детей. Мы молимся за вас, кузен Аарон, – просто добавила девушка.

В фойе пахло табаком, кофе, женскими духами. Аарон купил сестре и Элизе пирожные. В кинотеатре работало кошерное кафе, а после фильма их ждал столик в ресторане, у Эсноги.

– Попробуешь нашу кухню, – заметила Эстер кузине:

– Я по-американски готовлю, а у них настоящая сефардская еда. Жареная рыба, фаршированные овощи, курица с чесноком и пряностями…

У афиш, они немного поспорили, на какой фильм идти. Меир настаивал на американском кино, «Впереди Калифорния».

– Гонки на грузовиках, – восторженно сказал юноша:

– Вы никогда не видели подобного. Соревнование между грузовиками и поездами… – Меир ходил на фильм с Иреной, но хотел посмотреть его еще раз. Сестра закатила глаза:

– Я не для того первый раз за два года выбралась в кино, чтобы смотреть на грузовики, Меир. «Жизнь Эмиля Золя», или этот… – она указала на афишу: «Молодой и невинный». У Хичкока всегда хорошие фильмы… – шло еще нацистское кино, с Зарой Леандр, «К новым берегам». Они не собирались и ногой ступать в зал, где на экране показывали заставку, со свастиками.

Отто фон Рабе покупал билет на немецкий фильм. Доктор узнал давешнюю женщину из парка, в хорошем костюме, с букетом роз. Девушка, младше ее, и ниже ростом, сказала что-то, компания рассмеялась:

– Тоже еврейка, наверное, – подумал Отто:

– И эти двое евреи. Кинотеатр еврею принадлежит, у нас бы его давно ариизировали. Я бы и не пошел сюда, но я не смогу гулять по городу. Я вернусь в кафе, то самое… – Отто пару часов провел, запершись в номере, наедине с журналами. Он одергивал себя:

– Посмотри фильм, и возвращайся в гостиницу, поработай над докладом… – Отто говорил о сотрудничестве немецких и японских медиков, в борьбе с эпидемиями.

Он отвел глаза от высокого, красивого, мужчины, с бородой:

– Не смей, он еврей, наверняка. Но какая разница… – горько сказал себе доктор фон Рабе: «Преступление есть преступление… – он заставил себя смотреть на золотистые волосы младшей девушки. Компания, наконец, решила, на какой сеанс пойти. Давешний темноволосый мужчина встал в конец очереди. Отто услышал его мягкий голос:

– Фильм, о котором кузен Мишель писал. Drôle de drame. Криминальная комедия. Мадемуазель Аннет Аржан играет, невеста кузена Теодора. Заодно посмотрим на нее… – забрав свою сдачу, Повернувшись, Отто увидел темные, в длинных ресницах, глаза мужчины. Доктор фон Рабе задел, его рукавом пальто, выбираясь из очереди. Мужчина не обратил на это внимания.

Найдя место в зале, Отто, бездумно, смотрел на экран, где шла немецкая кинохроника. Сердце, бешено, прерывисто застучало. Доктор фон Рабе захотел увидеть незнакомца еще раз, чего бы это ни стоило.

За обедом, в кошерном ресторане, у Эсноги, они обсуждали фильм. Комедия об авторе детективов, ложно обвиненном в убийстве жены, и вынужденном скрываться среди парижских воров, всем понравилась. В конце фильма выяснилось, что жена, инсценировав смерть, сбежала с любовником. Мадемуазель Аржан играла девчонку, мошенницу, взявшую под крыло неудачливого писателя. Они согласились, что невеста кузена Теодора удивительно напоминает тетю Ривку.

– И голоса у них похожи, – Аарон расплатился:

– Надо тете написать. Она из Кельна в Париж летит. Она встретится с Теодором, Мишелем. Пусть посмотрит на мадемуазель Аржан. Она очень хорошая актриса, хоть и молодая… – они знали, что у кузена Теодора есть американское гражданство, знали, что тетя Жанна болеет, и не может покинуть Париж.

Девушки пошли вперед. Ночь была тихой, звезды отражались в воде канала. Дождь закончился, с Эя дул свежий, чистый ветер. Меир закурил сигарету. Аарон положил руку на плечо брата:

– Спасибо, что в тир меня водил. В Берлине я не могу держать при себе оружие, но все равно… – рав Горовиц помолчал, – пригодится.

Меир снял очки, протер их, и опять надел: «Аарон… Долго ты в Германии собираешься пробыть?»

Темные глаза брата посмотрели куда-то вдаль. Аарон подождал, пока проедет машина:

– Столько, сколько, понадобится, Меир, чтобы спасти всех, кого мы можем спасти. Я бы то же самое мог спросить у тебя, – смешливо добавил старший брат. Он прислонился к кованой решетке набережной. Аарон был в кипе, без шляпы, волосы шевелил ветер. Брат засунул руки в карманы короткого, твидового пальто. Огонь сигареты освещал упрямое, хмурое лицо.

Меир, смутившись, пробормотал: «Откуда ты…»

– Изучение Талмуда, – почти весело ответил рав Горовиц, – развивает логику. У тебя отличный загар, ты стреляешь, как снайпер, несмотря на очки, научился водить машину, и я видел в комнате испанскую газету. Республиканскую, – прибавил рав Горовиц: «Мэтью тоже в Испании?»

Меир покачал головой:

– У него новая должность, секретная. Он занимается безопасностью ученых, выполняющих исследования для армии. В Испании ему делать нечего… – Меир оборвал себя:

– Загореть я мог и на Лонг-Айленде. Лето было отменное, – он сунул нос в шарф: «Не то, что здесь».

В свете звезд, Аарон увидел блестящие, золотистые волосы Элизы. Кузина ему нравилась, но Аарон, горько думал:

– Мало времени прошло. Да и встречу ли я еще такую девушку, как Габи? Один Господь знает.

Они с младшим братом завтра уезжали из Амстердама. Эстер, сначала, расстроилась, что они не увидятся с Давидом. Доктор Горовиц, коротко, сказал:

– Мальчики с тобой хотели встретиться, милая. С тобой, с племянниками. У них работа, дела…

Аарон видел зятя только на фотографиях. Когда Эстер и Давид ставили хупу, он учился в Святой Земле:

– Интересно, – хмыкнул рав Горовиц, – где сейчас кузен Авраам? Не удивлюсь, если я его в Берлине увижу, в скором времени, – Аарон понял, что, если нацисты откажутся выдавать ему дальнейшие визы, то ему придется перебираться в страну рядом с Германией:

– Польша, – он вспомнил карту, – Чехословакия, Швейцария, Бельгия. Надо выбрать слабо охраняющуюся границу. Дания, оттуда легче людей переправлять, по морю, – брат поднял голову.

– Меир, – внезапно, спросил Аарон, – будет война?

Юноша кивнул:

– Будет. Гитлер не ограничится своей страной. На очереди Австрия, – Меир запнулся, – Чехословакия. Судетские горы, с месторождениями полезных ископаемых. Надо сделать так, чтобы, как можно больше евреев покинуло Германию, Аарон, пока есть еще время, – добавил Меир.

Аарон помнил, что невеста кузена Теодора тоже еврейка, из Польши:

– Он писал, – вздохнул раввин, – что мадемуазель Аннет сирота, родителей в погромах потеряла. И дядя Натан в Польше пропал. Теперь и не узнаем, что с ним случилось.

Меир, внезапно, усмехнулся:

– Эстер, мне кажется, не в обиде, что мы на конгресс не остаемся. Мы все равно не врачи. Давид, – Меир помолчал, – считает, что все, кто не занимается медициной, зря небо коптят. Он очень уверен в себе… – через две недели знакомства с Давидом, сестра сообщила: «Мы ставим хупу, папа».

Доктор Кардозо приехал на конгресс, в Нью-Йорк. Эстер только что закончила, университет Джона Хопкинса, в Балтиморе, с дипломом врача общей практики. Меир учился в Гарварде, и проводил каникулы дома. За обедом в квартире Горовицей Давид резко отзывался об американской системе обучения врачей:

– У вас, дядя Хаим, выпускают невеж, – заявил доктор Кардозо, – ни один американский доктор не преуспел в Европе.

Меир заметил опасный огонек в голубых глазах сестры. Повертев серебряную вилку, Эстер сладко улыбнулась:

– Хочется доказать что вы неправы, кузен Давид. Я могу с вами поспорить.

Когда дочь сказала, что выходит замуж, доктор Горовиц замялся:

– Если ты собираешься преуспеть в споре с ним, милая… – Эстер фыркнула:

– Разумеется, нет. Мы любим, друг друга, – девушка поцеловала отца. Он пробурчал:

– За две недели все, конечно, стало понятно.

– Кто бы говорил, – Эстер вздернула нос, – ты с мамой познакомился в понедельник, в среду сделал предложение, а на следующей неделе стоял под хупой… – доктор Горовиц покраснел.

Он встретил Этель на заседании муниципального совета Бруклина. Хаим говорил о санитарном обслуживании фабрик. Этель, профсоюзная активистка, руководила работницами на швейных производствах. Девушка не оставила камня на камне, от доклада доктора Горовица. После заседания Хаим пригласил ее на кофе.

– Тогда другое время было, – заметил отец:

– И потом, я торопился. Мне стало понятно, что девушку нельзя упускать…

– И мне понятно, то же самое, – отрезала Эстер.

Подходя к пансиону кузины Элизы, Меир обернулся к брату:

– Ты только никому об Испании… – он помедлил, – не говори. Папа считает, что я здесь, в Европе, занимаюсь делами Бюро. В общем, так оно и есть… – Аарон кивнул.

Утром он садился в поезд, что шел через Кельн и Франкфурт на Берлин. Младший брат ехал в Барселону через Швейцарию и юг Франции.

Проводив Элизу, они дошли до особняка Кардозо. Отец встретил их на пороге:

– У малышей температура поднялась. Ничего страшного, я им дал жаропонижающее, поменял белье, простыни… – доктор Горовиц добавил:

– Продуло их, наверное. Можно не беспокоиться, легкая простуда.

Он помахал конвертом:

– С вечерней почтой пришло. Тетя Ривка летит из Кельна Сабеной, через Брюссель. Рейс в Лондон, но они делают остановку в Бельгии. На борту самолета будет… – отец торжественно прочитал:

– Георг Донатус, наследный принц Гессенский, и его семья. Можно не беспокоиться, – заключил Хаим, – с такими пассажирами авиакомпания, как следует, проверит самолет… – Аарон рассказал отцу о мадемуазель Аржан. Хаим улыбнулся:

– Тетя Ривка в Париже ее увидит. Спать идите, вам рано вставать… – братья поднялись наверх. Эстер выглянула из детской:

– Не волнуйтесь, все хорошо… – в тихом коридоре тикали старые, прошлого века часы, пахло пряностями. На берегу канала, фонари освещали медную табличку, рядом с входом в парк Кардозо. Аарон, внезапно, обнял сестру и привлек к себе Меира. Они немного постояли, молча. Эстер шепнула:

– Ложитесь, милые. Мы увидимся, обязательно. Спасибо, что приехали… – Аарон оглянулся на пороге спальни. Сестра вскинула голову:

– Будто рысь, на ее кинжале. Господи, – попросил рав Горовиц, – убереги нас от всякой беды и несчастья, позаботься о нас… – в окне Аарон увидел белого голубя. Птица парила, расправив крылья, над водой, в тишине ночи.

Заседания конгресса проходили в большой аудитории Амстердамского университета. Чисто вымытые, в мелких переплетах окна, смотрели на канал. Неподалеку виднелся шпиль Аудекерк. Внизу, на серой воде, качались лебеди. Лига Наций собирала такие встречи раз в два года. Основная работа шла на секциях. Доктор Кардозо председательствовал на отделении, где выступали врачи-эпидемиологи.

Давид стоял перед зеркалом, в кабинете. Комнату ему, по первому требованию выделили организаторы. Доктор Кардозо удовлетворенно рассматривал себя. Темные волосы и короткая, ухоженная борода были отлично пострижены, лицо покрывал африканский загар. На висках появилась легкая седина. На манжетах белой, накрахмаленной рубашки сверкали бриллиантовые запонки. Костюм серого твида облегал мощные плечи. Давид был больше шести футов ростом:

– Седина придает солидности. Мне тридцати не исполнилось, но такое… – Давид коснулся рукой волос, – вызывает уважение.

На выступлении, во время общего заседания, он представил результаты испытаний живой противочумной вакцины. По слухам, русские тоже над ней работали. В Маньчжурии, разговаривая с коллегой, японским военным врачом, Сиро Исии, Давид развел руками:

– Точно мы ничего не знаем, мистер Исии. Русские эпидемиологические институты не делятся с нами изысканиями… – Давид приехал на базу отряда Исии, под Харбином, по приглашению руководителя. Лагерь эпидемиологов разбили в глуши, на границе Маньчжурии и Монголии. Давид сидел в лабораторной палатке, за микроскопом, разбираясь со штаммами. В чистом небе послышалось гудение самолета.

Исии сам за ним прилетел. Японец был старше Давида, носил форму полковника, но долго ему кланялся и называл сенсеем. Исии восхищался его статьями о чуме и сонной болезни. Блестя стеклами очков, японец, почтительно, заметил:

– Когда я узнал, что вы здесь, сенсей, я не мог не приехать. Я считаю вас учителем… – Исии пригласил Давида на базу научного отряда 731, которым руководил японец.

Они устроились на деревянных, врытых в степную, сухую землю, скамьях, под холщовым навесом. Давид велел принести гостю зеленого чая. За папиросой, Исии рассказал ему об организации отряда.

Под Харбином, на базе, Давиду понравилось. Медики получили в свое распоряжение отлично оборудованные лаборатории, недостатка в подопытных животных не было. Исии показал отделение эпидемиологии, где занимались хорошо знакомыми Давиду инфекциями. Остальные группы отряда, по словам японца, изучали растения и насекомых. В кое-какие здания Исии его не водил. Японец, вежливо, сказал:

– Для сенсея там нет ничего интересного. Мы военные медики, проводим армейские исследования… – низкие, подвальные окна в домах были забраны решетками. В разговоре с Исии он упомянул, что испытывал живую противочумную вакцину на себе. Давид не боялся заражения, он был уверен в своей работе:

– Животные не дают клинической картины, существующей у человека… – в кабинете полковника накрыли отличный обед, с французским вином, – пришлось вводить самому себе чумные штаммы, – Давиду, показалось, что японец легко улыбнулся. Исии кивнул: «Я понимаю. Но все прошло удачно?»

– Более чем, – расхохотался доктор Кардозо, – как видите, я жив и здоров… – солдаты убирали со стола. Исии повел рукой:

– Да, сенсей, развитие науки требует жертв. И человеческих смертей тоже… – Давид весело прервал его:

– Никаких жертв, полковник. Медицина призвана бороться со смертью, что мы и делаем. Я за свою вакцину отвечаю. Хотя, конечно, – мужчина помрачнел, – вакцинация, пока не панацея. У нас нет хороших лекарств… – Давид следил за работой лаборатории Флеминга, но, судя по всему, англичане никуда не продвинулись.

Он поправил безукоризненный, шелковый галстук. Ордена принцев Оранских, и Почетного Легиона, Давид не носил, но на визитной карточке указывал.

– Если я перееду в Англию, – думал доктор Кардозо, – мне могут дать дворянство. Сэру Майклу Кроу его дали за работу для военного ведомства… -Давид подозревал, что в Отряде 731 занимаются бактериологическим оружием. Врач сказал себе:

– Их исследования, не твое дело. У них крематорий имеется, и труба дымит, однако они просто трупы животных жгут.

Доклад Давида сопровождали овации. Кроме него, никто из европейских и американских ученых, пока не создал живой вакцины от чумы. Присев на угол стола, он просмотрел программу секции. Некий доктор фон Рабе, из Германии, выступал с сообщением о сотрудничестве немецких и японских медиков. Давид знал о программе стерилизации, но пожимал плечами:

– Немцы правы. Не они такое придумали. У неполноценных, больных людей, и пристрастия неполноценные. Стерилизацией мы снижаем уровень преступности в обществе, защищаем население страны от рождения умственно отсталых детей. На их содержание идут наши налоги, не забывайте, – наставительно добавлял Давид.

Вспомнив о больных детях, он, ядовито, пробормотал:

– Два врача в доме, а у мальчиков жар. Какие они врачи? Эстер получила диплом, и сразу вышла замуж. Даже если она вернется к практике, то ненадолго. Будет сидеть, полировать ногти, чем она и сейчас занимается… – Давид был недоволен, что жена не работала во время беременности. Ее сильно тошнило, Эстер не отходила от ванной. Давид замечал:

– Тысячи женщин, Эстер, в твоем положении, на фабриках трудятся. Беременность, не болезнь. Не веди себя как старомодная барышня… – Давид мало времени проводил дома. Он терпеть не мог манеру жены постоянно попадаться ему на глаза, да еще и просить, чтобы он помог с детьми.

– Я их осматриваю, – удивился мужчина, – что еще надо? Это должна была бы делать ты, – усмехнулся доктор Кардозо, – но твой диплом стоит меньше, чем рамка, его окружающая… – он указал на мраморный камин:

– Сейчас все женщины, ринулись в медицину. В основном, бездари, – Давид искоса посмотрел на жену. Твердый подбородок немного дрогнул, однако, она спокойно ела:

– Ничего не надо, Давид. Ты прав. У тебя работа, поездки… – двое, жена и тесть, кисло подумал доктор Кардозо, умудрились заразить малышей. Он грешил на братьев жены, но те уехали из Амстердама третьего дня. Эстер клялась, что оба были здоровы.

– Превратили дом в ночлежку, – сочно заметил доктор Кардозо, – твои братья брали их на руки, прикасались к ним. А если бы это был полиомиелит, Эстер? – он недовольно посмотрел на жену:

– Против него пока нет вакцины. Ты рисковала здоровьем детей… – Эстер покраснела. Полиомиелит передавался по воздуху, или через грязные руки. Дети заплакали, Эстер подтянула их к себе. Они сидели на ковре, в спальне. Жена взяла малышей, Давид, поморщившись, вышел.

Доктор Кардозо не любил шума в доме. Когда он возвращался из поездок, жена ходила вокруг на цыпочках, и приносила ему кофе. Он жалел, что тесть тоже не отправился прочь из Амстердама. Давида раздражал доктор Горовиц, еще с тех времен, когда они ставили хупу.

На религиозной свадьбе настояла жена. Давид закатил глаза. В тринадцать лет он отказался праздновать бар-мицву, заявив о своем атеизме. Раввина Эсноги чуть удар не хватил, смешливо вспомнил доктор Кардозо.

Жена была упрямой, но Давид, увидев ее, рассмеялся:

– Твоего упрямства на приведение себя в порядок не хватило. Тебе надо, по меньшей мере, двадцать килограмм сбросить. Иначе наши сыновья будут листать свадебный альбом, и спрашивать меня, где женщина, на которой я женился… – он увидел слезы в глазах жены. Давиду нравилось, как он выражался, сбивать с нее американский гонор.

Однако Давид не изменял жене. В местах, где стояли лагеря эпидемиологов, попросту, не с кем было изменять. В поле он скучал по женщине. Давид много раз говорил жене, что она должна сопровождать его в экспедиции:

– Готовить, стирать, вести мою переписку… -Эстер возмутилась:

– Я шесть лет училась, Давид. Я врач! Я не брошу ординатуру, чтобы варить тебе кофе, в Маньчжурии… – Давид прервал ее:

– Ты не врач. У тебя нет опыта. Что касается кофе, любящая женщина должна быть готова на какие угодно жертвы, ради любимого… – жена обрадовалась, что Давид позвал ее. Потом, он, все равно, отправил Эстер к детям:

– Мальчики болеют. Твоя обязанность, как матери, быть рядом. Мне надо выспаться. Завтра доклад. Надо хорошо выглядеть… – он заметил темные круги под глазами жены. Эстер ушла, кутаясь в шелковый халат. Выкурив папиросу в блаженном, тихом спокойствии, Давид крепко заснул.

Он не собирался надолго оставаться в Амстердаме. Его ждали в Конго и Маньчжурии, Давид, на прощание, обещал полковнику Исии, что вернется. Вспомнив о Флеминге, Давид подумал:

– Кузен Питер производство в Германии разворачивает. Фармацевтический завод. Может быть, они создали новые лекарства… – Давид, сначала, хотел спросить фон Рабе, но качнул головой:

– Нет, он мне и руки не подаст. Все знают, что я еврей. Не хочу с ним разговаривать, – подытожил Давид. В дверь кабинета робко постучали. Доктор Кардозо, неслышно, вздохнул:

– Тесть, что ли? Он где-то здесь болтается, я его видел утром. Делает вид, что понимает, о чем речь идет, на секциях. Эстер в него такая бездарь, несомненно. Братья ее умнее, особенно младший… – на пороге оказался не тесть, а молоденькая, лет восемнадцати, девушка, в строгом, синем костюме и шелковой блузке. Золотистые, непокрытые косы падали на плечи.

Девушка отчаянно покраснела:

– Здравствуйте, доктор Кардозо. Я ваша кузина, Элиза де ла Марк, из Мон-Сен-Мартена. Я пишу статью, об эпидемиологах. Я журналист, – почти испуганно добавила девушка. Она, зачем-то, полезла в сумочку.

В журналисте было едва ли больше пяти футов. Давид подумал, что и весит она фунтов девяносто, не больше. Кузина совала ему визитную карточку. Девушка, волнуясь, рассыпала бумаги по дубовому паркету. Давид все быстро собрал. Элиза выдохнула:

– Вас кузина Эстер должна была предупредить. Я ей говорила…

Жена, действительно, что-то жужжала за ужином, но Давид пропустил ее слова мимо ушей. Он и в Конго, выбрасывал длинные письма из Амстердама. Давиду не было никакого дела до того, что кузен Питер фашист, а кузен Теодор собирается жениться. У Давида, была его работа, а больше его ничего не интересовало. Он забрал у девушки визитку:

– У Эстер теть было много, кузенов, родни. Она привыкла болтать о всякой семейной ерунде. Столько детей сейчас не нужно. Правильно я ей сказал, два ребенка, не больше, … – усадив гостью в кресло, сварив ей кофе на спиртовке, Давид попросил разрешения курить.

Она мелко закивала:

– Да, конечно… – доктор Кардозо устроился напротив. Кузина покраснела, опустив серо-голубые глаза. Давид закинул ногу на ногу:

– Доставайте блокнот, – велел он. Элиза, послушно, развернула тетрадь, приготовившись писать.

Отто фон Рабе тщательно подготовил свой доклад.

Кое-какие, совместные исследования, немецких и японских медиков не стоило выносить на всеобщее обсуждение. Отто состоял в переписке с полковником Исии. Японцы испытывали на китайцах, в Маньчжурии новые, сильные штаммы чумы. Отряд 731 имел в своем распоряжении неограниченное количество подопытного материала. В Китае его хватило бы поколениям врачей. Япония собиралась воевать с русскими. Исии сообщил Отто, что в обязанности отряда входит подготовка диверсантов, для распространения чумы в Монголии, и на северных границах Китая.

В отряде 731 занимались опытами по предотвращению обморожений. Погода зимой, вокруг Харбина, стояла суровая. Китайцев выводили на снег, обнаженными, и поливали ледяной водой. Врачи отряда ампутировали конечности, изучая влияние холода на мышцы и сосуды. Исии написал Отто, что операции проходили на открытом воздухе, без анестезии. Обезболивающие средства путали клиническую картину. Доктора не хотели тратить время на перевод подопытного материала в тепло.

Достигнув в этом году двадцати пяти лет, Отто вступил в СС. Отец устроил вечеринку, врача все поздравляли. Старший брат похлопал Отто по плечу:

– Ты пока унтерштурмфюрер, но тебя ждет большое будущее, я уверен.

Макс был на отличном счету у Генриха Гиммлера. Отто, смущаясь, попросил брата, устроить ему встречу с рейхсфюрером. Отто хотел поделиться соображениями об организации экспериментальных медицинских лабораторий в концентрационных лагерях. Летом открылся второй большой лагерь, Бухенвальд. В Германии было много медиков, которые сочли бы за честь развивать науку, работая с подопытными субъектами.

Рейхсфюрер внимательно выслушал предложения Отто. Гиммлер попросил:

– Оформите все докладом, партайгеноссе фон Рабе. Я уверен, что многих заинтересует ваша инициатива.

Отто написал и о заборе черепов у заключенных, и о военных исследованиях. Германии предстояло отправлять солдат и в Россию, и в Африку. Армии скоро должны были понадобиться данные о реакции человеческого организма на экстремальные температуры.

На вечеринку в честь приема Отто в СС приехал Герман Геринг. Он любил мальчиков фон Рабе, и всегда с ними возился. Глава Люфтваффе интересовался наукой. В разговоре с Отто Геринг упомянул, что авиаторам нужны сведения о выживании человека на высоте.

– Барокамеры, – кивнул Отто, – мы поместим туда объекты и проследим за экспериментом. Потом проведем вивисекцию, как японцы… – Отто включил в доклад и это предложение. Он добавил, что военные моряки, несомненно, тоже заинтересуются возможностями барокамер.

С доктором Исии они обсуждали массовую стерилизацию. Японцы открывали для солдат, в Маньчжурии, станции утешения, как называл их коллега. Исии настаивал, что нет смысла стерилизовать работниц. Материала было много, в случае заражения он менялся, аборты стоили дешево. Отто попросил младшего брата рассчитать затраты на подобные заведения в концентрационных лагерях. Пока их не существовало, но фон Рабе, упомянул, в докладе, что создание таких подразделений станет мерой поощрения заключенных. В подобных секциях можно было проводить эксперименты над женским организмом.

Генрих все сделал. Исии оказался прав. Младший брат отдал Отто расчеты:

– Даже если вы будете стерилизовать объекты без анестезии, все равно, операция обойдется дороже.

Отто развел руками:

– Лекарственные методы пока несовершенны, радиоактивное облучение стоит денег, а оперативное вмешательство, без обезболивания, приведет к смерти объекта на столе. В отличие от аборта… – он быстро просмотрел вычисления брата:

– Ты пишешь, что аборты стоят какие-то пфенниги. За день их можно сделать десятки, в отличие от операций. Пять минут, и готово, – Отто расхохотался.

Серые глаза брата были безмятежно спокойными. Генрих занимался всеми расчетами по использованию труда заключенных. О нем говорили, как о лучшем молодом математике Германии. Генрих ездил в Бухенвальд, когда лагерь только строился. Младший брат возил туда герра Петера. На будущих заводах Кроу предполагалось занять заключенных.

– Русские такое делают, – заметил Макс, когда они, за обедом на вилле, обсуждали визит в Бухенвальд, – они строят каналы, железные дороги, разрабатывают полезные ископаемые. Страна расцветает, – старший брат рассмеялся, – благодаря сталинским процессам. Миллионы людей в Сибири и на Дальнем Востоке отбывают заключение. Нам надо брать уроки у НКВД… – брат привез из Испании рисунок Веласкеса. Макс купил эскиз по дешевке, у антиквара:

– Старик не понимал, какая перед ним ценность… – Макс получил заключение экспертов, в национальной картинной галерее, о подлинности рисунка. Гауптштурмфюрер гордо сказал: «Начало моей коллекции». О втором наброске он, весело, отозвался: «Ученическая работа, мне он отчего-то понравился».

Отто не разбирался в искусстве, но рисунок ему не показался слабым. Наоборот, он притягивал взгляд. Обнаженная женщина не была красивой, но было в ней что-то, думал Отто, завораживающее. Он понимал, почему Макс купил набросок. Взгляд возвращался к твердым глазам женщины, к вскинутому, острому подбородку, к хрупким, прямым плечам. Макс держал оба рисунка у себя в рабочем столе. На вилле фон Рабе пока не было выставочного зала. Макс заметил: «Когда коллекция увеличится, мы, конечно, построим галерею».

Отто рассказал о докладе приятелю, Зигмунду Рашеру, тоже врачу. Рашер пока не был членом СС, и работал в Мюнхене, занимаясь изучением рака.

Рашер, просмотрев его заметки, обрадовался: