Текст книги "Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом"

Мое внимание привлекали не только взгляды Гаура. Одним из агентов по недвижимости, который вел дела с мистером Сидельским, был Ханс Мюллер, белый. Он являлся типичным бизнесменом, который смотрел на мир исключительно через призму спроса и предложения. В конечном итоге он вовлек меня в одну интересную дискуссию. Однажды мистер Мюллер указал в окно и сказал мне: «Посмотри туда, Нельсон! Ты видишь этих мужчин и женщин, снующих взад и вперед по улице? Чего они добиваются? Ради чего они так лихорадочно работают? Я скажу тебе: все они, без исключения, стремятся к богатству и деньгам. Потому что богатство и деньги равнозначны счастью. Вот за что и ты должен бороться: за деньги и только за них. Как только у тебя будет достаточно наличных, тебе больше в жизни ничего не будет нужно».

Следует упомянуть также Уильяма Смита, метиса, который занимался торговлей недвижимостью и часто бывал в нашем офисе. Смит был ветераном Профсоюза работников промышленности и торговли, первого в Южной Африке профсоюза чернокожих, который был основан Клементом Кадали. С момента основания профсоюза его взгляды, однако, резко изменились. «Нельсон! – сказал он мне. – Я долгое время занимался политикой и сейчас сожалею об этом каждую минуту. Я потратил лучшие годы своей жизни на тщетные усилия, служа тщеславным и эгоистичным людям, которые ставили свои интересы выше того народа, которому, как они притворялись, служат. Политика, по моему опыту, это не что иное, как рэкет с целью кражи денег у бедных».

Мистер Сидельский не участвовал в этих дискуссиях. Похоже, он считал обсуждение политических вопросов практически такой же пустой тратой времени, как и участие в самой политике. Снова и снова он советовал мне избегать политики. Он предупредил меня о возможных последствиях моего общения с Гауром и Уолтером Сисулу. «Эти люди отравят твой разум, – предупреждал он. – Нельсон, ты ведь хочешь стать адвокатом, не так ли?» И я отвечал ему: «Да». – «И ты ведь хочешь стать успешным адвокатом, не так ли?» И я снова отвечал ему: «Да». – «Так вот, если ты ввяжешься в политику, то твоя практика серьезно пострадает. У тебя будут неприятности с властями, которые зачастую являются союзниками юристов в их работе. Ты потеряешь всех своих клиентов, обанкротишься, разрушишь свою семью и окажешься в тюрьме. Вот что произойдет, если ты пойдешь в политику».

Я выслушал всех этих людей, уважаемых мной, и тщательно взвесил все изложенные ими аргументы. Я был склонен занять чью-либо сторону, но не знал, чью именно. И я колебался, не зная, как же мне поступить.

Что же касается моей именно профессиональной стези, то именно Гаур сделал больше, чем просто давал мне советы. Однажды в начале 1943 года (к тому времени я проработал в юридической компании менее двух лет) Гаур отвел меня в сторону и сказал: «Мой мальчик, пока я работаю здесь, в компании, с тобой никогда не заключат контракта вне зависимости от того, есть у тебя ученая степень или нет». Я был поражен и засомневался, в том числе с учетом того, что Гаур не учился на юриста. «Это не имеет никакого значения, Нельсон, – ответил он. – Начальники считают: ”У нас есть Гаур, он общается с клиентами, зачем нам нужен кто-то другой? Гаур уже привлекает клиентов в нашу фирму“. Но прямо в лицо они этого не скажут, они просто будут постоянно откладывать заключение контракта с тобой. Но в интересах будущего нашей борьбы и освобождения нашего народа крайне важно, чтобы ты стал юристом, поэтому я собираюсь уйти из компании и открыть собственное агентство недвижимости. Когда я уйду, у них просто не останется другого выбора, кроме как подписать с тобой контракт».

Я буквально умолял его не уходить, однако он был непреклонен. Через несколько дней он подал мистеру Сидельскому заявление об увольнении, и тот в конце концов подписал со мной контракт, как и обещал. Не могу утверждать, что к этому имел какое-либо отношение уход Гаура, но его добровольное увольнение явилось еще одним примером его великодушия.

В начале 1943 года, сдав экзамен в Университет Южной Африки, я вернулся в Форт-Хэйр для получения диплома. Перед поездкой туда я решил обзавестись подходящим костюмом. Для этого мне пришлось занять деньги у Уолтера Сисулу. Все было логично: у меня был новый костюм, купленный для меня регентом, когда я поступал в Форт-Хэйр, и теперь у меня тоже будет новый костюм, когда мне предстоит выпускаться. Академическую одежду для церемонии я позаимствовал у Рэндалла Петени, моего друга и коллеги-выпускника.

Мой племянник К. Д. Матанзима, окончивший Форт-Хэйр несколько лет назад, привез мою мать и Но-Инглэнд, вдову регента, на мою церемонию. Я был рад, что на церемонии присутствовала моя мать, но не менее был рад и приезду Но-Инглэнд, поскольку ее присутствие создавало впечатление, что сам регент благословляет это событие.

После выпуска я провел несколько дней с Кайзером Даливонги в его доме в Камате. Он уже выбрал для себя свой жизненный путь в качестве будущего лидера. Он был в очереди наследования, собираясь стать вождем представителей племени тембу, находившихся в эмиграции и компактно проживавших в самой западной части Транскея (своего рода руководителем эмигрантского Тембуленда). Пока я жил у него, он настаивал на том, чтобы я после получения квалификации адвоката вернулся в Умтату. «Почему ты остаешься в Йоханнесбурге? – задал он мне вопрос. – Ты здесь нам нужен больше».

Это было справедливое замечание: безусловно, в Трансваале было больше африканцев с моей профессией, чем в Транскее. Я ответил Кайзеру, что его предложение пока преждевременно. Однако в глубине души я осознавал, что мне предстоит совсем другая стезя. Благодаря своей дружбе с Гауром и Уолтером я начал понимать, что у меня обязательства перед моим народом в целом, а не только перед какой-то его частью. Я чувствовал, что все события в моей жизни уводят меня прочь от Транскея к другой жизненной цели, туда, где региональные и этнические привязанности отступали перед более масштабной задачей.

Выпускной в Форт-Хэйре дал мне пищу для дополнительного самоанализа и размышлений. Меня поразило несоответствие между моими прежними предположениями и полученным мной реальным опытом. Я был вынужден признать ошибочными свои прошлые идеи о том, что выпускники автоматически становятся лидерами и что моя принадлежность к династической семье племени тембу гарантирует мне всеобщее уважение. Успешная карьера и комфортная зарплата больше не были моими конечными целями. Я обнаружил, что меня втягивают в мир политики, потому что я не был доволен своими старыми убеждениями.

В Йоханнесбурге я вращался в кругах, где здравый смысл и практический опыт были важнее, чем высокий академический уровень. Даже получив академическую степень, я понял, что вряд ли что-то, чему я научился в Университете Форт-Хэйр, может пригодиться мне в моей новой жизни. В университете преподаватели всячески избегали таких тем, как расовое угнетение, отсутствие возможностей для африканцев, множество законов и правил, призванные обеспечить подчинение чернокожих. Однако в своей жизни в Йоханнесбурге я сталкивался с этими вещами на каждом шагу. Никто никогда не растолковывал мне, как избавиться от зла расовых предрассудков, и мне приходилось самому учиться этому методом проб и ошибок.

Вернувшись в Йоханнесбург в начале 1943 года, я поступил в Витватерсрандский университет, обучение в котором позволяло получить степень бакалавра права, промежуточное академическое звание перед получением чина юриста. Витватерсрандский университет, известный всем как «Уитс», расположен в Браамфонтейне, северном пригороде центральной части Йоханнесбурга. Он по праву считается ведущим англоязычным университетом в Южной Африке.

Если в результате работы в юридической компании я впервые стал на постоянной основе общаться с белыми, то в ходе учебы в Витватерсрандском университете я познакомился с группой белых моего возраста. В Форт-Хэйре у нас были случайные встречи с белыми студентами из Университета Родса в Грэхэмстауне, а в Уитсе я регулярно посещал занятия вместе с белыми студентами. Это было так же необычно для них, как и для меня, поскольку я был единственным чернокожим африканцем, обучавшимся на юридическом факультете.

Англоязычные университеты Южной Африки можно считать активными проводниками либеральных ценностей. Следует отдать дань уважения этим вузам за то, что они разрешили учиться у себя чернокожим студентам. Для университетов, в которых преподавание велось на африкаанс, такое было немыслимо.

Несмотря на либеральный дух университета, я никогда не чувствовал себя там полностью комфортно. Быть единственным чернокожим африканцем (если не считать чернорабочих), к которому в лучшем случае относятся как к диковинке, а в худшем – как к непрошеному гостю, – это далеко не самый приятный опыт. Я встречал как великодушие, так и враждебность, сам же старался вести себя сдержанно. Хотя мне предстояло познакомиться с белыми студентами, которые симпатизировали африканцам и стали моими друзьями (а затем и коллегами), большинство белых в Уитсе нельзя было отнесли к числу либералов. Помню, как однажды я на несколько минут опоздал на лекцию и сел рядом с Сэрелом Тиги (позже он станет членом парламента от Объединенной партии). Хотя лекция уже началась и свободных мест оставалось немного, он демонстративно собрал свои вещи и пересел на место подальше от меня. Такой тип поведения был скорее правилом, чем исключением. Никто не произносил в мою сторону слова кафр[19]19
  Кафр – презрительное обозначение представителя любого негритянского племени на территории Южной Африки.


[Закрыть], враждебность была приглушенной, но я все равно ее чувствовал.

Наш преподаватель права, мистер Хало, был строгим, рассудительным человеком, который не терпел у своих студентов излишней независимости. По его твердому убеждению, ни женщины, ни чернокожие африканцы не должны быть юристами. Он считал, что они недостаточно дисциплинированы для того, чтобы овладеть всеми тонкостями права как социальной науки. Однажды он заявил, что мне следовало получать академическую степень не в Уитсе, а в Университете Южной Африки. Хотя я и не был согласен с его взглядами, но не имел возможности опровергнуть их. Мои успехи в качестве студента юридического факультета были весьма удручающими.

В Уитсе я встретил многих из числа тех, кому в последующем предстояло разделить со мной взлеты и падения освободительной борьбы и без кого бы не смог достичь своей цели. Некоторые белые студенты делали все возможное, чтобы я чувствовал себя в университете желанным гостем. Во время своего первого семестра в Уитсе я познакомился с Джо Слово и его будущей женой Рут Ферст. У Джо был острый, проницательный ум. Он состоял в компартии и был известен тем, что организовывал динамичные, полные энергии собрания. Что же касается Рут, то она обладала общительным характером и являлась одаренным писателем. Оба были детьми еврейских иммигрантов, приехавших в Южную Африку. Я на всю жизнь также завязал дружбу с Джорджем Бизосом и Брэмом Фишером. Джордж, сын греческих иммигрантов, был человеком, в котором удивительным образом сочетались отзывчивый характер и проницательный ум. Брэм Фишер, преподаватель по совместительству, являлся отпрыском известной семьи африканеров: его дед был премьер-министром Колонии Оранжевой реки[20]20
  Колония Оранжевой реки – бывшая британская колония, созданная после оккупации территории (1900 год), а затем присоединенная к Британской империи (1902 год) независимого Оранжевого Свободного государства во время Второй англо-бурской войны.


[Закрыть], а его отец – верховным судьей Оранжевого Свободного государства. Несмотря на то что он мог бы стать премьер-министром Южной Африки, он являлся одним из самых мужественных и верных борцов за свободу, которых я когда-либо знал. Я подружился с Тони О’Даудом и Гарольдом Вольпе, которые, придерживаясь радикальных политических взглядов, состояли в Коммунистической партии, а также с Жюлем Браудом и его женой, которые являлись сторонниками борьбы с апартеидом либеральными методами.

Кроме того, я завязал тесные дружеские отношения с рядом студентов из числа индийцев. Хотя в Форт-Хэйре тоже учились индийцы, они жили в отдельном общежитии, поэтому я редко общался с ними. В Уитсе я познакомился и подружился с Исмаилом Меером, Дж. Н. Сингхом, Ахмедом Бхулой и Рамлалом Бхулиа. Их сплоченное сообщество собиралось в четырехкомнатной квартире номер 13 Исмаила в жилом доме Холвада в центре города. Там мы занимались, дискутировали, порой даже танцевали до раннего утра. Это место стало своего рода штабом молодых борцов за свободу. Когда я опаздывал на последний поезд обратно в Орландо, я иногда и ночевал там.

Исмаил Меер был ярким человеком с серьезным отношением к любому делу. Он родился в провинции Наталь, и, учась на юридическом факультете в Уитсе, он стал одной из ключевых фигур Индийского конгресса в провинции Трансвааль. В свою очередь, Дж. Н. Сингх являлся видным, красивым парнем, который пользовался популярностью у окружающих и легко ладил со всеми вне зависимости от цвета кожи. Он состоял в Коммунистической партии. Однажды Исмаил, Дж. Н. Сингх и я торопились попасть в дом Холвада и сели в трамвай, в котором индийцам разрешалось ездить, а чернокожим африканцам – нет. Вскоре к моим сокурсникам обратился кондуктор и на африкаанс предупредил их, что их «другу-кафру» поездка на этом трамвае запрещена. Исмаил и Дж. Н. Сингх набросились на него и заявили, что он даже не понимает слова «кафр» и что этим словом меня называть крайне оскорбительно. Кондуктор тут же остановил трамвай и окликнул полицейского, который арестовал всю нашу компанию и отвел в полицейский участок, где нам было велено на следующий день явиться в суд. Исмаил и Дж. Н. Сингх договорились, что Брэм Фишер выступит нашим адвокатом. На следующий день судья, узнав о семейных связях Брэма и придя от этого в полный восторг, быстро оправдал нас. На этом примере я смог воочию убедиться в том, что правосудие вовсе даже не слепо.

Учеба в Уитсе открыла мне новый мир, мир идей, политических убеждений и дебатов, мир, где люди были увлечены политикой. Я общался с белыми интеллектуалами и мыслителями-индийцами своего поколения, с молодыми людьми, которым предстояло стать авангардом наиболее важных политических движений в ближайшие несколько лет. Я впервые обнаружил, что люди моего возраста привержены освободительной борьбе, готовы, несмотря на их относительную привилегированность, пожертвовать собой ради дела угнетенных.

Часть третья. Рождение борца за свободу

11

Я не могу точно определить момент, когда меня увлекла политика, когда я понял, что посвящу свою жизнь освободительной борьбе. Быть чернокожим африканцем в Южной Африке означает, что человек так или иначе вовлечен в политику уже с момента своего рождения, независимо от того, признает он это сам или нет. Чернокожий африканский ребенок рождается в больнице, предназначенной только для чернокожих африканцев. Его везут домой в автобусе, предназначенном только для африканцев. Он живет в районе, предназначенном только для африканцев, и учится в школе только для чернокожих, если он вообще ходит в школу.

Когда он вырастет, ему будет предложена работа, предназначенная только для африканцев. Снимать угол ему придется только в поселках для африканцев (называя вещи своими именами, в трущобах), ездить – на поездах только для африканцев. Его могут остановить в любое время дня и ночи и приказать предъявить пропуск, в противном случае он будет арестован и брошен в тюрьму. Его жизнь ограничена расистскими законами и правилами, которые препятствуют его профессиональному и социальному росту, ограничивают его потенциал и саму его жизнь. Такова была реальность, и чернокожий африканец сталкивался с ней на каждом шагу.

Нельзя сказать, что у меня наступило прозрение, или что на меня снизошло какое-то особое откровение, или что ко мне пришел момент истины. Речь должна идти о неизбежном накоплении тысячи оскорблений и издевательств, постоянном унижении – именно это породило во мне гнев, бунтарство, желание бороться с системой, которая заключила в тюрьму мой народ. Нельзя назвать какой-то конкретный день, когда я сказал, что отныне посвящу себя освобождению своего народа. В один из дней я просто обнаружил, что уже делаю это, поскольку не могу поступить иначе.

Я уже упоминал многих из тех, кто повлиял на меня, однако среди них следует особо отметить Уолтера Сисулу, под мудрой опекой которого я оказался. Уолтер был сильным, разумным, практичным и целеустремленным человеком. Он никогда не терял голову в кризисных ситуациях. Он часто предпочитал молчать, когда другие заходились криком. Он считал, что наиболее эффективным инструментом для осуществления изменений в Южной Африке, величайшем вместилище надежд и чаяний чернокожего населения, был Африканский национальный конгресс (АНК). Многие судят о той или иной организации по людям, которые к ней принадлежат. Я готов признаться в том, что всегда буду гордиться принадлежностью к любой организации, членом которой являлся Уолтер. В то время было мало организаций, которые могли бы стать альтернативой АНК. Африканский национальный конгресс был готов принять в свои ряды любого африканца. Эту структуру можно считать большим зонтиком, под которым представители всех африканских народов могли найти убежище.

В 1940-х годах в воздухе витало ощущение близких перемен. Атлантическая хартия 1941 года, подписанная Франклином Рузвельтом и Уинстоном Черчиллем, подтвердила веру в достоинство каждого человека и незыблемость демократических принципов. Некоторые на Западе рассматривали этот программный документ как пустые обещания, но только не народы Африки. Вдохновленный Атлантической хартией и борьбой союзников против тирании и угнетения, Африканский национальный конгресс разработал свою собственную хартию под названием «Африканские требования», которая предусматривала полное гражданство для всех африканцев, их право на приобретение земли и отмену всех дискриминационных законов. Как мы надеялись, правительство и рядовые южноафриканцы убедятся в том, что мы отстаивали в своей собственной стране те же принципы, за которые они боролись в Европе.

Дом Уолтера Сисулу в Орландо являлся Меккой для активистов и членов АНК. Это было гостеприимное место, и я часто посещал его либо для участия в очередной политической дискуссии, либо для того, чтобы попробовать стряпню матери Уолтера. В 1943 году я познакомился с Антоном Лембеде, который имел степень магистра искусств и бакалавра права, и с А. П. Мда. С того момента, как я впервые встретил Антона Лембеде, я понял, что это притягательная личность с оригинальным, нестандартным мышлением. В то время он был одним из немногих чернокожих юристов, которых в Южной Африке можно было по пальцам пересчитать, и являлся юридическим партнером достопочтенного бакалавра права Пиксли ка Исака Семе, одного из основателей Африканского национального конгресса.

Как утверждал Лембеде, поскольку Африка является континентом чернокожих, то чернокожие африканцы должны в полный голос заявить о себе и вернуть то, что принадлежит им по праву. Он ненавидел идею комплекса неполноценности чернокожих и отрицал то, что он называл преклонением перед Западом и идолопоклонством перед его идеями. Комплекс неполноценности у чернокожих африканцев, разъяснял он, был величайшим препятствием на пути к их освобождению. Приводя в качестве примеров таких выдающихся африканских личностей, как Маркус Гарви[21]21
  Маркус Гарви – деятель всемирного движения чернокожих за права и освобождение от угнетения, основатель Всемирной ассоциации по улучшению положения негров.


[Закрыть], У. Э. Б. Дюбуа[22]22
  Уильям Эдуард Беркхардт Дюбуа – афроамериканский общественный деятель, панафриканист, социолог, историк и писатель.


[Закрыть] и Хайле Селассие[23]23
  Хайле Селассие – последний император Эфиопии (1930–1974 гг.), происходивший из легендарной династии потомков царя Соломона, возглавлял борьбу против итальянских захватчиков во время Итало-эфиопской войны 1935–1936 годов, один из инициаторов создания в 1963 году Организации африканского единства.


[Закрыть], он отмечал, что, где бы ни находился африканец, если только ему предоставлялись такие возможности, он способен сделать такую же успешную карьеру, как и белый человек. «Цвет моей кожи прекрасен, как чернозем моей матери-Африки», – говорил Лембеде. Он считал, что прежде, чем приступать к массовым акциям за свое освобождение, чернокожие африканцы должны изменить свое представление о себе. Лембеде пропагандировал самостоятельность и самоопределение и называл свою философию африканизмом. Мы считали само собой разумеющимся, что однажды он возглавит Африканский национальный конгресс.

Лембеде заявлял, что среди африканских народов зарождается новый дух, новая вера, что межэтнические различия исчезают, что молодое поколение считает себя в первую очередь африканцами, а не представителями племен и народностей коса, ндебеле или тсвана. Лембеде, чей отец был неграмотным зулусским крестьянином из провинции Наталь, выучился на преподавателя в Колледже Адамса[24]24
  Колледж Адамса – христианская миссионерская школа в 32 км к югу от Дурбана, связанная с Объединенной конгрегационалистской церковью Южной Африки; среди выпускников колледжа – президенты Ботсваны и Уганды, министры южноафриканских стран, лидеры Африканского национального конгресса.


[Закрыть], много лет преподавал в провинции Оранжевое Свободное государство, выучил африкаанс и пришел к пониманию национализма африканеров как прототипа африканского национализма.

Лембеде писал в газете «Инкундла йа Банту», издававшейся в провинции Наталь:

«История нового времени – это история национализма. Национализм прошел проверку в ходе народной борьбы и в огне сражений и признан единственным противоядием против иностранного правления и современного империализма. Именно по этой причине великие империалистические державы лихорадочно стремятся всеми силами препятствовать всем националистическим тенденциям и искоренять их среди их иностранных подданных. Для этой цели огромные, просто колоссальные суммы денег щедро расходуются на пропаганду, направленную против национализма, который характеризуется (и отвергается) империалистическими державами как ”ограниченная“ идеология и практика, ”варварская“, ”нецивилизованная“, ”дьявольская“ и т. д. Некоторые иностранные подданные становятся жертвами этой зловещей пропаганды и, следовательно, инструментами и орудиями империализма, за большие заслуги перед которым их высоко ценят империалистические круги и осыпают такими эпитетами, как цивилизованные, либеральные, прогрессивные, широко мыслящие и т. д.».

Взгляды Лембеде задели меня за живое. Я тоже был склонен подозревать себя в восприимчивости к пропагандистским методам патерналистского британского колониализма, к таким привлекательным шаблонам белых, как «цивилизованный», «прогрессивный», «передовой». Я уже находился на полпути к тому, чтобы меня вовлекли в элиту чернокожих африканцев, которую Британия стремилась создать в Африке. Именно этого от меня добивались все, от регента до мистера Сидельского. Но это были иллюзорные ценности. Как и Лембеде, я пришел к выводу, что только воинствующий африканский национализм может выступить противоядием против империализма.

Другом и партнером Лембеде был Питер Мда, более известный в наших кругах как А. П. В то время как Лембеде порой грешил многословностью и некоторой размытостью формулировок, Мда всегда отличался точностью и конкретностью. Если Лембеде мог быть туманным и мистическим, то Мда – вполне определенным и научным. Практичность Питера Мда являлась идеальным фоном для идеализма Лембеде.

Другие молодые люди были склонны размышлять в том же духе, и мы регулярно собирались, чтобы обсудить свои идеи. Кроме Антона Лембеде и Питера Мда, в число этих людей входили Уолтер Сисулу, Оливер Тамбо, доктор Лайонел Маджомбози, мой бывший учитель в Хилдтауне Виктор Мбобо, студент медицинского факультета Уильям Нкомо (был членом компартии), журналист из провинции Наталь Джордан Нгубане (работал в изданиях «Инкундла» и «Мир банту», самой продаваемой африканской газете), секретарь Африканского национального конгресса в Трансваале и член Коммунистической партии Дэвид Бопапе и многие другие. Многие считали (возможно, несправедливо), что АНК стал резервацией для уставшей, мягкотелой африканской элиты, больше озабоченной защитой своих собственных прав, чем прав народных масс. Общее мнение состояло в том, что в сложившихся условиях необходимо предпринять какие-то активные практические действия, и доктор Лайонел Маджомбози предложил создать Молодежную лигу АНК как действенный способ расшевелить руководство Африканского национального конгресса.

В 1943 году делегация, включавшая Антона Лембеде, Питера Мда, Уолтера Сисулу, Оливера Тамбо, Уильяма Нкомо и меня, отправилась к Альфреду Битини Ксуме, который возглавлял АНК. Мы встретились с ним в его довольно большом доме в Софьятауне, при котором находилась ферма, поскольку незадолго до этого он перенес операцию.

А. Б. Ксума сделал для Африканского национального конгресса очень многое. Он пробудил эту организацию от состояния дремоты, в котором АНК пребывал при Пиксли ка Семе, когда эта структура существенно сократилась и частично утратила свою значимость. При вступлении А. Б. Ксумы в должность президента АНК в казне организации насчитывалось семнадцать шиллингов и шесть пенсов. Он увеличил эту сумму до четырех тысяч фунтов. Его расхваливали политические и общественные деятели, он смог наладить дружеские отношения с членами кабинета министров, он постоянно излучал чувство уверенности в себе и безопасности. Наряду с этим ему было свойственно высокомерие, не подобающее руководителю общественной организации. Хотя он был предан АНК, основным приоритетом для него являлась его медицинская деятельность как практикующего врача. А. Б. Ксума успешно руководил АНК в эпоху визитов делегаций и депутаций, составления официальных писем и приветственных телеграмм. При нем деятельность АНК была организована в типично английском стиле: «несмотря на наши разногласия, мы все являемся джентльменами». Он наслаждался отношениями, которые у него сложились с белым истеблишментом, и не хотел подвергать их опасности какими-либо активными политическими шагами.

На нашей встрече мы сообщили А. Б. Ксуме о своих планах организовать Молодежную лигу АНК и начать пропагандистскую кампанию по массовой мобилизации чернокожих африканцев против их порабощения. Мы привезли с собой проект Устава и Манифеста Молодежной лиги. Мы высказали А. Б. Ксуме свое мнение о том, что АНК находится в опасности оказаться в изоляции, если только он не проявит активности и не предпримет новых действий. А. Б. Ксума почувствовал угрозу со стороны нашей делегации и стал решительно возражать против устава Молодежной лиги. Он заявил, что Лига должна быть структурой, организованной на основе менее жестких принципов, и действовать в основном как комитет по набору новых членов в АНК. В свойственной ему отцовской манере А. Б. Ксума утверждал в беседе с нами, что африканцы по своей природе слишком неорганизованны и недисциплинированны, чтобы участвовать в каких-либо массовых кампаниях, и что намеченная нами мобилизация масс была бы опрометчивой и опасной.

Вскоре после встречи с А. Б. Ксумой был сформирован временный комитет Молодежной лиги АНК, во главе которого встал Уильям Нкомо. В декабре 1943 года члены комитета приняли участие в ежегодной конференции Африканского национального конгресса в Блумфонтейне, на которой они выдвинули предложение о создании Молодежной лиги АНК для оказания содействия в привлечении в организацию новых членов. Это предложение было принято.

Фактическое формирование Молодежной лиги АНК состоялось в Пасхальное воскресенье в 1944 году в Социальном центре для народности банту на Элофф-стрит. На этом мероприятии присутствовало около ста человек, некоторые из которых приехали даже из Претории. Это была группа избранных, своего рода элита, многие из нас являлись выпускниками Форт-Хэйра. Следует признать, что мы были достаточно далеки от массового социального движения. Антон Лембеде прочитал присутствовавшим лекцию по истории народов, совершив экскурс от Древней Греции до средневековой Европы и эпохи колонизации. Он подчеркнул исторические достижения Африки и африканских народов и отметил, как неразумно было со стороны белых видеть в себе избранный народ и, по сути, высшую расу.

Среди выступавших были также Джордан Нгубане, Питер Мда и Уильям Нкомо. Они подчеркнули необходимость поддержки зарождавшегося африканского национализма. Президентом Молодежной лиги АНК был избран Антон Лембеде, секретарем – Оливер Тамбо, а Уолтер Сисулу стал казначеем. Питер Мда, Джордан Нгубане, Лайонел Маджомбози, Конгресс Мбата, Дэвид Бопапе и я были избраны в исполнительный комитет Лиги. Позже к нам также присоединились такие замечательные молодые люди, как студент Годфри Питье (в дальнейшем стал преподавателем, а затем – юристом), Артур Летеле, Уилсон Конко, Дилиза Мджи, Нтато Мотлана (все – медицинские работники), профсоюзный деятель Дэн Тлум, Джо Мэтьюз, Дума Нокве и Роберт Собукве (все – студенты). Вскоре во всех провинциях Южно-Африканского Союза были созданы филиалы Молодежной лиги АНК.

Политический курс Молодежной лиги не расходился с первым Уставом Африканского национального конгресса, принятым еще в 1912 году при основании АНК. Наряду с этим мы подчеркивали свое стремление реформировать деятельность АНК, многие принципы которого отошли на второй план. Нашим боевым кличем был призыв к африканскому национализму, нашим кредо – создание единой нации из множества племен, свержение господства белых и установление подлинно демократического правления. В Манифесте Молодежной лиги говорилось: «Мы верим, что национальное освобождение африканцев будет достигнуто самими африканцами… Молодежная лига АНК должна стать мозговым центром и опорой духа африканского национализма».

Наш Манифест полностью отвергал концепцию покровительства белых, идею о том, что белое правительство могло защищать интересы чернокожих африканцев. Мы ссылались на совершенно возмутительное законодательство последних сорока лет, ущемляющее права африканского населения, включая Закон о земле коренных жителей 1913 года[25]25
  Указанный нормативный акт запретил любую покупку или аренду земли чернокожими африканцами за пределами так называемых резервов, площадь которых составляла 13 процентов территории Южной Африки.


[Закрыть], который в конечном итоге лишил чернокожих африканцев 87 процентов их собственной территории, Закон о коренных жителях (городских районах) 1923 года[26]26
  Данный нормативный акт признал городские районы Южной Африки «белыми» и требовал, чтобы все чернокожие африканцы в городах и поселках постоянно носили с собой разрешения, называемые пропусками.


[Закрыть], в результате которого под вежливым названием «места проживания для коренного населения» был созданы трущобы, чтобы поставлять дешевую рабочую силу из числа чернокожих африканцев для промышленных предприятий белых людей, Закон о цветном барьере 1926 года, который запретил африканцам заниматься ремеслами, требующими определенной квалификации, Закон о местном самоуправлении 1927 года, закрепивший высшую власть Британской короны (а не племенных вождей) над всеми африканскими территориями, и, наконец, Закон о представительстве коренных народов 1936 года, который исключил чернокожих африканцев Капской провинции из общего списка избирателей, тем самым уничтожив любые иллюзии насчет того, что белые могут позволить африканцам решать свою собственную судьбу.

Мы крайне настороженно отнеслись к коммунистической идеологии. В Манифесте Молодежной лиги говорилось: «Мы можем заимствовать… отдельные положения у иностранных идеологий, но мы отвергаем оптовый импорт иностранных идеологий в Африку». Это был скрытый упрек в адрес Коммунистической партии, которую Антон Лембеде и многие другие активисты, включая и меня, считали проводником «иностранной идеологии», не соответствующей африканским реалиям. Лембеде чувствовал, что в компартии преобладали белые, что подрывало уверенность африканцев в успехе своей деятельности в этой структуре.