Текст книги "На всю жизнь"

Глава 11

– Керли, – почти что беззвучно прошептала она дрожащими губами, – милый, милый Керли. – Прошло несколько мгновений, прежде чем она обрела голос. – Керли Монтгомери!

Застигнутые врасплох, мужчины одновременно повернулись, чтобы посмотреть на вошедшего, но не вымолвили ни слова.

Увидев Кей, Керли Монтгомери заморгал глазами и судорожно сглотнул. Отливающие серебром глаза Ника сузились, а по его небритому лицу пробежала тень догадки.

Кей направилась к ним, готовая обрушиться на них с упреками.

Не предполагая, что она может сказать или предпринять, Керли торопливо опрокинул бутылку со спиртным и сделал большой, жадный глоток неразбавленного рома. Потом поставил бутылку на место и вытер губы.

Он набрал в легкие воздуха и улыбнулся, как он считал, неотразимой улыбкой. Потом оперся руками о полированную стойку бара и проворно перепрыгнул через нее.

– Кей! – Он широко раскрыл объятия. – Кей, моя дорогая сестренка, иди ко мне!

– Керли, о-о, Керли, – заплакала Кей в нескрываемой радости и с восторгом бросилась в протянутые руки.

Керли крепко сжал хрупкую сестру в объятиях.

– Это и вправду ты. О, слава Богу! Ты жив, ты жив! – Кей уткнулась лицом в его рубашку. – Мой младший братец… У тебя все в порядке? Керли, я так волновалась. Я так боялась, что с тобой что-нибудь случилось и…

– Ну, ну, Кей, – ласково остановил ее Керли. Пытаясь утешить, он похлопал ее по спине, пробормотав: – У меня все хорошо, просто замечательно.

Он подмигнул Нику, глядя поверх ее головы. Ник незаметно кивнул в ответ и выпил еще.

Почти не слушая Керли, Кей продолжала говорить приглушенным голосом, уткнувшись ему в грудь:

– … И в каждую больницу и… в полицию… возможно, тебя напоили и отправили матросом в плавание… ударили по голове…

Она лепетала что-то бессвязное, не помня себя от радости, крепко вцепившись в рубашку Керли, как если бы не собиралась отпускать его, а глаза ее были полны слез счастья. Керли не прерывал ее. Подняв руки, он осторожно развязал ленты ее черной соломенной шляпки и, стащив ее с головы Кей, протянул Нику. Ник бросил шляпку себе на колено.

– … и всегда этот ужасный, сверлящий душу страх, что тебя ограбили и убили, отобрав миссионерские деньги… Сколько раз я представляла себе, что ты лежишь где-то в переулке и… и… о-о, Керли, Керли, ты жив, с тобой все в порядке… ты…

Она постепенно успокаивалась, речь ее замедлилась, и к ней вернулось самообладание. Наконец Кей замолчала. Еще секунду она стояла, уткнувшись лбом в худощавую грудь брата, вцепившись руками в его рубашку.

Но вот она подняла голову, слегка откинулась назад и взглянула на Керли. Выражение ее наполненных слезами глаз начало меняться. Они засверкали от гнева.

– Керли Монтгомери, что ты делаешь здесь, в этом отвратительном месте? Где это ты пропадал все эти недели? – Кей наконец отпустила его.

Отступив на шаг, она в упор посмотрела на него, ожидая объяснений. Ник, сидя на высоком табурете совсем рядом с ней, забыл про свой гнев. Размякший от рома, он лениво размышлял о том, что волосы Кей в полосе солнечного света были подобны последним красным уголькам в камине.

К несчастью, удивительный оттенок волос был не единственным, что обжигало в капитане Кей Монтгомери.

Ее темперамент был тоже огненным…

Обычно бледное лицо Кей сделалось красным. Глаза излучали искры голубого огня. Она, подбоченясь и сжав руки в кулаки, решительно выдвинула вперед подбородок.

Эта быстрая перемена одновременно поразила и позабавила Ника. Не было больше заплаканной, умиротворенной сестры, в порыве чувств цепляющейся за блудного брата, которого она наконец нашла.

На ее месте оказалась вспыльчивая, не желающая прощать женщина, чей бушующий гнев был настолько впечатляющим, что Нику оставалось только радоваться, что он был направлен не на него.

– Отвечай мне, Уолтер Керли Монтгомери! – кричала Кей. – Где ты был все это время, когда я с ума сходила от переживаний?

– Ну же, Кей, голубушка, это было не так уж долго. – Керли попытался смягчить ее еще одной своей мальчишеской улыбкой. Это не помогло. Керли начал нервничать. – Я немного отвлекся от цели и…

– Отвлекся от цели? – прошипела она. – Ты немного отвлекся от цели?

– Ну да… Я… послушай, Кей, как только я приехал в город, я начал думать о строительстве миссии. Ты ведь знаешь, как и предполагалось.

– И что же? Где она? Где эта миссия? Я не смогла найти ее. Существует такая миссия, Керли? И почему ты не там?

– Прошу тебя, Кей, успокойся. Я к этому и подхожу. – Керли прочистил горло, жалея, что не может взять бутылку и сделать большой глоток рома. Он не посмел бы. – Как я сказал, я собирался начать строительство миссии на те деньги, которыми армия владела по документу и…

– Владела? Ты сказал, владела? Может, ты хочешь сказать, владеет? Разве армии уже не принадлежит документ на собственность?

При упоминании о документе Ник слегка поежился.

– Если вы оба извините меня, я…

– Само собой нет! – выпалила Кей, начиная подозревать недоброе. Она бросила подозрительный взгляд на Ника, потом снова посмотрела на брата. – Керли Монтгомери, вас послали в Сан-Франциско, доверив документ на собственность и двадцать тысяч долларов наличными. У вас есть документ? Деньги? Я требую прямых, честных ответов.

– Я-я, м-м… нашел участок. – Керли наклонил голову. – Это рядом с портом, недалеко отсюда. – Он попытался в последний раз обворожительно улыбнуться рассерженной старшей сестре. Безрезультатно. Запинаясь, он продолжал: – Я-я…. подумал, что это хорошее место для поста армии… понимаешь, поскольку нам надо было… то есть надо сейчас… быть ближе ко всем…

– Грешникам! – подсказала Кей слово, многозначительно глядя на Ника.

Ник, быстро поворачивая головой, стал озираться по сторонам, будто в поисках кого-то, потом постучал себя в грудь указательным пальцем, как бы насмешливо спрашивая: «Вы имеете в виду меня? « Заметив, что Кей стиснула зубы, он язвительно ухмыльнулся.

– Да. Верно. – Керли энергично закивал головой. – Мне надо было быть поближе к грешникам, вот почему я-я… проводил так много времени здесь, в Барбари-Коуст и… и…

– И все же где новая миссия армии, Керли? Я побывала во всем портовом районе. Я не нашла ее.

– Ну… об этом и речь, Кей. Я ведь пытаюсь объяснить тебе. Миссия еще не вполне построена… не совсем. Понимаешь ли…

– Нет, не понимаю, – отрезала Кей, – или, может быть, понимаю? – Она заметно рассвирепела. – Скажи мне, что я не права, Керли. Скажи мне, что ты никогда не стал бы вести себя глупо и безответственно. Скажи мне, что ты не допустил бы, чтобы хоть одно пенни из драгоценных денег армии было потрачено на что-нибудь другое, кроме спасения заблудших душ.

Керли от стыда опустил голову.

– Все не так, как ты думаешь, Кей.

– Тогда скажи мне, в чем дело.

Ник сбросил со своего колена черную шляпку Кей и снова попытался подняться. Она повернулась к нему.

– Оставайтесь на месте, Ник Мак-Кейб! – Ник пожал плечами и снова сел. Керли медленно поднял голову.

– Бесполезно. Я не могу лгать тебе, Кей. И никогда не мог.

Он посмотрел на нее такими несчастными голубыми глазами, что Кей немного смягчилась. Она подняла руку, коснулась его щеки и тихо произнесла:

– Нет, конечно. Расскажи мне все, Керли. Всю правду.

Керли глубоко вздохнул. Он безнадежно покачал головой и запустил длинные пальцы в свои взъерошенные огненные кудри. Потом жалобно произнес:

– Я приехал сюда, чтобы творить добро, а сам все испортил.

Уже догадываясь, что Керли промотал деньги армии, и очень удрученная этим, Кей стала мягко упрашивать его чистосердечно сознаться в содеянном, рассказать ей все.

Керли ничего не говорил. Имея совершенно несчастный вид, с мольбой в голубых глазах, он изо всех сил старался сыграть на ее симпатии.

Оставаясь непреклонной, Кей методично, безжалостно расспрашивала его. Она забрасывала его вопросами, требуя объяснений, ожидая от него только правдивых ответов, в нетерпении сердясь, если он слишком медлил с ответом.

Расследование велось с единственной целью: добыть факты, какими бы они ни были. Кей оставалась неумолимой. Она запугивала и изводила Керли до тех пор, пока наконец не допыталась правды.

Чем больше она узнавала о том, что произошло, тем хуже ей становилось. Ей казалось, что кто-то ударил ее кулаком в живот. Она была не в состоянии осознать случившееся.

Ее единственный брат Керли, с его мальчишеской внешностью, вступил в ряды грешников чуть ли не в ту самую минуту, как приехал в Сан-Франциско. Сейчас совершенно случайно она нашла его в салуне. Застала милого невинного мальчика, никогда не доставлявшего никаких хлопот семье, за распитием крепкого алкоголя утром, как будто для него было привычным такое отвратительное поведение.

И это было только начало.

Испытывая сильную головную боль и приступ дурноты, Кей в недоумении смотрела на высокого, худощавого рыжеволосого мужчину, не в силах поверить, что он проиграл деньги армии.

– Сколько денег ты потерял? – спросила Кей. – Ты знаешь, как для нас важен каждый цент. Например, фуражки с блестящим козырьком стоят десять долларов за штуку, а униформа целиком стоит… Керли, ты не забыл, что нам был дан только год?

– Нет. Нет, я не забыл.

– Один год, чтобы доказать, на что мы способны! И четыре месяца этого года уже прошли! Сколько? Сколько денег армии ты потерял?

– Все, Кей. Я потерял все.

Кей почувствовала сильный приступ тошноты.

– Ты потерял все? Боже правый, Керли, как ты мог? Где ты потерял деньги?

– Я проиграл их, Кей. Разве теперь имеет значение где? – произнес Керли. – Они уплыли. Пропали. Я потерял их! Кому интересно, куда они делись?

– Мне! – закричала Кей, глядя на него в упор. – Мне интересно! Я хочу знать, куда делись деньги армии! – Ник Мак-Кейб откашлялся. Кей немедленно набросилась на него: – Это были вы, не так ли? Керли потерял деньги здесь, в «Золотой карусели», правда ведь? Все эти деньги прошли через столы, покрытые зеленым сукном, прямо в ваши туго набитые карманы! Я права, Мак-Кейб?

– Керли проводил немного времени за столами в «Карусели», – уклончиво ответил Ник.

– Немного времени? Сколько времени ушло на это, Мак-Кейб? Сколько часов провел здесь мой брат, прежде чем вам удалось выудить из него все деньги?

– Кей, остановись, – сказал Керли, – я заслуживаю твой гнев, но не Ник.

– Правда? – Кей резко повернула к Керли свое покрасневшее рассерженное лицо. – А документ? Он ведь забрал у тебя и документ?

– Ник ничего не забирал у меня, Кей. Ты немного не в себе, и если ты…

– Я не в себе! – взорвалась она, прерывая его. – Я не в себе? – скептически повторила она. – Тебя волнуют чувства этого человека? Этого… этого жадного, цепкого греховодника, присвоившего деньги армии и… и… документ? Ты позволил забрать ему и документ?

– Ну, не совсем, – ответил Керли. Лучик надежды мелькнул в его оживших голубых глазах, когда он сказал: – Ник только держит его у себя до тех пор, пока я не добуду достаточно денег, чтобы… чтобы… Он обещал не продавать его никому другому и…

У Кей подогнулись ноги. Керли не только потерял все деньги армии. Он проиграл документ на право владения собственностью в портовом районе, предназначенной для миссии. И этот документ был теперь тоже в руках Николаса Даниела Мак-Кейба.

– … И теперь все, что нам остается, это выплачивать Нику еженедельно сумму в сто долларов, – безнадежно заключил Керли.

Краска схлынула с лица Кей. Она почувствовала слабость и тошноту, ей казалась, что она вот-вот упадет в обморок.

– Я думаю, – произнес Ник, искренне обеспокоенный самочувствием Кей, – вам лучше присесть на минутку, капитан. Вы слегка побледнели.

– Как вы допустили, чтобы такое произошло? – Она сердито набросилась на него. – Почему вы ничего не предприняли? Почему не остановили его?

– Ну что вы, капитан, – промолвил Ник с невинным видом, – разве я сторож вашему брату?

От этих слов Кей еще больше рассвирепела. Она считала, что во всем виноват Ник. А он ничуть не сожалел о случившемся! Это была вина не бедного Керли, а Ника Мак-Кейба! Ник сбил его с пути. Ник выманил у Керли деньги.

Кей пристально смотрела на Ника, подбоченясь, со сжатыми в кулаки руками. Она говорила с непоколебимой уверенностью человека, не сомневающегося в своей правоте:

– Вы презренный тип, никчемный мелкий жулик и карточный шулер!

– Кей! – пытался остановить ее Керли. Она продолжала:

– Пьяница и бабник! Вы лжец, вы вор, вы…

– Еще немного – и вы начнете оскорблять меня, – произнес Ник.

– Вы бы и с мертвого золотые зубы сняли. Вы бы собственную мать продали, чтобы провести еще одну неделю в этом прибежище порока! Вы отвратительный, низкий… и вы называете себя человеком?

– Только в качестве упрека, уверяю вас. – Серебристо-серые глаза Ника зажглись веселым огоньком.

– Кей, перестань, Ник никогда… – Керли дотронулся до ее руки.

– Замолчи, Керли! – Она отбросила его руку, ни на секунду не отводя взгляда, от Ника. – Вы насквозь порочны, Ник Мак-Кейб. Дьявольское отродье!

Не помня себя от злости, капитан Кей Монтгомери стояла в полосе утреннего солнечного света, осыпая Ника Мак-Кейба потоками брани. Давая ей возможность выпустить пар, Ник теперь уверился в том, о чем раньше лишь догадывался. Быть может, капитан Кей Монтгомери была совершенством во многих отношениях, однако ей была присуща по меньшей мере одна вполне человеческая слабость.

Она не умела владеть своими чувствами.

Наконец она остановилась. Она ждала, что он скажет. Он молчал.

– Ну? Что вы можете сказать в свое оправдание, Мак-Кейб?

Нисколько не раскаиваясь, Ник еще больше разозлил Кей, когда низким и ровным голосом процитировал, как ученик, не пропустивший ни одного занятия в воскресной школе:

– Кротостью склоняется к милости вельможа, и мягкий язык переламывает кость. – Он одарил ее язвительной улыбкой и холодно добавил: – Соломоновы притчи 2, 5:15, как мне кажется.

Глава 12

Кей пришла в бешенство.

Ей захотелось изо всех сил ударить Ника Мак-Кейба прямо в наглый, ухмыляющийся рот. Опасаясь, что не справится с собой, она выхватила у него из рук свою шляпку, резко развернулась и, схватив Керли за ухо, потащила его из салуна. Ошарашенный Керли громко завопил от боли и возмущения. Она как будто не слышала его. В ее ушах звучал лишь низкий насмешливый смех Ника Мак-Кейба, который приводил ее в ярость.

– О-о-о! – выл Керли, когда они вышли на улицу. – Отпусти, Кей. Больно!

– Вот как? И хорошо! – Кей, прежде чем отпустить, пребольно скрутила его ухо.

– Боже всемогущий… у-у… а-а… вот так на, – бормотал Керли, потирая красное, горевшее ухо.

– Так что же? Поминать имя Господа всуе – еще один из твоих грехов? Какие еще есть, Керли? – Кей схватила его за рукав у локтя и грубо подтолкнула вдоль тротуара. – Пьянство! Азартные игры! Богохульство! Ты очень быстро усвоил это, маленький братец! Чему еще ты научился у этого порочного Ника Мак-Кейба?

– Кей, ради всего святого! Люди смотрят, – запротестовал Керли.

– Мать, отец, я, ты – на нас всегда смотрели! – горячо напомнила ему сестра. – Ты не был раньше таким чувствительным!

Кей притащила блудного брата прямо в свои меблированные комнаты на Керни-стрит. Она силком усадила его на единственный в комнате стул, а сама стала вышагивать взад-вперед по крошечному пространству перед ним, стараясь успокоиться. Керли притих, как мышка. Он сидел на стуле, сложив руки на коленях. Как он мог сказать Кей, что был еще один маленький грешок, о котором она не знала?

Еще была Роуз.

Наконец Кей остановилась.

Она встала перед Керли и неожиданно улыбнулась ему.

– Я так люблю тебя, ты ведь знаешь об этом, правда?

– Я знаю, – кивнул Керли. – Мне очень жаль, что так получилось.

– В этом не только твоя вина. Барбари-Коуст – без сомнения, самое порочное место из тех, в которых нам с тобой приходилось бывать. – Кей с легким вздохом честно призналась: – Его порочность как-то… притягивает и… очаровывает.

Голубые глаза Керли раскрылись от удивления и надежды.

– Ты тоже заметила это? Ты понимаешь, почему я…

– Я не чужда человеческих слабостей так же, как и ты, Керли. Надо быть совершенно слепой, чтобы не видеть, что места, подобные «Золотой карусели», не лишены притягательности, могут восхищать и очаровывать.

Кей подумала о смуглом опасном Нике Мак-Кейбе, и у нее по спине пробежал легкий холодок. Она пожала плечами и улыбнулась ободряющей и прощающей улыбкой. Она ласково дотронулась рукой до плеча брата.

– Если бы грех не был притягательным, – тихо произнесла она, – разве было бы так много грешников?

Керли покачал головой:

– Нет, конечно. Я не думал… Я боялся, что ты никогда не поймешь.

– Но я понимаю, как и Отец наш небесный. Он знает об опасностях. Ему ведома неслыханная сила дьявола. Вот почему Библия говорит нам: «Не дай злу победить себя, но победи зло добром».

Керли снова кивнул и улыбнулся в первый раз, как вышел из «Золотой карусели».

– Правильно. Меня только что одолело зло.

– Думаю, что да. – Она с любовью прикоснулась к его лицу. – Но теперь ты оставишь все это позади и…

– Кей, я не могу, – прервал ее Керли.

Кей отдернула руку, как если бы его кожа обожгла ее.

– Что? Не можешь? Ты что, совсем потерял веру?

– Нет, но я потерял свое сердце.

Кей начала говорить, но Керли остановил ее. Он вскочил, взял Кей за плечи и усадил на стул.

Торопясь и сбиваясь, Керли Монтгомери рассказал сестре, что он безнадежно влюблен. Он влюблен в самую милую, самую добрую и красивую девушку на свете. Он боготворит ее, обожает, не может жить без нее.

– А почему ты должен жить без нее? – быстро проговорила Кей.

Испытывая громадное облегчение, оттого что ее дорогой младший братец, несмотря на свой краткий опыт бурной жизни, встретил и полюбил чистую невинную девушку, Кей встала и от души крепко обняла его.

– Керли, я думаю, это замечательно. Когда я увижу ее? Где она живет? Как ее зовут?

– Роуз Рейли, – произнес Керли, уже готовый полностью облегчить свою душу, выложив все как есть. – Роуз… Кей, моя любимая Роуз – она гвоздь программы в варьете клуба «Золотая карусель».

Ноги Кей сделались ватными.

– Дикая Ирландская Роза?

– Ты знаешь ее?

Керли Монтгомери изо всех сил старался отказаться от своей глубокой всепоглощающей страсти к прекрасной Роуз Рейли. И Роуз предпринимала героические усилия, чтобы забыть своего большого рыжеволосого Керли.

Они оба пытались.

Однако ничего из этого не вышло.

Мучительная разлука продолжалась неделю.

Всю эту долгую, одинокую неделю искупающий свою вину майор Керли Монтгомери вышагивал с Армией спасения, проповедовал Евангелие, собирал пожертвования, заботился о бездомных, утешал болящих, постепенно обретая утраченную веру.

Но, Боже, как ему не хватало его дорогой, возлюбленной Роуз. Неотступное желание быть с ней – снова держать ее в своих объятиях – достигло остроты физической боли.

То же самое происходило и с Роуз.

В эти мучительные дни – и ночи, когда они были врозь, – бледная, изнуренная Роуз продолжала вызывать трепет толпы в салуне на Пасифик-стрит. Она прекрасно пела. Она дивно танцевала. Она соблазнительно раздевалась. Она смеялась над шутками клиентов с тугими кошельками. Она пила шампанское за столами богачей. Она очаровывала и завоевывала сердца своей теплотой и юной прелестью.

А сама страдала из-за единственного мужчины на свете – мужчины, в чьих объятиях хотела бы оказаться вновь.

В этот вечер Роуз закончила последнее представление. Ее яркая, но неискренняя улыбка исчезла с лица в ту же минуту, как опустился черный бархат тяжелого занавеса. Она вздохнула, повераулась и быстро ушла со сцены. Не позаботившись даже о том, чтобы переодеться, Роуз накинула на плечи желтый плащ, вынырнула из клуба и устало побрела домой.

Моросил легкий дождь, он шел не переставая весь долгий ненастный сентябрьский день. У Роуз не было зонтика. Капли дождя омывали ее печальное лицо, смешиваясь с горячими слезами, стекавшими по ее холодным щекам.

Замерзшая, несчастная, Роуз Рейли вошла в темный молчаливый дом, в котором она жила вместе с

Керли. В гостиной, когда-то такой уютной, она зажгла все лампы, чтобы в комнате и на душе у нее стало светлее.

Это не помогло.

В углах комнаты прятались тени. Тоска саваном окутывала сердце.

Роуз Рейли не могла больше этого выносить. И она сделала единственное, что могла. Снова надела свой желтый плащ, поспешила к двери и вышла из дома на Валехо-стрит, оказавшись опять в холодной дождливой ночи.

Быстро – насколько позволяли ее танцевальные туфли на высоких каблуках – окрыленная надеждой, Роуз Рейли в волнении шла обратно в сторону Пасифик-стрит. Там она свернула и поспешила вниз, к заливу, где на Драмм-стрит стоял давно заброшенный портовый склад.

В груди Роуз сильно колотилось сердце, у нее перехватило дух, когда она нырнула в полутемное, промозглое, ветхое здание. Она проскользнула в темноте незамеченной и села (на импровизированную скамью за столбом в задних рядах. На стоящем неподалеку деревянном столе был огромный котел с кофе, несколько буханок хлеба, горшочки с маслом и нарезанная ветчина.

Фонари бросали рассеянный свет на немногочисленных прихожан. С десяток мужчин и пара-другая женщин сидели там и сям на импровизированных сиденьях; некоторые из них крепко спали, громко храпя во сне. Другие смотрели не мигая и с открытым ртом слушали мужчину, тихо говорящего что-то с кафедры.

Широко открытые глаза Роуз были прикованы к высокому, внушительного вида проповеднику.

Там, на кафедре, стоял ее стройный, милый, рыжеволосый Керли. Он выглядел по-другому. Старше. Серьезнее. Но все такой же красивый, очень красивый.

Керли носил теперь отличительную синюю униформу армии. Его брюки и куртка хорошо сидели на высокой, худощавой фигуре. Стоячий воротничок его форменной куртки был украшен ярко-красной полоской. На широкой груди красовалась сверкающая серебром буква «S», в которой отражался свет фонарей. Он был без шляпы, и его огненно-рыжие спутанные кудри падали на лоб все так же по-мальчишески дерзко, как она помнила.

В поднятой правой руке Керли держал святую Библию. Как зачарованная, влюбленная в него девушка благоговейно слушала майора Керли Монтгомери, говорившего ровным, уверенным голосом. Со спокойной убежденностью он пытался донести до собравшихся послание надежды и утешения. Он внушал каждой одинокой душе, оказавшейся в этот прохладный дождливый вечер в сумрачном портовом пакгаузе, что всемогущий Господь желает и готов простить всякому его грехи.

Роуз дождалась, пока взволнованная проповедь окончилась, немногочисленная паства была накормлена и пакгауз почти опустел. Тогда она робкими, неуверенными шагами пошла по центральному проходу к кафедре.

Керли собрал свои записи, положил их во внутренний нагрудный карман. Он погасил лампу на кафедре и сошел вниз с возвышения.

Он поднял глаза и увидел ее. Восхитительное видение, приближающееся к нему из темноты. Он взглянул на нее украдкой. В груди бешено застучало сердце. Его юношеское лицо расплылось в широкой улыбке, и голубые глаза засверкали от радости. Он поспешил ей навстречу, взял обе ее руки в свои.

– Роуз, – произнес он голосом, прерывающимся от волнения, – ты пришла. Хвала Создателю.

Вся дрожа, Роуз спросила с ребяческой искренностью:

– Керли, майор Монтгомери, могут ли быть прощены мои прегрешения?

– Прощены и забыты, – мягко уверила ее капитан Кей, выходя из тени, чтобы присоединиться к паре. – Полностью смыты. Как будто их никогда и не было. Роуз, я капитан Кей Монтгомери, сестра Керли. – Кей улыбнулась хорошенькой женщине с каштановыми волосами, с чувством сжала ее руку и добавила: – Надеюсь, что скоро я стану и вашей сестрой.

– А почему бы и не сегодня? – спросил Керли, обхватив Роуз за талию длинными руками и прижимая ее спиной к своей широкой груди. Его губы оказались прямо у нее над ухом, и он произнес: – Выходи за меня замуж, Роуз Рейли. Прямо сейчас. Сегодня вечером.

Роуз радостно закивала головой, а капитан Кей засияла от счастья и гордости.

Еще один триумф армии Бога.

Но и у дьявола были свои преданные войска.

Ник Мак-Кейб был обнаженным, как Адам.

Ник лежал, небрежно растянувшись на мягкой постели с шелковыми простынями в большой, красиво обставленной спальне с высоким потолком.

Шикарный, прекрасной работы гарнитур состоял из мебели в стиле Чарльза X – стола, банкеток и кресел. Наискосок от кровати, на мраморной консоли эпохи Регентства, висело позолоченное венецианское зеркало. Свисающая с потолка люстра из ртутного стекла, как через призму, отбрасывала мягкий свет на элегантную комнату, сделанную на заказ кровать и обнаженного мужчину.

Великолепные занавеси, обрамляющие живописный вид на город и залив, слегка колыхались от прохладного осеннего бриза позднего сентябрьского вечера. Медового цвета стены, а также обилие золота и серебра в украшениях столов, кресел, канделябров и на картинных рамах придавали просторной спальне по-настоящему роскошный вид.

Гладкая смуглая кожа, хорошо развитые мускулы и великолепно очерченные линии обнаженного тела делали лежащего мужчину похожим на изваяние. Присутствие голого мужчины здесь, на сверкающей белизной постели, придавало этой изысканной комнате законченный вид.

На одном из позолоченных ночных столиков у кровати стояло серебряное ведерко с бутылкой охлажденного во льду французского шампанского. Стоявший на другом столике бюст Афины, богини мудрости, был повернут так, что она могла обозревать возлежащего на постели.

Или лежащих.

Мудрой Афине было хорошо видно, что смуглый, обнаженный Адонис, лежащий один на постели, был чем-то озабочен, рассеян, несмотря на то что к нему по пушистому исфаханскому ковру босиком шла его прелестная белокурая подруга.

Ник Мак-Кейб лежал обнаженным в большой белой кровати Адель Паккард в ее особняке на Сакраменто-стрит, что на вершине холма Ноб-Хилл. Адель не была совершенно обнаженной. Но пока она приближалась к Нику, ее невероятно соблазнительная ночная сорочка почти не оставляла простора для фантазий.

Сшитое из мерцающего китайского шелка, не уступающего в белизне ее распущенным волосам, легкое одеяние было распахнуто спереди и прихвачено поясом вокруг тонкой талии Адель. Прелестная сорочка доходила до пола, но имела длинные разрезы с каждой стороны, открывающие ее роскошное тело.

Когда она шла, дразняще-соблазнительная сорочка обнажала ее длинные стройные ноги, выпуклые бедра, часть груди. И даже больше.

Адель намеренно сделала круг по большой комнате, исполняя свой ночной ритуал. Она расчесала перед венецианским зеркалом длинные серебристо-белокурые волосы. Она медленно, осторожно втирала смягчающий крем в кожу стройных рук и ног, чувственно выгибаясь и потягиваясь.

И все это время она разговаривала с безмолвствующим мужчиной, находящимся в постели. Она упомянула открытие оперного сезона. Рассказала о новом ресторане. Пошутила по поводу своего старомодного, строгих правил, брата Патрика.

– Разве тебе не приятно, дорогой, – спросила Адель, наконец присоединившись к Нику, – что один из клана Паккардов переживает небольшое приключение?

Она взобралась на кровать, согнула колени и села на голые пятки. Передняя пола белой шелковой сорочки была крепко зажата между ее матовыми бедрами. Адель с улыбкой посмотрела сверху вниз на обнаженного Ника, встряхнула головой так, что длинные белокурые пряди упали на левое плечо. Она положила ладонь на его упругий плоский живот.

– Ник, – прошептала она томным голосом, – милый, я заставила тебя ждать? Прости меня.

Она опустила голову, наклонилась вперед и начала целовать его влажным открытым ртом в грудь и живот, лаская его языком, чтобы еще больше возбудить. Она подняла и опустила плечо. Белая сорочка соскользнула по обнаженной руке. Именно это ей и нужно было. Мягкая грудь с коралловым соском выскользнула из белого шелкового одеяния и прижалась к груди Ника.

Ник поднял загорелую руку и запустил ее в блестящие белокурые волосы Адель. Он приподнял ее голову, притянул Адель к себе и поцеловал.

После двух страстных поцелуев открытым ртом Ник приподнял Адель, и она оказалась верхом на нем.

Адель засмеялась и встала на колени, чтобы стыдливо убрать сорочку из-под разведенных бедер. Она осторожно раскинула мерцающую шелковую ткань на смуглой поросшей волосами груди Ника и на его животе, игриво пряча от него треугольник густых золотистых завитков и скрывающуюся под ними женскую плоть.

Темноволосая голова Ника оставалась на подушке. Он просунул одну руку под белую шелковую ткань, провел средним пальцем сверху вниз по упругому животу Адель. Она судорожно вздохнула. Ник одарил ее чувственной улыбкой. И стал ласкать то, что было скрыто от его взоров.

Адель прогнулась и громко застонала от удовольствия, В восторге от его умелого прикосновения, она захотела, чтобы именно сейчас он сделал все, чтобы овладеть ею, без ее помощи. И она высвободила руки из соскользнувшего лифа сорочки.

– Делай все, что хочешь, милый, – задыхаясь, прошептала она, – ты делаешь это так хорошо, так умело.

И она подняла обе руки, завела их за голову, сложив кисти замком.

– Да, о да, Ник, – выдохнула она, глядя ему прямо в отливающие серебром глаза, – м-м-м, а-а-х, люби меня.

И Ник стал любить ее.

То, как он занимался с ней любовью, доставляло пылкой Адель невообразимое удовольствие. Она наслаждалась каждым восхитительным ощущением, совершенно потеряв счет времени.

Она все еще держала руки сомкнутыми за головой, а глаза ее были широко раскрыты. Это было невероятно эротично – чувствовать, как руки Ника прикасаются к ней, управляют ею, и не видеть их под белой шелковой тканью сорочки.

Даже когда его твердая, пульсирующая плоть оказалась глубоко в ее теле и он обнял ее руками за талию, Адель все же настояла, чтобы ее сорочка прикрывала его живот.

С одной выставленной из сорочки грудью, раскачивающейся в такт неистовым движениям, Адель Паккард в экстазе двигала бедрами и стонала, объезжая твердую вздымающуюся плоть своего смуглого обнаженного любовника.

Ей нравилось и то, что место, где соединялись их трепещущие тела – где черные жесткие завитки Ника и его напряженное, но бархатистое на ощупь естество соприкасались с ее белокурыми завитками и влажной, мягкой и пылающей плотью, – оставалось стыдливо прикрытым до счастливого завершения акта.

И только после того, как оба они испытали полное удовлетворение, Адель скинула с себя сорочку, отбросила ее в сторону и устало повалилась на постель, счастливо растянувшись рядом с Ником.

Прошло совсем немного времени, когда Адель поняла, что в эту прохладную, дождливую сентябрьскую ночь мысли ее красивого любовника были где-то далеко.

Через несколько минут она уже снова хотела его. Она легла на бок, повернувшись к нему лицом и опираясь на локоть. Затем нарочно прижалась всеми изгибами своего мягкого обнаженного тела к его жесткому смуглому телу. Потом она медленно провела согнутой в колене ногой по его мускулистому бедру, и в то же самое время протянула руку к его паху, осторожно прикоснулась к мужской плоти, умело лаская ее. Безрезультатно. Нахмурившись при виде лежащей в ее ладони бессильной плоти, она испустила вздох разочарования.