Текст книги "Дорога на Царьград"

– Божа! – крикнула Вера как могла громче.

– Он хулил Господа! – воскликнул Божа и снова набросился на вероотступника.

– Хватит! Божа, отпусти мальчика! – рявкнула Вера, но без успеха. Драка грозила закончиться разбитыми головами, а в городских дворах нынче сплошной бетон.

Вера еще раз крикнула, а потом, обув растоптанные старые тапочки без шнурков, быстро спустилась во двор.

VIII. Кража

Чомбе до утра не сомкнул глаз. Еще до того, как проснулась Милка, он надел парадный костюм и в ожидании завтрака сел с транзистором за стол на кухне. Всецело поглощенный разработкой планов, он не заметил, когда Милка и дети встали, и не расслышал переданные по транзистору вести о графитных бомбах.

Пока Милка резала сыр и помидоры, Чомбе нервно барабанил пальцами по столу. Это был явный знак, чтобы к нему никто не обращался. Дети скрылись в своей комнате, а Милка молча накормила мужа и побежала собирать белье для стирки.

Позавтракав, Чомбе аккуратно, стараясь не запятнать свой серый парадный костюм, умыл рот, причесался перед зеркалом и, ни слова не сказав, как будто за что-то рассердился на домочадцев, вышел на улицу.

На улице он встретил попадью. Чомбе не хотел допустить, чтобы она догадалась, куда и зачем он идет, и потому любезно ее поприветствовал. Попадья, по мнению Чомбе, была определенно лучшей женщиной в округе. Вот и на этот раз он не смог побороть желания оглянуться на Веру, когда та входила в дом.

«Ух… какова! Как Великая Сербия!» – заскрежетал зубами Чомбе и похотливо смерил взглядом зад попадьи, когда та нагнулась, чтобы толкнуть дверь.

«Поп вовсе не наивен. Не будь он шпионом, не имел бы такой женщины… – размышлял Чомбе, направляясь к автобусной остановке. – Только долго это не продлится. Нет!»

Чомбе сел в автобус, с гордостью показав свое инвалидное удостоверение, и поехал до центрального офиса партии.

Он решил обратиться к самым верхам. Дело было настолько важное, что не имело смысла ставить его под угрозу хождением по нижним инстанциям. Чомбе никогда не общался ни с кем из партийных верхов, но он ни на минуту не засомневался, что с такой горячей новостью он легко пробьется наверх. Сам председатель партии несколько раз упоминал о существовании тайного оружия Теслы, способного решить исход войны, хотя ему, конечно, было неизвестно, где находится его формула.

«Э, сейчас ты узнаешь, кому это известно», – думал довольно Чомбе, глядя в окно автобуса на взрослых и детей с мишенями, нацепленными на кепки. Чтобы нервировать агрессоров.

Ребенок, сидевший перед Чомбе, прилепил нос к окну и упорно распрыскивал по стеклу слюнные пузыри. Чомбе недовольно смотрел то на слюну, растекавшуюся по окну общественного транспорта, то на аккуратную прическу матери безобразника, которой не было никакого дела до того, что вытворяет ее чадо. Заглянув ей через плечо, Чомбе увидел, что она читает какую-то женскую газету. Текст на открытой странице обещал сообщить «Сто способов, как остаться молодой и привлекательной».

«Так дальше продолжаться не может», – Чомбе думал о том, что действительно подошло время, чтобы навести в стране Сербии какой-нибудь порядок.

Автобус проехал мимо недавно разрушенного здания полиции. После удара «Томагавка» остались стоять только стены с дырами вместо окон.

Охрана перед офисом партии встретила Чомбе не слишком любезно. Он предъявил партийный билет, военный билет, справку о получении пенсии по инвалидности и все прочие документы, которые только лежали у него в кошельке, и объяснил, что должен попасть на прием к кому-нибудь из руководства партии – по делу срочному и не терпящему отлагательств.

Но охрана так и не пустила Чомбе внутрь здания. Один коротко стриженный молодой бездельник забрал его членский билет, вошел в служебную будку и набрал телефон. Нахмурившись, он недолго переговорил с кем-то и вышел из будки, чтобы вернуть Чомбе билет и сообщить, что ему следует обратиться через три дня в канцелярию номер семь на первом этаже.

Чомбе сказал охраннику, что, возможно, тогда будет поздно.

Молодой бездельник только пожал плечами и ответил, что больше ничем не может помочь.

Чомбе повысил голос. Он заявил, что воевал добровольцем и такое отношение нельзя назвать нормальным. Он не решился бы побеспокоить партийное руководство из-за какой-нибудь глупости. То, что он собирается рассказать, может определить весь ход войны. Речь идет о жизни и смерти.

Бездельник попросил его не создавать очереди на входе и равнодушно повернулся к Чомбе спиной.

Стриженые и отутюженные парни из службы охраны засмеялись и неспешной трусцой начали бегать вокруг входа на улице.

– У вас будут проблемы, ребята, я вам обещаю. Не хватали вас за яйца, иначе вы бы так не… – выговорил с достоинством, авторитетно и в то же время достаточно осторожно, без ругательств, Чомбе и направился назад к автобусной остановке.

На самом деле он ожидал, что молодые бездельники передумают и окликнут его, но за своей спиной Чомбе не расслышал ничего, кроме смеха.

Можно было бы сказать, что ветеран войны пережил унижение. Именно это Чомбе и почувствовал. Однако он быстро нашел силы превозмочь обиду и не отступиться от своей цели. Когда у человека сильная мотивация, он успешно преодолевает все препятствия и непонимание со стороны других людей.

В автобусе Чомбе твердо решил перейти к запасному плану.

Вернувшись домой, он переоделся и позвал младшего сына, Стефана Неманю.

Поскольку Чомбе обещал ему «Тетрис» (вещицу, которая, по его мнению, служила единственно для бесконечного оглупления детей и молодежи, но из-за которой Стефан Неманя его донимал изо дня в день), он объяснил сыну его роль в запасном плане.

Стефан Неманя должен был пойти играть с поповскими детьми и ровно в один час пять минут спровоцировать серьезную ссору с сыном отца Михаила.

– Ой, тятя, а как я узнаю, что уже ровно один час и пять минут.

Чомбе без слов снял свои часы, купленные на блошином рынке, и надел их на руку сыну.

– Смотри, не разбей, а то я тебе голову разобью. Ты вообще-то умеешь определять время по часам?

Стефан Неманя важно кивнул головой. Он выглядел очень довольным. Часы придавали ему серьезности.

– Угу, а ты мне их дал навсегда?

– Ну-ка, не строй из себя умника. Это «своч», простофиля.

– И сколько ты за него заплатил, тятя?

– Не твое дело! Ты часы-то побереги. Не дай бог, с ними что-нибудь случится. Как бы потом с тобой чего не случилось, озорник.

Стефан Неманя серьезно кивнул головой.

– А как я должен спровоцировать крупную ссору?

– Сделай, как я тебя научу. Скажи что-нибудь плохое о Боге и церкви. И не прекращай ссору, пока не выйдет попадья. Она должна вас разнимать.

– Ай, тятенька, ты же знаешь, как она умеет усмирять. Опять нам будет читать Закон Божий.

Чомбе быстро закивал головой.

– Так-то оно так… А ты поменьше слушай. Женщина – попадья. Знает вероучение, – Чомбе щелкнул сына по голове. – И задай ей какой-нибудь вопрос, связанный с церковью. Ты понял?

– Какой вопрос?

– Откуда я знаю. Спроси что-нибудь. О свечках, о крашении яиц, да мало ли что… Ты должен задержать ее хотя бы на десять-пятнадцать минут. Понимаешь? Этого будет довольно… Сколько сейчас времени?

Мальчик важно поднял руку и посмотрел на часы.

– Маленькая стрелка на… Большая стрелка на пяти. Десять… Без двадцати час. Правильно, тятя?.. А ты поклянись, что купишь мне «Тетрис».

Чомбе вскочил.

– Как залеплю тебе сейчас затрещину!.. Буду я тебе клясться, молокосос! – пнул он сына.

Мальчик задумался.

– А для чего нужно, чтобы я ей пудрил мозги десять минут?..

– Следи за языком! – Чомбе переменил тон и немного пригнулся. – Послушай меня, сынок. Речь идет об одном очень важном деле. Не могу тебе сейчас ничего рассказать, но придет день, и ты будешь гордиться отцом… и собой… Ты только сделай так, как я тебе сказал, и ни о чем не переживай… И держи язык за зубами! Никому ни слова о том, о чем мы разговаривали. Ты меня понял? – Чомбе похлопал сына по спине. – Все, у нас больше нет времени. Давай, сынок!

Стефан Неманя остановился в дверях. Он ничего не понимал. И опять открыл рот, чтобы спросить что-то.

– Не оборачивайся, сынок… – угрожающе прошептал Чомбе и указал мальчику пальцем на выход. А потом добавил: – Ровно в один час пять минут!.. Думай о «Тетрисе»!

Когда Стефан Неманя выбежал на улицу, Чомбе быстро надел старые тапочки, снял с вешалки свой поношенный дождевик и схватил пачку партийных листовок, на которых был напечатан порно-фотомонтаж с американским президентом, задыхающимся в свинских округлостях госпожи госсекретаря.

На кухонном будильнике было уже без девяти час. Ветеран почувствовал давление в мочевом пузыре, но решил потерпеть.

Он вышел на улицу. Все было чисто. Чомбе медленно перешел улицу и вошел в холл здания. Бросил несколько листовок в почтовые ящики – только ради того, чтобы отработать главное алиби. Стараясь успокоить бешено колотившееся сердце, Чомбе взбежал по лестнице. В открытое окно на лестничную площадку он увидел детей, игравших во дворе. Стефан Неманя занял позицию. Он собрал целую компанию ребятишек, чтобы показать им свои новые часы. «Дурачок! – подумал Чомбе. – Надеюсь, он ничего не напутает. И откуда взялась эта овца во дворе? Это ненормально! Дурной знак!» И продолжил свое дело. Быстро скользнул взглядом по обшарпанной поповской двери с глазком, большим как око циклопа, и неслышно взбежал на третий этаж. И там спрятался в глубокий косяк двери от квартиры покойного Дорогого Дьявола.

Листовки Чомбе из рук не выпускал. Он решил – если встретит кого-нибудь в коридоре, то начнет ему совать листовки и постарается привлечь к их раздаче. Так легче всего избавиться от помех. Предыдущий опыт говорил ему: как только пытаешься привлечь людей к патриотическим акциям, они сразу убегают.

Чомбе умерил дыхание. Ему осталось только ждать и надеяться, что Стефан Неманя не забыл его наставления. А учитывая то, сколько его сын имел двоек в школе, все было возможно.

Опять же, сын был для него идеальным соратником. Если бы что-то пошло не так, он мог легко отговориться, сославшись на детские глупости. Ну, а если кто-то назовет это злоупотреблением малолетнего, то ведь, по правде говоря, ребенок добровольно согласился на сотрудничество.

Вдруг этажом ниже открылась дверь. На лестнице послышались шаги. Кто-то бегом спускался вниз. Чомбе выступил из своего укрытия и перегнулся через перила. Поп только что пошел на Новое кладбище на встречу! Они могли столкнуться на лестнице! И тогда бы все пропало.

«Хорошо, – подумал Чомбе, – поп опаздывает, но Бог меня хранит».

Со двора доносился обычный детский лепет. Секунды текли. «Я сейчас описаюсь», – пронеслась в голове у Чомбе паническая мысль, и ее тут же заменила еще более паническая идея: «А что, если этот пострел перешел в их табор!» На самом деле, Чомбе не удивило бы, если бы его сын продался за пачку жвачек. Он начал злиться на себя за то, что судьбу государства отдал в руки одного сопляка сомнительной морали.

Чомбе прикусил губу и, переминаясь с ноги на ногу, начал медленно отдуваться, чтобы как-то успокоить мочевой пузырь, бывший уже размером с футбольный мяч.

А потом со двора, наконец, послышались детские крики.

Крики во дворе становились все громче. И овца еще разблеялась. Чомбе показалось, что он слышит и женский голос. Должно быть, это попадья подключилась к детской разборке из окна.

«Не остановится же она на этом?» – испугался Чомбе.

Наконец этажом ниже опять распахнулась дверь. Попадья сбежала вниз по лестнице.

Чомбе запихнул скрученные листовки в карман. Держась стены, обтирая плащом зеленый цвет над цоколем, покрытым масляной краской, он прокрался на второй этаж. Осторожно подошел к двери. Засунул руку в рукав плаща и схватил дверную ручку, стараясь не оставить отпечатков. Дверь не была заперта. Как он и предполагал.

Чомбе вошел внутрь, оставив дверь открытой.

Дверь справа была заперта. Чомбе забежал налево, на кухню, выбежал оттуда и влетел в мрачную ванную комнату. Бросил пылкий взгляд на унитаз, но на более близкий контакт у него времени не было. Он вылетел из ванной и двинулся в правую половину квартиры. В полумраке прихожей наткнулся на разбросанные туфли, подвернул ногу и упал. Падая, Чомбе ухватился за плащ, висевший на вешалке, и сорвал ее с петли. Сильно ударился. Еще бы чуть-чуть и накололся бы на большую отвертку, которую заткнул за пояс. Но временем на подробное изучение феномена боли Чомбе не располагал.

На секунду он затаился, прислушиваясь – не встревожил ли кого.

Из кухни через открытое окно доносились звуки разборки во дворе. Попадья спокойным голосом что-то говорила, прерываемая то и дело писклявыми детскими репликами и заглушаемая непрерывным блеяньем овцы. «Почему никто не утихомирит это глупое животное?» – разнервничался Чомбе. Вот он расслышал голос Стефана Немани. «Хорошо держится, молодец», – подумал ветеран и вскочил на ноги. Хотя ему осталось проверить только спальни, Чомбе уже понял, что то, что он ищет, находится за запертой дверью комнаты, смотрящей на улицу. Он пробежал спальню, так же через рукав плаща открывая шкафы и прикроватные тумбочки. Почти равнодушно их осмотрел, одновременно разбрасывая вещи (он видел, что так делали преступники в кинофильмах), и поспешно вернулся в прихожую.

Внезапно в прихожей блеснул свет, и холодильник на кухне зафыркал.

Чомбе готов был вскочить в стенной шкаф. «Не должна она так быстро вернуться», – пронеслось у ветерана в голове, когда он оправился от первого шока.

Какая-то женщина из дома кричала на дворовой стороне: «Дали свет! Дали свет!»

«Уф, чтоб тебя с твоим светом… Имел тебя Тесла!» – пробормотал Чомбе.

Он предвидел, что придется иметь дело с запертой дверью. Но действовать нужно было быстро.

Чомбе вытащил из-за пояса отвертку и без малейшего размышления вставил ее между дверью и косяком, на уровне замочной скважины. Немного надавил на отвертку ладонью и орудуя ей, как рычагом, начал взламывать дверь. Податливое дерево застонало, прогибаясь под металлом. Отвертка была отличная. Словенская. Купленная до распада Югославии. А дерево, вероятно, было боснийское. Оно стонало и повизгивало. Чомбе вонзил отвертку еще глубже и с силой потянул дверную ручку на себя. Дверь немножко приподнялась и искривилась. Чомбе навалился на нее плечом, надавил и с треском влетел в комнату.

Окно в комнате было открыто, и сквозняк задрал занавеску и развеял бумаги по полу.

«Быстрее, быстрее…» – вертелось в голове у ветерана войны. К счастью, особо искать не потребовалось. На столике у софы стояла коробка из-под рубашки. Чомбе подбежал к ней. Прочитал: «ДТР… Загреб!» Дрожащими руками приоткрыл крышку. Внутри лежали какие-то бумаги. Это то! Празднуя свой триумф, Чомбе едва во весь голос не вскрикнул: «Поп, ты лох!»

Торопясь выбежать на улицу, Чомбе сунул коробку под расстегнутый плащ. Когда он был уже в прихожей, сильный сквозняк захлопнул кухонное окно. Чомбе расслышал звон стекла.

Выругавшись, он вылетел на лестничную клетку.

На мгновение остановился. На ступеньках слышались быстрые шаги.

Мысли медленней всего приходят в голову, когда человек пытается гнать их как можно быстрее. Но когда речь идет о существовании, будоражащие мысли, благодаря адреналину, все же как-то находят свой путь. Сгорбившись, как лисица, Чомбе бесшумно выбежал на верхний этаж и перегнулся через перила лестницы.

Попадья поднялась на этаж и, что-то бормоча, быстро вошла в дом. И закрыла за собой дверь.

Если бы он побежал к выходу, перескакивая через несколько ступеней, это было бы слышно. И Чомбе выбрал стиль гейши, подключенной к току. Затаив дыхание, он проскользнул мимо глазастой поповской двери, все время придерживая левой рукой коробку, спрятанную под плащом, а оказавшись этажом ниже, начал уже перепрыгивать и по две ступени. Когда же Чомбе завернул на лестничную площадку, то от возбуждения ему на глаза навернулись слезы. А потом ветеран войны с ужасом понял, что перед ним на первом этаже, у самого входа в здание, стоит человек! Маленький человек! А за спиной – открывается дверь на этаже!

Стефан Неманя пришел со двора и изумленно смотрел на взлохмаченного отца, бежавшего по ступеням, как придурок.

А потом Чомбе сумел сына ошеломить. Держа левую руку на сердце, старый витязь перескочил десять ступеней и с треском приземлился на изрытой почве перед входом. Его правая нога сильно заболела, но на нытье не было времени.

– Где тебя носит! Везде тебя ищу! Шпана несчастная! – заорал Чомбе, хватая сына за ухо. Это был момент гениальной импровизации. За перилами на лестничной площадке как раз появилась попадья.

– Сосед! К нам в квартиру кто-то залез!

– Я тебе говорил не задирать поповских детей! Несчастье ты мое! Что за озорник! – В доме все звенело от крика Чомбе. Для пущей достоверности он так сильно дергал ухо Стефана Немани, что мальчик завизжал:

– Но, тятя, ты мне сказал…

Со двора прибежали и остальные дети. Попадья свесилась через перила.

– Да, я тебе говорил, и не раз, чтобы ты не трогал поповских детей!

– Да отпустите же ребенка! Вы не видели никого выходящим из дома?

Зоран Стошич Чомбе относился к числу людей, не любивших лгать. И сейчас он мог ответить попадье совершенно искренно:

– Нет, соседка, – Чомбе выпрямился и вздохнул. Одной рукой он сжимал коробку под плащом, а другой держал ухо сына.

Маленький Божа с удовольствием смотрел, как извивается его враг.

– Он, дядя, обругал Бога!

– Я вот ему задам дома, – авторитарно кивая головой, Чомбе пообещал выдать сыну по первое число.

– Что мне делать? Вызвать полицию? – В голосе роскошной попадьи звучала полная беспомощность.

У Чомбе кольнуло сердце.

– Не знаю. У вас что-нибудь украли?

– Я должна посмотреть. Дверь в комнату выломана, и все разбросано… Может, заглянете со мной? Как свидетель? – Вера процедила это явно против воли. Было видно, что сосед ей не больно симпатичен, но лучшего варианта под рукой не было.

– Я только отведу этого… этого… Ну-ка, марш домой. А то я тебе сейчас… – Чомбе открыл входную дверь и неподвижным страшным взглядом выбросил Стефана Неманю на улицу. Левой рукой он помочь себе не мог. Она была пленницей драгоценной коробки, которую Чомбе сжимал под плащом.

– Прошу вас, приходите сразу же, – добавила Вера и исчезла за перилами.

Чомбе, с зеленой краской на спинке плаща, немного прихрамывал, но все равно шел довольно быстро. Стефан Неманя, с красным ухом, брел, сгорбившись, за отцом.

Дети в коридоре возбужденно шептались о краже и о полиции, которая должна была прийти. Анджелия больше кривлялась – она так и не уразумела до конца, о чем речь. А Божа, как понимающая жертва кражи, взял на себя роль звезды. Сейчас он сохранил присутствие духа и не растерялся, как еще совсем недавно – когда выступал в роли защитника веры. Да и драться на сей раз не надо было ни с кем. Разве что с воображаемым вором.

В квартире Стошича была только Милка. Она вернулась домой, резала на кухне лук и плакала. Чомбе втолкнул своего самого младшего ребенка в комнату и пригрозил ему никому не рассказывать о том, что случилось – иначе ему не поздоровится. Заметив, что мальчик обижен и может назло сотворить какую-нибудь глупость, опытный педагог на ходу изменил стратегию. Стефан Неманя вобрал голову в плечи, ожидая удара, но вместо этого отец погладил его по волосам, похвалил и дал твердое слово, что мальчик уже вечером того же дня получит обещанный «Тетрис». Но только если никому ничего не скажет. Ни матери, ни братьям, ни тем более приятелям на улице.

Сняв с сына китайский «своч», Чомбе выставил сына из комнаты. Затем спрятал коробку под кровать и, поспешно скинув плащ, влетел в ванную облегчиться.

Лишь закрыв за собой дверь ванной комнаты, Чомбе почувствовал, как болит сустав на ноге.

Сначала он подвернул ногу о злосчастные поповские ботинки, а потом еще неудачно прыгнул на лестнице. Укол отверткой лишь немного зудел.

Внезапно Чомбе похолодел. Он забыл у попа свою словенскую фомку!

В голове у него пронеслись все детективные фильмы, которые он смотрел. Отпечатки, волокна, ДНК и прочие полицейские гадости, о которых обычно над трупом в мертвецкой болтают соблазнительная врачиха и молодой детектив. Себя в той сцене Чомбе мог представить только на месте трупа. Бледно-зеленый, голый перед законом, с отекшим суставом на ноге. И с запиской на пальце ноги со словами: «Зоран Стошич, любил сербский народ больше арбуза».

«Как это – больше арбуза?» – Чомбе и сам подивился глуповатой картинке, нарисовавшейся перед глазами против его воли.

А потом вдруг что-то словно надломилось в нем. Исчезли страх и мелкий расчет. Он перестал думать об алиби у попадьи, о поиске фомки и уничтожении улик.

Чомбе запер дверь. Достал из-под кровати драгоценную коробку, спокойно открыл ее и осмотрел бумаги, лежавшие наверху пачки.

Нельзя сказать, что Чомбе был предрасположен к чтению. Он редко брал книгу в руки. Разве что какую-нибудь историческую и очень популярную, и то от случая к случаю. Хотя в течение дня имел времени с избытком, Чомбе любил смотреть телевизор гораздо больше, чем читать газеты, в которых охотнее всего читал отрывки исторических романов. Но в то же время он был достаточно образован, чтобы понять: речь идет о чьих-то записках.

Не о списке продуктов для покупки на рынке, а о чем-то стоящем.

На одной записке синими строчками было написано, что президент страны подписал капитуляцию 10 июня 1991 года, и после этого бомбить перестали. «Через месяц с лишним от сегодняшнего дня. Это ненормально», – подумал Чомбе и передернулся. Несколько связанных, густо исписанных бумаг были датированы даже августом 1999 года! На основании первых предложений он успел понять, что кто-то описывал то, что с ним случилось в окрестности Ражаня. И явно что-то путал. Все это не вызвало интереса у Чомбе, но ведь найдется и человек, который растолкует это послание из будущего. В коробке лежали также и старые, пожелтевшие бумаги, которым было по сто, двести и шестьсот лет! История!

«Определенно, это некая хитрая выдумка со временем», – поежился Чомбе от страха и большого удовольствия одновременно.

Он медленно поднялся и подошел к шкафу. Снова переоделся в парадный костюм. Взял бумаги с кровати и двинулся к двери, обдумывая меры предосторожности.

«Семь раз отмерь, один отрежь, семь раз отмерь, один отрежь…» – нашептывал ему какой-то невидимка, мудрый и дружески расположенный.

Немного поразмыслив, Чомбе взял только несколько листов с самого верха стопки. Остальные бумаги он спрятал в куче партийных газет, которые аккуратно собирал и хранил годами. Никто, кроме него, их не читал, так что место для укрытия ценных документов там было надежное.

Коробку Чомбе порезал на мелкие кусочки, которые сунул в смятый полиэтиленовый пакет, намереваясь выбросить его по дороге.

Затем Чомбе взял свой темно-синий, совсем тонкий пластиковый «дипломат», который брал с собой только, когда ходил на партийные собрания, и положил в него отобранные листы. Еще раз с восторгом бросил взгляд на высокую двурядную крепость из газет, которая теперь хранила его великую тайну, и, наконец, отпер дверь.

В коридоре его поджидал Стефан Неманя.

– Ты идешь в город, тятя? Не забудешь «Тетрис»? – Мальчик чересчур развязно подмигнул отцу, но Чомбе сейчас было не до споров. Настрой у него был слишком возвышенный.

– Не забуду, сынок… Милка, у тебя есть сколько-нибудь денег? – крикнул Чомбе через кухонную дверь жене.

– Да откуда же, Зоран! – подала голос Милка, торопившаяся воспользоваться подачей электричества и приготовить обед. – Я все потратила в магазине.

– Тятя, ты обещал мне «Тетрис». Не вздумай меня… – Во взгляде ребенка появилась опасная решимость.

Чомбе не был расположен к семейным играм. Он подошел к кухонной двери и встал на пороге, чтобы не провонять луком, шипевшим в сотейнике.

– Милка, не пудри мне мозги. Мне сегодня нужно сделать много важных дел. Надо сходить в офис, а я ногу повредил…

– Да не пудрю я тебе мозги, у меня, правда, нет денег, – Милка вытерла руки о фартук, не отводя взгляда от сотейника.

– Достань свою заначку. Дай мне сто марок. Ну же… У меня нет времени.

Что-то в голосе мужа переполошило Милку. Посмотрев на него, она поняла, что спорить не время. Давненько она его таким не видала. Глаза Чомбе горели огнем как у дракона, и в то же время он выглядел опасно спокойным.

– Хорошо, – Милка обиженно скинула фартук и проскользнула мимо мужа. В дверях комнаты она остановилась, чтобы бросить на него еще один многозначительный взгляд, а на самом деле – проверить, не следит ли за ней кто, пока она открывает свой тайник.

Стефан Неманя лучился радостью, то и дело издавая смешки, от чего его щечки подергивались.

Чомбе выскочил в комнату, предварительно заговорщически подмигнув сыну – только для того, чтобы тот не взбунтовался и не выдал его. С «Тетрисом» дело было решено.

– Можно и в динарах, – крикнул Чомбе жене в комнату.

Милка вынесла сто марок и решительно протянула их мужу.

– На, держи! И пускай меня похоронят в корыте! На лучшее мне и не стоит рассчитывать, коль с тобою связалась.

– Давай, давай, – Чомбе попытался приобнять жену, но Милка отстранилась.

– Нечего руки распускать! Вспоминаешь обо мне, только когда тебе что-то нужно. Когда только и ты начнешь приносить в дом хоть какие-то деньги!

Ощущение превосходства у Чомбе усилилось настолько, что и на эту язвительную реплику жены он не отреагировал.

– Начну, Милка, начну, – похлопал он «дипломат». – Заведутся у нас деньги, да такие, что не будешь знать, куда их потратить!

Милка, ободренная тем, что Чомбе не злится, как обычно, когда ему напоминают про деньги и заработок, изобразила на лице брезгливость.

– Я все боюсь… Мне завтра не с чем в магазин пойти, а ты мне тут под… лапшу на уши вешаешь, – Милка по мере сил старалась немного окультуривать свой язык. Из-за детей.

– Милка, может, ты ему купишь этот… тестис!

Милка прикусила язык. Она просто ляпнула, что в голову пришло, а ведь знала, насколько чувствительно Чомбе реагирует на замечания о своих недостатках.

Со ста марками в кармане, документами неоценимой важности в «дипломате» и уничтоженными следами преступления в пакете, Чомбе пришел в необычайно хорошее настроение. И вообще не рассердился.

– Я не могу ходить. Деньги нужны мне на такси, а не на «Тетрис». Чтоб его…

Выходя, он бросил Милке озорно:

– Если тебе не хватает на магазин, продай что-нибудь из приданого, счастье мое.

Разговоры о приданом были слабым местом Милки. Ее родители были бедны как церковные мыши, и, когда она выходила замуж, у них не нашлось для нее денег даже на новые трусы и ночные сорочки, не говоря уже о постельном белье и занавесках. Но на мужнину колкость она должна была ответить какой-нибудь гадостью.

– Да лучше прислуживать в трактире, чем ждать от тебя добытка… или пойти на панель! Мне только это и остается!

Чомбе смерил взглядом свою жену:

– Не стоит, дорогая. Там слишком большая конкуренция. А если тебе так не терпится – продай из дома что-нибудь!

– И что именно продать из всего этого богатства?

– Да что хочешь! Все равно купим новое! – весело добавил он, выходя в коридор. А потом нагнулся и попытался полюбовно ущипнуть за зад жену, закрывавшую дверь. Милка так яростно толкнула дверь, что чуть не переломила ему руку.

– Сумасшедшая женщина, – пробормотал, скорее для себя, Чомбе.

Нога болела, и, похоже, ему действительно нужно было такси.

– А будет ли у таксиста сдача? – подумал озабоченно Чомбе и тут же разозлился на себя. Сербу со ста марками в кармане и формулой тайного оружия Теслы не пристало беспокоиться о ничтожных мелочах.

* * *

Возвращаясь домой, отец Михаило размышлял о прошедших похоронах Дорогого Дьявола. Первый раз ему довелось хоронить человека, попрощаться с которым никто не пришел. Если не считать двух могильщиков. Меньший из них – небритый, со сжатыми и кривящимися губами – постоянно поглядывал на часы. А другой – высокий и худой – зевал во весь рот, пока отец Михаило читал молитвы. Хотя каждый раз, собираясь зевнуть, вежливо прикрывал губы своей огромной пятерней с грязными ногтями.

Быть может, именно из-за того, что перед глазами у него не мельтешили родственники и друзья покойного – никто, кто бы мог отвлечь его внимание от сути отправляемого обряда, – Мики на похоронах Дорогого Дьявола смог серьезнее и глубже, чем в иных случаях, схватиться со смертью.

Заплаканная жена и побледневшие дети с их более или менее осознанной печалью, докучливая дальняя родня и знакомые, среди которых всегда найдется кто-нибудь, кто обязательно переборщит в игре, те, кто страдает от низкого давления и бывают склонны отдохнуть, хотя бы и грохнувшись в обморок, потомицы профессиональных плакальщиц, не реализовавшиеся ораторы, да и ресторанные затейники, которые даже на похоронах не могут воздержаться от того, чтобы не рассказывать анекдоты, пусть и вполголоса – все они приносят столько жизни, что о смерти легко и быстро забывается. Похороны в принципе тому и служат – чтобы утверждением жизни на время победить смерть.

А так, перед зияющей могилой, с профессионально спокойными могильщиками и покойником в дешевом гробу, как единственными свидетелями неравноправной битвы, Мики единолично вступил в ожесточенную схватку со смертью.

«Кто слушает Меня…» – сколько раз во имя Христа он прочитал эти слова. Но это повторение того, во что он в ранней молодости поверил всем сердцем, принесло уверенность, все чаще не вселяло в него уверенность, а приносило все большую неуверенность, даже ощущение бессилия.

Мики предполагал, что любовь Божия превелика и что Господь воскресит всех, кто того пожелает. А тех, кто не пожелает – не воскресит. Суд в том и состоит – в конечной очной ставке с своим собственным самым большим желанием, которое опять-таки зависит от того, во что мы веруем.

Но тогда что он, священник Михаило, здесь делает? Просто ли утешает и заученными фразами пытается воспитывать живых или действительно поддерживает связь с мертвыми и с Богом?

Благо отцу Райе. Его явно не мучают похожие дилеммы. Он, как обычно, рассказал два анекдота, один о президенте Слободане и один о полицейских, придал своему лицу торжественное выражение и удрал на панихиду, на другой конец кладбища.

Поднимаясь по ступенькам и злясь на себя за то, что сам – лишь бы оправдать свое опоздание на похороны – разболтал Райе о ценных исторических бумагах, полученных им на хранение от Дорогого Дьявола, отец Михаило осознанно перешел к размышлению об отшельниках. На протяжении долгой истории христианства эти блаженные люди удалялись в тихую глушь лесов и сосредотачивались на молитве. Они избегали общества людей, чтобы не предаваться болтовне всуе и не носить потом в сердце тревогу и беспокойство, отвлекающие от Бога, как то подчас случалось с отцом Михаилом. Сколько раз Мики хотел дать обет молчания, чтобы немного отдохнуть от глупостей, слишком часто слетавших с его языка, хотя он и не был особливо говорливым человеком. Впрочем, человек может говорить мало, но при этом все равно изрекать глупости.