Текст книги "Наизнанку. Личная история Pink Floyd"

Когда Эндрю вылетел в Нью-Йорк, чтобы встретиться с агентом и получить контракты для тура, агент небрежно сунул руку в ящик стола и вручил Эндрю пистолет – использовать на гастролях по Америке. Эндрю, незнакомый с огнестрельным оружием, поинтересовался, зачем ему это нужно. «Пистолет не обязателен, пацан. Не хочешь – я уберу». Даже в периоды самых крутых английских туров до такой крутизны никогда не доходило.

Затем Эндрю направился на Западное побережье. Наше разрешение на работу еще не прибыло, а это означало, что первые концерты придется пропустить. Эндрю припоминает, как он сидел в конторе известного своей вспыльчивостью Билла Грэма и слушал, как тот в пух и прах разносит несчастного служащего фирмы грамзаписи от имени группы Jefferson Airplane, чьим менеджером он тогда был. Бросив телефонную трубку, Билл повернулся к этому неоперившемуся британцу, чья группа, судя по всему, не в состоянии вовремя выйти на сцену. «К Биллу Грэму группы всегда прибывают вовремя!» – проревел он.

Тем временем в Лондоне мы круглыми сутками ждали, когда наконец оформят все документы, и каждый вечер готовились сию минуту вылетать. Мы провели бесконечные часы в посольстве США в Лондоне, дожидаясь виз. Для нынешних туров требуется гигантский объем бумажной работы, но уже тогда бюрократии хватало, а коммуникации были заторможены и плохо налажены. Проблемы были как с документами, так и с организацией ответного тура по Британии американских музыкантов Sam the Sham and the Pharaohs – профсоюз по-прежнему требовал равного обмена британских артистов на американских и наоборот.

Наконец Билл Грэм решил проблему, среди ночи позвонив американскому послу в Лондоне, и в итоге ему все-таки удалось ускорить бумажную канитель. Тем временем, чтобы нас заменить, Билл нанял Айка и Тину Тёрнер, которые выступали в районе Залива и стали первыми чернокожими артистами в «Филлморе». Наконец наши визы прибыли, мы вылетели и теперь успевали выступить на другой сан-францисской концертной площадке Билла Грэма, в зале «Уинтерленд». Предзнаменования были не самыми лучшими. Встревоженная стюардесса попросила Сида потушить сигарету перед взлетом, и прямо под ее испуганным взглядом он беспечно раздавил окурок о ковер вместо пепельницы. Ничего удивительного, что на этом рейсе нас обслуживали без восторга. В Сан-Франциско мы прибыли поздно ночью, совершенно измученные, и воплями нас встретили не члены нашего американского фан-клуба, а Билл Грэм, продолжавший буйствовать из-за нашего опоздания.

Мы воссоединились с Эндрю Кингом, который по-прежнему не на шутку нервничал. Он уже побывал в «Уинтерленде», сидячем концертном зале на пять-шесть тысяч мест, оценил размеры помещения с его массивной сценой, а также изучил мощные 35-миллиметровые кинопроекторы, рядом с которыми наше примитивное оборудование (киловаттный Aldis) было просто игрушкой. Обычно световые шоу в этом зале проводились независимыми составами специалистов, причем совершенно в других масштабах и с расчетом на размер аудитории. Эндрю весьма благородно и мудро предложил «совместить ресурсы», прекрасно понимая, что мы откусили больше, чем сможем прожевать. По сути, кусок был такой большой, что нам предстояло его переваривать еще несколько недель.

Следующий день был потрачен на отчаянные попытки раздобыть аппаратуру: с собой мы захватили только гитары, ничего больше. Я думал, барабанную установку нам дадут. Однако все обещания поддержки загадочным образом испарились. От звукозаписывающей компании толку было чуть. В итоге все-таки нашли клавиши для Рика и кое-как собрали барабанную установку для меня. Производитель барабанных установок, компания Premier, была английской и работала в Штатах через сеть агентов. Местный дилер был, вероятно, убит просьбой поделиться аппаратурой с фактически никому не известной британской группой – самый известный артист, представлявший Premier, барабанщик Кит Мун, славился своим аппетитом к разрушению, когда дело доходило до приручения ударных. Я подозреваю, мне выдали барабаны, тарелки и болты, которые валялись позабытыми в глубине кладовки, – все элементы установки оказались разных цветов.

В итоге мы все-таки добрались до «Уинтерленда», и там нас поджидал первый приятный сюрприз этих гастролей. Организация на площадке была очень профессиональной, а другие выступавшие музыканты – на удивление радушными и к нашей музыке отнеслись с энтузиазмом: они не пытались конкурировать с нами, типа «сдуем всех остальных со сцены», что так распространено в Британии. Однако, хотя на афише мы были заявлены как «световые короли Англии», здесь наше световое шоу, по словам Эндрю, было «смехотворно. Я себя чувствовал болван болваном, честное слово».

Чай на гостиничной террасе в Сосалито на склоне холма над заливом Сан-Франциско во время наших первых американских гастролей в октябре 1967 года. Кто с нами пил чай, не имею понятия – управляющий гостиницы, помощник промоутера на Западном побережье, продавец ковбойских нарядов? Ковбойских шляп у нас в итоге набралось столько, что хватило бы всему населению Додж-Сити, а Роджер заказал себе кобуру для шестизарядника, в которой носил бумажник.

В один уик-энд мы и Ричи Хэвенс разогревали Big Brother & The Holding Company (раннюю, совершенно блестящую группу Дженис Джоплин), а в следующий – группу H. P. Lovecraft. Дженис носила свою легендарную меховую шубу, презентованную ей компанией Southern Comfort в благодарность за оказанные услуги. Не знаю, был тому причиной ее личный уровень употребления спиртного или то, что она расхаживала по сцене с бутылкой виски их компании, – один из ранних примеров звездной рекламы. Роджер прихватил собственную бутылку и предложил Дженис глотнуть. К концу представления Дженис вернула ему пустую тару.

Публика здесь оказалась куда ближе к нашим слушателям в клубе «UFO», нежели к аудитории клубов «Топ Рэнк». Калифорния и Сан-Франциско в особенности были сердцем хиппового идеала. К сожалению, расслабленно насладиться нам не удалось: совершенно вымотанные десинхронозом, мы просто с головой окунулись в череду хаотичных выступлений – в ошеломлении, без денег и без нужной аппаратуры. Личным вкладом Сида в это важное шоу стала такая капитальная расстройка его гитары, что во время «Interstellar Overdrive» у него повыпадали все струны.

Однако не все было потеряно, и некоторые концерты, например в клубе «Чи́та» в Венисе, что в Лос-Анджелесе, оказались удачнее. В крупных залах мы не были хедлайнерами (и, кроме того, другие группы были куда более сыгранными и пользовались собственной аппаратурой), а в этом клубе, в качестве основной группы и при поддержке нашего светового шоу, мы могли контролировать общую атмосферу и настроение, как в клубе «UFO».

Перед выступлением в клубе «Чита» Сид решил, что кудри у него завиты слишком круто и их надо выпрямить. Он послал кого-то за гелем для волос, который затем щедро намазал на голову. Обутый в невообразимые зеленые сапоги на резиновых застежках, на протяжении первого номера Сид опять принялся расстраивать гитару. Разозлившись, Роджер так набросился на свой бас, что порезал руку. Ему одолжили грушевидную бас-гитару Vox, у которой не было бриджевой крышки, и Роджер все время цеплялся за оголенные струны. В самом финале выступления Роджер расколотил эту гитару на мелкие кусочки. Ее владелец, судя по всему, пришел в восторг и спокойно собрал осколки в сумку. Несмотря на все это, концерт вышел по-настоящему классным. Публика очень нас полюбила – как и необычная разогревающая группа под названием Lothar and the Hand People. Никого из членов группы Лотаром на самом деле не звали – это было прозвище их терменвокса, совершенно замечательного русского изобретения, издававшего потрясающие звуки а-ля «Доктор Кто», когда исполнитель водил перед ним рукой. Позднее Брайан Уилсон использовал терменвокс в песне «Good Vibrations». Вдобавок в группу Lothar and the Hand People входило несколько роскошных молодых женщин. Как я припоминаю, ни на каких инструментах красавицы не играли, а просто в довольно авангардной манере двигались под музыку, когда она их захватывала.

Отчасти наша группа продвигалась на телевидении. За многие годы до MTV система продвижения заключалась в том, что группа появлялась в одном из текущих звездных шоу. Ведущий, обычно популярный певец в годах, жаждущий продлить свою карьеру, пел пару номеров, затем непринужденно болтал с гостями, и беседу перебивали музыкальные интерлюдии – в нашем, к примеру, исполнении. Сид уже приближался к кататоническому состоянию, и вы не ошибаетесь, если думаете, что ни к чему хорошему это не приводило. Сид становился трудным, если не вообще неуправляемым. Прекрасно изобразив песню под фанеру для пробного прогона, он затем равнодушно стоял во время записи, а режиссер тщетно твердил: «О’кей, пошла запись». Так что вокал пришлось взять на себя Роджеру с Риком, а Сид мрачно взирал куда-то вдаль. Исполнив «See Emily Play» под фонограмму и умирая со стыда, мы перешли к беседе. Если в пределах досягаемости микрофона оказывались другие гости, они безжалостно тянули одеяло на себя, встревая с рассказами, анекдотами или идиотскими замечаниями.

На одном шоу ведущим выступал Пэт Бун – он любезно держал других гостей на расстоянии, желая насладиться непринужденной беседой с нами. Мы выкручивались как могли, и все равно поболтать он решил с уже весьма нестабильным Сидом. Весь мир затаил дыхание, когда он спросил, что любит Сид. Мы в ужасе перебирали в уме бесчисленные неподобающие отклики. «Америку», – бодро сказал Сид. Пэт улыбнулся, публика разразилась восторженными криками, а мы втроем, обливаясь холодным по́том, потащили Сида прочь.

Вне телевизионных студий Сид был немногим лучше. Выйдя после встречи в Capitol Records, мы стояли на углу Голливудского бульвара и Вайн-стрит. «А тут мило, в этом Лас-Вегасе», – заметил Сид. Позднее, в «Голливуд гавайян», типичном лос-анджелесском отеле с подсвеченными кактусами и кричащим декором, Роджер обнаружил Сида в кресле – тот спал, и пальцы ему обжигала тлеющая сигарета.

Мы были сыты по горло. Эндрю позвонил Питеру в Лондон и взмолился: «Вызволяй нас отсюда». Мы выполнили свои обязательства перед Западным побережьем, но отменили все концерты на Восточном и улетели обратно в Европу прямиком на выступление в Голландии. Если требуется еще какое-то доказательство того, что мы не хотели признавать всей тяжести состояния Сида, то лучшего не сыскать. В голове не укладывается, с чего мы взяли, будто ему помогут новые концерты сразу же после трансатлантического перелета.

Тем временем в Англии Брайан Моррисон организовал нам участие в концертном туре Джими Хендрикса. Нам выпала прекрасная возможность посмотреть, как играет Джими, и реально провести время с музыкантами, которых мы обожали. Наконец-то мы сумели найти общую почву с другими группами, в особенности с The Nice, у которой были схожие музыкальные склонности, но подкрепленные поразительным техническим мастерством, а в случае их клавишника Кита Эмерсона, будущего участника Emerson, Lake & Palmer, – подлинной виртуозностью.

Эти сборные гастроли проходили по очень жесткому графику. Главной задачей промоутера было позаботиться о том, чтобы фанаты Джими Хендрикса получили за свои деньги добротный товар. В общем, что бы ни случилось, Джими должен был появляться на сцене вовремя. Посему всякий раз, когда выступали мы, кто-то стоял на страже с секундомером и следил, чтобы мы не вышли за рамки отведенных нам восьми минут. Эндрю припоминает, что за превышение хронометража строго корили, а за повторное нарушение сняли бы с гастролей. Так что наши длинные номера вроде «Interstellar Overdrive», видимо, жестоко сокращались. Питер Уинн Уилсон вспоминает, что в этом туре наше световое шоу фактически было лишним – в залах ярко горел свет. Он пытался убедить менеджмент вписывать в райдер по всем контрактам пункт о том, чтобы свет в зале гасили, а нам обеспечивали экран и проекционное место, но до такого оставалось еще несколько лет.

Сид по-прежнему был непредсказуем (и галлюцинировал). Однажды ему даже не удалось добраться до концертной площадки. Мы довольно быстро поняли, что он не объявится, и залучили к себе Дейва О’Листа из The Nice. Дейва мы особо не освещали, а играли «Interstellar Overdrive», совершенно точно. Я знаю, что получилось вполне сносно и вряд ли кто-нибудь заметил подмену.

Вообще-то, эти гастроли стали нашим первым контактом с миром рок-н-ролла, каким мы всегда его воображали, – поп-звезды в обтягивающих брюках и со свободными нравами, а вокруг визжащие девушки в еще более обтягивающих платьях и с нравами еще свободнее. Здесь произошел один из редких – вы не поверите, насколько редких, – случаев, когда перевозбужденные девушки преследовали нас на улице. С тех самых пор я очень хорошо понимаю состояние загнанной на охоте лисы. Когда позади слышится топот копыт (или девичьих каблуков), это очень страшно. В таком полевом спорте – возможно, все-таки более щадящем, чем настоящая охота, – роль охотника и жертвы не всегда ясна, поскольку некоторые гастролирующие музыканты порой тоже издавали полнозвучные брачные вопли… Девушки, скорее всего, только-только окончили школу, однако отпадно смотрелись в вестибюлях отелей, где подыскивали себе очередную жертву.

В кадре у Хендрикса Мейсон, у которого в кадре Хендрикс; видна фирменная гитара Джими Gibson Flying V (также см. следующее фото). Дело происходит на гастролях, ставших поистине лебединой песней Сида в составе Pink Floyd.

Возили нас на специальном автобусе, куда набивались все, кроме хедлайнеров, и автобус этот напоминал безумный школьный пикник. С транспортировкой у нас вообще стало непредсказуемо. Несколькими месяцами ранее мы решили приобрести «бентли»: почему-то мы сочли, что «бентли» – практичный и надежный транспорт, который поспособствует укреплению нашего имиджа. Еще один торговец автомобилями отпраздновал свой триумф, а мы пережили волнительную поездку, поскольку ни в одной мастерской для нашего «бентли» не нашлось нормальных тормозов взамен отказавших. Роджеру этот автомобиль снится до сих пор. Он также вспоминает поездку домой после концерта, когда нам пришлось одолеть кольцевую развязку прямо через середину. В другой раз мы взяли машину в прокате «Годфри Дэвис» – расписался за нее Эндрю Кинг, поскольку музыкантам машины не давали. После того как мы несколько недель спустя смущенно сдали этот автомобиль с 17 000 миль пробега и горой всякого мусора в багажнике, прокатная компания наверняка изменила свои правила. Думаю, теперь там недостаточно даже подписи директора компании, если эта самая компания имеет хоть какое-то отношение к музыкальному бизнесу.

Под гастроли с Хендриксом мы выпустили сингл «Apples and Oranges» – очередную нашу попытку создать хит. «Apples and Oranges» – еще одна причудливая композиция Сида, и она стала бы классным треком на альбоме, но для сингла, пожалуй, не годилась. Однако, за неимением лучшего, мы с помощью Нормана Смита попытались обратить эту композицию в хит, добавив туда запись хора и всякие эхо. Не помню, чтобы мы часто играли «Apples and Oranges» на концертах – если вообще играли. Кажется, на нас давили американцы – им нужен был сингл для привязки к заокеанскому туру, – но тогда у нас просто не было времени заниматься нашим продвижением в Штатах. В общем, этот сингл еще раз доказал, что лучше доверять своим инстинктам и самим принимать решения, нежели слушать чужие советы.

Когда тур закончился, в декабре 1967 года мы сыграли в «Олимпии». Программа называлась «Christmas on Earth Continued»[11]11
  «Рождество на Земле продолжается» (англ.).


[Закрыть]. Сид опять пребывал в отключке, и группа подошла к пределу прочности. Настала пора посмотреть правде в глаза. Мы пытались не обращать внимания на проблемы, ждали, что они исчезнут сами собой, но даже наше страстное стремление к успеху больше не заслоняло простого факта: невозможно продолжать в том же духе, когда Сид в таком состоянии. Шутки кончились – и для Сида тоже. Мы не хотели его терять. Он был нашим композитором, певцом и гитаристом, а кроме того (хотя этого и не скажешь по нашему не слишком сочувственному с ним обращению), он был нашим другом.

Гастроли Джими Хендрикса. Все, кого я узнал, перечислены ниже; остальные – члены групп Amen Corner, The Move, Eire Apparent и The Outer Limits.

1 Я

2 Митч Митчелл

3 Джими Хендрикс

4 Карл Уэйн (The Move)

5 Роджер

6 Сид

7 Ноэл Реддинг

8 Бив Бивэн (The Move)

9 Рой Вуд (The Move)

10 Рик

11 Эйс Кеффорд (The Move)

12 Энди Фэруэзер-Лоу (Amen Corner)

Сначала мы решили последовать примеру The Beach Boys. Это решение нам подсказали истории о Брайане Уилсоне: выступать он явно не мог, поэтому главным образом сидел дома и писал песни. Мы надеялись, что сможем пополнить группу еще одним гитаристом, чтобы снять нагрузку с Сида. Всплывало имя Джеффа Бека, что наверняка стало бы интересным (и блистательным) экспериментом, но никому из нас не достало бы смелости просто взять и позвонить. Роджер отважился на это лишь двадцать пять лет спустя.

Однако мы знали, кому позвонить можно: давнишнему приятелю Роджера и Сида по Кембриджу Дэвиду Гилмору.

4. Сумма слагаемых

В Гайд-парке на бесплатном концерте, который организовали Питер Дженнер и Эндрю Кинг в июне 1968 года; также выступали Jethro Tull и Рой Харпер.

Первый раз мы осторожно подкатили к Дэвиду Гилмору, когда я в конце 1967 года заприметил его среди публики на нашем концерте в Королевском колледже искусств. Клуб «UFO» канул в небытие, и ККИ, расположенный неподалеку от «Ройял-Альберт-Холла», служил нам тогда максимальным приближением к «домашней» концертной площадке. У нас были друзья на многих факультетах колледжа, что приводило к некоему перекрестному опылению – дизайн афиш и конвертов, фотография, музыка, – а помещения ККИ постоянно использовались для внеклассной деятельности.

Поскольку студентом Дэвид не был, я рассудил, что он приехал в ККИ послушать нас. В перерыве я бочком подобрался к нему и что-то такое пробормотал – мол, не хочет ли он прийти к нам в группу дополнительным гитаристом. Я не самостоятельно принял такое решение, просто мне первому представился шанс обсудить это с Дэвидом. Он явно заинтересовался – главным образом, мне кажется, потому, что, хотя он и считал нас (совершенно обоснованно) менее опытными музыкантами, нежели его предыдущая группа Jokers Wild, мы сумели добиться того, чего у них не было: агента, договора с компанией грамзаписи и пары хитовых синглов.

Jokers Wild была одной из самых уважаемых групп в Кембридже и окрестностях. Все члены группы были состоявшимися музыкантами. Уилли Уилсон, который заменил первоначального барабанщика Клайва Уэлема, вместе с Тимом Ренвиком опять всплыл в Sutherland Brothers & Quiver, а позднее вошел в «теневую» группу, которую мы использовали на живых шоу «The Wall».

Самую первую свою встречу с Дэвидом я теперь уже не вспомню. Раз мне удалось различить его в толпе, собравшейся тогда в ККИ, мы оба явно играли на одних и тех же концертных площадках – в том числе на вечеринке, посвященной дню рождения Либби и ее сестры, – и совершенно точно встречались на каких-то тусовках.

Будучи уроженцем Кембриджа – его первые музыкальные встречи с Сидом происходили как раз во время учебы в Кембриджском техническом колледже, – Дэвид находил массу работы для Jokers Wild как на месте, играя, к примеру, для американских летчиков, которые дожидались Третьей мировой войны, так и во время периодических вылазок в Лондон. Однако Дэвид отваживался и на более дальние вылазки и первую попытку предпринял в августе 1965 года: вместе с Сидом и еще несколькими друзьями Дэвид путешествовал по югу Франции и выступал на улице перед прохожими. После этого он решил вернуться на континент вместе с Jokers Wild, и они примерно на год (включая Лето Любви) там застряли, чуть не переименовавшись в The Flowers[12]12
  «Цветы» (англ.).


[Закрыть]. Группа в конечном итоге распалась, и к тому времени, когда я увидел его на концерте в Королевском колледже искусств, Дэвид вроде как был не у дел и водил фургон дизайнеров Оззи Кларка и Элис Поллок, которые заправляли бутиком «Кворум» в Челси.

Официально мы поговорили с Дэвидом перед Рождеством 1967 года – предложили ему присоединиться к нам пятым членом группы. Сида удалось уговорить, что приход Дэвида – хорошая мысль. Все формальности были соблюдены, мы очень разумно провели общее собрание группы, однако Сид наверняка понимал, что отказаться не может. Дэвид принял наше предложение, и мы пообещали ему гонорар в 30 фунтов в неделю – забыв, правда, сказать, что реальный заработок составлял четверть этой суммы. Стив О’Рурк, который стал теперь нашим основным контактом в агентстве Брайана Моррисона, обеспечил новому участнику группы комнату у себя в доме, к которой прилагался магнитофон Revox и бесплатные бутерброды. Там Дэвид за считаные дни освоил весь наш репертуар.

Гораздо сложнее ему оказалось вписаться в группу. Официально он числился вторым гитаристом и бэк-вокалистом. Однако Сид считал Дэвида чужаком и захватчиком, а остальные – потенциальной заменой Сиду. Впрочем, этого мы тоже предпочли Дэвиду не объяснять – нам было удобнее закрывать глаза на жестокую правду. Очутившись между двух огней, Дэвид как мог старался приспособиться к неловкой ситуации.

Дэвид Гилмор с Jokers Wild – слева направо: Джефф Уиттакер по прозвищу Солнышко, Дэвид, Джонни Гордон, Клайв Уэлем и Тони Сейнти.

Дальше события стали развиваться очень быстро. В начале 1968 года состоялся ряд концертов, когда мы пытались играть впятером. Каково было Сиду, можно только догадываться: вероятно, он был не на шутку растерян и разгневан оттого, что его влияние неуклонно сходит на нет. На сцене он вообще не напрягался и играл на автомате. Вероятно, он саботировал работу, потому что не желал участвовать в этом фарсе. Но чем больше Сид отстранялся, тем яснее мы видели, что принимаем верное решение.

Нагляднее всего поведение Сида иллюстрировала репетиционная сессия в одном школьном зале восточного Лондона, когда Сид пару часов разучивал с нами свою новую песню под названием «Have You Got It Yet?»[13]13
  Зд.: «Дошло до вас наконец?» (англ.)


[Закрыть]. Он постоянно менял аранжировку, и всякий раз, когда мы играли песню, звонкий припев «Нет, нет, нет» недвусмысленно указывал, что все не то… Так Сид напоследок вдохновенно выплескивал свою ярость и разочарование.

Все разрешилось в феврале, в один прекрасный день, когда мы ехали на концерт в Саутгемптон. По дороге к Сиду кто-то в машине спросил: «Ну так что, Сида подхватим?» – и в ответ прозвучало: «Нет, пошел он нахер, ну его». Если вам этот диалог кажется равнодушным до жестокости, вы не ошибаетесь. И наше решение, и мы сами были крайне черствыми. Не желая замечать очевидной тяжести ситуации, я считал, что Сид попросту говнится, – я был так зол, что видел в нем лишь преграду, которая не давала нам здесь и сейчас стать успешной группой.

Если учесть, что мы никогда не репетировали квартетом, в музыкальном плане концерт прошел хорошо. Дэвид взял на себя все вокальные и гитарные партии. Стало очевидно, сколь мал был вклад Сида на концертах в последнее время, хотя все равно поразительно, с какой ясноглазой самоуверенностью мы пошли на эту замену. Что еще важнее, публика не возмущалась и не требовала деньги назад: было ясно, что отсутствие Сида не критично. В следующий раз мы просто опять не потрудились его забрать.

Хотя мы лукаво позабыли поставить менеджмент в известность о переменах в нашем составе и дорожных привычках, Питер и Эндрю (а также, понятное дело, Сид) быстро догадались, что происходит. Дело требовалось уладить. Поскольку на тот момент партнерство делилось на шестерых, у нас с Роджером и Риком даже не было большинства для присвоения названия группы. А если учесть значение Сида как автора песен, его доля весила, пожалуй, побольше наших.

Удивительно, однако, что проблем не возникло. Насколько легко сложилось наше партнерство, настолько же цивилизованно прошел и его демонтаж. Общее собрание (в присутствии Сида) прошло в начале марта у Питера дома. Питер вспоминает: «Мы боролись за то, чтобы сохранить Сида. Я толком не знал Дэвида, хотя слышал, что он талантливый гитарист и очень хороший исполнитель. Гитара Сида ему давалась лучше, чем самому Сиду». Однако в конечном итоге Питер и Эндрю уступили, и после краткого всплеска взаимных обвинений партнерство было расторгнуто. Между прочим, Сид для разрешения всех проблем предлагал ввести в состав двух девушек-саксофонисток.

Одна из немногих фотографий, запечатлевших Pink Floyd как коллектив из пяти человек, хотя сейчас я уже не помню, случайно или нарочно Сид оказался на заднем плане.

Мы согласились на неограниченный срок передать Blackhill права на всю нашу прошлую деятельность. Мы втроем сохраняли за собой название Pink Floyd, а Сид покидал группу. Было вполне очевидно, что творческим ядром коллектива Питер и Эндрю считают Сида – вполне разумно, если учесть нашу историю до той поры. Соответственно, они решили в дальнейшем представлять его, а не нас. «Мы с Питером заслужили потерю „Пинк Флойд“, – говорит Эндрю. – Мы плохо работали, особенно в США. Мы недостаточно агрессивно вели себя с фирмами грамзаписи». Эндрю считает, что никто из нас (кроме Дэвида) не вышел из этой битвы со щитом. И Эндрю отдельно подчеркивает, что решение расстаться стало настоящим шоком для Сида, потому что Сид, в отличие от кое-кого другого, никогда не считал нас своей сопровождающей командой – «он был по-настоящему предан группе».

«Наше расставание было естественно, – говорит Питер. – Мы хотели развивать Blackhill – мы не могли сохранить „Пинк Флойд“ в качестве партнеров, раз мы сосредоточивались на других группах. „Пинк Флойд“ сомневались, что теперь, когда Сида нет, мы будем с ними работать. А мы с Эндрю, вероятно, только и делали бы, что оглядывались на времена Сида». Питер считал, что, если снять с Сида груз работы в группе и дать ему больше времени и пространства, он будет стабильнее. Впоследствии Питер говорил: «Я не знаю, что произошло. Жалко, что я этого не предотвратил. Мы все хотели помочь, мы все пытались найти решение и не смогли. Если Сид расстроен, я жалею, что тоже виноват. Если Сид не расстроен, тогда он, должно быть, достиг поистине отшельнического мира и спокойствия. Я бы хотел знать наверняка».

По окончании нашего партнерства с Blackhill место менеджера освободилось, и мы решили, что логично попросить Брайана Моррисона взять нас под крыло. Мы повидались с Брайаном, и он согласился обеспечить нам менеджерские услуги Стива О’Рурка. Брайан планировал заниматься своей издательской империей, Тони Говарду предстояло взять на себя организацию концертов. Стив был нашим менеджером до конца своих дней.

И Эндрю, и Питер считают, что Брайан и Стив разглядели перспективы ситуации, которую мы все создали. Брайан помнит, как наставлял Стива: мол, пускай лучше держится нас, а не ищет новые таланты. Эндрю вспоминает, как задолго до раскола сидел со Стивом в «Спикизи» (влиятельном музыкальном клубе близ Верхней Риджент-стрит) и Стив говорил ему: «Ты понимаешь, какими важными и влиятельными станут „Пинк Флойд“ для миллионов детишек?» Еще Эндрю отмечает, что к менеджменту Стив всегда относился очень серьезно. Легкомыслия он не допускал – а вот Брайан порой мог.

По сравнению с членами группы Стив происходил совсем из другой среды. Его отец Томми был рыбаком на Аранских островах, к западу от побережья Ирландии. Когда великий американский кинодокументалист Роберт Флаэрти в 1930-х снимал фильм о тамошней жизни под названием «Человек с Арана», отец Стива был одним из центральных персонажей. Затем Томми убедили переехать в Англию, попытать удачи на экране, и хотя война и мобилизация положили конец его надеждам на кинематографическую славу, Томми остался в Лондоне, где и родился Стив.

Со своим опытом торгового агента и методами, отточенными в команде Брайана Моррисона, Стив привнес в наш менеджмент определенную жесткость. Стив буквально излучал уверенность в себе и неизменно носил темно-синий костюм, в котором выглядел очень серьезно. Этот стиль менеджмента Стив сохранил на всю жизнь – разве что костюмов стало больше. Позднее мы узнали, что, торгуя кормом для животных, он порой открывал банку, зачерпывал ложкой и демонстративно этот корм ел. Подобная борьба за клиентов восхищала нас и сильно пугала, а Стив, надо думать, жалел, что разоткровенничался о подробностях своей предыдущей работы, потому что в позднейшие годы Роджер охотно припоминал эту историю в разговорах.

Окончательно разобравшись со всеми деталями, в начале апреля мы официально объявили об уходе Сида и приходе Дэвида. До сих пор поражаюсь: мы потеряли свою главную творческую пружину, но любой мандраж начисто затмевало чувство колоссального облегчения.

К счастью, несмотря на внешность Сида и его яркую сценическую персону, нам удалось не сделать его «лицом группы». На наших рекламных снимках всегда изображалась вся группа, а не один Сид, что, должно быть, пошло нам на пользу. Вдобавок отсутствие признанного лидера обеспечивает более значительный вклад всех членов группы, – настало время, когда «Некий Человек и Какие-то Объекты» стали просто «Какими-то Объектами».

Для нас должны были наступить очень сложные времена, поскольку мы уже почти год не бывали в чартах – синглы, последовавшие за «Arnold Layne» и «See Emily Play», совершенно не оправдали ожиданий. По всем правилам следовало бы начать все заново, однако нам невесть как удалось не упасть с нашей ступеньки внутри музыкальной индустрии. Мы тогда как раз входили в период развития, который я помню как особенно счастливый. Мы вернулись к прежним целям и музыкальным идеям, к слаженной совместной игре. Мы снова чувствовали себя цельной группой.

Вне всякого сомнения, самая тяжелая задача легла на Дэвида. Ему досталась незавидная доля изображать Сида. Он, безусловно, мог добавлять собственные импровизации к любым живым исполнениям, однако наши свежие записи содержали слишком много фрагментов в исполнении Сида, для замены которых могло потребоваться не меньше года. Помимо всего прочего, от Дэвида требовалось имитировать пение Сида на всевозможных европейских телешоу. Вспоминая те ранние шоу, я понимаю, отчего эта ноша была для Дэвида относительно терпимой: мы трое, конечно, играли все это на записях, но, когда нужно было заучивать партии, Дэвид гораздо лучше имитировал.

Дэвид влил в группу новые силы. Он был артистичным гитаристом (а вот «артистичным аккордеонистом», насколько я знаю, не был), и вокал у него оказался сильным и весьма характерным. Не меньше всех остальных Дэвида интересовали эксперименты с новыми звуками и эффектами, однако наряду с изобретательностью он добавил группе более вдумчивый, структурированный подход и не жалел времени и терпения развивать каждую музыкальную идею до полного раскрытия ее потенциала. Дэвид хорошо смотрелся на сцене и сумел без потерь перескочить через те времена, когда вершиной моды считалась химическая завивка. Тем временем Рик поставлял в группу тексты и мелодии, а Роджер – энергию, дисциплину и музыкальную дальновидность. Поскольку барабанщики сами себе закон, мне, к счастью, не надо было так сильно стараться, чтобы оправдать свое присутствие.