Текст книги "Черника в масле"

***

Под рабочую комнату отвели зал для инструктажа на втором этаже. Техники прикатили туда пару дополнительных досок для записей, развернули проекционные экраны и сейчас заканчивали монтаж остального оборудования. Маркус Торсен временно руководил, пока не прибыли представители от министерства транспорта и комитета по гражданской авиации. Яна Петерссона он оставил командовать сменой вместо себя, прихватил с собой только Ингунн Линдгрен и Андреаса Сандстрёма. Со времени потери связи к ним успел присоединиться лишь представитель ВВС – капитан Леннарт Свенссон. Вчетвером они стояли вокруг интерактивного стола, на который была выведена карта Швеции.

– И всё равно мне кажется, что инцидент случился совсем не там, где мы предполагаем.

Капитан Свенссон внимательно посмотрел на Андреаса:

– Почему?

– Судите сами. В момент, когда началась вся эта заварушка, борт NP412 по данным «НАПС» был над южной оконечностью озера Веттерн. – Сандстрём ткнул пальцем в место на карте, нарисовал там цветной кружок. – Он шёл в своём эшелоне, на высоте девять тысяч. Потом происходит неизвестный инцидент, по сообщениям автоматики разгерметизируется салон и кабина экипажа, и начинается аварийное снижение до трёх тысяч – опять же, по сообщениям автоматики. Отвесным такое пике быть не могло, значит, какое-то расстояние борт должен был пройти и по горизонтали тоже. Если он спускался под углом в сорок пять градусов, то он преодолел те же шесть километров по горизонтали, что и по вертикали. Если угол был круче, то меньше, если более пологий, то больше, но вряд ли это расстояние превысило десять километров. С учётом всяких погрешностей самолёт не должен был уйти от озера дальше, чем на двадцать километров. А теперь – внимание!

Андреас многозначительно поднял указательный палец.

– Помните тот отрывочный сеанс связи с пилотом? Он тогда сказал, что они снизились то ли до трёх, то ли до четырёх тысяч. С такой высоты он вполне должен был видеть озеро, не мог не видеть! А он что сказал? «Подо мной лес, один лес и ничего больше». Как-то так. Я могу путать слова, но смысл был абсолютно ясен. Никакого озера, никакой воды! И тогда это начинает согласовываться с фактом, почему никто не смог обнаружить NP412 на радарах. Он просто был не там, вот и всё.

Маркус покачал головой.

– Объяснений тому факту, что пилот не видел озера, может быть выше крыши. Самое простое – оно оказалось у них за спиной в слепой зоне. Кроме того, в аварийной обстановке, в состоянии стресса можно много чего не заметить. – При этих словах капитан ВВС согласно кивнул. – Я полагаю, что с кислородной маской на лице и в пикирующем самолёте мы бы с тобой не заметили даже розового слона, если бы он пролетел мимо кабины. Так что я на якобы отсутствующее озеро все фишки бы не ставил. Но!

Тут уже Торсен поднял вверх указательный перст.

– Версия того, что самолёт оказался не там, где мы предполагаем, по-прежнему остаётся одной из рабочих. В её пользу говорят: отсутствие самолёта на радарах по указанным координатам – раз. Отсутствие сообщений об аварийно севшем или разбившемся в этом районе самолёте – два. А ведь с момента потери связи прошло уже три часа. И больше двух, как «НАПС» перестал выдавать данные по 412-му борту. Как мы знаем, такое может произойти только в случае, если воздушное судно вышло из поля зрения спутников и стратосферных платформ или потерпело крушение.

Он прервался, несколько секунд барабанил кончиками пальцев по алюминиевой окантовке стола. Сенсорный экран легонько подмигивал возле этого места, реагируя на движение. Наконец Маркус остановился, вздохнул, скрестил руки на груди.

– Ладно. Давайте пробежимся ещё раз. Мы обнаружили, что самолёт, который передал сообщение об аварии, отсутствует на экранах радаров. Однако мы не можем игнорировать показания навигационной системы, и наши военные и гражданские аварийные службы ведут поисковую операцию в районе последних координат, которые передал борт NP412.

Капитан Свенссон кивнул.

– Так точно. ВВС подняли два спасательных вертолёта. Оповещены все наземные аварийные службы. Поисковые группы уже должны выдвинуться в районы предполагаемого крушения или вынужденной посадки. Также центр кризисных ситуаций взял под наблюдение все каналы информации – социальные сети, сервисы сообщений, новостные порталы – на предмет появления возможных известий.

– Хорошо. Вы сможете привлечь дополнительные ресурсы?

– Если потребуется – да. Штаб объединённого командования НАТО в Северной Европе отправил к нам своего представителя для координации совместных действий. Мы ждём его прибытия через несколько часов.

– Спасибо. Ингунн, ты смогла идентифицировать все остальные рейсы в нашем пространстве? Никто не потерялся? Каждый самолёт на радарах совпал с отметкой в «НАПС»?

– Все до единого, – лёгкий норвежский акцент в голосе Ингунн Линдгрен выдавал волнение. – Абсолютно точно. Единственная метка в системе, поведение которой совпадало с описанием аварийной ситуации, принадлежала рейсу NP412.

– Угу. Только его по этим координатам не было. Или… Капитан, скажите, есть хоть малейшая вероятность, что в работе радаров произошёл сбой?

Леннарт Свенссон не сомневался ни секунды.

– Нет. Исключено. Мы же видели остальные самолёты в воздухе. Такая избирательность не в духе техники.

– Ладно, спасибо. Андреас, ты связался с «НАПС»?

– Да. Проблема в том, что в Северной Калифорнии, где они базируются, сейчас глубокая ночь с пятницы на субботу и многие ключевые специалисты просто недоступны. Так, технический директор с группой ведущих инженеров и старших программистов отправился сплавляться на рафтах, и плановый сеанс связи с ними состоится только в восемь утра по тихоокеанскому времени, когда у нас будет уже вечер. Дежурные технические службы «НАПС» запустили серию тестов, но пока они не могут сказать ничего определённого. Им нужно время.

Маркус Торсен в задумчивости постучал себя костяшкой указательного пальца по подбородку.

– Время, время… Всем нужно время. Которого нет ни у нас, ни у борта 412. Когда он должен был по графику приземлиться в «Берлин-Бранденбург»?

– Примерно два часа назад.

– Они ещё ничего не сообщали? Официально?

– Пока нет. Тянут время. Но буквально четверть часа назад начальник их диспетчерской службы сказал, что обстановка у них становится напряжённой и надо уже делать какое-то заявление. На погоду и технические проблемы такое опоздание не спишешь.

Маркус убрал руку от лица, снова выдал барабанную дробь пальцами по краю стола.

– Ладно. Нет смысла ждать. Продолжайте работу, а я позвоню в Берлин. Пусть объявляют, что мы потеряли рейс 412.

Глава 11

Тайга обладает интересным свойством. Её чаща, заросшая подлеском, увешанная мхом и лишайником, умеет очень хорошо прятать звуки. Это вам не прозрачные солнечные леса средней полосы или юга, где эхо разносит крики птиц, стук дятла, шум ветра на сотни метров вокруг. На севере стоит вам отойти от дороги, просеки или полянки, на которой рокочет мотором автомобиль, стучат топоры или перекликаются люди – отойти всего на десяток-другой метров – и всё. Вязкая, мягкая тишина заполняет всё вокруг, любой внешний звук вместо того, чтобы отразиться и усилиться, запутывается, теряется и тонет в бесконечных слоях мха, длинными лохмотьями свисающих с ветвей, устилающих землю и укутывающих стволы деревьев так, что трудно распознать, что же такое стоит перед тобой: берёза, клён или осина? При этом даже не рассчитывайте на школьную примету, что мох растёт только на северной стороне дерева – здесь он повсюду. Так что если вы были невнимательны или попались на старую приманку ягод – ещё одна, ещё шажок, ещё кустик – и забыли примечать обратную дорогу, то будьте морально готовы к тому, что можно заблудиться буквально в двух шагах от цивилизации. И никто в человеческом, обжитом мире не услышит, как вы голосите на расстоянии вытянутой руки от спасения.

Ровно по этой самой причине случайный человек, окажись он поблизости от базы «чёрных нефтяников» этим вечером, вряд ли мог что-либо услышать и оценить масштаб происходящего. А между тем база бурлила. Несколько разномастных грузовиков и вездеходов выгрузили из себя пёструю толпу спасённых пассажиров, измученных, растерянных, голодных, не понимающих ни слова из того, о чём говорили им и между собой странные мужчины, женщины и подростки. Почти все эти таинственные люди были одеты в причудливую смесь спецодежды, армейской униформы и туристической экипировки. Оттенки цветов – исключительно защитные. Зелёные, бурые, хаки, тёмно-серые или смесь всего вышеперечисленного. У многих из-под полы одежды виднеется или рукоять туристического топора, или грубые ножны, а у некоторых за спиной чехол, из которого торчит приклад оружия. Часть мужчин вооружена по полной программе – разгрузочный жилет, карабин или штурмовая винтовка. От этого многим из потерпевших крушение было не по себе. Однако ничего плохого эти грозные и опасные с виду люди им не причинили. Наоборот. Ещё на месте катастрофы, на берегу проклятой трясины, они постарались максимально помочь пострадавшим. Раздали шоколад и воду, переложили тяжелораненых на нормальные носилки. Потом почти два часа колонна машин петляла по лесу. Некоторые дорожки были настолько узкими, что деревья полностью смыкались над ними своими кронами, и автомобили шли в полумраке зелёного туннеля. Два или три раза колонна останавливалась и тогда сидевшие в передней машине пассажиры могли наблюдать удивительную картину. Из головного вездехода выходили один или два человека, скрывались в заросшей кустарником стене леса, а спустя полминуты прямо в ней раскрывались ворота, оплетённые ветвями и мхом, открывая за собой въезд на очередную потаённую просеку. Вся вереница втягивалась под полог тайги, после чего останавливалась и люди с замыкающей машины снова закрывали секретный проход. Не будь пассажиры рейса NP412 настолько измучены происшедшим, эта поездка могла бы показаться им самой удивительной и увлекательной в их жизни.

Последние тайные врата открылись сами, без участия сидящих в машинах людей. Из их сумрачного зева появились двое. Одеты они были не просто в защитную одежду, а в полную маскировочную экипировку – с имитацией листвы, травы, лишайника. Короче, всего того, что позволило бы любому из них сойти за замшелый пень на расстоянии вытянутой руки от неподготовленного зрителя. Из-за плеча одного из «леших» выглядывал характерный дульный тормоз самозарядной снайперской винтовки. Второй, небрежно облокотившийся на висящий поперёк груди ручной пулемёт с объёмистым коробчатым магазином, коротко кивнул подъехавшим. Колонна вошла в лесной тоннель, который через несколько сот метров закончился полянкой. Лес на её противоположной стороне был другим. Весь подлесок вычищен, среди могучих стволов виднеются деревянные дома. От них на залитое вечерним солнцем открытое пространство высыпала стайка мелких дворняг, всех возможных расцветок и возрастов. Звонко тявкая на разные голоса, они запрыгали вокруг, перебегая от одной остановившейся машины к другой. Несколько крупных собак вышли вслед за ними на границу леса, двигаясь солидно, без суеты. Остановились, дружелюбно помахивая хвостами, но молча. Дворняги меж тем, учуяв исходящий из внутренностей машин запах большого количества незнакомых людей, закатили небольшую истерику. Пришлось некоторым из вышедших спасателей потопать ногами, покричать и похлопать в ладоши, чтобы отогнать эту надоедливую мелочь.

Потерпевших крушение пассажиров высадили из машин. Тяжелораненых быстро отнесли в один из домов в глубине странного поселения. Затем туда же повели тех пострадавших, кто мог перемещаться самостоятельно. Наконец, когда опустевшие машины укатили с поляны, попыхивая выхлопом, к оставшимся подошёл один из спасателей, перекинулся несколькими словами с пастором Майером. Тот покивал в ответ, повернулся к собратьям по несчастью:

– Сейчас мы все пойдём за этим человеком. Для начала они хотят нас накормить. Потом будет возможность помыться и переодеться.

И они двинулись вглубь загадочного селения.

Подобрать ему подходящее определение оказалось довольно сложно. Деревня? Нет ни улиц, ни отдельных, чётко обозначенных подворий. Хутор? Опять не то. Где центральная усадьба, вокруг которой выстраиваются сателлитами второстепенные дома и хозяйственные постройки? Здесь строения в основном однотипные, разбросанные равномерно по достаточно большой территории и на первый взгляд совершенно хаотично. Выделяются всего пара-тройка – своей этажностью да причудливо выполненной из дерева отделкой. Плюс ещё несколько явно хозяйственных построек. И между всеми этими коттеджами, домами, сараями (или амбарами?) целая сеть удивительных и непривычных для человека цивилизованного мира деревянных тротуаров. На толстых, широких поперечинах, из крепких, потемневших от влаги досок, глухо резонировавших под ногами бывших пассажиров рейса NP412.

Топ-топ, скрип-скрип.

Вереница ужасно уставших, голодных, испуганно озирающихся людей, шла по узкому деревянному настилу, направляемая жестами стоящих на перекрёстках с такими же тротуарами незнакомцев в одежде неярких, защитных тонов. Откуда-то спереди до них доносились запахи еды, непривычные, но, тем не менее, удивительно будоражащие воображение и желудки. Наконец они вышли к широкому помосту с двускатным навесом на столбах. Под ним, вокруг длинного стола со скамейками деловито сновали несколько женщин и подростков. От стоящих на столе кастрюль поднимался аппетитный пар. Тут же высились стопки разнокалиберных тарелок и мисок, ряды кружек и чашек всех размеров и форм, на разделочных досках лежали горы нарезанного крупными ломтями хлеба. Но суровый детина в камуфляжной куртке стоял на пути ко всему этому великолепию, непреклонным жестом направляя всех налево от себя. Тут же переминался с ноги на ногу Лукас Кауфман и бубнил одно и то же:

– Пожалуйста, пройдите сначала к умывальникам, вымойте руки. Пожалуйста, пройдите сначала к умывальникам…

Там, куда указывал здоровяк, у края помоста проходил деревянный желоб. Над ним из простой трубы торчал ряд краников. На полочках рядом лежали потрясающие по своей архаичности куски тёмного мыла. Тут же висели грубые на ощупь полотенца из белой, ячеистой ткани. И лишь выполнив весь этот нехитрый ритуал – руки, вода, мыло, полотенце – можно было уже пройти к столу, где женщины и девушки, ловко орудуя половниками и постоянно приговаривая что-то ободряюще-успокаивающее на непонятном языке, наделяли каждого порциями горячей, восхитительной, до слёз аппетитной и ароматной еды. И ведь никто из пассажиров даже не поинтересовался, рыбные эти блюда, мясные или вегетарианские.

***

Коби Трентон постаралась найти место подальше ото всех. За время поездки на вездеходе она окончательно расклеилась. Чувство глубокого ужаса после падения в трясину никак не хотело отпускать, ушло внутрь, свило себе гнездо в укромном местечке под сердцем. Где-то рядом с ним переминались с ноги на ногу обрывки всех ужасных картинок, отпечатавшихся в памяти, начиная от взрыва и заканчивая… брр, вот опять! Чёрная холодная масса облепляет её со всех сторон, сковывает руки, ноги… нет!

…Марси Уильямс лежит в углу сервисного отсека, скорчившись, прижав руки к животу, из её восхитительных глаз льются слёзы. «Что с нами? Мы падаем?». Пол салона наклонён, дрожит, вибрирует, всё вокруг звенит, трещит. Крики, стоны, всхлипы. Она идёт к хвосту самолёта, взбирается, как в гору, тянет за руку упирающуюся, захлебывающуюся слезами Кару Купер. Пол задней сервисной зоны залит кровью, Мэнди Уэстфилд лежит, соскользнув к передней переборке, под ногами перекатывается её туфля. В ней застрял обрубок изящной ступни. Рамона Брукнер, с лицом серым вместо обычного волнующего кофейно-молочного оттенка, двумя руками прижимает полотенце к ноге Мэнди. Сквозь ткань и пальцы просачивается тёмно-красная жидкость. Перед глазами начинает темнеть, наваливается холод, становится вязким, облепляет руки, ноги, тело… нет, только не это снова!!

Дыши, дыши, полной грудью, до боли, чтобы убедиться наверняка, что ничто не мешает воздуху проникать в лёгкие, открой глаза, пойми, что ты можешь видеть, что ничто не прячет от тебя реальность – деревья, невысокую стену камыша неподалёку, землю под ногами, засыпанную тёмно-рыжей хвоёй. Всё это здесь, с тобой, сейчас. На самом деле. Не закрывай глаза. Всё, что отпечаталось на внутренней тёмной стороне век – безвольно качающаяся из стороны в сторону, залитая кровью голова командира экипажа, рассечённые на куски тела в хвостовом отсеке, привязанные ремнями к покорёженным креслам, оторванная часть детской ладони с тремя пальцами, лежащая на полу среди брызг болотной жижи – всё это уже закончилось. Осталось позади, до того, как кривой грязный сук выскользнул из-под ноги и ты, промахнувшись рукой мимо торчащей ветки, полетела навстречу тёмной, блестящей поверхности… прекрати!!!

Коби сидела, обхватив себя руками. Тело и голова отчаянно зудели под высохшей коркой болотной грязи, пропитавшей одежду и волосы. Колени грела глубокая тарелка, стоящая на них поверх пледа, в который кто-то закутал её ещё на берегу, когда раненых переложили на носилки. Пар от еды поднимался вверх, щекотал ноздри запахом чего-то простого, но немыслимо вкусного. В глазах щипало, позади них и в районе переносицы собиралась какая-то тяжесть. Коби разомкнула руки, выпростала их из-под пледа, взяла с края тарелки исцарапанную и потемневшую от времени ложку из нержавеющей стали, зачерпнула мягкой картошки с зелёными вкраплениями укропа и лука, кубиками тушёного мяса. Левой рукой отщипнула кусочек хлеба от неровного ломтя. Поднесла еду к губам, положила в рот. Тот отозвался взрывом слюны, тепла и облегчения. Сгусток позади переносицы лопнул, из него вырвались, побежали в глаза и нос щекочущие струйки. Взгляд замутился, расплылись деревья вокруг, невысокая стена камыша поодаль, тёмно-рыжая хвоя на земле, тарелка поверх пледа в сине-зелёную клетку. На ресницах повисли блестящие бисеринки, полились ручейки из уголков век, нос перестал дышать, на его кончик набежала капля. Задыхаясь, захлёбываясь слезами, Коби черпала и отправляла в рот всё новые порции самой вкусной на свете еды. Горячий густой бульон обжигал кончик языка и нёбо, в горле горело от перца. Она давилась, глотала вперемешку со слезами, не останавливаясь ни на минуту.

Снова чувствовала себя живой. Больной, измученной, надломленной. Но живой.

***

Андрей с Новиковым выбрали место, где их никто не мог услышать. Девушка, закутанная в одеяло и перемазанная с ног до головы засохшей грязью, не в счёт. Она настолько увлечена едой и слезами, что не обратила бы внимания на них, встань они прямо за её спиной. Сергей только глянул на неё коротко, покачал головой:

– Бедная девчонка! Видел бы ты, какие у неё были глаза, когда я выуживал её из болота. Как у щенка, который свалился за борт.

Смирнов согласно кивнул:

– Да уж, не позавидуешь. Только у нас с тобой теперь своей головной боли по самое не балуйся. Благодаря ей, всем остальным и нашей с тобой отзывчивости.

– М-да… Видать, у тебя было время поразмыслить по дороге к лагерю. Верно?

– Не без этого. Это наша с тобой прямая обязанность – думать о том, что будет потом, пока остальные заняты текущими делами.

– И я чую, что ничего хорошего ты в нашем будущем не увидел.

– Ну почему же? Совершенно точно, что мы с тобой не доживём до старости, с нашим-то везением. И это хорошо. Плохо то, что мы накрячили себе на шею почти сотню человек и теперь совершенно непонятно, что с ними делать дальше.

– Что ж непонятного? Сейчас мы их кормим, потом моем. Вон Рустам с пацанами уже палатку поставили, сейчас накидают туда разводку из пластиковых труб – будет большая душевая.

– Серёжа, вот это как раз из разряда – сейчас. Дальше что? Мы их куда потом пристроим?

– Знаешь что, шеф? У меня тоже было время подумать, только думали мы с тобой, похоже, о разном. Почему-то меня не покидает чувство, что ты теперь не очень рад тому, что развернул машины за самолётом. Может, давай вернём всё на место? Типа: «Мы вас покормили, напоили, а теперь шли бы вы обратно в своё болото, гости заграничные!». Так, что ли? И эту тоже обратно в болото сунем? Чё далеко-то ходить, давай, я её прям щас – за руки, за ноги, да и метну через камыш! Она лёгкая, я проверял. Ну и что, что там озеро, а не болото, главное, чтоб мы с тобой не видели, как она там будет бултыхаться и пузыри пускать. А?

– Серёга, не кипятись!

– Чего не кипятись? Андрей, ёлки-палки, ты о чём? Да мы с тобой корову полезли бы вытаскивать, лося там какого-нибудь. А тут – люди! Живые люди! Они ж не виноваты, что свалились к нам на голову. И мне сейчас откровенно по хрену, какие трудности это нам сулит в дальнейшем. Мы по-другому не поступаем, не умеем! Будь иначе, мы бы с тобой не нефть из трубы тырили, а людьми торговали. Как Волк. Нами бы бабы детей непослушных пугали, а мужики ссались бы при нашем виде, в ноги кланялись. Вот Гоша точно ни фига бы голову ломать не стал. Он бы всю эту несчастную братию из трясины выловил и вместо кормёжки сейчас бы по ямам и клеткам рассаживал. И уж он не стал бы разводить сомнения, а потёр бы руки, да и толканул их всех оптом и в розницу ещё до конца следующей недели – кого дагам, кого чеченцам, кого за Урал, а кого здесь ишачить. А девок помоложе, типа этой, ещё и придержал бы, чтоб цену набить. Только Гоша Волк и мы – это две большие разницы! Мы, конечно, тоже не ангелы и нас с тобой многие не то что в тюрьму закрыть очень хотели бы, а просто грохнуть и тушки в лесу оставить. Но мы всё-таки люди. Насколько плохие или хорошие – другой вопрос. Но люди! И поступать привыкли по-человечески. Отчего, наверное, от нас за последние годы ни один человек и не сбежал. Наоборот, семьи и детей за собой тащат. И стоило только сказать им – люди в беде, нужна помощь – и смотри! Все, все бабы до единой достали всю свою посуду, навертели жратвы, полотенца приготовили, и будь уверен, сейчас в уме прикидывают, кто чем поделиться сможет. Какой одеждой, бельём, трусами, причиндалами женскими. Никто не засомневался, не задумался: «Кто все эти люди? Нафига они мне сдались? Что я с ними дальше буду делать?». Никто, кроме тебя, похоже.

– Сергей, уймись! Уймись, хватит уже! Я тебе что? Предложил завести их в лес и там кинуть, как кота какого-нибудь? Ты чего взбеленился?

– Ничего. – Новиков прервал гневные излияния, но продолжал пыхтеть сердито, раздувал ноздри. – Это я так… для профилактики.

– Ага. Понял тебя, профилакторий ты наш. А теперь послушай меня. То, что мы с тобой полезли этих людей спасать – это правильно. И я, и ты тем более сделали бы это снова, потому что… Ты тут верно сказал: потому что мы по-другому не поступаем. И люди у нас с тобой под началом такие же, другие не приживаются. Поэтому и носятся вокруг этих бедняг. Сами. Никого подгонять не надо. Только ты пойми, что наш долг признать, что люди эти здесь – чужие. Мы с ними даже разговаривать не можем. Кабы не та парочка, совсем беда бы вышла. И нам с тобой уже сейчас – вот, прямо сию секунду – надо начинать соображать, какие наши дальнейшие планы. Потому что время ждать не будет. Этих всех людей ведь не раз накормить, помыть и спать уложить нужно будет. Это организация, процесс, технология, если хочешь. Трёхразовое питание, размещение, гигиена. Ты понимаешь, что нам как минимум ещё сральники придётся ставить? И быстро, иначе мы в дерьме утонем очень и очень скоро. А одежда, а бельё? Им же половине трусы надо менять после таких приключений, я уж не говорю про верхнюю одежду. Дальше. Ты прикидываешь себе простенькие цифры? Их больше нас раза в два с лишним. У нас запасов на столько ртов припасено? Правильно, нет. Наших рук хватит на то, чтобы на эту толпу готовить, обстирывать и так далее? Не начнут ли наши добрейшие бабы на второй день нас с тобой спрашивать – «а надолго гости к нам приехали»? И вот пока нам такие вопросы задавать не начали, мы с тобой должны уже всё обмозговать, придумать и выложить это людям в понятной форме. Чтобы у них ответ был готовенький до того, как вопрос возникнет. Вот это и есть наш с тобой долг, работа. Бремя командования, что называется. Теперь ты понял, о чём я хотел поговорить?

Сергей посопел ещё, похмурил брови, буркнул нехотя:

– Понял. – И потом добавил: – Согласен.

– Ну и ладненько. Давай тогда соображать, что нам нужно сделать в первую очередь. Людей покормят, помоют и переоденут без нас – это хорошо. На ночь мы их рассуём тоже без проблем. Им нужны всякие щётки зубные, средства по уходу, женские причиндалы, как ты выразился – у нас этого ничего нет. На раз найдётся, чем поделиться, а дальше начнутся проблемы. Поэтому начнём мы с тобой, Серёжа, как все нормальные, занудные руководители – со списка. В который ты прямо сейчас станешь вносить всё то, чего нам не хватает. В изобилии у нас только горючка, благородство и наше сказочное везение. Пошли, найдём Татарина, потрындим с ним про техническую сторону нашей задачи.

– Шеф, – остановил его Новиков. – Я б не с этого начал. Раненые.

– Чёрт, верно. Идём к Марине. Пусть тогда кто-нибудь притащит Рустама туда же. Вместе всё и обсудим.