Текст книги "Иной мир. Часть вторая"

Глава 2

Фрагмент 1

Бредовый мир, бредовый я…

Матушка Земля…

Планета боли и страданий…

Люди, самые жестокие обитатели планеты…

Люди, когда же вы успокоитесь?

Где я и кто я? Память. Её рваные клочки. Бросок и я в одном из них.

«– Товарищ старший прапорщик, а можно вопрос?

Прекратив смотреть в бинокль, я сел на мешки с песком, облегчённо вздохнул и жестом показал сержанту Васильеву, что можно.

– Александр Македонский был царём при Российской Империи или князем на Руси? – с довольной рожей спросил Васильев.

Улыбнувшись, я ответил:

– Царём он был.

– А чьим царём? – не унимается Васильев. Трое других сержантов ждут с интересом на уставших лицах. – Империей правил Российской или Англией? Или даже Римом?

Я лёг на мешки с песком, потянулся, закрыл лицо панамой, чтобы его не жгло адское солнце Сирии, и тихо заговорил:

– Александр Македонский – царь Македонии из династии Аргеадов. Выдающийся полководец, создатель мировой державы, распавшейся после его смерти… Ты, Васильев, понапрасну решил тягаться со мной в истории. Я, конечно, академий не кончал, но читать люблю. Особенно люблю историю. И люблю копаться в ней. Пусть я прапорщик… поправлю себя – старший прапорщик. Стереотип о нашей тупизне в мой адрес не работает. И в адрес многих мне знакомых прапорщиков тоже. Не греби всех под одну гребёнку. И будь осторожен с вопросами. Если бы вместо меня ты задал эти вопросы прапорщику Ибрагимову – он бы набил тебе лицо… А теперь, сержант Васильев, ответь ты на мой вопрос: погиб ли Александр Македонский, когда его войско разгромили персы?

Васильев замялся. Тихо переговорив с сержантом Соколовым, воспрял духом и ответил:

– Нет, не погиб. Персы взяли его в плен.

– Ответ не верный, Васильев, – я встал, нацепил панаму на голову и пошёл в сторону лагеря. Не оборачиваясь сказал: – Александр Македонский разгромил персов. Он много кого разгромил. А убила его болезнь. Умер он в Вавилоне…».

Фрагмент памяти оборвался. Меня швырнуло куда-то вперёд. И снова на войну.

«– Ты полежи, Васильев, полежи, – я взял сержанта за руку. Окровавленные пальцы до боли сжали мою ладонь. – Рана у тебя не серьёзная, Серёг, от такого не умирают. Сейчас тебя подлечат немного, а затем домой поедешь. Всё будет хорошо…

Ко мне подбежал сержант Игнатов.

– Где врач? – злобно спросил я. – Ты сказал, что у нас раненый?

Игнатов опустил голову и медленно покачал ею. Тихо ответил:

– Еще трое ранены. Трое…

Я почувствовал, что рука Васильева слабеет. Левой рукой зажимаю его живот, из которого обильно хлещет кровь. Бронежилет пробит. Сомневаюсь, что в животе хоть что-то уцелело. Слишком сильно бьёт винтовочная пуля. Был бы без брони – шансов бы было больше.

Васильев мне нравился. Он был весельчаком, душой кампании. Он знал тонкую грань в шутках и никого ими не обижал. Хороший парень. Двадцать шесть лет. Немногим младше меня…

Из-за шума доносящегося боя я не услышал последних вздохов. Пальцы Васильева прекратили сжимать мою ладонь. Взгляд остановился. Так останавливаются часы, которые забыли подвести. Но человек не часы.

– Ермак, надо идти, – кто-то начал трясти меня за плечо. – Его заберут. Пошли.

Я повернулся и снизу-вверх посмотрел на лейтенанта Быкова. По моим щекам бегут слёзы. Не могу остановить их.

– Пошли, Ермак. – Быков силой оторвал меня от Васильева и поставил на ноги. – Нужно отмыть кровь.

– Что? – спросил я, потому что не услышал вопроса.

– Нужно отмыть кровь! – крикнул Быков и принялся сильно трясти меня.

Песок…

Он везде…

Песок отлично прячет кровь. Достаточно немного поработать ногой…

Я вышел из двухэтажного здания следом за Быковым и остановился. Старый Т-72 упрямо ползёт по засыпанной фрагментами зданий дороге. Танк сирийской армии. Минут тридцать ему осталось жить. Сгорит вместе с экипажем, не сделав ни единого выстрела…».

Меня выдернуло из памяти и закружило. Отрывки, кусочки воспоминаний. Всё идёт кругом. Рандомный это выбор или намеренный. И кем он намерен? Мной или моим подсознанием? Меня швырнуло далеко назад. Восемнадцать лет, колледж, общежитие.

«– Ты чего там застрял, Емеля? – Витёк спрыгнул с кровати, подхватил с пола сланец и зашвырнул его в затылок Емельянова, уткнувшегося в экран ноутбука. – Задрал ты со своими играми! Лучше за водкой сгоняй!

Я лениво скинул одеяло, сел и сказал:

– Двенадцатый час уже, Витёк. Коменда не выпустит.

– И это говорит бесстрашный Ермак! – Витёк подошёл и навис надо мной своей упитанной тушей. – Ты же у нас этот… отчаянный!

– Детдомовский, – не оборачиваясь сказал Емеля. – Ты хотел сказать детдомовский, верно?

– Пофиг, – отмахнулся Витёк и снова начал наседать на меня. – Ермак, с меня бабло, с тебя водка. Годится? Ты же у нас спец по трубам лазить. Подумаешь, зима. Подумаешь, четвёртый этаж.

Я встал, ткнул кулаком Витька в грудь и ответил:

– Я по обледенелой трубе не полезу и это первое. Второе – продолжать бухать мне не хочется. Третье – завтра на пары и пора бы спать лечь.

Витёк принялся хохотать и скакать по комнате словно горный козёл по скалам.

– У него что, помешательство? – спросил Емеля, поставив игру на паузу и с удивлением посмотрев на соседа по комнате.

– Зассал, Ермак? – спросил Витёк, резко остановившись рядом со мной. – Боишься слезть?

– Спускаться по этой трубе слишком опасно. Подняться обратно точно не получится, – ответил я. – Она обледенелая. Внизу минимум снега, а под ним мёрзлая земля. Я не готов умереть.

Это был вызов, который я бросил Витьку, сам того не подозревая. Дурной у него характер. Сколько раз я бил ему рожу? И всё из-за его глупых выходок. Надоело.

– Я спущусь вниз по трубе, а затем залезу! – воскликнул Витёк и принялся стягивать простынь со своей кровати. – Тут нужно думать, Ермак. А ты это не умеешь. Я даже обратно залезть смогу! И этот пузырь мы будем пить с Емелей!

– Да пейте! – взорвался я. – Честно, мне не жалко. Я спать.

Я просто лёг и накрылся одеялом с головой. Витёк что-то бормотал и сновал по комнате. Емеля пытался его отговорить. Коменда у нас жёсткая и выйти нормальным путём из общаги после одиннадцати просто невозможно. Вахтёрша тоже не сахар. До третьего этажа на окнах решётки. Либо по простыням спускаться, либо по водосточной трубе, что в полуметре от нашего окна. Не могли строители её ещё на метр сдвинуть?

Когда в ноги подуло холодом, я понял, что Витя всё-таки решил спуститься. Шанс благоприятного исхода имеется. Если обхватить трубу руками и ногами, то можно скатиться по ней. Взобраться точно не получится. О затее с простынью я не подумал. Витя обмотал её вокруг трубы и реши привязаться. На что он рассчитывал не известно. Возможно, всему виной выпитая нами бутылка водки. Я не был пьяным. По крайней мере так считал. Витя считал так же.

То, что Витя упал, я понял по крику Емели. Простынь порвалась, и восемнадцатилетний здоровяк рухнул на мёрзлую землю спиной с высоты четырёх этажей. Витя прожил до утра, а затем умер от кровоизлияния. Его позвоночник был сломан во многих местах…».

Снова выброс в неизвестность. Снова Рандомный выбор. Снова прошлое…

Я просматривал свою жизнь, понимая, что умираю. Плохие и хорошие фрагменты бежали бесконечной чередой. Радость и грусть. Любовь и ненависть. Удовольствие и боль. Жизнь полна ощущений. Хороших и плохих. Когда же это кончится?

Фрагмент 2

Выплыть из бреда памяти было сложно. Всё смешалось. Реальность стала фантазией, а фантазия реальностью. Не отдаю себе отчёта. Не понимаю, жив или уже мёртв. С Боковым Андрюхой, пообещавшим, что мы встретимся в другой жизни, я так и не встретился. Нет её, другой жизни. Есть жизнь эта. И она продолжается.

Открыв глаза и увидев освещённую пламенем костра морду медведя, я не испугался. Просто мне настолько плохо, что испугу в сознании места не сыщется.

– Он очнулся, – сказал медвлюдь Угрх кому-то, продолжая смотреть на меня. – Жить будет. Я говорил.

– Ну ка посторонись. – Боков навис надо мной и широко улыбнулся. Надавив на мой нос словно на кнопку, сказал: – Вкл-выкл не работает. И вправду, живой. А казалось, что какой-то робот. Как себя чувствуешь, Никита?

Я, с трудом выдавив из себя улыбку, ответил:

– Чувствую себя сосиской, которую съели. Я сосиска, которая прошла систему пищеварения и вышла естественным путём.

– Дерьмо? – удивился сидящий рядом Угрх. – Никита, почему ты считаешь себя дерьмом?

Боков засмеялся и избавил меня от ответа:

– Это такое выражение… но тебе, куску шерсти, это не понять.

Я решил осмотреться. Свет создаёт костёр в полутора метрах от меня. Помещение тёмное и сырое. Потолок низкий, метра два с небольшим, и каменный. Мы в пещере. И, кажется, мы в ней давно. Благоустройство уже начато. Рядом два топчана. Я тоже лежу на топчане из сухих веток и травы, а под головой что-то мягкое.

– Попить хочу, – пожаловался я. – И поесть.

– Сейчас всё будет, – ответил Андрюха и бросился к костру, у которого стоят чайник и котелок.

Шея… В районе шеи болит и мешается. Повязка там или что похуже? Дотронувшись, я ощутил на своей шее склизкий пульсирующий комок. Испуганно отдёрнув руку, заверещал:

– Что там? Что ко мне присосалось? Уберите! Уберите это!

Угрх с поразительным спокойствием не дал мне вскочить, схватил за руки мощными лапами и придавил к топчану так сильно, что заболело всё тело. Тихо прорычал-сказал:

– На твою шею я посадил чудо-насекомое, которое высасывает весь яд и гной. К тебе присосался шквор. Ядовитый шквор. Живой ты благодаря мне. Не бойся и успокойся.

Собрав волю в кулак, я смог успокоится. Присоска на шее не даёт покоя. И как о ней не думать?

– Как ты здесь оказался, Угрх? – тихо спросил я.

Медведь наконец-то освободил меня от своих непоколебимых объятий. Лениво махнув рукой на Бокова, он ответил:

– Случайная встреча. Я просто шёл и наткнулся на вас. Было это две ночи назад.

Рядом со мной сел Андрюха. Угрх одной лапой сменил моё горизонтальное положение на сидячее. В руки мне вручили кружку с чем-то тёплым и приятно пахнущим. Сделав глоток, я оценил напиток: вкусный, слегка сладковатый, отвар из трав. Прежде ничего такого не пробовал.

Противный шлепок в районе шеи. Ничего не почувствовал. Угрх ловким движением когтя освободил меня от потребности терпеть присутствие сосущего чуда-насекомого. Увидев жуткого слизняка с присоской в районе брюха, я обрадовался. Мало приятного, когда такая хрень к твоей шее присасывается. Даже тот клещ, которого называют ядовитый шквор, и которого оторвал Андрюха, был не так страшен.

– Угрх нашёл нас, – сказал Андрюха. – Пусть не прибедняется. Но перед этим я почти трое суток сидел в лесу и ждал пока ты загнёшься. Еще этого караулил, – он показал пальцем куда-то в темноту пещеры. – Ты америкосу здраво ногой засадил, Никита. Сотряс и потеря памяти. Сделал из взрослого мужика ребёнка. Как я настрадался!

– Да не преувеличивай! – Угрх отвесил Андрюхе по лбу ленивую оплеуху.

Боков, получив неслабое ускорение, отлетел на полтора метра и приземлился на спину почти в костёр.

– Извиняюсь, – тут же сказал медведь и с невероятным проворством бросился к Андрюхе и поставил его на ноги. – Переусердствовал малость. Не рассчитал…

– Долбаный шерстяной переросток! – начал ругаться Андрюха, потирая одной рукой спину, а другой задницу. – Если у тебя сил дохрена, то это не значит, что можно обижать слабых! Ты, любитель медовухи, совсем ополоумел? Я так-то человек, если забыл!

– Я же извинился… – тихо прорычал Угрх, слегка сгорбившись. – Извини меня, человеческое дитя. Я больше не буду.

Однако славно они поладили. Не думал, что всё будет так.

Мне налили вторую порцию отвара. От первой по телу разливается приятное тепло и появляется лёгкость. На шее имеется огромная дыра, будто там был здоровенный чирей, который совсем недавно созрел и из которого выдавили гной. Впрочем, так оно и есть. От укуса ядовитого шквора, а точнее от его яда, на моей шее начал развиваться обширный абсцесс. Обошлось.

– Не расскажешь, как всё было? – спросил я Андрюху, потягивая отвар и наслаждаясь пламенем костра. Жизнь не так плоха, как о ней говорят. Давно я так не отдыхал.

– Только подробно рассказывай, – добавил я. – А потом пусть Угрх расскажет. Что-то подсказывает мне, что появился он не просто так. Да, Угрх?

Медведь пожал плечами и промолчал. Андрюха бросил на него злобный взгляд, затем более спокойно посмотрел на костёр и начал рассказывать:

– Я вытащил из твоей шеи ядовитого шквора, и ты потерял сознание. То, что его зовут шквором, мне сказал Угрх. Мы его называли яд-клещ. Они двух видов бывают: безобидные и ядовитые. Первые часто встречаются. Попьют кровушки и отпадают. Вторые – редкое явление. Если человек теряет сознание в течении пяти минут, то это значит одно – клещ ядовит. И это не безобидный земной энцефалит. Это летальный исход в девяносто девяти процентах, как говорит местная статистика. Как лечить человека от этого яда медицина пока не знает.

Ты лежал на земле и постепенно умирал, Никита. Местные насекомые пытались сожрать тебя, но я им не позволил. Ещё этот Стенли, которому ты по голове заехал. Очнулся и начал орать. Еле успокоил, предварительно пару раз начистив рожу. Я же не знал, что он памяти лишился. Думал придуривается.

На третий час после перестрелки начали подтягиваться хищники. Запах крови их приманил. Я собрал с трупов всё ценное и позволил зверью сделать грязное дело. Трупам безразлично, как их упокоят. Звери с задачей упокоения справляются отлично.

Стенли, спасибо ему, хоть и лишился памяти, но помог мне. Сперва мы искали место для обустройства временного жилья. Ты, Никита, помирал. У тебя поднялась страшенная температура. Я не решился бросить, потому что знал, что бывали единичные случаи выживания от укуса яд-клеща. Я решил подождать. Если бы загнулся – то похоронил бы.

Жильё обустроили внутри ствола огромного дерева. Раньше там жил какой-то крупный хищник. Дупло метрового диаметра, можешь представить? Пришлось сильно постараться, потому что насекомые не хотели просто так покидать дерево. Часа четыре я выкуривал дерево, сжигая травяные веники. Методом тыка нашёл траву, от дыма которой сваливают все. Даже люди. Настолько он едкий.

К утру следующего дня у нас было жильё и куча снаряжения. Погоня, сам понимаешь, не на легке за нами шла. Опасался второй погони, но её не было. Обошлось…

Почти трое суток мы просидели. Стенли караулил тебя, а я добывал еду и воду. Бредил ты, Никита, сильно. Постоянно кричал. Войну вспоминал. Я колол тебе антибиотики, найденные в рюкзаке одного из убитых парней. Я вливал в твой желудок воду, потому что знал, что можешь умереть от обезвоживания. Я почти отчаялся. На третий день начал поиски места для могилы. И даже вырыть её на пол метра успел…

Андрюха замолчал. Придвинулся по ближе к костру и начал разглядывать красиво пляшущие языки пламени…

Фрагмент 3

Я посмотрел на медведя и сказал:

– Твоя очередь рассказывать.

Угрх, рыкнув, начал:

– Я покинул пещеру, в которой мы встретились, двенадцать ночей назад. Путь взял на Черногорье, как вы его называете. Мы же зовём это место горами Смерти. Что-то позвало меня туда. Собрался и отправился в путь.

Я посмотрел на стоящий у стены пещеры здоровенный рюкзак медведя. Сделал он его сам, не сомневаюсь. Из плотной кожи какого-то зверя сделал. Литров на сто пятьдесят рюкзак, не меньше. Такому гиганту, как Угрх, такая мелочь спину точно не надорвёт.

– Человеку никогда не понять нас, – продолжил Угрх. – Мы существуем в гармонии с этим миром. Что-то позвало – надо идти… На десятую ночь я проходил по лесу и почувствовал запах смерти. Человеческая смерть пахнет долго и сильно. Для вас это странно. Для меня тоже. Не могу понять, как столь отвратительный запах может остаться незамеченным?

Умирающий человек тоже пахнет. Болью и гнилью. Твой запах я почувствовал, Никита. Его я запомнил в пещере. Встретив человека или любое другое живое создание хотя бы раз, мы до конца жизни помним его. Это другой запах. Так пахнет то, что вы называете душой.

Отыскать тебя мне не было трудно. Я помню, что в твоей душе нет черноты, которая есть у многих других людей. Я не мог пройти мимо. Ты умирал.

Твой друг и человек без памяти сильно испугались. Я внушил им, что не сделаю плохого. Время утекало. Медлить было нельзя…

– Я перебью, – тихо сказал Андрюха и повернулся к нам. – Угрх правда внушил нам, что не опасен. Он странный, но хороший. Без него ты бы погиб.

– Яд шквора убивает человека. – Угрх сделал лапой непонятный жест. – Нам он не страшен, как и все остальные яды. Но мы, медведи, умеем лечить и вас, людей. Это самое простое. Зная этот мир, ты знаешь, как он работает. На любой яд можно найти противоядие, но в твоей ситуации, Никита, противоядие было бесполезно. Слишком много времени прошло с момента укуса. Я боялся, что ты умрёшь. Как видишь – напрасно.

Андрюха, неожиданно оживившись, заявил:

– В общем, Угрх начал лечить тебя! Сперва он достал из рюкзака какие-то травы, потом приготовил из них лекарство, разбавив его непонятной субстанцией из стеклянных баночек, а затем засунул получившуюся субстанцию тебе в рот. После, видимо осознав, что этого будет недостаточно, Угрх приготовил из трав плотные катышки и все эти катышки были всунуты в тебя через задний проход.

Повисла секундная пауза. Показав на Бокова, я спросил:

– Он ведь врёт?

Угрх махнул рукой и ответил:

– Конечно врёт. Никакой субстанции в твой рот я не клал. Всё лечение было через задний проход!

Андрюха и Угрх, переглянувшись, дружно захохотали. Смех первого меня не удивил. А вот медведь смеётся жутко. Если кто-то не знает, то может подумать, что его вот-вот сожрут. И когда они успели подружиться?

– Ну всё, всё! – Угрх совсем по-человечески схватился за живот. – Мы пошутили, Никита. Твой задний проход я не трогал. Не той болезнью ты заболел, чтобы через него лечить. Я лечил тебя отварами, компрессами и массажем. Нужно было вывести яд из организма. Это было самым сложным. Когда твоё состояние стабилизировалось, я предложил поискать жилище понадёжнее. Сейчас мы в горах Смерти. Черногорье, если по-вашему. Это хорошая пещера. В ней можно ничего не боятся. Ты рад, что выжил?

От резкого крика я вздрогнул. Истошно орать на английском начал проснувшийся Стенли:

– Говорящий медведь! Говорящий медведь! Помогите! А-а-а-а-а-а!

– Да заткнись ты! – крикнул Андрюха и принялся искать чем бы запустить во вжавшегося в стену пещеры Стенли, который орать не прекратил.

Угрх вдохнул полной грудью и издал жуткий, леденящий душу рык, от которого, кажется, задрожали стены, потолок и пол пещеры. Уши заложило.

Удивительно, но помогло. Стенли свернулся в клубочек на своём топчане и начал хныкать.

– Каждый раз так, – пожаловался Андрюха. – Стоит ему поспать и тут же всё забывает. Приходится объяснять заново. Тяжёлая у тебя нога, Никита. Или ты его прикладом огрел?

– Ногой. Точно не прикладом. Я же испуганный был, но помню всё отлично.

Андрюха подошёл к Стенли, сел на корточки и начал объяснять:

– Друг, ты в новом цирке. Это цирковой медведь. Первый в своём роде. Мы научили его говорить. Не бойся.

Стенли с опаской глянул на медведя, затем снова посмотрел на Бокова и спросил:

– Он точно не съест меня?

– Да нужен ты мне, – недовольно буркнул Угрх. На английском буркнул. Удивил!

Андрюха начал объяснять Стенли где мы находимся и почему мы тут находимся. Угрх тихо спросил:

– Что такое цирк? Твой друг не хочет рассказывать. Это какое-то место?

Я, заулыбавшись, ответил:

– Да, это место. В мире, откуда мы прибыли, оно довольно распространено. Там люди ездят на велосипедах, прыгают через горящие кольца, калечат себя и дрессируют. А цирковые медведи и другие звери на это всё смотрят и веселятся. Такое вот дурацкое место.

– И вправду дурацкое, – задумчиво кивнул Угрх. – Звери вашего мира, они ведь неразумны. Зачем над ними так издеваться? Показывайте всё это таким же, как вы. Все-таки странные вы, люди…

Пришло время ужина. Или завтрака? Не знаю, что сейчас. День или ночь? Уцелевшие на моей руке часы показывают пол третьего. Разберёмся.

Угрх отодвинул от огня свой солидный котелок и открыл его. Запахло чем-то вкусным. Мясо с пряностями. Уже хочу попробовать это чудо кулинарии человекомедведя. И почему человека? К людям разумные медведи имеют такое же отношение, как люди к земным приматам. Мы похожи в строении и не более. Медведей этого мира можно считать отдельным разумным видом. И кто придумал это дурацкое слово «медвлюдь»? Путеводители к этому миру точно идиоты пишут.

– Все к столу! – пробасил Угрх. В его лапах волшебным образом возникли несколько коричневых тарелочек и увесистый половник. Таким на раз полтора литра можно зачерпнуть.

Боков быстро подкинул в костёр пепельно-чёрных поленьев, а затем притащил из темноты пещеры увесистый стол, сделанный из тонких древесных прутьев, которые кто-то умело связал. Не сомневаюсь, что стол сделал Угрх.

Через пару минут мы сели за стол. Угрх разлил похлёбку по тарелкам. Сделаны тарелки из чёрной древесины и покрыты каким-то водоотталкивающим составом. Однако, всё не так плохо, как ожидалось!

Стенли за стол не сел. Решил есть в углу.

– А ложки? – спросил я.

Угрх бросил Андрюхе ленивое «принеси» и подняв голову, вылил содержимое своей тарелочки в рот. Пару раз жевнув, он проглотил еду и смачно рыгнул. Посмотрев на меня, сказал:

– Не люблю есть подолгу. И это, вы давайте быстрее, я не наелся. Мне еды требуется много.

Андрюха притащил ложки. Так же он принёс немного сухарей, соль, и запаянную в пластик приправу, которая нам не пригодилась.

Попробовав на вкус похлёбку, я был удивлён. Состоит она из воды, мяса неизвестного мне зверя, похожего на говядину, и различных специй. Самое главное – очень вкусно. Не заметив, как опустела тарелка, я попросил добавки. Угрх, наполняя тарелку, пробормотал:

– Жрёте вы, конечно, многовато. От лишнего рта не мешало бы избавится…

Оприходовав три тарелки, я улёгся на топчан и с удовольствием расслабился. Когда поели Андрюха и Стенли, Угрх поинтересовался, не желает ли кто добавки и получив ответ, что добавка никому не требуется, прямо из котелка доел похлёбку, не забыв вылизать его шершавым розовым языком. Снова рыгнув, медведь улёгся на пол пещеры рядом со мной и засопел.

– Сейчас день или ночь? – поинтересовался я.

– Ночь, – пробасил Угрх. – Это ведь очевидно, человек.

– Мои часы не показывают день сейчас или ночь, – сказал я. – И я не разумный медведь.

– Чтобы понять это, хронометр не нужен. – Угрх поднял лапу и одним когтём указал в темноту пещеры. – Выход совсем близко, человек. Будь сейчас день – ты бы увидел свет.

– А туалет у вас где? – поинтересовался я, чувствуя, что съеденное и выпитое скоро попросится на выход.

Угрх показал когтем всё в том же направлении и ответил:

– Туалет везде, но только не в пещере. Пусть тебя твой друг сводит. Снаружи безопасно. Я чувствую.

– Пошли, – сказал Боков, устало поднявшись с топчана. – Приспичило же тебя…