Текст книги "Экстаз"

Глава 18

Дни шли, снежный покров уменьшился, дороги стали почти проезжими, и можно было возвращаться в Лондон.

Как и прежде, Келл проводил вечера в своем клубе, а ночи в собственной спальне. Он помнил – не мог забыть, как Рейвен произнесла в их предшествующую совместную ночь: «Ну может быть, еще раз…» Возможно, даже добавила: «В последний раз».

Однако Рейвен, которая желала, чтобы он так поступил, все же не чувствовала себя так, как ей хотелось. Как предполагала. За время пребывания в имении деда она привыкла к более тесному общению с Келлом. Сейчас ей этого не хватало.

С Новым годом пришли новые морозы, каких, как принято говорить, не помнили старожилы. Даже Темза покрылась крепким льдом, что особенно радовало любителей кататься на коньках. А еще вызывало радостные предчувствия то, что надоевшая всем бесконечная война с Наполеоном шла к победному завершению.

Наиболее близких друзей Рейвен в Лондоне сейчас не было, зимние виды развлечений ей были неизвестны, конные прогулки пришлось прекратить из-за морозов. Она тосковала и была не в лучшем расположении духа. И потому чаще, нежели раньше, думала о Келле, вспоминала его лицо, голос, его прикосновения… Свои ощущения от близости с ним. И боролась с ними в душе.

У Келла происходила собственная битва с самим собой, и настроение тоже было так себе, хотя дела в клубе шли на удивление хорошо. Праздничные дни и погода способствовали этому. Он тоже не мог забыть дней, проведенных с Рейвен, и той, последней, ночи. Думал он и о ее незаконном происхождении и искренне жалел ее, зная, что это означает – особенно для людей ее круга.

Это привело его к мысли, которая никогда раньше не приходила ему в голову. Да и не могла прийти при его отношении к тому человеческому сообществу, которое называется кратким словом «знать». Но ради Рейвен, ради ее душевного спокойствия он, к собственному удивлению, готов был забыть о своих принципах.

О чем идет речь? О том, чтобы купить титул для Рейвен. Да-да, именно купить. У него сейчас есть деньги, а у принца-регента, как он недавно услышал, опустели сундуки в результате расходов на две войны. К тому же упрямый парламент не очень-то раскошеливается в ответ на его просьбы. За кругленькую сумму, Келл был почти уверен, он будет возведен в рыцарское достоинство и получит титул «сэр». Или, на худой конец, станет бароном.

О своем намерении он поговорил с Джереми Вулвертоном, когда тот вернулся в Лондон в конце января.

– Думаю, это будет не трудно, – сказал тот, не скрывая своего удивления. – Один мой дружок получил недавно титул графа, одолжив принцу кругленькую сумму, на возврат которой нет никакой надежды. Если хотите, я замолвлю ему словечко и о вас. Но все же я не понимаю, ведь вы никогда…

Келл криво усмехнулся.

– Я и сейчас так же смотрю на это. Однако для Рейвен эти вещи кое-что значат. Тем более мать взяла с нее клятву, что она выйдет замуж только за человека с титулом. Пускай, хоть с запозданием, так и будет.

Собеседник больше не говорил об этом, удовлетворившись тем, что ответил Келл, а он сам испытал некоторое облегчение: дело казалось почти решенным. Пусть это будет его новогодним подарком Рейвен. Пусть она улыбнется, принимая титул. Для него сейчас ее улыбка, черт возьми, стала так много значить!..

В начале февраля даже опасливые люди посчитали лед на Темзе достаточно прочным для того, чтобы устроить на нем ярмарку. Об этом оповестили газеты, и Келл предложил Рейвен принять участие в народном веселье.

Для гулянья было расчищено место возле Лондонского моста. Сразу же там появились палатки и киоски со всевозможными товарами, едой и напитками, а также качели, карусель, площадки для игры в кегли и танцев.

Все это было совершенно ново для глаз Рейвен, особенно игры «Красное и черное», «Колесо судьбы» и другие.

Келл тайно любовался ее разрумянившимся лицом, блестящими глазами – она была похожа на девочку, впервые в жизни попавшую на праздник.

– Ты скучаешь по своему острову? – спросил он.

Она взглянула на него с недоумением, не сразу поняв, о чем он говорит.

– Иногда скучаю, – ответила она потом. – Больше всего по теплу и голубому небу. Но мамы там нет, а без нее…

– И все же хотела бы когда-нибудь вернуться?

– Возможно… Англия, по правде говоря, не кажется мне моим настоящим домом. А для вас?

– Пожалуй, нет, – сказал он после некоторого раздумья и добавил: – Я бы ни одно место не назвал своим домом.

– Даже Ирландию?

– Да. Правда, мои счастливые детские воспоминания все-таки связаны с ней, однако со смертью матери… – Он, не договорив фразу, умолк. – Когда я вернулся туда уже юношей, – заговорил он вновь, – все волшебство этих мест для меня исчезло. Слишком тяжко мне там пришлось. А то, что я наполовину англичанин, добавляло мне неприятностей. Как здесь, в Лондоне, моя ирландская половинка.

– А побывать на островах Карибского моря вам никогда не хотелось? – вдруг спросила она.

Келл улыбнулся прозвучавшему по-детски вопросу.

– Наверное, хотелось. Погреться на солнце, поваляться на теплом песке…

Когда они возвратились домой, Рейвен предложила выпить вместе чаю, чтобы согреться после страшного для нее мороза.

Они сидели в гостиной и продолжали легкую, непринужденную беседу, что так редко случалось с ними. В середине разговора Келл увидел вдруг рапиры, лежащие на боковом столике у стены, и с недоумением спросил, не знает ли она, как они сюда попали. На что Рейвен, покраснев, призналась, что взяла их для того, чтобы тренироваться самой.

– Надеюсь, вы не против?

– Нисколько, – заверил Келл. – Только с кем вы это делаете? С О'Малли?

– Немного. А еще Джереми Вулвертон обещал позаниматься со мной.

В глазах Келла мелькнула досада.

– Я бы тоже мог это сделать, – сказал он.

– О, я не хотела вас тревожить, Келл.

– Какие разговоры! Я только жду вашего приглашения, миледи. Может, начнем прямо сейчас?

Удивленная, Рейвен кивнула:

– Как мило с вашей стороны. Я еще не до конца согрелась даже после чая.

Не откладывая дела в долгий ящик, Келл снял куртку, жилет и остался в белой рубашке, красиво оттеняющей его смуглое лицо. Рейвен залюбовалась им.

Это, однако, не помешало ей по команде Келла взять одну из рапир с тупым наконечником и принять вызов: ответный удар, ответ с прямым уколом, с обманом, парирование… Только сегодня все шло у нее не так, как бы ей хотелось, как бывало во время предыдущих уроков. Да и сосредоточиться мыслями на ударах рапирой она не могла, поэтому совсем не удивилась и даже не огорчилась, когда рапира вылетела у нее из руки, а затупленный клинок противника коснулся шеи.

Келл улыбался. Конец его рапиры дразняще скользил вниз по ее телу, легко касаясь груди, живота… В его глазах был призыв.

Внезапно он отбросил рапиру и, схватив Рейвен за плечи, тесно прижал ее к своему разгоряченному, исполненному желания телу. Его поцелуй был, как всегда, настойчив, и противостоять ему было немыслимо.

Видит Бог, она не хотела сейчас близости, не помышляла о ней, но что было делать, если ее плоть не повинуется разуму, а лишь тому, что она прочитала в его глазах, ощутила в его возбужденном теле.

Он рванул высокий воротник ее платья, отлетели пуговицы, но сейчас было не до них. Она и не думала протестовать. И вот она лежит на полу, на толстом, мягком ковре, прижатая к нему распростертым на ней телом. Она знала, что может еще остановить его, достаточно будет одного слова, но не сказала его. Потому что не могла и не хотела.

Он овладел ею с неистовой, яростной силой, и она отвечала ему так же. Кульминация наступила быстро, но была могучей, оторвавшей их от земли и унесшей на какие-то мгновения в неведомые, блаженные дали.

Но вот они вернулись обратно. Еще не поднимаясь с пола, она вспомнила, что отдалась страсти, забыв даже о необходимости предохранить себя от возможных последствий. Как неразумно с ее стороны!

Но почему?.. Почему она забывает обо всем, отдаваясь страсти, перестает контролировать себя, позволяет Келлу погружать себя в чувственный хаос?..

Но когда он снова взглянул ей в глаза и голосом, еще не окрепшим после пережитой бури чувств, сказал, что придет сегодня ночью к ней в спальню, она согласно кивнула.

У нее не было сил отказать ему. И себе… себе тоже.

В эту ночь после очередных ласк, когда он лежал рядом с уснувшей Рейвен, ему впервые пришла в голову простая, но непривычная для него мысль: а если это любовь!

Если то, что он испытывает к ней – и днем, и ночью, и в доме, и на улице, и за столом, и в постели, – называется именно этим словом, любовь!..

Да, именно она переполняет его уже много недель, будоражит, удивляет своей необычностью, новизной. Ведь никогда раньше он не знал любви, не сталкивался с нею. И только теперь может честно признаться себе: «Я полюбил. Я люблю эту женщину, свернувшуюся калачиком рядом со мной на постели, и не представляю без нее дальнейшей жизни».

Вот она, здесь… Чтобы лишний раз убедиться, в этом, он слегка притронулся рукой к ее спине, бедру, лону… Почувствовал неостывший жар плоти.

Рейвен пошевелилась, но не проснулась. Он же, не в силах противостоять нахлынувшему вновь чувству, прижался к ней и соединил с жаром ее плоти свой жар. Она пробудилась со стоном, но то был стон удовлетворения, за которым последовали судорожные радостные телодвижения обеих сторон.

Снова лежа неподвижно рядом с ней, он дал себе клятву, что недалек тот день, когда они станут истинными мужем и женой. Он не отступит.

Февральские дни запомнились Рейвен не морозами и не наступившей вслед за ними оттепелью, когда уже можно было начинать утренние прогулки верхом. Они запомнились тем, что, начиная с ледовой ярмарки, Келл каждую ночь проводил с ней. Он стал чаще сопровождать ее, когда она наносила визиты знакомым, и даже приглашал в свой клуб, где отбоя не было от знатной публики.

Сама Рейвен пребывала в некоторой растерянности. Она осуждала свое поведение – то, что почти безоговорочно подчинилась Келлу, растворилась в его желаниях. Но ведь, в конце концов, она его жена. Это доставляет и ей наслаждение, а что касается полного подчинения, то это еще как посмотреть: можно вполне посчитать, что это он растворился в ней – не в состоянии разлучиться с ней ни на одну ночь. Даже в другое время суток оказывает ей внимание, чего не бывало раньше.

В самом конце февраля он удивил ее еще больше, когда после завтрака торжественным тоном предложил проследовать за ним в его кабинет, где вручил ей два документа.

Первый из них, в чем она с трудом разобралась, был актом, подтверждающим приобретение поместья, а во втором что-то говорилось о каком-то бароне Фрейне.

Рейвен в полном недоумении уставилась на Келла.

– Я ничего не понимаю, – проговорила она. – Вы изволите шутить?

– О нет, миледи Фрейн, – ответил он с глубоким поклоном. – Разве я могу позволить такое с баронессой… – Сменив тон на серьезный, он добавил: – С этого дня, Рейвен, мы барон и баронесса Фрейн. Запомни это. Таким образом, ты уже не клятвопреступница, а послушная дочь своей матери, исполнившая обет и вышедшая замуж за человека, носящего титул.

– Но… как?

– Легче, нежели я предполагал. – Он иронически улыбнулся. – Джереми был совершенно прав: сундуки принца-регента настолько опустели, что он с радостью ухватился за мое предложение финансовой помощи. Поэтому я смог без всяких проволочек купить поместье в графстве Нортамберленд и заодно получить титул барона.

Рейвен покачала головой – ей не верилось, что такое возможно. Значит, не напрасно Келл называл ее иногда «миледи»? Правда, он вкладывал в это иронический смысл, но получилось – как в воду глядел. И сделал он это исключительно для нее, потому что сам глубоко презирает все эти ранги, звания и привилегии.

Она сказала ему об этом, на что он небрежно ответил:

– Не волнуйся обо мне, дорогая. Для меня от этого ничего не изменится, внутри я останусь тем же, только обращаться ко мне станут по-иному: «милорд». А к тебе – «миледи».

– Думаю, меня это тоже никак не затронет, – задумчиво произнесла она. – Во всяком случае, я так и останусь незаконнорожденной. Плодом любви.

– Ну и что может быть лучше, черт возьми, чем плод любви? – почти крикнул он, вызвав некоторую оторопь своей вспышкой. – И какая, к дьяволу, разница, кем был или не был твой настоящий отец?

Рейвен не отвечала. Тогда он, смягчив тон, сказал:

– Конечно, баронесса – это не совсем герцогиня, но для начала тоже неплохо. А дальше посмотрим.

Не сдерживая улыбки, а также выступивших слез, она проговорила дрожащим голосом:

– Келл… Я просто не знаю, как вас благодарить. Это так великодушно с вашей стороны. Я…

«Я не могу, не должна его полюбить, – билось у нее в голове. – Он благороден, щедр – все так… Красив… Притягателен… Но полюбить его, привязаться всей душой будет для меня мукой. Ему не нужна моя душа, не нужны семья, дети. Только мое тело…»

Словно в ответ на ее мысли, он приблизился к ней, его руки обхватили ее плечи.

– Поздравляю вас, миледи, – сказал он, глядя ей прямо в глаза, в глубину той души, которую она так боялась ему отдать. – И знайте, баронесса, мне не нужна ваша благодарность, а только лишь…

От двери послышался сдержанный кашель: вошел дворецкий.

– Что вам, Ноулз? – не слишком терпеливо спросил Келл.

Тот протянул сложенный лист бумаги.

– Записка от мисс Уолш, сэр.

Келл пробежал глазами неровные строчки, лицо его застыло, и Рейвен почувствовала неладное.

– Что там? – спросила она. – Неприятности?

– Мой брат снова в Лондоне, – сдержанно произнес он. – Эмме известно о его внезапном прибытии, но она не знает, где он находится… Я еду в клуб и буду его там ожидать. Вам не нужно сегодня приезжать в клуб…

Глава 19

Как хотелось Келлу, чтобы он с радостью встретил своего младшего брата после двухмесячного изгнания, но ничего, кроме беспокойства, он не испытал. В каком состоянии приехал Шон? Что он задумал? Как воспримет известие о получении Келлом титула? О приобретении поместья? О том, что его отношения с Рейвен не только не стоят на грани разрыва, а укрепляются?

Келл ругал себя, что ни разу за это время не съездил в Ирландию, на конскую ферму. Ведь он получил неприятное сообщение от управляющего, что его брат в приступе безумной ярости почти насмерть забил одну из лошадей. Единственное, что он сделал для Шона – за что тот вряд ли станет его благодарить, – подыскал нового врача. Эскулап обещал применить какие-то новые методы лечения и в случае необходимости поместить пациента в хорошее лечебное заведение.

В клубе, куда Келл заехал в первую очередь, он не нашел Шона. Не было его и в доме, где тот жил до своего отъезда. Келл не стал искать его по всем злачным местам Лондона, а вернулся в клуб, где пришлось принимать искренние и не очень поздравления с получением титула, что не принесло ему удовлетворения и не улучшило расположения духа.

Чуть позже полуночи Шон все-таки явился. Он был в сильном подпитии. Поэтому Келл решил не начинать встречу с расспросов о том, почему Шон самовольно уехал из Ирландии и жестоко обращался с лошадью.

– С приездом, – сказал он, положив руку на плечо брата. Но тот, качнувшись, сбросил его руку и, не отвечая на приветствие, заносчиво сказал:

– Я слышал, ты заделался шелудивым лордом? Поздравляю.

– Пойдем наверх и поговорим обо всем, – предложил Келл.

– Не собираюсь ни о чем говорить! – рявкнул брат. – Где она?

– Кто – она?

– Как будто не знаешь! Где эта шлюха, которую ты сделал своей женой и баронессой, чтобы она теперь водила за нос тебя, а не меня?

– Шон, заткнись! С меня довольно!

Тот бросил на него взгляд, полный ярости и боли.

– Будь ты проклят, Келл! Зачем ты это сделал? Я предупреждал тебя…

С этими словами он бросился к выходу, чуть не упав по дороге. Рванувшись за ним, Келл успел увидеть, как тот влез в поджидавший его наемный экипаж.

Недолго думая, Келл решил немедленно вернуться домой, чтобы быть спокойным за Рейвен. На всякий случай он взял с собой из клуба одного из своих охранников, бывшего боксера.

Они прибыли почти вовремя и еще издали успели увидеть, как пьяный Шон что есть силы колотит в дверь дома, принадлежавшего Келлу, и во все горло поносит его обитателей. В окнах соседних домов начали вспыхивать огни. И еще они увидели, как открылась дверь и на пороге появился О'Малли. Шон набросился на него и схватил за горло. Однако старый слуга не растерялся. Удар в челюсть свалил обидчика лицом в снег.

Подоспевший Келл пытался поднять брата, но тот кое-как самостоятельно принял сидячее положение, продолжая изрыгать ругательства.

О'Малли начал оправдываться перед Келлом:

– Верно, милорд, я ударил его, но, видит Бог, я вынужден был это сделать, потому как опасался за Рейвен… прошу прощения, за миледи. Ведь он уже не один раз…

– Вы ни в чем не виноваты, О'Малли, – ответил Келл. – Он сам напросился.

В это время на пороге показалась Рейвен в теплом плаще прямо поверх ночного одеяния, со свечой в руке.

Шон к этому времени уже поднялся на колени и, грозя кулаком в сторону О'Малли, заорал:

– Ты заплатишь за все, негодяй! И ты тоже! – пообещал он Рейвен.

Чтобы прекратить все это, Келл, не сдерживая проклятий, насильно поднял брата с земли и затолкал в экипаж. Затем приказал приехавшему с ним из клуба здоровенному детине довезти Шона до жилища и остаться с ним до утра, никуда не выпуская. В случае чего применить силу. После этого он вошел наконец в дом, где в холле его ждали Рейвен, О'Малли и несколько испуганных слуг.

Когда они остались вдвоем с Келлом, Рейвен решительным голосом сказала:

– Это не может продолжаться! Вы должны что-то сделать.

– Знаю, – коротко ответил он и направился к себе в кабинет.

Рейвен последовала за ним.

– Я понимаю, как вам трудно принять самые строгие меры, – продолжила она разговор, уже находясь в кабинете. – Но ведь так больше нельзя.

Налив себе в бокал бренди и жадно выпив, он ответил:

– Я питал дурацкие надежды, что пребывание в Ирландии успокоит его, но этого не случилось. Злобные демоны берут верх над его душой.

– Не надо валить на демонов, – гневно сказала Рейвен. – С них малый спрос.

Келл горько усмехнулся.

– Я спрашиваю не с них, а с самого себя.

– При чем тут вы?

Вместо ответа Келл снова наполнил бокал, осушил его и, опустившись в кресло, произнес:

– Мой брат не всегда был таким… Вы как-то спросили, откуда у меня этот шрам на лице, и я сказал, что вступил в драку с дядей. Но из-за чего, я от вас скрыл… В то время, когда я был в Оксфорде, в университете, наш дядя заставил брата… Он однажды изнасиловал его и продолжал это делать… Мальчику было двенадцать лет.

Рейвен в ужасе поднесла руку к горлу.

– Боже! Это…

– Да, это карается у нас законом. А я… я пытался действовать силой, дрался с этим человеком, с этим чудовищем. Но это, увы, не помогло. Когда я бывал в отсутствии, все продолжалось… Но я не должен был никуда уезжать! – выкрикнул он. – Ни в университет, никуда! Шон не может мне простить этого… Потом я забрал его, вы знаете, и мы уехали в Дублин. Но было уже поздно… И я никогда не прощу себе, что не сумел защитить брата…

Опять Келл наполнил свой бокал. Наступило долгое молчание, которое нарушила Рейвен.

– Это ужасно, Келл, но что вы могли сделать? Вы, почти мальчик… Ваш мерзкий родственник все равно добился бы своего вне зависимости от того, находились вы в доме или нет… Однако сейчас… Сейчас ваш брат может в любой момент совершить преступление. Ваша нелегкая и печальная задача – остановить его.

Казалось, Келл не слышит, что она говорит, – он сидел с бокалом в руке, устремив взгляд в одну точку. Однако через какое-то время он произнес:

– Вы правы. Я немедленно отправлю Шона за город к одному врачу, который обещал его вылечить. Если лечение не поможет, я помещу его в сумасшедший дом.

На следующее утро Келл отправился к Шону, растолкал его от пьяного сна и, когда тот немного пришел в себя, объявил, что они немедленно едут в лечебное заведение близ Лондона.

– Предатель… – было все, что мог выговорить побледневший как мел брат.

Но Келл был непреклонен и вместе с охранником отвез упирающегося Шона к врачу.

Однако спокойствия в его душе не наступило, и последующие события подтвердили его худшие опасения.

Спустя два дня, когда Келл находился в клубе среди своих гостей, к нему подошел обеспокоенный дворецкий и прошептал прямо в ухо:

– Мистер Лассетер… милорд… там… – Он кивнул в непонятном направлении. – Вы должны увидеть.

– Мой брат?

Это было первое, что подумал Келл.

– Нет, не мистер Шон.

– Но в чем же дело, Тиммонз? Говорите.

– Там… О, мистер Лассетер… Там человек. Он… я боюсь, он мертв.

– Где?

– За домом. На дальней аллее.

– Кто он? Отвечайте же, черт возьми!

– Кажется, это слуга вашей жены, сэр.

В сопровождении дворецкого Келл вышел в сад позади дома и увидел, что несколько слуг с фонарями стоят над распростертой на земле фигурой. Да, это был О'Малли – Келл сразу узнал его. Старик лежал без верхней одежды, на груди у него виднелось темное пятно крови.

Келл опустился рядом с ним на колени, убедился, что тот мертв и давно остыл. Боже, неужели это дело рук Шона? Но ведь он в больнице…

Следов крови на земле не было. Значит, скорее всего его убили где-то в другом месте и потом привезли сюда… А рана, от которой он умер? Какая она? Чем нанесена?

Келл нащупал ее, и мороз пробежал у него по коже. Он вспомнил… но ведь это было так давно… Он вспомнил, что точно такая же рана была нанесена дяде Уильяму… там, в Дублине… тогда… И значит…

– Что делать с беднягой, сэр? – спросил кто-то из слуг.

– Пошлите за гробовщиком, – с трудом выговорил он. – И поставьте в известность викария. Мы похороним его по всем правилам. – Тут он заметил подошедшую Эмму Уолш. – Что тебе?

– О, Келл… – проговорила та. – Это же О'Малли. Какой ужас!.. Рейвен… Она только что приехала… очень обеспокоенная. Я провела ее наверх в ваши комнаты.

– …Нет! – воскликнула она, когда Келл сказал ей, что случилось. – Не может быть! Этот человек не должен был так умереть! Он мне почти как отец… Ближе отца… Как это произошло?

Слезы текли у нее по лицу, она не пыталась их остановить. Келл рассказал ей, где О'Малли обнаружили и какой была рана.

– Я предчувствовала… – говорила она, продолжая плакать. – Боялась, что с ним случилось что-то плохое. Его не было сегодня весь день после нашей утренней прогулки. И вечером тоже. Поэтому я приехала сюда, в клуб…

Келл молча гладил ее по голове. Что он мог сказать?

– Это моя вина… – снова заговорила Рейвен. – Он защищал меня и поэтому принял смерть. Но кто… кто это сделал? – Она умолкла, с ужасом глядя на Келла широко раскрытыми, влажными от слез глазами. – Эмма рассказывала, как был убит ваш дядя. Точно так же убит О'Малли, разве нет?.. Боже! Вы молчаливо взяли вину за смерть дяди на себя. Но ведь это сделали не вы, а ваш брат. Верно? Ответьте прямо!

Келл молчал.

– Я не хотел усугублять страдания Шона, – сказал он наконец. – Я был старше, сильнее. Я мог выдержать обвинения, слухи… Шон наверняка бы сломался.

Словно не слыша его, она воскликнула:

– Все это время вы позволяли думать, что убийца вы! Жили с этим… А истинный убийца был рядом.

– Шон защищался, – пробормотал Келл, сознавая вдруг, что он уже не верит, не может целиком верить в эту версию.

Хотя, собственно, какое это имеет значение, если негодяй дядя все равно заслуживал смерти?.. Да, наверное, но не им решать. Для этого есть закон… А его несчастный брат, по-видимому, уже с той поры посчитал себя вправе решать вопросы жизни и смерти других людей. И только ждал удобного момента. Точно так, быть может, он поступил бы и с Рейвен, не вмешайся вовремя он, Келл…

– Я сделаю все, чтобы убийца О'Малли был наказан! – услышал он голос Рейвен.

– Это сделаю я, – эхом отозвался Келл.

– Я не верю вам. Вы снова постараетесь его защитить! Но ведь когда-нибудь он должен ответить за свои поступки! И давние, и нынешние.

Не отвечая, Келл поднялся с кресла, направился к двери.

– Куда вы идете, Келл?

– На поиски брата.

– Я пойду с вами!

– Ни в коем случае. Вы сейчас же отправитесь домой в сопровождении одного из моих слуг…

Она никого не хотела, не могла видеть и сразу прошла к себе в спальню, где снова дала волю слезам. Что ж, теперь, судя по всему, ее очередь умереть, если только этот несчастный, сумасшедший убийца не будет остановлен. Но страха у нее не было. Только немое отчаяние и скорбь по убитому другу, слуге и наставнику, единственному, кого она по-настоящему любила, кому полностью доверяла на протяжении всей своей жизни.

Сколько прошло времени, она не знала. Вполне возможно, уже близился рассвет.

В камине что-то треснуло. Или это половицы?.. Сзади нее раздался негромкий смех.

Она обернулась, и кровь застыла у нее в жилах. За ее спиной стоял Шон.

– Я же говорил, что ты мне за все заплатишь. И никуда от меня не спрячешься: этот дом я знаю как свои пять пальцев. Все ходы и выходы.

Она вскочила, прижав руки к груди, не зная, что делать: прорываться к дверям? Звать на помощь?

Поняв ее намерение, он с усмешкой проговорил:

– На твоем месте я бы никого не звал. Ты же не хочешь, чтобы я в кого-нибудь выстрелил из этой штуки?

Он поднял правую руку, в которой был пистолет, и направил его прямо ей в грудь.

Ее руки впились в спинку стула.

– Чего вы хотите?

– Ничего особенного, дорогая. Просто еще разок похитить тебя. Экипаж стоит на соседней улице. – Рукой с пистолетом он указал на дверь. – Прошу, баронесса. Иди рядом со мной и веди себя прилично.

– У вас ничего не выйдет, – пытаясь скрыть отчаяние, сказала Рейвен. – Келл остановит вас.

– Вполне возможно, ваша светлость, он попробует сделать это. Но мой дорогой братец тоже заплатит мне за все, уверяю вас.