Текст книги "Демон-полукровка"

– Дон де Марийо мёртв? – не скрывая восторга, переспросил Ареллаган. – Ты уверена?

– Ну конечно, – Настире передёрнула плечами, – разве я похожа на дуру? Его тело сейчас готовят к похоронам. Это внизу, – она показала глазами в пол, – в малой читальной зале.

– В читальной зале?! – ужаснулся Ареллаган. – Они не могли найти другое место?

Настире вздохнула и пожала плечами: она, давно отвыкшая от чтения и письма, почти не понимала его чувств.

– Туда никого сейчас не пускают. Пару часиков назад зашла Королева с семьёй, и они всё там торчат. Если тебе интересно, попробуй зайти – может, стража тебя и пустит.

– Не думаю, что мне это зрелище придётся по душе, – сказал Ареллаган, улыбаясь.

Из противоположной комнаты выглянул бледный мужчина в тёмно-синих одеждах. Нижнюю часть его лица закрывала белая ткань с гербом почившего, обхватывающая голову и свободно спускающаяся на плечи. Это был Эстемар, племянник дона. Ареллаган торопливо убрал с лица улыбку и глазами предупредил Настире.

– Я не вынесу этого, ведь дон… он многим мне помог. Дон был так великодушен, – сожалеющим голосом промолвил Ареллаган, – почему же он ушёл?

– Да, – усмехаясь, скорбно подтвердила Настире, – почему это случилось?

Хлюпнув носом для приличия, она растёрла глаза припрятанной в кулаке кожицей лука и, повернувшись, пошла дальше по коридору. Её лицо было красным и припухшим, а на ресницах висели крупные слезинки. Дэ Сэдрихабу вернулся в свою комнату. Там он спрятался за огромным платяным шкафом и обратился струйкой пара. Пар, просочившись сквозь пол, пробрался в малую читальную залу. Правда, теперь зала совершенно преобразилась. Все стеллажи сильные слуги сдвинули к стенам, столы, поставив друг на друга, оттолкнули к окнам, а в центре освободившегося помещения водрузили огромное каменное возвышение, чем-то похожее на алтарь для древних жертвоприношений. Лишённая прежней обстановки, огромная комната казалась голой, оттого всё внимание сразу привлекал замкнувшийся возле возвышения круг людей в блестящих белых костюмах. Люди суетились вокруг распластанного на алтаре безжизненного тела дона де Марийо.

Дон лежал, раскинув руки, его глаза были уже закрыты, а изрезанное морщинами лицо приобрело желтоватый оттенок. Все черты его заострились, ямы на месте щёк совсем просели, таинственно и страшно чернея. От трупа исходил незаметный людям запах тления, который тут же вызвал у Ареллагана отвращение. Во дворце вонял серой только Ингельд – из-за этой особенности многие придворные шёпотом подшучивали над ним, но запах серы был более-менее привычен Ареллагану. Это зловоние он терпел с трудом. Он умчался бы сейчас же – но его внимание привлекла одна странность.

Все окна в зале были наглухо закрыты и зашторены, поэтому крошечная чёрная кошка, сидящая на подоконнике, казалась тут совершенно неуместной. Кошка посмотрела на повисшую под потолком струйку пара и широко зевнула, показывая розовый язычок.

«Такая скукотища, скажу я тебе… Они тут три часа возятся, а толку никакого. Запах всё усиливается».

«Ты не могла превратиться во что-то другое, Бэарсэй? – возмутился Ареллаган. – Чёрная кошка… ты наверняка издеваешься! Кошка тут выглядит совсем не к месту!»

«Можно подумать, что пар тут уместен, – фыркнула Бэарсэй, – и вообще, расслабься. Я же сижу здесь с тех пор, как бальзамирование началось, но меня никто не увидел».

«Это не значит, что тебя не увидят сейчас! – Ареллаган гневно завился колечками под потолком и добавил: – Что ж, хотя бы веди себя спокойно, и, может, всё обойдётся».

«Уже обошлось, – на морде кошки застыло коварное выражение, – ты видишь, противный старикашка мёртв».

«Как это случилось? Настире сказала, он умер вчера, но я так и не узнал подробностей».

«Ну конечно, тебя же всегда подмывает исчезнуть накануне грандиозного события и всё пропустить, – желчно рассмеялась Бэарсэй. – Почему в этот раз ты пробыл там так долго? Неужели Магия тебя поймала?»

«Нет, естественно, — отмахнулся Ареллаган, – старушка слишком слаба для того, чтобы бродить по своим владениям. Я не тревожу её, лишь собираю магию, которая тут осталась от прошлых посетителей. Судя по всему, Небытие давно никто не посещает».

«Скоро его посетит наш старикан, – злорадно сообщила Бэарсэй, изящным поворотом головы указывая на тело дона. – Ведь людишки же так думают?»

«Нет, они болтают что-то о Пятом Измерении, если я правильно помню… – пробормотал Ареллаган. – Но рассказывай же, я хочу знать, как это произошло!»

«Чего тут рассказывать, – лениво пробормотала Бэарсэй и принялась умываться, – в тот день, когда ты исчез, я всем соврала о матушкином имении, и потом мы все пошли ужинать. Дон очень много жрал…»

«Бэарсэй!»

«Ну хорошо, – раздражённо поправилась та, – дон очень много ел, шутил, даже танцевать пытался. Он подцепил какую-то старуху и стал с нею выписывать странные кренделя под дикую неварскую музыку. Но на середине движения он вдруг побледнел, захрипел, затем сделался ярко-красным и упал. Конечно, поднялся визг и вой, набежали лекари и зеваки… Дона отнесли в его комнату, а меня туда не пустили. Впрочем, я превратилась в муху и всё-таки прокралась внутрь. Он полежал на постели около получаса, при этом часто хрипел и вращал глазами, а изо рта у него шла пена. Наконец, у него надулись вены на шее, выступил холодный пот, и ему сделали кровопускание. Как только вену вскрыли – он что-то булькнул и умер. Остаток дня он лежал в комнате, и к нему ходили прощаться многие идиоты. Только теперь его догадались спустить вниз. Я прокралась следом – и вот сижу тут уже битых три часа, а ничего не происходит».

В отблесках зажжённых светильников лица членов королевской фамилии выглядели такими же неестественно жёлтыми, как и у покойника. Королева тихо плакала в платок, у Короля остекленели глаза и лицо застыло. Ольванс, прямой и совершенно неподвижный, глядел в пространство перед собой, у Джолли пунцово горели бесчисленные мелкие веснушки на щеках. Лесли, переминаясь с одной тонкой длинной ноги на другую, подозрительно всхлипывала, Нёрст крепко держался за безвольную руку Короля. Фриэль глядел в потолок, закусив губы, и по его щекам катились слёзы. И дэ Сэдрихабу вдруг испытал странное желание слететь к ним, обернуться собой и – пусть это и приведёт к непредсказуемым последствиям – утешить, доказать им, что он друг и готов быть рядом, скорбеть о смерти врага, если это будет нужно. Он искренне колебался, глядя то вниз, то в наполнившиеся ужасом изумрудные глаза кошки на подоконнике.

«Магия Великая, – простонала Бэарсэй, – вот не надо только говорить, что ты вдруг захотел им помочь! Нельзя этого делать, Ареллаган, ты понимаешь?!»

«Да, я понимаю…» – рассеянно отозвался он и снова свернулся восьмёркой под потолком. Его остановили не слова сестры, а то, что он увидел внизу.

Крошечная Саллива, совсем незаметная на фоне королевского семейства и страшных бальзамировщиков в белых одеждах, единственная стояла вполне твёрдо и сохраняла осмысленное выражение лица. Её глаза светились, и она улыбалась. Улыбалась искренней облегчённой улыбкой – и это могло бы показаться странным и страшным для человека.

«О, единственная разумная здесь», – проговорила Бэарсэй, тоже поглядев на Салливу, и затянулась долгим беззвучным зевком. Зевок этот прервало страшное понимание, вдруг осенившее обоих.

В глазах одного из бальзамировщиков, сновавшего вокруг тела, плясали слишком хорошо знакомые искры. Пусть его лица и не было видно, и фигура его, определённо, выглядела мужской, они не могли ошибиться: они смотрели на свою мать, а она изредка смотрела на них, мимоходом навещая их мысли.

«Немедленно уходите отсюда», – прозвучал стальной голос Мередит в головах у обоих.

Один из бальзамировщиков протянул руку к широким одеждам дона де Марийо, но Мередит шлёпнула его по пальцам и в почтительной позе обернулась к королевской семье.

– Ваше Величество, – сказала она, глядя на Маргарет, – сейчас мы будем разоблачать умершего. Вам нежелательно при этом присутствовать.

Маргарет оторвала лицо от платка и рассеянно покивала.

– Да, я понимаю Вас.

Она сделала пару нетвёрдых шагов, чуть вздохнула, и, оправившись, решительно пересекла залу. Следом, как зачарованные, тащились Король и наследники. Дверь не успела захлопнуться за ними, как Мередит страшным взглядом через плечо окатила своих детей.

«Вон – СЕЙЧАС ЖЕ!»

* * *

– Что-то будет, что-то будет, – испуганно бормотала Бэарсэй, выписывая круги. – Она всё знает!

– Теперь ты делу не поможешь, – холодно остановил её дэ Сэдрихабу, – сиди смирно и жди, когда за нами придут.

– Сидеть смирно и ждать? Да ты с ума сошёл, что ли?! – завопила Бэарсэй и стукнула кулаком по столу, отчего тот разломился надвое. – Ты видел её глаза?! Она нас убьёт! Уничтожит!

– Повторяю, будешь паниковать – всё равно ничего не изменится, – он смерил сестру презрительным взглядом. – За нами явится Ингельд, а мне не хотелось бы позориться перед ним и лить малодушные слёзы, как ты, очевидно, собираешься сделать. Учти, осмелишься завопить и заплакать – я сам позабочусь о том, чтобы стереть твою никчёмную сущность в порошок.

Бэарсэй обернулась и поглядела на него яростными глазами.

– Надо же, как мы заговорили! – прошипела она. – Ты – сотрёшь мою сущность в порошок? Ну-ну, братец. Сильно ты зарываешься, однако.

Дэ Сэдрихабу наградил её косым мрачным взглядом и, ни слова не говоря, взмахнул рукой в её сторону. Бэарсэй потрясённо ахнула – и тут же застыла. Даже её зрачки не двигались. Она стояла прямо, такая же негибкая, как и деревянная доска, её кожа стремительно голубела, покрываясь белыми прожилками. Ареллаган удовлетворённо вздохнул и отвернулся от тела сестры. Пока действует заклинание, она будет молчать, и это обстоятельство его уже радовало. Хотя, конечно, радоваться перед приходом Ингельда (вполне возможно, что в сопровождении Мередит) было тяжело. Он вздохнул и снова застыл в своей прежней позе, подпирая подбородок крепко сжатыми кулаками, свесив ноги с постели. Прошло столько лет, а он по-прежнему не дотягивался до пола, хотя и был выше всех Принцев и большинства их друзей. Здесь старались слуги Королевы: по её приказанию они ежегодно «вносили модные изменения» в обстановку комнаты и потихоньку удлиняли ножки кровати. Зачем они это делают, Ареллаган не понимал. Вмешательство других людей в свою личную жизнь он воспринимал как грубую агрессию, и терпел только потому, что делать это ему без права отказаться повелевала мать. От мыслей о матери ему сразу сделалось тошно. Она не желала понять его уязвлённой гордости, его обиды, она не понимала даже его любопытства и не одобряла излишней увлечённости магией. Он был убеждён, что на самом деле Мередит намерена сделать из него человека на троне, напрочь позабыв о том, что он ещё и дух.

Приближение матери и Ингельда Ареллаган почуял ещё за несколько комнат, в основном благодаря серному зловонию, что Ингельд распространял вокруг себя. Его удивляло, почему люди не падают в обморок, когда Ингельд подходит к ним близко, а только едва заметно морщатся и иногда ещё подкатывают глаза. При дворе было в моде душиться всем, что только имело запах, и многочисленные королевские нахлебники, очевидно, считали, что Ингельд предпочитает обволакивающему аромату разящее зловоние.

Двери были открыты, и Ингельду не пришлось вышибать их лёгким ударом ладони. Первой вошла Мередит: слегка пошатывающаяся и бледная, она ещё чем-то напоминала бальзамировщика из читальной залы. Она казалась слабой, едва держащейся на ногах, но её глаза горели яростно и грозно, Ареллаган не мог посмотреть в них прямо. Ингельд, воздвигнувшийся за её спиной, сурово шевелил сдвинутыми бровями, его лицо было на редкость суровым. Он резко взмахнул рукой в сторону застывшей Бэарсэй – и та рухнула на колени, тяжело дыша и подрагивая всем телом. Волосы упали её на лицо густой волной, как непроницаемый занавес. Ингельд и Мередит тем временем взяли вскочившего с кровати Ареллагана в кольцо.

– Что это значит? – с ледяным спокойствием спросила Мередит.

– О чём Вы, госпожа матушка? – с трудом сконцентрировавшись на её обжигающих глазах, спросил он.

– Ах, значит, ты не знаешь, в чём ты повинен? – пугающе вкрадчивым голосом поинтересовалась Мередит, и её глаза сузились.

– Я хотел посмотреть на церемонию бальзамирования в Империи, – с независимым видом фыркнул Ареллаган. – Я много читал о ней, но никогда не видел, как её проводят.

– Я не об этом говорю, хотя здесь ты тоже провинился: ты не должен был присутствовать на бальзамировании, – жёстко отрубила Мередит. – Ответь мне на один вопрос, Ареллаган… – она вдруг схватила его за руку, подняла его раскрытую ладонь и ударила ею о ладонь Ингельда.

Вспыхнул ярко-жёлтый свет, во все стороны ударил сноп блестящих искр. Бэарсэй, ползком крадущаяся к выходу во вторую комнату покоев, чуть слышно вскрикнула и прижалась к ковру. Ингельд протянул к ней вторую руку – и Бэарсэй беспомощно взмыла в воздух.

– Что это, Ареллаган? – спросила Мередит с прорывающейся яростью, какой он никогда ещё не слышал в её голосе. – Ты можешь сказать мне честно?

– Это реакция одной сильной магии на другую сильную магию, – уклончиво ответил он и, чуть подумав, добавил: – враждебную.

– Но раньше с тобой такого не происходило, – Мередит испытующе заглянула ему в глаза.

Секунды не прошло, как она скрежещущим голосом рассмеялась и оттолкнула его от себя. Её лицо вдруг налилось краской, а глаза неистово заблестели.

– Впрочем, о чём я, – хрипло пробормотала она, – ты боишься признаться мне, Ареллаган, что эта твоя магия на самом деле не принадлежит тебе. Ты украл её в Небытии, у той, кому она принадлежит по праву, и теперь имеешь наглость лгать мне и увиливать от ответа!

Ареллаган стоял прямо и неподвижно, глядя в пол. Он не испытывал ни стыда, ни страха и всего лишь хотел, чтобы эта нотация скорее кончилась.

– Я верила, что ты достаточно благоразумная сущность, – промолвила Мередит, все ещё ужасающе сверкая глазами. – Но я ошиблась! Ты не можешь пойти против своей природы, Ареллаган: ты смертен, как и все мы, кроме Ингельда. Если ты вдруг и завладеешь достаточным количеством магии для того, чтобы сделать свою жизнь вечной, это могущество сведёт тебя с ума. Ты никогда не сможешь рационально применить даже те силы, которыми ты сейчас обладаешь! Теперь я вижу, что ты собрал в себе худшие пороки наших двух рас. Ты, Ареллаган, – Мередит сложила губы трубочкой, – лжёшь, не прекращаешь лгать, как люди, ты тайный убийца, ты непочтителен к старшим и самонадеян, ты безумно горд, но, что самое ужасное, ты трусливый вор, Ареллаган.

– Ничего подобного! – протестующе закричал он и вскинул голову. – Да, я убивал, я крал, я бывал груб; может быть, я действительно горд и самонадеян, но я не трус!

– Тогда почему же, – ядовито рассмеялась Мередит, – ты тайком пробирался в Небытие, чтобы поживиться силами Госпожи Магии, вместо того, чтобы попросить или отнять их?

– Потому что пока я хочу жить, госпожа матушка, – яростно отрезал он, отшатнувшись на несколько шагов назад. – А я не намерен вести ползучее существование, шарахаться от каждого встречного, трястись за свою слабую шкуру… Я стану бессмертным, и я буду править этой страной!

– Одумайся! – рыкнул Ингельд; его глаза вспыхнули фиолетовым пламенем. – Ты слишком возгордился, полукровка!

– А ты слишком закоснел в своих предрассудках, демон! – нагло парировал Ареллаган. – Я больше никому здесь не подчиняюсь! Мне надоело жить по вашим правилам, надоело гнуть спину перед людишками, проглатывать каждое унижение; надоело мстить исподтишка!

Мередит и Ингельд обменялись вопрошающими взглядами. Хотя они выглядели разозлёнными его бунтарскими речами, ему всё-таки казалось, что чего-то подобного они уже давно от него ожидали. Мередит повела плечами и неожиданно отступила на шаг назад; её сморщенное старое лицо разгладилось.

– Так, значит, это бунт? – холодно уточнила она.

Ареллаган, решаясь, прямо взглянул ей в остановившиеся глаза.

– Да, – тихо и твёрдо подтвердил он.

Он ожидал, что Ингельд или даже сама Мередит в эту минуту его ударит, чтобы отучить от дерзости, но никто из них не шевельнулся. Секундой позже Мередит странно и страшно улыбнулась, а затем отступила к Бэарсэй, которая всё парила в воздухе в унизительной позе котёнка, поднятого за шкирку. Мередит поглядела на дрожащую от страха дочь, а затем вернулась к Ареллагану. Их взоры снова холодно перекрестились.

– Ты выходишь из повиновения сам и склоняешь к тому же свою сестру, – процедила Мередит, – без тебя она ни за что не додумалась бы до такого… Значит, ты, Бэарсэй, – она строго глянула на ту через плечо, – тоже стала мне лгать?!

– Простите… госпожа матушка… – бессильно пролепетала та, сжимаясь. – Это… это всё Ареллаган, я тут ни при чём… простите…

Мередит торжествующе ухмыльнулась.

– Ты видишь, – сказала она, – даже твоя сестра готова от тебя отречься, лишь бы не быть наказанной. На какие мысли это должно навести тебя, Ареллаган?

– Я не верю Бэарсэй, но я верю своим друзьям! – закричал Ареллаган.

– Ты веришь им? – сладкая ухмылка Мередит вдруг сделалась похожей на волчий оскал. – Ну что ж… тогда иди, дитя моё. Упади к ним в ноги, склонись перед ними, как презренный раб, которым ты себя выставляешь… Повинись перед ними во всех своих злодеяниях. Расскажи им, кто наслал порчу на герцогиню Майтерскую, объясни, отчего Эстемар де Марийо два дня выходил к трапезе только в маске… расскажи обо всех придворных, которых ты убил за это время, расскажи и о том, как устранял всех женихов Салливы и невест Ольванса… Ты можешь прибавить к этому и то, что ты готов сесть на трон Авалории, нравится это им или нет… А потом посмотри, что с тобою станется. Я уверяю, что ты не сделаешь трёх шагов прочь, как тебя поймают и убьют.

– Это – ложь! – фыркнул он упрямо. – Я ни за что… не поверю в это! Вы хотите, чтобы я убил их всех, всех, кто мешает мне занять трон, чтобы больше не случалось путаницы с наследованием, но я отказываюсь! Я не буду больше Вашей куклой, госпожа матушка!

Мередит закатила глаза.

– Магия Великая, какая подозрительность…

Ингельд прокричал непонятное слово на языке духов – и Ареллагана приковало к полу точно так же, как он приковывал Бэарсэй. Но эти чары были сильнее, и он не мог их снять. Он мог лишь смотреть в лица матери и Ингельда, окруживших его снова.

– Ты наказан за свою дерзость, Ареллаган, – прошипел Ингельд.

– За свои преступления ты лишаешься общества своих дорогих друзей… на месяц, – Мередит повернулась к Бэарсэй. – А ты, моя бестолковая дочь, не надейся, что тебя кара минует. Вы оба будете отныне разделены в течение всего дня, я предупрежу об этом слуг и наставников. А чтобы вам не пришло в голову снова бунтовать, я и Ингельд будем постоянно присутствовать в ваших мыслях.

Ингельд понимающе кивнул и прикрыл глаза. Его холодная, колючая сущность грубо вторгалась в сознание Ареллагана, а он истошно вопил, отбиваясь: «Нет! Прочь! Убирайся вон! Я не позволю! Не позволю! Не…»

Как много магии ни крал бы он из Небытия, Ингельд по-прежнему оставался для него недосягаем. Напитанный не принадлежащими ему магическими силами, теперь он был могущественнее всех магов Иного мира вместе взятых, но оставался ничтожеством для великого духа, уступавшего в мощи только главе Верховного Совета. Ингельд быстро и легко сломил его сопротивление, не проявляя особенной щепетильности, и расположился в его сознании с таким же комфортом, как и в своём собственном. Ареллаган не мог самостоятельно двигаться и говорить, но он мог видеть и слышать, как поднимается с пола упавшая Бэарсэй. Мередит едва тащилась рядом: у неё едва хватало сил держать под своим контролем сразу два тела. Ингельд же вообще исчез из комнаты.

– Мы спустимся вниз, – объявила Мередит слабым голосом, полным злорадства. – Мы должны присутствовать на похоронах дона де Марийо.

* * *

– Нам не удаётся забальзамировать тело, Ваше Величество, – испуганным голосом докладывал человек в белых одеждах, преклонивший колени перед двойным троном, на котором восседали Льюис и Маргарет.

Льюис по-прежнему смотрел перед собой пустыми глазами и не двигался, у Маргарет, наоборот, воспалённо горел взор и метались из стороны в сторону зрачки. Не составив себе труда до конца выслушать бальзамировщика, она приподнялась на троне, выставила перед собой костлявую руку и закричала:

– Как это следует понимать, дон Амираторес? Вы смеете заявлять, что всё Ваше мастерство, о котором я столь наслышана, не стоит ничего?!

– Мы старались как могли, Ваше Величество, – с достоинством отвечал дон Амираторес, явно недовольный криками Королевы, – но это тело… почему-то не подчиняется никаким законам бальзамирования, что нам известны.

– Что Вы пытаетесь сказать? – сухо спросила Маргарет и медленно опустилась назад на трон. – Хотите заявить, что тело дона де Марийо, моего верного подданного, которого я почитаю, как отца – нечисто?

Пять-шесть особенно близких к королевской семье людей синхронно вздрогнули и потянулись за своими шляпами, скорбно снимая их: по обычаю так надлежало делать всякий раз, когда упоминалось имя усопшего человека. Подозрение в нечистоте было одним из самых страшных при дворе Королевы. Невозможность забальзамировать тело дона де Марийо могла означать, что дон нёс в себе кровь оборотней: после смерти они очень быстро начинали разлагаться, и ни заклинания, ни увёртки медиков и знахарей не помогали сохранить их трупы нетленными. Вот почему в крохотной гостиной на третьем этаже замка, где собрались только доверенные лица Их Величеств, вдруг сделалось так тихо.

Маргарет побарабанила пальцами по подлокотнику трона.

– Я жду ответа, бальзамировщик, – надменно сказала она.

– Дон не нечист, – отрезал дон Амираторес, едва оправившись от потрясения, – но его тело не принимает наши снадобья, и даже наши заклятия бессильны.

– Это уму непостижимо! – завопила Маргарет.

Выхватив тяжёлый лазуритовый камень из руки Льюиса, она размахнулась и швырнула этим камнем в голову дона Амиратореса. Дон ловко пригнулся, и камень, просвистев в воздухе, больно шлёпнул по голове какого-то молодого человека, без разрешения входившего в залу. Приглядевшись, Ареллаган горько пожалел, что его связывает магия Ингельда. Он смотрел на единственного уцелевшего жениха Салливы, герцога Сауновски, остававшегося целым и невредимым только потому, что при дворе он появился сравнительно недавно. Впрочем, герцог уже успел втереться в доверие к Королю, Королеве, Джолли и, что хуже того, к самой Салливе. Ареллагану хотелось убедить себя, что Королева не станет рисковать счастьем своих детей ради возможности испортить ему жизнь, но слишком многое свидетельствовало о другом. Маргарет обращалась с герцогом как со своим сыном и позволяла ему очень многое. Однако его незваное вторжение даже она перетерпеть не смогла. Вмиг поднявшись на троне, она гневно закричала:

– Ваше Сиятельство! Что, на милость Магии, Вы тут сейчас делаете?!

– Я хочу утешить Вас и Вашу семью, Ваше Величество, – не смутившись, бойко ответил герцог. – Вы потеряли не только мудрого государственного мужа, но и близкого вам всем человека… Я понимаю Ваши чувства, – и он прижал к груди снятую шляпу.

Королева едва ли не пенилась от ярости.

– Это не даёт Вам права вторгаться в эту комнату! Немедленно убирайтесь отсюда!

Герцог лукаво поглядел на Королеву безо всякого почтения и, скосив один глаз, совершенно явственно подмигнул Салливе, а она подмигнула ему в ответ. Ареллаган, сжавшись в комок, трясся от злости.

– Как Ваш верноподданный, я немедленно повинуюсь, Ваше Величество, – грустно отозвался герцог и вышел из залы, сохраняя царственную осанку.

Маргарет тяжело опустилась в кресло, явно пытаясь вспомнить, что она хотела сделать до того, как её прервали. Наконец, её блуждающий взгляд остановился на доне Амираторесе, который всё стоял коленопреклонённым в некотором отдалении от трона.

– Итак, – Маргарет шумно выдохнула, – итак, дон… Я желаю, чтобы бальзамирование было совершено по всем правилам и закончилось в установленный срок.

– Ваше Величество, но это невозможно…

– А Вы попытайтесь ещё раз, – напевным тоном, под которым скрывалась ярость, велела Королева, – и если не сумеете, то останетесь без головы. Вам всё ясно?

Бледность наползла на впалые щёки дона.

– Да, мне ясно, Ваше Величество, но угрозами здесь ничего не исправить! Дон не может быть забальзамирован…

– Проклятый упрямец, – прошипела Королева и с явным усилием выбралась из трона, – да неужели же мне придётся посмотреть самой? – она спустилась с возвышения и бросила сдвинувшейся было с места свите: – А вы стойте тут и никуда не уходите. Дон Амираторес отправится со мной.

Тяжело хлопнули, соударяясь друг с другом, окованные золотом парадные двери.

* * *

Похороны дона де Марийо состоялись на следующий день. Несмотря на крики и угрозы Маргарет, бальзамировщикам так и не удалось уберечь старика от тлена, что являлось обязательным условием его погребения в королевском мавзолее. Сами правящие особы могли не отдавать приказа бальзамировать себя по смерти, так как в большинстве случаев это было бесполезно (в крови Вампьерде ещё сильны были следы ненавистных им теперь оборотней), но для их приближённых невозможно было сделать исключение. Ареллаган был уверен, что Маргарет готова презреть традиции ради почтения памяти дона, но она, немного поколебавшись, всё же смирилась и первой пошла за гробом с опущенной головой, чтобы никто не видел грусти на её лице. Ареллаган и Бэарсэй брели сразу за королевскими детьми, бок о бок с их старинными друзьями, но им не удалось сказать даже слова: из опасений, что они испортят похороны, Мередит и Ингельд держали их под жёстким контролем. Гроб с телом дона опустили в землю – и в это мгновение многим сердцам в Империи наверняка сделалось легче. Дэ Сэдрихабу не сомневался, что именно его мать наложила на тело старика какие-то чары, чтобы не дать ему упокоиться в склепе Вампьерде. Хотя теперь его отношения с Мередит были безнадёжно испорчены, он всё же не прекращал уважать её и многие её решения. Однако повиноваться он не был намерен. Сдавленный могуществом Ингельда, жалкий узник в собственном теле, он не желал сдаваться и пытался изобрести какой-нибудь план. Его обнадёживало странное предчувствие: ему казалось, что вскоре обязательно произойдёт нечто.

И, действительно, нечто произошло три недели спустя похорон дона. По обычаям Империи, траур уже пора было снять, но Маргарет всё не отдавала приказа, а слуги боялись что-либо делать самостоятельно. Ареллаган был у себя в комнате, наедине с собой – впервые за долгое время. Несколько дней назад Ингельд вдруг выделил ему два личных часа, в течение которых он мог заниматься тем, что ему нравилось, не чувствуя над собой неусыпного контролирующего ока, и Ареллаган немедленно этим воспользовался. Он удрал в Небытие, но снова не рассчитал времени, за что и пострадал от Жарких Струй, любимого заклинания Ингельда. Теперь, оставаясь один, он предпочитал не ходить в Небытие, а если и заглядывал туда, то на мгновение, и, схватив завиток магии, поспешно возвращался в своё тело. Вернувшись, он бросался за стол и делал вид, будто приготовляет уроки, которые в большинстве случаев были уже сделаны. Будучи духом наполовину, он имел возможность использовать бессонные ночные часы для своих занятий, которые давались ему чересчур легко. Обучение его подходило к концу, но он вовсе не намеревался ограничиваться тем, что ему дали мать, Ингельд и наставники наследников. Огромная библиотека была в его распоряжении, и ему даже не требовался учитель: он давно привык действовать в одиночку. Отныне и Бэарсэй сделалась ему не нужна; изредка вспоминая о ней, он удивлялся, как мог раньше желать подобного общества. С ней не о чем было разговаривать: она могла только жаловаться, сплетничать или ворчать. Впрочем, иногда её неожиданно осеняла мысль, и она начинала философствовать. Ареллаган был бы рад этому, если бы сам чувствовал к философии хоть какую-то склонность, но он по природе был прагматиком и гордился этим. Он старался всю свою жизнь подчинить определённому алгоритму, и его схема работала хорошо, но… но недавно она начала давать сбои.

Принцы и Принцессы сделались совсем взрослыми, они приближались к восемнадцатилетнему рубежу, и их давно пора было расталкивать по семейным гнёздам, пока ещё хоть кто-то желал их взять. И дэ Сэдрихабу, глядя с грустью, как меняются интересы друзей, осознавал, что вскорости он станет им совсем не нужен. Они реже разговаривали, реже виделись друг с другом и до того, как их с сестрой наказали. Ареллаган чувствовал, что Принцы и Принцессы потаённо радуются его отсутствию. Он больше не понимал их; он казался им чужим. «Неужели же всё так быстро кончилось? – с отчаянием спрашивал он себя. – Неужели все их слова и обещания были пустыми враками? Как же они все были правы! Они предупреждали меня, столько раз говорили мне, но я…»

«Ты неправ, Ареллаган, – без предупреждения вторгаясь в его мысли, сказал холодным голосом Ингельд. – Эти дети не лгали тебе; в то время они действительно думали, что никогда не расстанутся с тобой. По их меркам прошло достаточно много времени, и они давно забыли о своих словах».

«Это ничего не меняет», – равнодушно отозвался Ареллаган и привычно забился в дальний угол собственного сознания, чтобы не соприкасаться с огромным серым облаком, утыканным острыми иголками – астральным телом Ингельда, – и чтобы как можно реже его видеть.

Действительно, теперь он подходил к осознанию страшной правды. Сколько ещё времени потребуется наследникам, чтобы окончательно забыть его? В нынешних условиях, наверное, не больше недели. Когда его всё же простят, желание вернуться ко двору сделается бессмысленным, ведь он никому не будет там нужен. Его принимали только они – королевские дети. Но, если они позабудут о нём, какой ему будет смысл держаться тут, в коробкообразных комнатах, и дальше? Он не хотел наблюдать, как Ольванс, Лесли и остальные обзаводятся семьями, детьми и оттесняют его от престола – снова…

«Нет! Не бывать этому! – злобно подумал он. – Не для того я столько лет ждал, унижался, терпел!.. Пусть даже мои „друзья“ и позабыли о своих обещаниях, это ничего не изменит, ведь я слово в слово их помню! Я Ареллаган, я сын Великого Духа, и у меня достаточно сил, чтобы взять с них долги по чести!»

Этим же вечером он предпринял попытку увидеться с Салливой. Ингельд долго не разрешал ему, но после получасовых уговоров смягчился и пробормотал совершенно непонятную фразу: