Текст книги "Дневник памяти"

Она перешла на другую сторону причала, ощущая странное спокойствие. Нетерпение, пригнавшее ее сюда, исчезло – впервые за последние три недели. Элли просто обязана была сообщить Ною о помолвке, заручиться его пониманием и согласием – теперь она уверилась в этом. И вдруг в ее душе ожило еще одно воспоминание того далекого лета. Опустив голову, Элли медленно оглядывалась, пока не нашла то, что искала. Вырезанные на досках слова «Ной любит Элли» и сердечко вокруг. Они появились тут за несколько дней до ее отъезда.

Подул ветер, разорвав царившую кругом неподвижность. Элли тут же озябла и обхватила себя руками. Но она продолжала стоять, разглядывая надпись и реку, пока не услышала за спиной шаги Ноя. Он подошел вплотную, так что Элли почувствовала его тепло.

– Как же здесь тихо, – задумчиво сказала она.

– Да. Я часто прихожу сюда – просто чтобы побыть около воды. Отдыхаю.

– Живи я здесь, делала бы то же самое.

– Пойдем домой. Сейчас будет полно комаров, да и ужинать пора.

Темнело. Ной шел по дорожке, ведущей к дому, Элли – за ним. В наступившей тишине голова вдруг показалась легкой, мысли стали хаотичными. Интересно, что думает Ной о ее приезде, если она и сама-то не знает, как к этому относиться? Через пару минут они подошли к веранде, где их встретила Клем, бестолково тычась в руки мокрым носом. Ной жестом отослал ее, и собака, опустив хвост, покорно побрела прочь.

– Тебе нужно что-то вынуть из машины? – спросил Ной, указывая на автомобиль Элли.

– Нет, я приехала еще утром и оставила вещи в гостинице.

Элли с трудом узнала собственный голос; прожитые годы словно испарились куда-то.

– Ну и хорошо, – сказал Ной, поднимаясь на веранду. Он поставил корзину с крабами у дверей и, войдя в дом, двинулся в сторону кухни. Она помещалась справа от входа – большое помещение, приятно пахнувшее свежим деревом. Дубовые шкафы, и пол тоже дубовый, большие окна выходят на восток, чтобы впускать утреннее солнце. Ремонт был сделан со вкусом, просто и красиво – в отличие от многих старых домов, где хозяева перестарались, приводя свое жилище в порядок.

– Можно я тут поброжу?

– Конечно. Я пока разложу продукты. Купил утром, да так и не распаковал.

На секунду их взгляды встретились, и, выходя из кухни, Элли чувствовала, как Ной смотрит на нее. Снова в душе возникло какое-то странное чувство.

Элли обошла дом, изучая комнату за комнатой и изумляясь тому, насколько прекрасно они выглядят. К концу «экскурсии» она с трудом могла вспомнить, какая здесь когда-то царила разруха. Элли спустилась по лестнице, заглянула в кухню и увидела Ноя, который стоял к ней боком. На мгновение показалось, что он опять стал тем семнадцатилетним пареньком, которого она так любила, и пришлось переждать несколько секунд, прежде чем она успокоилась. «Возьми себя в руки, черт побери, ты же обручена!» – приказала себе Элли.

Тихонько насвистывая, Ной стоял около кухонной стойки. Пара шкафов была открыта, на полу – пустые пакеты из-под продуктов. Он улыбнулся Элли и поставил на полку еще несколько коробок. Элли остановилась в нескольких шагах от него, облокотилась о стойку и изумленно покачала головой:

– Ной, это просто поразительно. Ты долго занимался ремонтом?

Он открыл последний пакет.

– Около года.

– Один?

Ной фыркнул:

– Нет, конечно. Правда, в юности я действительно собирался отремонтировать дом в одиночку, поэтому, представь себе, так и начал. Только это оказалось слишком тяжело даже для меня. Я сообразил, что ремонт затянется на годы, и нанял несколько помощников… много помощников. Работы все равно было невпроворот, и спать я ложился после полуночи почти каждый день.

– Для чего же ты так выкладывался?

«Для ду2хов прошлого», – чуть было не ответил Ной.

– Не знаю. Наверное, просто хотел побыстрей закончить. Выпьешь чего-нибудь, пока еда готовится?

– А что у тебя есть?

– Ничего особенного. Пиво, чай, кофе.

– Давай чаю.

Ной убрал пустые пакеты, заглянул в смежную с кухней маленькую комнатку и принес оттуда пачку чая. Вытащил два пакетика и положил возле плиты, потом налил в чайник воды, поставил, зажег спичку, и Элли услышала, как пшикнуло, загораясь, пламя конфорки.

– Через минуту все будет готово, – пообещал Ной. – Эта плита очень быстро греет.

– Прекрасно.

Когда чайник засвистел, Ной наполнил две чашки, а затем протянул одну Элли.

Она благодарно улыбнулась и, сделав глоток, махнула рукой в сторону окна:

– Готова спорить, что здесь, на кухне, замечательно ранним утром.

Ной кивнул:

– Так и есть. Я специально заказал большие окна на эту сторону дома. Даже наверх, в спальню.

– Твои гости наверняка в восторге. Если только они не любят поспать подольше.

– На самом деле у меня гостей еще не было. С тех пор как отец умер, мне и позвать-то некого.

Судя по тону, Ной просто поддерживал беседу. Однако в его последних словах Элли почудилось одиночество. Ей стало как-то тоскливо. Похоже, Ной заметил ее настроение и быстро сменил тему:

– Прежде чем готовить крабов, их надо замариновать.

Он поставил чашку на стол, подошел к одному из кухонных шкафов и достал большую кастрюлю-пароварку. Налил туда воды и водрузил на плиту.

– Давай я чем-нибудь помогу, – предложила Элли.

– Давай, – откликнулся Ной через плечо. – Знаешь, нарежь-ка овощей для рагу. Их там полно, в холодильнике, а миску возьми любую – вот здесь.

Ной указал на шкаф возле раковины, и Элли сделала еще глоток чая, прежде чем поставить чашку на стойку и вытащить из шкафчика миску. Она открыла холодильник и выбрала на нижней полке пару кабачков цуккини, несколько плодов окры[8]8
  Окра – растение из семейства мальвовых.


[Закрыть], лук и морковь. Ной тоже подошел, и Элли посторонилась, чтобы дать ему место. Стоя рядом, она почувствовала его запах (такой родной, такой знакомый – ни с кем не спутаешь!) и ощутила, как соприкоснулись их руки, когда Ной наклонился, чтобы взять с полки бутылку пива и острый соус.

Вернувшись к раковине, Ной откупорил пиво и вылил его в кастрюлю, добавил соус и какие-то приправы. Хорошенько помешав и убедившись, что все ингредиенты растворились, он вышел на веранду за крабами.

Вместо того чтобы сразу вернуться на кухню, Ной постоял в дверях, наблюдая, как Элли шинкует морковь, и гадая, зачем она все-таки приехала. И почему именно сейчас – накануне свадьбы? Странный поступок.

Впрочем, Элли всегда отличалась от остальных.

Он усмехнулся, вспоминая, какой она была в юности – вспыльчивой, задорной, порывистой. Ему всегда казалось, что именно такими и должны быть настоящие художники. А она, несомненно, настоящая. Такой талант, как у Элли, – просто дар Божий. Ее работы не уступали большинству из тех, что Ной видел в музеях Нью-Йорка.

В то лето, перед отъездом, она подарила ему картину. Ту, что висела теперь над камином в гостиной. Элли говорила, что нарисовала свои мечты, а Ною полотно казалось невероятно чувственным. Глядя на картину вечерами, он ощущал страстность и в цвете, и в линиях, а всмотревшись хорошенько, понимал, что Элли хотела выразить каждым мазком.

Вдалеке залаяла собака, и Ной вдруг осознал, что уже долго стоит у открытых дверей. Он быстро затворил их и шагнул на кухню, гадая, заметила ли Элли, как он рассматривал ее.

– Ну, как дела? – спросил Ной.

– Хорошо. Практически закончила. Что еще у нас к ужину?

– Хлеб домашней выпечки.

– Домашней?

– Соседка принесла, – объяснил Ной, бросая крабов в раковину. Он повернул кран и начал полоскать их по одному – держал каждого под водой, а потом снова кидал его к остальным, ловя следующего. Элли взяла чашку и подошла поближе.

– Как ты их держишь? Не боишься, что ущипнут? – спросила она, глядя на ползающих крабов.

– Нет, просто надо хватать вот так. – Ной продемонстрировал, как именно.

Элли улыбнулась:

– Я вечно забываю, что ты этим всю жизнь занимаешься.

– Нью-Берн невелик, и тут легко выучиться всему, что действительно необходимо в жизни.

Элли облокотилась на стойку возле Ноя, допивая чай. Когда с крабами было покончено, Ной кинул их в кастрюлю на плите, вымыл руки и повернулся к ней:

– Хочешь посидеть немного на веранде? Полчасика, пока крабы не промаринуются?

– Конечно.

Ной вытер руки и вместе с Элли вышел в заднюю дверь. Включил свет и сел в старое кресло-качалку, оставив новое для Элли. Однако, заметив, что ее чашка пуста, он вернулся в дом и принес оттуда еще чаю и бутылку пива – для себя. Протянул чашку Элли, та взяла ее и сделала глоток, прежде чем поставить на стол.

– Ты ведь здесь и сидел, когда я приехала?

Ной устроился поудобнее и ответил:

– Да. Каждый вечер тут сижу. Уже и в привычку вошло.

– И понятно почему, – отозвалась Элли, окидывая взглядом окрестности. – А чем ты вообще теперь занимаешься?

– Да пока ничем, кроме ремонта дома. Тешу свои дизайнерские способности.

– А на что же ты… То есть…

– Моррис Голдман.

– Что?

Ной хмыкнул:

– Мой бывший босс с севера. Его так звали – Моррис Голдман. Он отписал мне долю в своем бизнесе, когда я завербовался в армию, и умер до того, как я вернулся. Когда я пришел с войны, душеприказчик выдал мне чек на кругленькую сумму. Хватило и на дом, и на ремонт.

Элли рассмеялась:

– Ты всегда говорил, что придумаешь что-нибудь с домом.

Они помолчали, вновь перенесясь мыслями в прошлое. Элли отпила еще глоток чаю.

– Помнишь, как мы бродили здесь, когда ты впервые показал это место?

Ной кивнул, и Элли продолжила:

– Я припозднилась в тот вечер, родители были в ярости. До сих пор помню, как папа метался по комнате с сигаретой в руке, а мама сидела на диване, молча глядя перед собой. Честное слово, можно было подумать, будто умер кто-то из близких! Именно тогда они наконец осознали, насколько серьезно я к тебе отношусь, и мама чуть ли не до утра наставляла меня на путь истинный. «Тебе кажется, – сказала она, – что я ничего не понимаю. Ошибаешься: понимаю, и очень хорошо. Но порой наша судьба зависит не от того, чего мы хотим, а от того, кем мы родились». Помню, как покоробили меня ее слова.

– Ты рассказала обо всем на следующее утро. Меня тоже задели такие рассуждения. Твои родители мне нравились, и до тех пор я не догадывался, что они меня недолюбливают.

– Они не то чтобы недолюбливали… Просто считали, что ты мне не пара.

– Не вижу разницы.

В голосе Ноя прозвучала горечь, и Элли знала, что он прав. Она подняла голову, откинув назад упавшие на глаза пряди волос, и посмотрела на звезды.

– Согласна. И тогда была согласна. Может быть, поэтому мы с матерью и отдалились друг от друга.

– А что ты теперь думаешь?

– То же, что и тогда. Так не должно быть, это нечестно. Нельзя говорить девушке такие вещи – что положение человека важней, чем его чувства.

Ной усмехнулся, но промолчал.

– Я никогда не забывала ни тебя, ни нашего лета.

– Так уж и никогда?

– Ты что, не веришь? – изумилась Элли.

– Ты не отвечала на мои письма.

– Какие письма?

– Десятки писем. Я писал тебе два года подряд и ни разу не получил ответа.

Элли медленно покачала головой, прикрыв глаза.

– Я не знала… – тихо сказала она, и Ной понял, что ее мать, проверяя почту, тайком забирала его письма. Он и раньше подозревал нечто подобное; сейчас Элли пришла к тому же выводу. – Мама была не права, Ной, и зря она это делала. Только попробуй понять. Когда мы уехали, она решила, что мне лучше забыть обо всем. Мама никогда не понимала, как много ты значил для меня. Честно говоря, я не уверена, что она любила отца хотя бы вполовину так же сильно, как я тебя. Видимо, она старалась пощадить мои чувства и сочла, что лучший способ для этого – скрывать твои письма.

– Она не имела права решать за нас, – тихо произнес Ной.

– Не спорю.

– А если бы ты их получила, все могло бы сложиться по-другому?

– Конечно. Я постоянно гадала – где ты и что с тобой…

– Нет, я имею в виду – с нами. Вышло бы что-нибудь из нашего романа?

Элли понадобилось время, чтобы ответить:

– Не знаю, Ной. Правда, не знаю. И ты, думаю, не знаешь тоже. Мы теперь другие, мы изменились, повзрослели. Оба. – Элли замолчала. Ной не ответил ей, и, глядя на реку, она продолжила: – Хотя, наверное, вышло бы. Мне, во всяком случае, так кажется.

Он кивнул и спросил, смотря в сторону:

– А Лон… он какой?

Элли заколебалась, вопрос застал ее врасплох. Произнесенное вслух имя жениха вызвало чувство вины, она запнулась, не зная, что ответить. Взяла чашку, сделала очередной глоток и несколько секунд молчала, слушая стук дятла вдалеке. Потом негромко заговорила:

– Лон? Красивый, обаятельный, удачливый. Все подружки страшно мне завидуют. Идеальный вариант. Приветлив, умеет рассмешить и любит меня настолько, насколько он вообще способен любить.

Элли снова замолчала, собираясь с мыслями.

– Однако мне все время кажется, будто в наших отношениях чего-то не хватает.

Изумившись своему ответу, Элли тем не менее понимала, что сказанное – правда. А Ной, казалось, другого и не ожидал.

– Чего же?

Смущенно улыбнувшись, Элли пожала плечами и почти прошептала:

– Думаю, я все еще мечтаю о большой любви, как у нас с тобой тем летом.

Ной долго молчал, раздумывая над этими словами и перебирая в памяти все знакомства, что он заводил после того, как расстался с Элли.

– А ты? – спросила, в свою очередь, она. – Ты когда-нибудь вспоминаешь о… нас?

– Мне не надо вспоминать. Я никогда не забывал.

– Ты с кем-нибудь встречаешься?

– Нет! – отрезал Ной.

Они снова замолчали, безуспешно пытаясь найти другую тему для разговора. Ной решительно допил оставшееся пиво, удивившись мельком, как быстро он его прикончил.

– Пойду готовить крабов. Тебе что-нибудь принести?

Элли отрицательно покачала головой, и Ной вернулся в кухню. Положив крабов в пароварку, а хлеб – в печку, он нашел муку, обвалял овощи и налил на сковороду немного масла. Поставил на слабый огонь, включил таймер и вытащил из холодильника еще бутылку пива. Голова кружилась от мыслей об Элли, о потерянной ими любви.

И Элли думала, сидя на веранде. О себе, о Ное, об их отношениях… На секунду она пожалела, что обручилась с Лоном, но тут же устыдилась этой мысли. Ведь она любит вовсе не Ноя, она любит воспоминания об их прошедшей юности. Да, ей взгрустнулось, и это нормально, ведь Ной – ее первая настоящая любовь, первый мужчина – ну как его забудешь? А с другой стороны, нормально ли, что все внутри дрожит, когда он подходит ближе? Нормально делиться с ним секретами, которые она никогда никому не поверяла? Нормально приезжать сюда за три недели до свадьбы?

– Нет, конечно, – прошептала она, глядя в вечереющее небо. – Совершенно ненормально.

Тут вышел Ной, и Элли благодарно ему улыбнулась. Его приход избавил от сложных и неприятных мыслей.

– Придется подождать несколько минут, – предупредил он, усаживаясь.

– Ничего, я не голодна.

Ной ласково посмотрел на подругу:

– Я рад, что ты приехала, Элли.

– И я. Знаешь, а я ведь чуть не передумала.

– А почему же тогда приехала?

«Не смогла удержаться. Меня будто заколдовали», – чуть не сказала она и все же совладала с собой.

– Просто повидаться. Посмотреть, как ты живешь, чем занимаешься.

Ной засомневался в правдивости ответа, но переспрашивать не стал, а лишь поинтересовался:

– Кстати, а ты по-прежнему рисуешь?

Элли пожала плечами:

– Нет.

– А почему? – изумился Ной. – У тебя же настоящий талант!

– Даже не знаю…

– Конечно, знаешь! Была же какая-то причина, чтобы бросить.

Он, как всегда, прав. Причина действительно была.

– Долгая история…

– Ничего, у нас вся ночь впереди.

– Тебе правда казалось, что у меня талант? – тихо спросила Элли.

– Пойдем, – вместо ответа сказал Ной, беря ее за руку. – Я тебе кое-что покажу.

Элли поднялась и прошла вслед за ним в гостиную. Ной остановился и указал на картину, висевшую над каминной полкой. Элли вскрикнула от удивления – как же она не заметила ее раньше? Неужели через столько лет ее рисунок все еще цел?

– Ты ее сохранил?

– Конечно. Замечательная картина.

Элли скептически взглянула на Ноя, и тот пояснил:

– Когда смотрю на нее, то чувствую, что живу. Иногда даже потрогать хочется, настолько она живая. Формы, краски – да все, вплоть до теней. Твоя работа просто изумительна, Элли, я часами готов на нее любоваться. Бывает, она мне даже снится.

– Серьезно? – потрясенно спросила Элли.

– Серьезнее некуда.

Она молчала.

– Тебя что, никто, кроме меня, никогда не хвалил?

– Мой учитель когда-то, – с трудом выговорила Элли. – Да, боюсь, я ему не верила.

Ной молча ждал продолжения. Элли, глядя в сторону, сказала:

– Сколько себя помню, все время рисовала – карандашами, красками… Став немного постарше, начала догадываться, что у меня неплохие способности. Кроме того, мне просто нравилось рисовать. Помню, как я работала над этой картиной, добавляя то одно, то другое, изменяя ее по мере того, как менялись наши отношения. Сейчас даже не помню, когда начала ее рисовать и что именно пыталась выразить, но получилось… то, что получилось. Помню, как в то лето, вернувшись домой, трудилась без остановки. Думаю, таким образом я пыталась забыться, ослабить боль нашего расставания. Кончилось все тем, что я всерьез занялась искусством, поступила в колледж и почувствовала – это именно то, для чего я рождена. В одиночку торчала целыми днями в студии и рисовала, рисовала, рисовала. В эти минуты я чувствовала необыкновенную свободу, радость от того, что создаю нечто новое, прекрасное. Незадолго до выпуска наш профессор, который еще писал критические статьи в одной из газет, посоветовал мне всерьез заняться живописью, он считал, что у меня настоящий талант. А я его не послушалась…

Элли замолчала, пытаясь собраться с мыслями.

– Родители считали, что девушке моего круга не пристало зарабатывать на жизнь какими-то там картинами. И я забросила занятия. Сто лет не держала кисти в руках.

Она посмотрела на картину.

– И попробовать не хочется? – спросил Ной.

– Не знаю. Даже не уверена, что у меня получится. Столько лет прошло…

– Конечно, получится. Я точно знаю, Элли! Твой талант никуда не делся – он живет в твоем сердце, а не в руках. О таком даре только мечтать можно – ты же прирожденная художница!

Последние слова Ной сказал с такой горячностью, что Элли поняла – это не простая любезность, он на самом деле верит в ее талант. Она с удивлением ощутила, как много это значит для нее. И тут случилось что-то, чему Элли не смогла дать четкого определения.

Будто пропасть, много лет отделявшая тоску от наслаждения, пропасть, которую она создала своими руками, стала вдруг не такой глубокой, начала исчезать.

Почему так вышло, Элли не знала, она просто повернулась к Ною, протянула руку и пожала его пальцы – робко, нежно, потрясенная тем, что после стольких лет разлуки он нашел именно те слова, которые ей так важно было услышать. Их взгляды встретились, и Элли вновь почувствовала, что с этим человеком ее связывают совершенно особые отношения.

И на мгновение, на крошечный миг, подобный вспышке в ночном небе, она испугалась, что снова влюбилась в Ноя Кэлхоуна.

На кухне негромко звякнул таймер, и Ной обернулся, разрушив очарование момента, разорвав протянувшуюся между ним и Элли невидимую ниточку. Глаза Элли сказали Ною то, что он так хотел услышать, однако в голове все звучал голос – ее голос, говорящий о любви к другому мужчине. Проклиная про себя таймер, Ной вернулся на кухню и вытащил хлеб из печки. Обжег пальцы, уронил буханку на пол и заметил, что масло на сковороде уже кипит. Высыпал туда овощи, они затрещали, поджариваясь. Бормоча себе под нос, достал из холодильника масло, часть намазал на хлеб, часть оставил для крабов.

Элли тоже вошла в кухню и, вежливо кашлянув, предложила:

– Может, я на стол накрою?

– Конечно. Тарелки вон там. – Ной махнул хлебным ножом. – Приборы и салфетки там. На салфетки не скупись, они нам понадобятся – крабов трудновато есть аккуратно.

Говоря это, Ной старался не смотреть на Элли – боялся понять, что ему лишь показалось, будто там, у камина, между ними что-то произошло. Мысли Элли тоже без конца возвращались к той минуте, они приятно согревали душу. Слова Ноя о том, что она прирожденная художница, эхом отдавались в голове, пока Элли накрывала на стол: тарелки, приборы, соль, перец. Ной передал ей хлеб, их пальцы соприкоснулись.

Он, казалось, целиком был занят готовкой – помешал овощи на сковороде, приподнял крышку кастрюли и убедился, что через минуту-другую крабы будут готовы. Ной и Элли перебрасывались ничего не значащими словами.

– Ты когда-нибудь ела крабов?

– Пару раз. Правда, только в салатах.

Ной хохотнул:

– Выходит, ты на пороге великих открытий! Погоди секунду…

Он исчез на втором этаже, затем появился с темно-синей рубашкой в руках и приглашающе распахнул ее перед Элли.

– Вот, надень, а то запачкаешь платье.

Она послушалась и вдохнула запах, которым пропиталась рубашка, – запах Ноя.

– Не бойся, она чистая, – произнес он, увидев, как изменилось ее лицо.

Элли засмеялась:

– Знаю. Я просто подумала о нашем первом свидании. Помнишь, ты дал мне свой пиджак?

Ной кивнул:

– Помню. Мы гуляли с Фином и Сарой. Всю дорогу до твоего дома Фин подталкивал меня под локоть, намекая, чтобы я взял тебя за руку.

– А ты так и не взял.

– Нет, – подтвердил Ной.

– А почему?

– Стеснялся, боялся даже. Сам не знаю. Считал, что еще не время.

– Сдается мне, ты был довольно застенчивым мальчиком.

– Не застенчивым, а воспитанным, – подмигнув, поправил Ной, и Элли улыбнулась.

Овощи и крабы дошли до готовности почти одновременно.

– Осторожно, горячо! – предупредил Ной, передавая Элли кастрюлю, и они уселись друг против друга за небольшой деревянный стол. Тут Элли обнаружила, что чай остался на стойке, поднялась и взяла его. Ной разложил по тарелкам овощи и хлеб, затем добавил к ним по одному крабу. Элли с опаской уставилась на своего.

– Он похож на большого клопа.

– На очень вкусного клопа, смею добавить, – отозвался Ной. – Сейчас покажу тебе, как его есть.

Он споро разделался с крабом, ловко отделяя мясо и перекладывая его на тарелку Элли. Она попробовала повторить, но клешни отламывались с трудом, а для того, чтобы снять панцирь, ей пришлось усердно трудиться пальцами. Сначала Элли застеснялась своей неловкости, ее смутило, что Ной видит каждую ее ошибку, но, вспомнив, что его никогда не волновали подобные вещи, чуть не засмеялась над собственными опасениями.

– А где теперь Фин? – спросила Элли.

Ной ответил не сразу. Он словно нехотя проговорил:

– Погиб на войне. Его эсминец был торпедирован в сорок третьем.

– Вот несчастье, – огорчилась Элли. – Вы ведь так дружили, я знаю.

– Дружили, – хрипловато подтвердил Ной. – Я часто его вспоминаю. Особенно нашу последнюю встречу. Перед отправкой на фронт я заглянул домой попрощаться, и мы столкнулись на улице. Фин работал в банке, как и его отец. Мы провели вместе почти неделю. Иногда мне кажется, что это я убедил его завербоваться в армию. Думаю, он остался бы дома, если б не я…

– Ты тут ни при чем, – возразила Элли, коря себя за то, что подняла эту тему.

– Знаю. Мне просто не хватает его, вот и все.

– Мне он тоже нравился. С ним всегда было весело.

– Да, Фин умел рассмешить.

Элли смущенно посмотрела на Ноя:

– Знаешь, ведь Фину я тоже нравилась.

– Знаю, он мне говорил.

– Говорил? А что именно?

Ной пожал плечами:

– Да обычную для него чепуху: что ты без конца приставала к нему, приходилось чуть ли не палкой тебя отгонять.

Элли рассмеялась:

– И ты поверил?

– Конечно. А с чего бы мне не верить старому приятелю?

– Вы, мужчины, вечно стоите друг за друга, – заключила Элли, погладив Ноя по руке. – Расскажи лучше, что ты делал с тех пор, как мы расстались.

Они заговорили наперебой, будто пытаясь наверстать упущенное время. Ной рассказал о том, как уехал, о работе на ферме и о сборе металлолома в Нью-Джерси, тепло отозвался о Моррисе Голдмане и вскользь, опуская детали, коснулся военных лет. Вспомнил отца и пожаловался, как ему его не хватает.

Элли рассказала о поступлении в колледж, о занятиях живописью, о том, как пошла работать в госпиталь, о своей семье и друзьях, о занятиях благотворительностью. Будто сговорившись, ни один из них не упомянул тех, с кем встречался за эти четырнадцать лет. Даже Лона никто из них не назвал, и хотя оба заметили это упущение, промолчали о нем.

Позже Элли попыталась вспомнить, давно ли вот так говорила с Лоном. Хотя жених умел внимательно слушать ее и они почти никогда не спорили, он был не из тех, кто легко раскрывает перед тобой душу. Как и отец Элли, Лон чувствовал неловкость, делясь с кем-то мыслями или переживаниями. Элли пыталась объяснить, что таким образом она просто-напросто хочет стать ему ближе, однако без особого успеха.

И теперь, сидя здесь, Элли наконец поняла, чего ей не хватает в отношениях с женихом.

Небо совсем потемнело, луна поднялась выше, а двое на кухне, сами того не заметив, вновь потянулись друг к другу, восстанавливая незримую нить, связавшую их когда-то.

С крабами было покончено, да и темы для беседы иссякли. Ной посмотрел на часы и понял, что уже совсем поздно. Звезды вовсю сияли на черном небе, сверчки почти умолкли. Беседа с Элли много значила для него, однако он беспокоился, не наболтал ли лишнего, и гадал, что она теперь думает о нем и о его жизни.

Ной поднялся и налил в чайник свежей воды. Они с Элли отнесли в раковину грязную посуду, вытерли стол, и Ной снова наполнил чашки кипятком, добавив в каждую чайный пакетик.

– Как насчет того, чтобы вернуться на веранду? – спросил он, передавая Элли чашку. Элли согласилась и вышла первой. Ной захватил для нее плед, на случай если снаружи похолодало, и они опять уселись в кресла-качалки. Плед укрывал колени Элли. Краем глаза Ной наблюдал за ней. «Господи, какая же она красавица!» – думал он, чувствуя необъяснимую боль.

Во время ужина произошло непоправимое.

Он снова влюбился. Ной понял это только сейчас, когда они сели рядышком на веранде. Влюбился вот в эту, совершенно новую Элли, а не в свое давнее воспоминание.

С другой стороны, он никогда и не пытался ее разлюбить, это его крест, его судьба.

– Вечер был чудесный, – мягко сказал Ной.

– Да, – отозвалась Элли. – Просто волшебный.

Ной посмотрел на звезды, их мерцающий свет напомнил ему, что уже очень поздно и Элли скоро уедет. В душе воцарилась страшная пустота. Пусть эта ночь никогда не кончается! Что сказать? Как уговорить ее остаться?

Ной не знал. Придется промолчать, тем самым признав свое поражение.

Они качались каждый в своем кресле, неторопливо и слаженно. В воздухе над рекой неслышно ныряли летучие мыши. Возле лампочек на веранде вились мошки. Наверное, какие-то люди именно сейчас занимаются любовью.

– Расскажи мне что-нибудь, – попросила наконец Элли. Ее голос прозвучал как-то интимно. Или Ною просто этого хотелось?

– Что?

– Почитай стихи, как тогда под дубом.

Так он и сделал, декламируя одно стихотворение за другим, наслаждаясь теплой ночью. Уитмен и Томас, потому что ему нравился их язык, Теннисон и Браунинг, потому что сюжеты казались такими знакомыми.

Элли откинула голову на спинку кресла, закрыла глаза и почувствовала приятное тепло и покой. И причиной тому были не только стихи, но и произносивший их голос Ноя. Только все, вместе взятое, могло произвести на нее такое впечатление. Стихи и голос невозможно было разделить, да Элли и не пыталась, ей хотелось лишь слушать и слушать. Поэзия, думала Элли, создана не для того, чтобы ее понимать. Она вдохновляет и трогает до глубины души безо всяких объяснений.

После разлуки с Ноем Элли несколько раз ходила на вечера поэзии в колледже, слушала совершенно разных чтецов и совершенно разные стихи, но очень скоро бросила. Ни один из выступавших не произвел на нее серьезного впечатления, все они мало походили на истинных любителей поэзии.

Ной и Элли молча покачивались в креслах, попивая чай, погрузившись каждый в свои мысли. Беспокойство, которое привело сюда Элли, к ее большой радости, исчезло, однако чувства, занявшие его место, приводили в смятение, они кипели и бурлили в душе, как опавшие листья в водовороте. Сначала Элли попыталась их не заметить, сделать вид, что ничего особенного не происходит, и все же скоро пришлось признать, что новые чувства ей очень нравятся. Сто лет она не переживала ничего подобного!

Лон никогда не вдохновлял ее так, как Ной. Наверное, жених и не сумел бы, даже если б захотел. Может быть, поэтому они так и не дошли до полной близости. Лон, конечно, пытался добиться Элли, заходя то с одной, то с другой стороны, используя то цветы, то нежные укоры. Она отказывалась, объясняя, что хочет подождать до свадьбы. Лон неохотно смирялся, а Элли иногда тревожилась, думая, что могло бы случиться, если б жених вдруг узнал про Ноя.

И дело было не только в воспоминаниях о Ное. Дело было в самом Лоне. Он с головой уходил в свою работу, она отнимала большую часть его времени. Работа всегда стояла на первом месте, и для Лона не существовало таких вещей, как потраченный впустую вечер, чтение стихов, кресло-качалка на веранде. Именно поэтому дела жениха шли успешно, и Элли не могла не уважать его за упорство. Но ей самой этого было недостаточно, хотелось чего-то еще, хотелось иного. Может быть, романтики, может быть, тихой беседы при свечах, а может быть, просто надоело все время находиться на втором месте.

Ной тоже погрузился в размышления. Для него этот вечер стал самым необыкновенным в жизни, он вспоминал его снова и снова, воскрешая в памяти каждое мгновение. Все, что сказала или сделала сегодня Элли, казалось ему невероятно ярким и значительным.

Сейчас, сидя рядом с любимой, Ной гадал: вспоминала ли она все эти годы, как целовалась с ним в лучах лунного света, как стремились навстречу друг другу их обнаженные тела? Мечтала ли о нем так, как он мечтал о ней? Тосковала ли в разлуке?

Ной поднял глаза к небу и вспомнил тысячи бессонных, одиноких ночей. Приезд Элли всколыхнул все чувства, и Ной боялся, что ему с ними не справиться. Он снова хотел Элли, хотел любить ее и встречать ответную любовь. Больше всего на свете.

А теперь это невозможно. Она обручена.

В воцарившейся тишине Элли почувствовала, что Ной думает о ней, и это было очень приятно. Она не могла, да и не хотела до конца угадать его мысли. Главное, что они о ней.

Сама Элли вспоминала беседу за ужином и размышляла об одиночестве. Она почему-то не могла представить, чтобы Ной читал стихи или делился мечтами с другой женщиной. Не похоже это на него, если Элли хоть что-нибудь понимает в людях.

Она отставила чашку, закрыла глаза и провела рукой по волосам.

– Устала? – нарушив тишину, спросил Ной.

– Немножко. Знаешь, мне, наверное, пора.

– Знаю, – бесцветным голосом отозвался Ной.

Элли, однако, не поднялась с кресла. Взяв чашку, она выпила последний глоток, чувствуя, как чай согревает ее изнутри. Она пыталась вобрать в себя этот вечер – луну высоко в небе, ветер в макушках деревьев, ночную прохладу.