Текст книги "Я был адъютантом Гитлера"

Русский вопрос

Во время железнодорожной поездки через Моравию между Гитлером и мною произошел примечательный разговор. Он умиротворенно взирал на ландшафт за окном и, казалось, устремился своими мыслями куда-то вдаль – ситуация, которую мне доводилось нередко наблюдать и раньше. Я выжидал, пока он заговорит, мне было любопытно услышать, что именно занимало его теперь, после завершения истории с Чехословакией. В своих ожиданиях я не ошибся.

Фюрер заговорил об экономическом и сельскохозяйственном приросте рейха; прирост этот значителен и избавляет его от многих забот. Вооружение и оснащение чешской армии дают ему возможность сформировать новые дивизии. Мы должны позаботиться теперь о том, чтобы чешский народ был доволен и чувствовал себя под защитой Великогермаыского рейха хорошо. Нейрат – вот кто пригоден на пост имперского протектора Богемии и Моравии. Он быстро приобретет доверие чехов. Задача – установить там спокойствие и порядок, иначе он, фюрер, не знает, что принесут ближайшие недели. Изолировать поляков стало делом трудным. Они упрямо стоят против соглашения по Данцигу и транспортной связи с Восточной Пруссией и ищут защиту у англичан.

Но заклятым врагом Польши является не Германия, а Россия. И нам тоже однажды грозит огромная опасность с ее стороны. Однако почему послезавтрашний враг не может стать завтрашним другом? И Гитлер продолжил свою мысль: этот вопрос следует продумать весьма основательно. Главная задача – найти сейчас новый путь для новых переговоров с Польшей. Сначала он желает добиться возвращения Мемельской области, а затем на продолжительное время удалиться на Оберзальцберг. Там он сможет спокойно поразмыслить.

Как я установил потом, о России Гитлер до тех пор говорил только с Риббентропом, поскольку ни от кого, включая и военных, я ничего на эту тему не слышал, сам же он о ней ни с кем не разговаривал. Казалось даже, что фюрер от этих планов отказался, ибо только летом я впервые снова услышал кое-что о новой торговой политике и о России.

Когда мы прибыли в Берлин, в Имперской канцелярии опять кишмя кишело любопытствующими. Возникшая ситуация давала достаточный повод для того. Во время поездки д-р Дитрих раздавал свои «белые листки», кроме того, шеф печати поддерживал связь с министерством иностранных дел и получил оттуда сообщение о речи Чемберлена, произнесенной в Бирмингеме 17 марта. В противоположность своей речи 15 марта в палате общин (в которой заявил о незаинтересованности Англии в делах между Берлином и Прагой), британский премьер-министр теперь обличал Гитлера за нарушение договоров и вероломство. Он охарактеризовал предпринятый фюрером шаг как попытку силой добиться мирового господства. Фюрер увидел в этой речи еще одно подтверждение своего предположения. Теперь уже не Чемберлен, а другие люди и другие силы определяли в Англии политику. К ним принадлежал круг тех политических деятелей, в центре которого стояли Черчилль, Идеи и Дафф Купер. Англия и Франция в знак протеста направили Берлину соответствующие ноты, а затем отозвали своих послов. Гитлер ответил такой же контрмерой. Я не забыл одного предположения, которое услышал в те дни. Среди сопровождавших Риббентропа лиц говорили о том, что Чемберлен проводил свою тактику незаинтересованности в Чехии со злонамеренным умыслом. Он хотел поощрить Гитлера на этот шаг, чтобы тем самым заполучить в свои руки средство создать у английского народа антигерманское настроение. Знал ли, и насколько полно, фюрер об этой идее, мне неизвестно.

Гитлеровский шаг против «остатка Чехословакии» популярным среди немецкого народа не стал. Большинство людей, с которыми я говорил, так отзывались о нем: «А было ли это необходимо?». Приходилось часто слышать и ссылку на формулировку фюрера в его речи в «Спортпаласте» 26 сентября 1938 г. в связи с Судетами: это – «его последнее территориальное требование». Гитлера обвиняли в нарушении слова. Это недовольство не осталось незамеченным и им самим. В застольных беседах, в разговорах с партийными чинами, а также в рамках военных совещаний он постоянно возвращался к данной теме, обвиняя англичан в извращении фактов. Мол, «последнее территориальное требование» распространялось на всю Чехословакию, а не только на Судетскую область, и его следовало понимать лишь во взаимосвязи с мирным решением всех проблем национальных меньшинств в данной стране. Чехи же с этими проблемами не справились, а что касается англичан и французов, то в предложенном ими же самими дополнении к Мюнхенскому соглашению никакой гарантии границ Чехословакии они не давали.

В осуществлении своих планов Гитлер сбить себя с намеченного пути не позволил. Только действуя быстро, мог он достигнуть собственных целей без войны – так аргументировал фюрер предпринятые им шаги. Поэтому мы были ошеломлены, когда он дал указание Риббентропу начать политические переговоры с Литвой о возвращении Мемельской области. Кейтелю было поручено принять соответствующие подготовительные меры военного характера. Никаких трудностей не предвиделось. А потому Гитлер, даже не дождавшись результата переговоров, решил выйти в море вместе с военным флотом. 22 марта он отправился в Свинемюнде{151} на борту броненосца «Дойчланд». 23 марта мы на мемельском рейде перешли на торпедный катер и прибыли в Мемель на заранее подготовленное в порту празднование его освобождения. Все шло обычным порядком. Ликование было не очень-то велико, но все же впечатляло. Люди казались уверенными в себе и сердечными. Гитлер держался на удивление спокойно.

Польша

А тем временем в Берлине внешняя политика поднимала новую большую волну. В январе Риббентроп возобновил переговоры с Польшей и у него состоялся обстоятельный разговор с польским послом Липским по оставшимся висеть в воздухе вопросам. Поляк все еще находился в шоке от последних событий в Праге и Мемеле и лишь против своей воли выехал в Варшаву с предложениями Риббентропа. Из Лондона дошли известия о том, что поляки стараются получить от англичан заверения насчет более тесного контакта между обеими странами. Подробнее никто ничего об этом не знал, было известно только то, что в палате общин Чемберлен загадочно обмолвился о каких-то переговорах. По поведению Гитлера и Риббентропа можно было заметить: что-то шло не так, как им хотелось. Мы были удивлены тем, что, несмотря на это, Гитлер уехал на несколько дней в Мюнхен и Берхтесгаден: он захотел присутствовать на похоронах имперского фюрера медицины Вагнера.

Но до того состоялся разговор Гитлера с Браухичем. Инициатива исходила от последнего. Фюрер согласился с желанием командования сухопутных войск передислоцировать их части из Чехословакии в свои прежние гарнизоны. Гитлер переговорил с Браухичем и о политической обстановке. С Польшей надо выждать. Он не хочет решать вопрос о Данциге и коридоре с применением силы. Это только бросило бы поляков в объятия англичан.

30 марта Гитлер вернулся в Берлин и сразу же возобновил беседы с Риббентропом. В воздухе чувствовалась какая-то напряженность. Но обострения ситуации не ожидалось, ибо Геринг не был отозван из Сан-Ремо, где он безмятежно проводил свой отпуск. Это служило хорошим градусником политической погоды.

Спуск на воду «Тирпица»

Вечером 31 марта мы снова сели в спецпоезд, чтобы выехать в Вильгельмсхафен на спуск на воду второго крупного линкора. В пути Гитлер постоянно получал сведения о речи, произнесенной Чемберленом в этот день в палате общин. Ситуация была похожа на ту, что возникла полгода назад во время поездки фюрера в Саарбрюккен. Только теперь он не был так обескуражен ходом политического развития, как тогда. Риббентроп проинформировал его о том, что поляки наотрез отказались вести дальнейшие переговоры о возвращении Данцига в рейх и об экстерриториальной транспортной связи с Восточной Пруссией. Отсюда фюрер сделал вывод: поляки смогли занять такую упорную позицию, только получив твердое заверение англичан о проведении последними политики союза с ними. Речь Чемберлена подтвердила ему, что англичане явно дали полякам далеко идущие гарантии взаимопомощи. От запланированной речи Гитлера в Вильгельмсхафене мы не ждали теперь ничего хорошего.

Но поначалу программа шла, как было намечено: прибытие в военно-морской порт, присвоение линкору имени кайзеровского гросс-адмирала фон Тирпица{152} его дочерью фрау Хассель и спуск корабля со стапелей. В заключение Гитлер поднялся на борт линкора «Шарнгорст», где в присутствии всех адмиралов произвел Редера в гросс-адмиралы и вручил ему гросс-адмиральский жезл. После завтрака, данного в кают-компании «Шарнгорста» в кругу адмиралов, фюрер направился к городской ратуше, где экспромтом произнес прямо на площади темпераментную речь, почти полностью адресованную Англии. Он повторил свое притязание самому решать вопросы в собственном германском жизненном пространстве, не спрашивая на то разрешения где-либо и кого-либо. Свое предостережение насчет мировой опасности большевизма он связал с Испанией. После долгих боев, сказал фюрер, Франко удалось захватить Мадрид и спасти Испанию от «красных».

Ошеломленные открытым взрывом гнева Гитлера против Англии, мы сопроводили его на принадлежащий обществу «Сила благодаря радости»{153} туристический корабль «Роберт Лей». Гитлер принял приглашение руководителя «Германского трудового фронта» д-ра Лея совершить на нем трехдневную морскую прогулку. Никаких добрых воспоминаний у меня о ней не сохранилось. Настроение наше было испорчено виль-гельмсхафенской речью фюрера. Его привычка делать внешнюю политику своими внутриполитическими пропагандистскими речами достигла на сей раз высшей точки.

Гитлер получил от этого плавания много радости. Он непринужденно разговаривал с туристами. В открытом море была устроена встреча с линкором «Шарнгорст», который после орудийного салюта проследовал с выстроившейся на палубе командой мимо «Роберта Лея». Посещение острова Гельголанд на второй день послужило еще одним развлечением. Поскольку морское путешествие всем очень понравилось, фюрер велел продлить его еще на день. Для отпускников оно стало большим событием, о чем можно было слышать повсюду. Оценивая заслуги д-ра Лея, Гитлер отметил, что «Германский трудовой фронт» является для немецких рабочих гораздо большим социальным делом, чем это имеет место в какой-либо другой стране земного шара.

Впечатления от этого организованного «Силой благодаря радости» морского путешествия показали мне, в какой мере были осуществлены социальные представления Гитлера и насколько рабочие были ему за это признательны. В их высказываниях преобладали доверие к фюреру и вера в его руководство.

Впечатления Гитлера от этого путешествия повлияли и на ход его мыслей. Во время железнодорожной поездки из Гамбурга в Берлин 4 апреля он говорил, что именно от таких людей черпает силу и мужество для руководства немецким народом и нет для него задачи более прекрасной, чем трудиться во имя народного блага. Как и многие другие, я думал тогда, что в данном случае можно было говорить о демократическом образе мыслей: от имени народа и во имя народа. Но Гитлер ограничивал действующие при демократии принципы «равенства и свободы» для всех граждан, распространяя их лишь на тех людей, которым благоволил», а именно – на приверженцев своих национал-социалистических идей. При его режиме они, естественно, чувствовали себя в своих свободах ничем не стесненными.

Затем Гитлер отправился отдыхать на Оберзальцберг. По пути туда он на несколько дней остановился в Берлине, чтобы обговорить с Кейтелем и Шмундтом дальнейшие военные задачи. Действовавшая до сих пор «Директива об обороне страны» была выполнена, и, как обычно, генштабу надлежало сформулировать свои меры заново.

Операция «Вайс»

К 11 апреля новая «Директива о единой подготовке вермахта к войне на 1939-40 г.» была уже готова. Она отражала самые последние выводы из позиции Польши. Соответственно, целый раздел в ней посвящался плану «Вайс{154}» – таково было кодовое наименование подготовки операции против Польши. Этот раздел привлек к себе внимание не больше, чем год назад план «Грюн», который отнюдь не привел (как того боялся генеральный штаб сухопутных войск) к войне. Прочитав новую директиву, Гитлер не счел намеченные в нем меры какими-то из ряда вон выходящими. Датой завершения всех оперативных приготовлений по указанному плану фюрер установил день 1 сентября. Эта директива не вызвала ни внезапного удивления, ни беспокойства.

50-летие Гитлера

20 апреля 1939 г., день 50-летия Гитлера, предназначалось стать для него днем триумфального почета. В этом празднестве участвовал весь немецкий народ. Пресса и радио восхваляли фюрера длинными передовыми статьями, сериями передач и комментариями. В квартире фюрера поток поздравителей и само торжество начались еще накануне. В Имперской канцелярии появлялось необозримое множество людей с подарками, которые выкладывались на длинных столах в огромном обеденном зале. В канун своего юбилея Гитлер глядел на них спокойно. Здесь лежали мельчайшие и скромнейшие вещи наряду с ценными полотнами, коврами и старинными произведениями искусства.

Главным событием предшествующего юбилею дня стало освящение берлинской транспортной «оси» Восток – Запад. Мы выехали к Бранденбургским воротам. В начале большого прекрасного проспекта фюрера встретил генеральный строительный инспектор столицы рейха Альберт Шпеер. Он доложил о готовности этой транспортной магистрали и произнес речь, состоявшую всего из семи слов: «Пусть это творение говорит само за себя!». Гитлер и Шпеер, стоя в открытом автомобиле, проехали семь километров по этому роскошному проспекту, сопровождаемые еще 50 автомашинами. Пылали факелы, развевались знамена и флаги. По обе стороны магистрали 30-метровой ширины плотными рядами стояли берлинцы, с восторгом встречавшие фюрера.

По возвращении в Имперскую канцелярию Гитлер с балкона приветствовал факельное шествие представителей всех партийных гау. Площадь Вильгельмплац чернела от толпы. Ликованию и выкрикам «Хайль!», казалось, в этот вечер не будет конца. В апартаментах фюрера тем временем собрались все ближайшие его сотрудники, личные и военные адъютанты, секретарши, врачи, слуги, экипажи персональных самолетов Гитлера, начальники его охранных команд, криминальной полиции (крипо) и бригады водителей, а также мажордом с домашним персоналом и ординарцами. Кроме них, здесь находились Зепп Дитрих, а также профессора Шпеер, Гофман. Вместе с ними были допущены только Борман, Бойлер и д-р Отто Дитрих. Ровно в полночь торжественная процедура началась с поздравлений и всяческих пожеланий его секретарш. Затем последовал длинный ряд других поздравителей. Шеф-пилот фюрера Баур вручил ему модель нового четырехмоторного самолета «Фокке-Вульф-200» (названного «Кондор»), который должен был войти в строй летом. Затем я преподнес Гитлеру подарок от люфтваффе: на большой платформе были размещены модели всех самолетов, числившихся тогда в ее соединениях, с приложением инструкции, которая явно заинтересовала его.

Особенно сильное впечатление произвела на Гитлера модель предназначенной для возведения в Берлине Триумфальной арки. Шпеер велел изготовить эту модель по эскизам самого фюрера, относящимся еще к 1933 г. По такому случаю Гитлер заговорил о своих строительных планах и сказал: эти сооружения должны стать свидетелями нашего великого времени. Возведение их – отнюдь не какое-то тщеславие, заключающееся в том, чтобы поставить все на карту в результате какого-нибудь военного эксперимента.

Официальное торжество началось 20 апреля в 8 часов утра серенадой, которую исполнила музыкантская команда полка личной охраны фюрера. В 9 часов прибыли папский нунций и дуайен дипломатического корпуса. За ними последовали президент Чехии д-р Гаха и президент Словакии д-р Тисо, а также члены имперского кабинета и главнокомандующие трех составных частей вермахта.

В 11 часов состоялся большой военный парад. Гитлер с малочисленным сопровождением медленно объехал парадный строй войск, замерших на новой магистрали. Их подготовкой к торжественному маршу целыми неделями занимался специальный штаб. Парад, продолжавшийся целых пять часов, открылся прохождением знаменного батальона всех составных частей вермахта, который потом замер перед трибуной лицом к фюреру. По команде выехавшего на белом коне командующего парадом знаменосцы склонили знамена. Но тут произошло неожиданное: конь вдруг вспрянул, и всадник лишь с большим трудом смог удержаться в седле и произнести в микрофон следующие команды, сам же парад был впечатляющим. По приказу фюрера были показаны самые новейшие образцы вооружения, прежде всего – новые танки и орудия. В параде участвовали все рода и виды войск: пехота, кавалерия, артиллерия, саперы, связисты, летчики, зенитные части и подразделения военных моряков. Наибольшее место на параде заняли моторизованные войска. Люфтваффе показала свои новейшие истребители и бомбардировщики, которые образцово пролетели в боевом строю поэскадрильно. Гитлер продемонстрировал именно то, чего он достиг к своему 50-летию: в этот день весь мир должен был осознать военную мощь рейха.

Речь в рейхстаге 28 апреля

Гитлер велел созвать 28 апреля рейхстаг, чтобы выступить на его заседании с правительственным заявлением. Актуальным поводом явилось письмо Рузвельта, которое еще до отправки его в Берлин было опубликовано в Вашингтоне. Тем самым американский президент избрал не только необычный для международной дипломатической практики, но и вполне определенный тактический способ. Фюрер получил это письмо совершенно неожиданно и с раздражением высказался насчет такого бесцеремонного обращения с ним. Мнимое намерение Рузвельта содействовать данным письмом делу мира опровергалось его формой и тоном. Он требовал от Гитлера заверения, что тот не нападет ни на одну европейскую страну. Перечислялось примерно 30 таких стран. Далее президент США предлагал переговоры по вопросу о разоружении, таким образом задев самое чувствительное для фюрера место. Со времени Версальского мирного договора 1919 г. этот вопрос служил для него наиболее привлекательным лозунгом в его политической борьбе. Лига Наций, мол, создана державами-победительницами лишь для того, чтобы надзирать за разоружением Германии и не допускать ее нового вооружения. Однако все остальные государства не только не разоружились, но, наоборот, вооружились. Гитлер обвинял западные демократии в том, что они на вечные времена хотят обречь немецкий народ быть парией. Особенно клеймил он Рузвельта за его «лживую политику». С одной стороны, американский президент осуждает государства с тоталитарными режимами, а с другой – ищет более тесных отношений с Россией.

Речь Гитлера в рейхстаге 28 апреля 1939 г. была подобна взрыву политической бомбы. По выражению чиновников имперского министерства иностранных дел, фюрер «лягнул» всех, кого следовало; сам же фюрер воспринял это как похвалу. В Германии широко распространилось мнение, что речь эта – одна из его самых лучших. На меня лично произвело впечатление искусство Гитлера высказывать свои мысли просто, понятно и убедительно. За сарказм, с каким он дал по 21 пункту ответ американскому президенту, фюрер был вознагражден бурными аплодисментами всего рейхстага. Касаясь актуальной внешней политики, он заявил: своими последними соглашениями с Англией Польша нарушила германо-польский договор 1934 г., а потому для рейха этот договор больше не существует{155}. Что же касается Англии, из ее переговоров с Польшей он сделал вывод: британское правительство приступило к новой политике окружения Германии, а тем самым уничтожило предпосылки германо-английского соглашения о военно-морских флотах 1935 г. Это соглашение тоже потеряло теперь силу.

В узком кругу в Имперской канцелярии Гитлер высказался серьезно и озлобленно. Теперь ему ясно: враждебность западных демократий направлена не только против национал-социалистического правительства Германии, но и против всего немецкого народа. Поэтому он чувствует себя лично задетым. В день своего рождения, подчеркнул фюрер, он снова ощутил любовь всего немецкого народа, и это дает ему силу не ослаблять усилий во имя Германии. И действительно, ликование 20 апреля не было организовано. Оно скорее явилось выражением подлинной любви и уважения народа.

Я понимал реакцию Гитлера на послание Рузвельта, пришедшее в самый неблагоприятный для этого момент. Уже в речи фюрера перед рабочими в берлинском парке Люстгартен 1 мая можно было услышать его ожесточение. Как часто во время своих речей, ему в тот день удалось установить контакт с аудиторией! Восторг был нужен ему точно также, как актеру – аплодисменты. Одну из типичных для него мыслей фюрер сформулировал так: «Ни один вождь не может иметь силы большей, чем та, которую дают ему его приверженцы». Однако дальше следовали такие слова: сам он «вооружается всеми средствами», а возводимый немецкими рабочими Западный вал – «куда больший гарант нашей свободы, чем любое заявление Лиги Наций». Денонсация договоров с Польшей и Англией тревожно подействовала на широкие народа и на окружение Гитлера.