Текст книги "Непридуманные истории (сборник)"
Автор книги: Николай Агафонов
Жанр: Религия: прочее, Религия
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц)
– Может, дорогой мой друг, может. Возблагодарите Бога, что вы сейчас не там.
– Но где же честь мундира? Уж лучше бы он застрелился, – продолжал изображать негодование Серьговский.
После ужина, прощаясь, Кюхельман сказал:
– Выздоравливайте, голубчик, и приходите к нам в штаб, люди с вашим опытом всегда нужны.
Это было как раз то, что хотел услышать Серьговский. Первая часть плана операции удалась на славу.
V
Вот уже неделя, как Серьговский служил при штабе Восточной резервной армии. К серьезной информации его не допускали. Но даже те сведения, которые он сумел собрать из косвенных источников, вызвали интерес и одобрение Центра. Серьговский понимал, что спешить и рисковать по пустякам пока не стоит. Необходимо выждать момент, когда откроется возможность добыть главную информацию, ради которой его сюда и направили. А такой информацией могли быть только данные о дислоцировании резервной армии на Восточном фронте.
Как-то раз, прогуливаясь в воскресенье по городу, он вспомнил о Коле Пашкевиче и решил посмотреть на паренька. Было около трех дня. Он прошел в сквер и сел на противоположной стороне от условленного места. Ровно в пятнадцать часов подошел паренек лет восемнадцати и присел на ту самую скамейку. Посидел со скучающим видом минут пять, встал и пошел в сторону храма. Взойдя по ступенькам на паперть храма, он три раза перекрестился и зашел внутрь. «Молодец, – про себя отметил Серьговский, – делает все натурально. Из такого паренька получится неплохой разведчик».
В это время мимо него проходил высокий худой священник, в длинном сером пальто поверх подрясника и с надвинутой на глаза черной скуфьей. Проходя мимо Серьговского, он мельком глянул на него. Тому показалось, что священник вздрогнул. Уже отходя от Серьговского, священник еще раз оглянулся на него каким-то странным взглядом. То ли удивленным, то ли испуганным. «Неужели он меня узнал?» – эта первая мысль обожгла душу разведчика. Но уже другая мысль посмеялась над первой: «Кого, собственно, узнавать? С двадцать пятого года я за границей, после сразу арест, а там война. Собственно, в России меня никто и не видел. Здесь я вообще никогда в жизни не появлялся. Ерунда, это у меня от переутомления воображение разыгралось». Но как бы Серьговский себя ни успокаивал, в душе все равно остался неприятный осадок.
VI
Прошел март с его переменчивым настроением, то мороз, то оттепель. Апрель сразу заявил свои права бурным таянием снегов. Серьговский в свое обычное время шел, перешагивая через ручьи, в ресторан обедать. Настроение у него, как и всегда весной, было приподнятое. Появилось предчувствие каких-то хороших перемен. Но когда его подошел обслуживать какой-то другой официант, хорошее настроение словно испарилось. Отсутствие Владислава его очень взволновало. Но выяснять причину этого он не стал, это могло вызвать подозрение. Вечером он снова пришел в ресторан и опять не обнаружил Владислава. Ночь спал плохо, перебирая все возможные варианты исчезновения Владислава. Утром следующего дня принял решение идти на контакт с Колей Пашкевичем. Другого выхода не было. Во-первых, надо было выяснить, что случилось с Владиславом, а во-вторых, срочно нужна была связь с Центром. Была как раз суббота. Без четверти пятнадцать он направился в сквер. В сквере он, заложив руки за спину, не торопясь прогуливался. Увидев, что Коля идет к скамейке, он пошел ему навстречу. Проходя мимо, он как бы нечаянно задел его плечом и извинился, в то же время незаметно подложил ему в карман записку. Коля присел на лавочку, а Серьговский, пройдя до конца сквера, тут же развернулся и пошел неторопливой походкой назад. Проходя мимо Коли, он, не глядя в его сторону, произнес:
– Ваши молитвы кому-нибудь помогают?
Коля, растерявшись от неожиданности, не сразу произнес ответ.
А Серьговский, не останавливаясь, сказал:
– В правом боковом кармане, – и проследовал дальше.
– Помогают всем, кто в это верит, – с запозданием произнес Коля, с удивлением глядя вслед уходящему Серьговскому.
Засунув руку в правый боковой карман пальто, он обнаружил там клочок бумаги, но доставать ее не стал, а пошел в храм. Там в укромном месте он развернул записку и прочел: «16:00 – ул. Глухая, 15. Записку уничтожь». Коля отнес записку в пономарку алтаря и сжег ее в печке. Затем, переждав немного времени, пошел по указанному адресу. Он специально прошел по нескольким близлежащим переулкам, чтобы убедиться в отсутствии слежки. В доме его встретил сам Серьговский и, крепко пожав руку, провел в свою комнату.
– Что случилось с Владиславом? – сразу же задал он вопрос, больше всего волновавший его.
– Заболел. Воспаление легких. Очень высокая температура. Проболеет не менее двух недель. Он меня предупредил, что вы со мною свяжетесь.
– Да, плохи наши дела, Коля. Но ничего, как-нибудь продержимся. Теперь слушай меня внимательно. Встречаться мы с тобой больше не будем, это опасно. Давай подумаем, где мы будем передавать друг другу сообщения.
– Лучше всего это делать на той самой скамейке, – предложил Коля. – С левой крайней ее стороны есть сбоку небольшое углубление. Когда сидишь, можно незаметно положить, а также взять небольшую бумажку, свернутую трубкой.
– Хорошо, будь осторожен. Вот тебе очередная шифровка для передачи.
VII
Коля, как обычно, подошел к скамейке, присел на ее край и, закинув ногу на ногу, стал беспечно оглядываться кругом. Убедившись, что никто за ним не наблюдает, сунул записку в щель скамейки и, посидев немного, направился в сторону храма. Но на самом деле за ним наблюдали, и очень внимательно. С одной стороны, сотрудники контрразведки штаба резервной армии «Восток», а с другой, отец Пахомий, стоявший у церковного окна. Как только Коля зашел в храм, он сразу подошел к нему и шепнул:
– Пройди за мной в ризницу.
Коля повиновался. Когда он зашел в ризницу, отец Пахомий с жаром заговорил:
– Времени у нас крайне мало. Потому слушай меня и, ради Бога, верь мне. Я давно догадывался, что ты сотрудничаешь с партизанами. Как это ни горько, но я должен открыть тебе правду, отец Венедикт вас предал. Об этом я узнал случайно. Не удивляйся этому, предавший однажды, предаст и второй раз. Теперь за тобой следят, но им нужен не столько ты, сколько тот, кто придет за посланием, оставленным тобою в скамейке.
– Тогда, отец Пахомий, я должен немедленно пойти и предупредить его, – решительно сказал Коля.
Отец Пахомий схватил его за руку:
– Доверься мне, я все устрою, а ты только навредишь делу. Я сейчас пойду и сяду там, меня ведь не подозревают. А ты выходи через дверь ризницы прямо на кладбище и жди нас у Нюры, она тебя спрячет. Только, ради всего святого, никуда не выходи. – Он открыл дверь ризницы и вытолкнул Колю наружу. Затем, прикрыв дверь, пошел к выходу из храма.
Серьговский в это время шел в сквер, для выемки шифровки из Центра. Но как только он вступил в сквер, сразу почувствовал что-то неладное. Доверяясь своей интуиции, он тут же замедлил шаг, а затем свернул в рядом расположенный пивной бар. Пристроившись с кружкой пива у окна, он стал внимательно наблюдать. Он увидел, как из дверей храма вышел тот самый священник, который когда-то его так озадачил. Но то, что произошло на его глазах в данное время, не просто озадачило Серьговского, а прямо-таки ошеломило. Священник быстрым шагом подошел к скамейке, не таясь, вытащил сообщение Центра и опять быстро пошел к храму. За ним с разных концов сквера устремились несколько человек в штатском. Они забежали в храм вслед за священником.
Отец Пахомий, зайдя в храм, направился к алтарю. Когда он уже собирался зайти в алтарь, то увидел, как в храм ворвались преследователи. Он решительно вошел в алтарь, около жертвенника стоял отец Венедикт и облачался в ризы к вечернему богослужению. Отец Пахомий подбежал к столику, запихивая на ходу бумагу с шифровкой себе в рот. Налил в ковшик кагора и, проглотив бумагу, запил ее вином на глазах совсем оторопевшего отца Венедикта.
– Отец Пахомий, что вы делаете? – воскликнул он.
– Молчи, иуда! – гневно сверкнул глазами на Венедикта отец Пахомий.
В это время в алтарь ворвались сотрудники контрразведки и набросились на священника.
VIII
Когда отца Пахомия привезли к начальнику контрразведки Эриху фон Кюхельману, тот пришел в ярость. Таким его подчиненные еще не видели. Он топал ногами и, брызгая слюной, кричал:
– И это, по-вашему, резидент советской разведки? Даже дураку ясно: для того, чтобы Пашкевичу передавать сведения священнику, их не надо прятать в скамейку. Кстати, где этот Пашкевич? Исчез? Из-под носа контрразведчиков этот сопляк исчез. Да с кем же я здесь тогда работаю? Если упустите официанта, я всех вас отправлю на Восточный фронт, сегодня же. И помните, официант мне нужен живым, и только живым.
Владислав сегодня почувствовал себя намного легче, перелом в болезни произошел. Лежать ему надоело. Он встал, надел халат и присел в кресло, собираясь почитать своего любимого Шекспира. Но только он присел, как раздался стук в дверь. Владислав передернул затвор пистолета и, подойдя к двери, спросил, кто стучит.
– Это я, ваша соседка, Владислав Михайлович. К вам врач пришел, откройте.
«Странно, – подумал Владислав, – никакого врача я не вызывал». Голос соседки ему тоже показался странным. Обычно она так не говорила. Просто говорила: «Открывай, Влад, свои».
– Сейчас, Людмила Кузьминична, открою, только оденусь, – крикнул он и побежал в комнату.
Быстро надел валенки, пальто и шапку. Открыл крышку погреба и юркнул вниз. В погребе включил фонарик и сдвинул в сторону полку с банками, за ней оказался лаз. Прополз метров пять и, выбравшись на поверхность, оказался в своем сарайчике. Отодвинув в сторону две доски, выбрался наружу. Теперь он был на городском кладбище. Идя по кладбищу, он боковым зрением заметил двух в штатском и сразу все понял. Развернувшись, Владислав пошел в глубь кладбища по центральной дорожке. Навстречу ему двигались сразу три человека. Владислав резко свернул в сторону на узкую дорожку и пошел между могильных надгробий. Но увидев впереди себя еще двоих, словно выросших из-под земли, он понял, что обложен со всех сторон и ему не уйти. Тогда приостановившись, Владислав спокойно, с улыбкой, пошел им навстречу. Они тоже одобрительно улыбнулись ему в ответ: мол, правильно делаешь, суетиться бесполезно. Когда расстояние между ними сократилось до пяти шагов, Владислав выхватил пистолет и уложил обоих наповал двумя выстрелами. А сам тут же укрылся за могильными плитами. Окружавшие его люди в штатском тоже попрятались. Затем стали перебежками, от могилы к могиле, сужать вокруг него кольцо. Владислав скинул шапку и, прислонившись головой к холодному гранитному надгробию, с иронией произнес:
– Нет, ребятки, в кошки-мышки я с вами играть не буду. – Затем подняв голову и посмотрев в бездонную глубину неба, печально сказал: – Хотелось бы в рай, да грехи не пустят. Но уж к вам, фашистам, в ад, точно не хочется. С этими словами он приставил ствол пистолета к виску и выстрелил.
IX
В этот же день, придя в штаб, Серьговский узнал все подробности. Причем все это ему рассказал сам Кюхельман. О том, что Колю Пашкевича выдал отец Венедикт. Кюхельман велел установить за Колей наблюдение. Проследили, как он ходил навещать больного Владислава. А затем выследили, как он закладывал передачу в скамейку. Решили дождаться основного резидента советской разведки, но все дело испортил отец Пахомий.
– Итак, что мы с вами имеем, капитан Биргер. Официант, несомненно резидент советской разведки, убит. Пашкевич, исполняющий роль связного, исчез неизвестно куда. В наших руках только этот русский священник, это единственная пока ниточка к шпионской резидентуре. Я уверен, он много знает. Мои ребята уже работают с ним, результатов пока нет. Поезжайте, Биргер, в тюрьму и сами допросите этого священника. Я уверен, у вас это получится.
Подходя к тюрьме, Серьговский в который раз задавался вопросом: «Почему Кюхельман так со мной разоткровенничался? Ведь до этого момента он даже не посвящал меня в план операции. А теперь поручает допрос священника. Значит, он меня подозревает».
Когда Серьговский расположился в кабинете, куда должны были привести на допрос священника, то его подозрения подтвердились. Достаточно было беглого взгляда, натренированного замечать разные мелочи, чтобы понять: у этого кабинета есть глаза и уши. «По всей видимости, Кюхельман сам лично будет наблюдать за этим допросом», – подумал Серьговский.
Вскоре ввели, а вернее, вволокли в кабинет отца Пахомия и усадили его на табуретку. Серьговский взглянул на священника, и память разведчика мощным рывком отбросила его на два десятилетия назад.
Вот он, молодой следователь ЧК, сидит в своем кабинете на Лубянке, к нему так же вот вволакивают священника. Лицо, отекшее от избиений, да и весь вид его какой-то жалкий. В глазах – боль, тревога, скорбь. Нет в них только страха и смятения, а скорей наоборот, решимость страдать до конца. Потому Серьговский понимает, что ему нечего спрашивать у этого человека, он никого не назовет и ничего не подпишет. Да и, собственно, руководство ЧК не требует какого-то расследования. Виновность всех попавших сюда предрешена. Нужно только, чтобы один подследственный потянул за собой как минимум еще нескольких человек. А отец Пахомий упрямится, никого не называет, хотя ему даже подсказывают, кого можно назвать соучастником.
– Вы продолжаете упорствовать, гражданин Ключаев, и не хотите признать, что создали тайную контрреволюционную организацию?
– То, что вы называете контрреволюционной организацией, было всего лишь кружком любителей богословия и философии.
– Ну хорошо, назовите участников этого так называемого кружка.
– Я никого называть не буду.
– Почему бы не назвать, если это всего лишь безобидный философский кружок?
– Потому что вы их тоже будете обвинять в заговоре.
– Но мы их и так всех знаем.
– Для чего же тогда спрашиваете?
– Для того, чтобы сверить ваши показания с нашими данными.
– Сверяйте лучше свою совесть с тем, что вы делаете, а я больше ничего не скажу, – сказал устало священник и стал что-то беззвучно шептать.
Серьговский догадался, что отец Пахомий читает молитвы. Больше он действительно ничего не сказал до самого конца следствия. Но его последней фразы хватило Серьговскому на всю жизнь. Ему вдруг стало мерзко и противно от того, что он делал в ЧК. Поэтому, когда его вскоре перевели благодаря знанию немецкого языка в разведку, он вздохнул с большим облегчением.
Да, перед ним опять сидел отец Пахомий. Изменившийся, постаревший, но глаза все те же. Хотя в его взгляде есть что-то новое, в нем сквозит насмешка: «Что, мол, гражданин следователь, вот мы и повстречались». Как он мог не узнать его там, в сквере? Наверное, потому, что все эти годы упорно изгонял из своей памяти все связанное со следовательской работой в ЧК. И все равно, время от времени, а иногда и во сне, приходят к нему подследственные и молча, с укором смотрят на него. Усилием воли он отогнал от себя нахлынувшие воспоминания и, кивнув переводчику, начал допрос:
– Вы работаете на советскую разведку?
– Я служу только одному Богу.
– Если бы вы служили только Богу, то не оказались бы здесь. Вас видели, как вы из тайника взяли записку, положенную партизанским связным. Затем, по свидетельству священника Венедикта, вы съели эту записку. Почему вы это сделали?
– А вы догадайтесь сами, почему я это сделал, – криво улыбнувшись разбитой губой, сказал отец Пахомий.
– Мы ни о чем догадываться не будем, нам нужны только факты. И мы их от вас получим, чего бы это ни стоило. Но мы можем не доводить до крайностей, если вы скажете, кому предназначалась эта записка и где сейчас Пашкевич.
Отец Пахомий посмотрел печально на Серьговского и с тоской в голосе воскликнул:
– Как же вы все одинаковы и зачем вы друг с другом воюете, если вы похожи как две капли воды? Зачем льете кровь человеческую?
Серьговский растерялся от такой неожиданной тирады. Но понимая, что молчать нельзя, спросил:
– О чем вы говорите?
– О том, что фашисты ничем не отличаются от коммунистов. Красные флаги, партийные съезды, тюрьмы и лагеря и та же цель: погасить в человеке образ Божий и превратить его в бессловесного раба. Но если бы это было только так, я бы не стал брать ту записку. На самом деле это не так, враг попирает мое Отечество, и я плюю на ваши угрозы. – При этих словах отец Пахомий встал и плюнул на Серьговского, попав ему прямо в лицо.
Серьговский растерянно подскочил со своего стула. А конвоиры, набросившись на священника, сбили его на пол и стали пинать ногами.
– Прекратить! – закричал Серьговский и потом уже более спокойно добавил: – Нам он нужен живой. Увести арестованного и до особого распоряжения оберст-лейтнанта Кюхельмана не трогать.
Кюхельман остался доволен результатами допроса.
– Молодец, Биргер, вы этого священника вывели из себя, это уже хорошо. До вас он на допросе просто молчал. Думаю, результаты будут. Завтра возьму одного специалиста из гестапо, у него он заговорит. Это я вам обещаю.
X
Серьговский в смятенных чувствах сидел в отделе контрразведки штаба. Как помочь отцу Пахомию? У него не было и тени сомнения в том, что тот его не выдаст. Но имеет ли он моральное право оставить священника на мучения фашистам? Ведь по сути дела, отец Пахомий, подставив себя, спас его. Серьговский поймал себя на мысли, что он рассуждает о морали, когда для разведчика существует одна мораль: цель оправдывает средства. Другой морали для него инструкциями не предусмотрено. Имеет ли он право рисковать выполнением задания ради спасения человека? «Не имеет», – подсказывал холодный рассудок разведчика. «Имеет», – говорило его сердце. И впервые в своей жизни Серьговский послушал свое сердце, вопреки здравому рассудку. Когда он принял это безрассудное решение, ему стало легко и радостно на душе. Он даже тихо засмеялся, и тут же в его голове родился план, смелый, отчаянный, но безрассудный.
Рабочий день подошел к концу, и пунктуальные во всем немцы ровно в шесть часов стали расходиться. В отделе должен остаться только дежурный офицер и охрана. Серьговский заранее отпечатал на гербовом бланке требование к начальнику тюрьмы выдать ему отца Пахомия на два часа для следственного эксперимента. Он старательно подделал подпись Кюхельмана, теперь необходимо поставить печать. Ровно в восемнадцать часов все сотрудники выходят, а в восемнадцать десять дежурный офицер обходит кабинеты с проверкой. Значит, у него в запасе только десять минут, чтобы достать печать из сейфа Кюхельмана. Ровно в шесть вечера Серьговский вышел из своего кабинета, но направился не к выходу, а в кабинет Кюхельмана. Открывать замки любой сложности он обучался в Москве у лучшего медвежатника России, которого специально из Бутырок привозили к ним в учебный центр каждый день в течение месяца. Дверь в кабинет открыл за пять секунд. С замком сейфа пришлось повозиться. Когда он уже шел на выход, в коридоре его встретил дежурный офицер:
– Что-то вы сегодня задержались, господин капитан. Серьговский, козырнув офицеру, пожаловался:
– Кюхельман столько работы навалил, что скоро будем ночами здесь просиживать.
– Сегодня я буду за вас ночью отдуваться, а вы пропустите за меня рюмочку пунша.
– Я как раз иду в бар и с удовольствием это сделаю, – засмеялся Серьговский.
Пока было еще светло, он действительно решил зайти в бар. Там за столиком с картами он увидел Кюхельмана. Тот подозвал его к себе:
– Не хотите ли составить нам компанию в преферанс?
– Нет, господин оберст-лейтнант, у меня что-то разболелась голова, хочу пропустить рюмочку бренди и идти спать.
– Это у вас после допроса. Хотя, надо заметить, выдержка у вас завидная. Я бы, наверное, не сдержался так, если бы мне плюнули в лицо. Хорошо, идите отдыхать, завтра вы мне нужны свежим, будет много работы. Сегодня прилетает начальник штаба с совещания из Берлина, так что вскоре, думаю, начнем выдвигаться на Восточный фронт.
Это известие бросило в пот Серьговского. Вот оно, ради чего он сюда прибыл, и потому священником придется пожертвовать. Разум делал последние отчаянные попытки убедить Серьговского не слушаться сердца. Серьговский вышел из бара, вновь раздираемый сомнениями. До начала сумерек у него был почти час времени. Он зашел к себе домой.
Хозяйка дома, пани Залковская, предложила ему чашечку кофе. Он в знак согласия кивнул головой и молча сел в кресло. Когда она принесла ему кофе, Серьговский вдруг обратился к ней с вопросом:
– Я вижу, пани Катрин, вы человек религиозный. Ответьте мне на вопрос, допустимо ли с христианской точки зрения замучить пытками одного человека, чтобы через это спасти многих?
– Как это? – не поняла вопроса женщина.
– Идет война, – начал он свое объяснение, – в плен попадает вражеский солдат. Он знает военные секреты, благодаря которым бой можно провести более успешно и тем самым сохранить жизни сотням людей. Но этот человек не хочет рассказывать эти секреты. Можно ли его с христианской точки зрения пытать, чтобы спасти жизни сотням своих солдат?
– Я поняла вопрос, – сказала пани Залковская и замолчала, обдумывая ответ. – Думаю, – начала она, – что пытать и убивать беззащитного человека нельзя, даже ради спасения тысяч людей, и вот почему. Пока он в бою идет на тебя с оружием, он враг твоего Отечества, и христианский, и воинский долг велит остановить его, тоже с помощью оружия. А значит, это уже не убийство. Но как только он попал к тебе в плен, он уже не может причинить вреда твоей стране, а значит, он не враг, а человек, находящийся всецело в твоей воле. Он, как и ты, создан по образу Божию. Ты обязан исполнить заповедь любви, даже к врагу, так учит Господь. Ты должен позаботиться о нем, вылечить и накормить его. Если он совершил преступления во время войны, тогда судить по закону, а не пытать. Представьте себе, если бы ученый врач мучил людей, ставя на них жестокие опыты, и в результате этого достиг бы очень хороших результатов. Эти результаты бесчеловечных экспериментов на людях позволили бы потом спасать жизнь тысяч больных. Спрашивается, можно ли ради этого оправдать палача в белом халате? Простите, что так долго и путано объясняла, но вопрос очень сложный.
– Спасибо, пани Катрин, вы очень хорошо все объяснили. Я пойду, у меня еще есть дела.
– Помоги вам Бог в ваших делах, я уверена, что вы пойдете делать доброе дело.
XI
После беседы с хозяйкой дома у Серьговского наступила спокойная уверенность в том, что он выбрал правильный путь. Больше нельзя было терять ни минуты. Он решительно направился в сторону тюрьмы. Дежурному начальнику тюрьмы он сунул под нос бумагу:
– Распорядитесь немедленно привести ко мне арестованного священника и выделите для его перевозки автомобиль. Его необходимо свозить для опознания убитого русского шпиона. Через два часа он будет доставлен назад в тюрьму.
Изучив бумагу, дежурный начальник тюрьмы все же возразил:
– Но я не могу выдать вам его без личного распоряжения господина Кюхельмана.
– Это и есть личное распоряжение Кюхельмана, разве вы не видите бумагу?
– Но почему тогда он мне не позвонил? – не сдавался дежурный.
– Потому что плохо работала телефонная связь, а теперь господин Кюхельман выехал встречать начальника штаба, которому сегодня же надо доложить о результатах нашей работы. Если мы не выполним приказа, то будет плохо нам всем, а в первую очередь вам. Поезжайте тогда со мной вместе, если не доверяете документу.
– Да я доверяю, – смутился дежурный, – просто порядок есть порядок. Хорошо, я позвоню начальнику тюрьмы, и если он разрешит, то пожалуйста.
– Звоните кому хотите, только побыстрее, время не терпит, – сказал раздраженно Серьговский, а в душе у него все сжалось в стальную пружину. В голове стали прокручиваться всевозможные варианты действий в случае отказа начальника тюрьмы.
Начальник тюрьмы, к счастью, оказался в прекрасном расположении духа, так как обыграл в преферанс Кюхельмана. На радостях он изрядно выпил. Вспомнив, что сегодня он уже видел, как Серьговский приезжал в тюрьму допрашивать священника, а потом видел его в баре о чем-то беседующим с Кюхельманом, он даже не стал напрягаться, чтобы поразмыслить, надо ли выдавать задержанного священника без личного звонка Кюхельмана, а закричал в трубку:
– Вы что там, совсем разучились самостоятельно думать? Пусть расписывается и забирает попа, больше мне по таким пустякам не звоните!
Дежурный по тюрьме тут же велел привести священника и спросил:
– Вам в сопровождение дать двух конвойных или хватит одного?
– Я что же, с одним священником не справлюсь? Давайте мне только водителя и машину.
Отца Пахомия вывели со связанными руками. К дверям тюрьмы подогнали грузовую машину. Серьговский распорядился гнать в сторону аэропорта. Сам со священником сел в кузов. Когда проехали два квартала от тюрьмы, Серьговский постучал по кабине водителя и попросил остановиться.
– Помогите мне снять с машины задержанного, – прокричал он водителю.
Водитель вышел из кабины и пошел открывать задний борт машины.
Но только он подошел, как Серьговский ударил его по голове рукояткой пистолета и, уже обмякшего, быстро связал по рукам и ногам. Затем, сунув в рот кляп, отволок за дорогу в кусты. Перерезав веревки на руках священника, он попросил его пересесть в кабину. Сам сел за руль и погнал машину.
– Вы куда? – спросил отец Пахомий.
– До леса, а там к партизанам будем пробираться. Жаль, Коли с нами нет, он-то дорогу хорошо знает.
– Я знаю, где Коля, сворачивайте сейчас налево, тут совсем рядом.
Серьговский послушно повернул. Но когда уже должен был переезжать дорогу, ведущую в аэропорт, то увидел несущийся по ней автомобиль начальника штаба в сопровождении двух мотоциклов. Разум сработал мгновенно, он прибавил газу и, выскочив из переулка, протаранил впереди идущий мотоцикл. Легковая машина едва успела уйти от удара, резко свернув вправо, но водитель заднего мотоцикла не справился с управлением и, перевернувшись, полетел в кювет. С переднего сиденья легкового автомобиля выскочил офицер сопровождения с пистолетом в руке. Но Серьговский опередил его. В прыжке из своей кабины он успел выпустить в него две пули.
Водитель автомобиля попытался завести машину, но в это время, привлеченный выстрелами, выбежал из дома Коля и, в два прыжка подскочив к машине, рванул дверцу и выволок водителя. Тот было хотел схватиться за пистолет, но юноша нанес ему мощный удар в челюсть. Немец полетел и, стукнувшись головой об автомобиль, затих. Серьговский подскочил к задней дверце. Распахнув ее, он увидел на заднем сиденье начальника штаба, сидевшего в каком-то оцепенении, с зажатым в руках портфелем. Нападение было столь молниеносно, что он даже не успел сообразить, что ему делать. Увидев Серьговского, он облегченно вздохнул:
– Капитан Биргер, доложите, все ли бандиты уничтожены.
– Все, кроме вас, – с усмешкой сказал Серьговский.
– Как прикажете это понимать?! – вскричал в гневе полковник.
– А так и понимайте, что вы взяты в плен, и я гарантирую вам жизнь, если вы не будете сопротивляться.
– Так вы предатель?! – воскликнул полковник.
– Я не предавал своей Родины, просто они у нас с вами разные. Вы на мою напали, и я защищаюсь.
И уже по-русски крикнул:
– Все в машину!
Коля сел за руль, рядом с ним Серьговский, а отца Пахомия посадили с полковником. При этом Серьговский забрал у начальника штаба портфель и пистолет. Сидел к нему вполоборота, предупредив, что, если тот шелохнется, он его тут же пристрелит. При выезде из города на КПП были удивлены, увидев снова машину начальника штаба, но уже без сопровождения. Коля сидел впереди за рулем в немецкой форме. Как только подъехали к шлагбауму, Серьговский закричал:
– Что вы копаетесь, открывайте быстрее, прилетел лично господин Геббельс, мы можем опоздать к его встрече.
Полковнику он велел лишь махнуть в окно рукой. Перепуганные таким громким именем, охранники КПП бросились открывать шлагбаум. Машина неслась по дороге, а Серьговский просто не мог поверить этому везению. У него в руках документы по дислоцированию резервной армии «Восток». Но можно ли назвать это везением? Наверняка уже поднята тревога и за ними начнется охота. Успеют ли они к партизанам? Коля говорил, что главное – добраться до Ганина болота, а там он знает проходы, немцы туда не сунутся, там одни топи. Вскоре они свернули на лесную дорогу. Но проехать по ней далеко не удалось. От весенней распутицы все дороги раскисли, и машина застряла.
XII
– Дальше придется идти пешком, – сказал с сожалением Коля. – Тут не так уж и далеко, километров пять будет.
– С этим жирным боровом мы далеко не уйдем, – кивнул в сторону полковника Серьговский, – придется его оставить.
– Может, в расход его? – предложил Коля.
– Я пленных не расстреливаю, – сказал Серьговский, – давайте только пойдем в противоположную сторону, чтобы, когда они его найдут, он указал им ложный след.
Полковника связали и оставили в автомобиле. Пройдя немного, свернули в противоположную сторону. При этом Коля стал рассыпать махорку, чтобы сбить со следа собак.
– Вряд ли это поможет, – с сомнением покачал головой Серьговский. – Они, скорее всего, задействуют огромную массу народа и пойдут по лесу цепью. Так что уйти от них удастся, только если вовремя доберемся до твоего болота.
Шли быстрым шагом. Отцу Пахомию после тюремных истязаний было тяжело, но виду старался не подавать, понимал, что надо спешить. Коля шел легко, несмотря на то что он нес два немецких автомата и несколько рожков с патронами. Сказывалась не только молодость, но и радостное возбуждение. Можно сказать, он был слегка опьянен своим успешным участием в боевой операции. Все время вспоминал, как он нокаутировал немецкого водителя.
– Я в школе боксом занимался, а теперь вот пригодилось.
Как отец Пахомий ни старался поспевать за Серьговским и Колей, но вскоре стал все больше отставать. Так что иногда им приходилось поджидать его.
– Все, привал, – объявил Серьговский и первый присел на поваленное дерево.
Он вынул из портфеля документы и стал их рассматривать. Просмотрев несколько бумаг, он даже присвистнул:
– Ого, братцы! Цены нет этим документам. Надо их срочно в Москву.
– Вы вот что, Глеб Эдуардович, – сказал вдруг отец Пахомий, – давайте вы с Колей вперед идите, а я уж как-нибудь потихоньку, раз нам Бог в руки такие документы дал, значит, их надо побыстрее доставить. А то и сами со мной пропадете, и нашей армии помочь не сможем.
– Да что вы, батюшка, такое говорите, – заволновался Коля. – Ведь как здорово, что вы с нами идете. Будет у нас свой партизанский священник. Там многие мне завидуют, что я на службе Божией бываю и причащаюсь.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.