Текст книги "Мы из Кронштадта. Подотдел коммунхоза по очистке от бродячих морфов"

– Саша, ты сейчас такого наговоришь, что вполне потянет на добротную хоррор-фантастику.

– То есть считаешь, что я ерунду говорю?

– Нет, ты не обижайся. Мы пока не знаем, что тут у нас стряслось, так что все версии вполне годятся как рабочие. Вон тот бородатый связист, который нас обучал работе с рацией, помнишь, толковал, что ведьмаки – это как раз охотники на морфов, и сами, что характерно, морфы. И даже их замок Каэрн Морхен на самом деле просто искаженное селянами Каверн Морфен, то есть Пещеры Морфов? И стрыги, дескать, тоже морфы, но обратимые еще?

– Связиста помню. А ведьмаки – Сапковский, что ли, да?

– Ага, пан Анджей. Но с моей колокольни все и гаже, и проще. Тут нам и инопланетян не надо, люди вполне себе за свою историю регрессорством занимались. Это Советский Союз такой странный был, остальные нормальные страны отлично соседей гнобили как могли. А уж метрополии как свои колонии регрессировали, просто песня.

– Но ведь и цивилизовали же, не только регрессировали!

– Шутишь! Вон запомнилось: Бельгия так колонизовала и цивилизовала Конго, что там за двадцать лет треть населения передохла. А уж фотографий негров, которым за плохую работу руки отрубали, было полным-полно. И рубили вполне себе цивилизованные бельгийцы. Гуманные такие. Конго до сих пор в себя прийти не может. Так что знаем мы регрессоров. Тут только начинай перечислять, пальцев не хватит. Инки, майя – куда делись? Чистое регрессорство. Или те же пруссы. Где они? А можно еще тех же индейцев вспомнить. Или тех, кто на Тасмании жил. Так что цивилизованные европейцы – заслуженные регрессоры.

– Думаешь, эта чума от зарубежных друзей?

– Пес их знает. Но не удивлюсь ни разу. Они заслуженные людоеды, со стажем. Им, цивилизованным, вырезать кого – раз плюнуть. Только смущает, что очень уж активно их собственное население передохло. Анклавов-то в Европе кот наплакал.

– Это бородатый рассказал?

– Ну да. Тут же узел связи работает да еще куча коротковолновиков при узле.

– И что, много желающих?

– Полно. Даже поиск родственников наладить ухитряются. Представляешь?

– Честно говоря, не очень. Хотя… Я ж сам летал, рации сбрасывал выжившим.

– Так твои родители и не собрались сюда выбираться?

– Неа. Пока урожай не соберут, с места, сказали, не сдвинутся. Дача, дескать. Поправка здоровья на свежем воздухе.

Я успеваю подумать о том, как все же здорово вышло, что мои родные в самом начале, когда опасность из-за своей неожиданности и невероятности, из-за всеобщей растерянности и действий по правилам мирной жизни была максимальной, оказались в безопасных местах. Родители – на даче. То есть в избе глухоманной деревушки в десяток домов. Братец – в своем судебно-медицинском морге, укрепленном, как квартира нового русского. Повезло. Повезло как мало кому в тот день.

Колонна въезжает с дамбы на Большую Землю, и теперь надо держать ухо востро. Благодушный настрой слетает в момент, когда передние бронетранспортеры, разом встав, начинают молотить из своих пулеметов вправо – там поле с низенькими жидкими кустами. Мне плохо видно, что происходит, только трассирующие пули чертят низко над землей. Потом из кустарника колчено́го кидается прочь здоровенная туша, струи трассирующих пуль стремительно сходятся в одной точке, в боку этой твари, туша неуклюже прыгает в странном пируэте, пытаясь соскочить с лезвий пулеметных трасс. Трое пулеметчиков-башнеров оказываются к этому не готовы и теряют цель, впустую молотя вдаль. Но один неотрывно ведет тушу струей пуль. Туша не выдерживает такого угощения, вяло тыкается в землю и медлительно переворачивается. Обмишурившиеся пулеметчики берут реванш, опять вонзая в мертвечину зеленые и красные трассы, хотя даже мне ясно, что уже все закончилось – морф готов. Один из запоздавших даже дает короткую очередь из крупнокалиберного. С моей колокольни, это уже совсем зря.

Серега в этом развлечении не участвовал. Наоборот, развернул дудки нашего бронезверя в противоположную сторону. Да и опять же четыре пулемета на морфа – и так достаточно густо. Разумеется, морф – цель первоочередная и валить его положено сразу, как только засекаешь, но нам в таком соревновании не светит – штабники обязательно засчитают объект своим башнерам, а нам достанется шиш с перцем. Как уже бывало, к слову. Мы все же для моряков – чужаки. Полезные, нужные, но чужаки.

Потому не стоит и напрягаться.

Мы и не напрягаемся.

Напрягаться приходится чуток позже. Вовка вывел БТР «Найденыш» к той самой лаборатории, которая была целью. Следом за нами свернули два грузовика. Вот тут и напряглись. Лаборатория оказалась частью новодельной частной клиники с уклоном в кожвенболезни. Сама клиника была расположена в спальном районе, и в поле зрения мертвяков оказалось многовато. Что хорошо – шустеров незаметно и морфов тоже не попалось ни одного. Все, кого видим, первичные, неотожранные. Раньше мы бы закатили пальбу, теперь, зная, что на грохот выстрелов подтянутся все соседние мертвяки, стараемся без нужды не шуметь.

Уже по отработанной методе, оставляя на броне обоих снайперов, а в броне группу огневой поддержки, рассыпаемся по тройкам. Сейчас чистильщики уберут лишних свидетелей нашего вторжения в частную клинику и под прикрытием пулеметов БТР, снайперов и тех, кто сейчас готов открыть огонь из бортовых бойниц «Найденыша», будем таскать вместе с приданными грузчиками все, что покажется полезным.

Чистильщики у нас – третья и четвертая тройки. Первая тройка считается броняшной: это снайпер Ильяс, водила Володька и пулеметчик Серега. Вторая с чего-то именуется хворой командой, может быть потому, что в ней новенький по кличке Енот, да мы с Надеждой.

Третья тройка – тот самый бывший капитан Ремер, Саша и курсант Ленька из Дзержинки. Вот как раз сейчас они шустро выметают пространство перед клиникой, хлопая из странноватого вида агрегатов. На самом деле агрегаты как раз простенькие до удивления. Это банальные наганы с самодельными глушителями. Глушители тоже не венец инженерной мысли, а слегка переделанные брамиты, то есть глушаки системы братьев Митиных. Достаточно было помудрить нашим рукомеслам Вовке с Серегой, и вуаля – разжились вполне приличными для повседневной работы хлопушками. Майор, правда, тоже в этом деле участвовал, не знаю насколько уж сильно, но Серега после этого стал относиться к нашему новому начальству с явным уважением, что само за себя говорит, поскольку очень уж Серегу удивить трудно.

Патроны к хлопушкам приходится делать самостоятельно, уменьшая пороховую навеску. Пули опять же самолитные, но тут никуда не денешься – звук выстрела получается тихим, зомби на него не реагируют, так что явный профит. Кроме того, выгода еще и в том, что патроны ослабленные, пороха экономия. Хотя найденный ребятами из МЧС склад боеприпасов дал безумное количество патронов, но все патроны к СКС, которых тоже на том складе дикое количество. И прошибает такая пуля кирпичную стенку. Так что для многих наше самодельное производство патронов выглядит нелепо. Ну да пущай клевещут, зато нам работать проще.

Бесшумки-то у нас есть еще, успели разжиться, да беда в том, что либо патронов к этим агрегатам у нас негусто (как, например, к ремеровскому «винторезу»), либо ресурс самих агрегатов маловат, как у двух моих больничных трофеев, оказавшихся пистолетами-пулеметами «каштан» с приборами малошумной стрельбы. Глянули наши стрелки на новое приобретение и решили не спешить с его использованием, дескать, хлипкое оно для многодневной стрельбы. А для таких сугубых редкостей, как доставшийся мне в родительской деревне револьвер ОЦ-38 под какие-то совсем редкие патроны СП-4 (я с испуга даже запомнил все эти аббревиатуры), и вообще боеприпасов не найти. Потому наганы тут в самый раз – хлопают тихо, стрелять будут вечно. А патронов мы наделаем, пока материала хватает.

И как показывает опыт, это самое оптимальное при ювелирных зачистках, которыми, собственно, мы и занимаемся. А вначале и нажигались. Например, когда приволокли в клинику десяток навороченных дорогущих мониторов наблюдения за состоянием больного. Новехоньких, в нераспечатанных коробках. И шесть из них оказались пробитыми одной– единственной пулькой от калашниковского УС патрона. Вусмерть.

Майор, на которого я как раз гляжу, машет мне рукой – пора лезть внутрь. Его товарищи по четвертой тройке уже у входа. Замечаю, что у всех троих охотничьи ружья. Ну да, обычно в помещении картечь куда как лучше годится. Только у майора и Андрея тяжеленные и дорогущие автоматические дробовики, а вот воспитанник Демидов держит в лапах коротенькую двустволку. У мальчишки странное отношение к этому ружьецу: с одной стороны, этот недообрез с прикладом ему почему-то очень нравится, с другой, при выстреле, а уж тем более дуплете худосочного Демидова снесет на фиг отдачей. Ясно, что он там как оружие последнего шанса, на худший вариант событий.

Двери не закрыты. Первым лезет майор, потом Андрей ну и я следом. Привычная сцена предсмертного хаоса в чистеньком беленьком холле. Чья-то кровища на стенах, рваная бумага, нелепо выглядящие в полутьме картинки на стенках, стойка, перевернутые массивные кресла, разнесенный вдрызг столик для журналов. Скорее мы бы удивились, увидев тут порядок.

Фонарики на касках и стволах ружей дают вполне достаточно света, а поднятые шторы позволяют и без фонарей обойтись. Пока не выключаем. Меня прикрывают, ищу схему эвакуации на пожаре. Должна быть тут где-то.

– Доктор, коллега! – окликает майор.

Оглядываюсь несколько нервно. Из-за стойки встает подранный изрядно мужик без лица. То есть мягких тканей у него нет и одного глаза. Голубой, когда-то щеголеватый медицинский костюм тоже разодран и густо залит уже ссохшейся кровищей. Страшноватое зрелище, такой нарядец для хеллоуина. Упокаивать, наверное, мне придется. Ну да, они так с ружьями и стоят. Ладно, не гордый.

Тяну из перешитой корявой кобуры ПБ, который на выездах таскаю уже в собранном состоянии. Некогда тут играть в кинематографического киллера, привинчивая глушитель. Мертвяк медленный, неуклюжий из-за долгого бездействия – простая цель. Валится обратно за стойку. Пистолет пока не убираю, мало ли что.

Схемка эвакуации находится наконец на стенке. И по схемке можно легко сориентироваться, что тут где расположено и где входы. Удобно начинать с плана. Получается, что выгружать оборудование проще с хозяйственного хода, что за углом здания. Майор с Андреем проходят вперед.

На этот раз нам везет – еще двое попавшихся в кабинетах и коридоре зомби, такие же как и врач из холла, только что из спячки, медленные и тупые. Опять бахать приходится мне, как самому тихому. Все, чисто в клинике. Открываем дверь на улицу, благо замок позволяет обойтись без лома и мощного вскрывателя, сделанного монетодворскими умельцами.

Иду к основному выходу.

Ага, третья тройка продвинулась за угол – к черному входу. Там небольшая детская площадка, и оттуда грузить будет проще, чем таская все через парадный.

Следом за ними идем мы с Надеждой. Техника перемещается туда же, из грузовика опасливо вылезают водила и пара мужиков-грузчиков. Второй грузовик встает поодаль, и сидящие в его кабине мужики, видно, решают, что могут устроить перекур, пока загружается первый грузовик. Ильяс живо выковыривает их оттуда и заставляет участвовать в погрузке.

– Быстро загрузимся – быстро уедем, – говорит он им.

Чувствую, что взмок. Оборудования много, и большую часть я в глаза не видывал. Ну изучал я лабораторное дело, было такое, только не вникал совершенно. На фиг это было не нужно, я же лаборантом работать не собирался. Надька замечает это и выручает очень вовремя. Совершенно неожиданно для меня она оказывается отлично сведущей в лабораторном хозяйстве. Пока она командует, что брать в первую очередь, что потом, я занимаюсь отсоединением агрегатов от сети, друг от друга и на скорую руку заматываю хрупкие вещуги в упаковочный пупырчатый полиэтилен и картонные коробки – было уже, когда ценный груз в ходе доставки мялся и бился, что вовсе не увеличивало его ценность. Таскать приходится много, но аккуратно. Топот, сопение и невнятные матюги – часть оборудования тяжеленная и неудобная для перетаскивания без кантования и роняния. Особенно непросто с лабораторной мебелью, которую Надежда тоже рекомендует взять, причем делает это тактично, мне на ухо. Понимаю, что для грузчиков все выглядит так, будто главный тут я, а она просто транслирует мои указания. Наших это не обманет, конечно, но они-то как раз сами участвуют в заговоре – очень им всем не понравилось, когда меня в больницу загребли.

Через некоторое время вижу новые физиономии – первая тройка явилась на подмену и заодно размяться. Ильяс зычно подгоняет грузчиков, хотя те и так стараются.

Хитрое кронштадтское руководство ввело несколько градаций карточек, да к тому же еще и положение о привилегиях обнародовало. Вот люди и стараются.

Ходят упорные слухи, что в ближайшем будущем введут статус граждан Северо-Западной Российской Федерации, причем гражданство дает много всяких приятных мелочей – и не мелочей тоже. За прошедшее время (да, пожалуй, и в покойном ныне Советском Союзе) понятие «гражданин» здорово поусохло, выветрилось. Все, что давало гражданство, казалось совершенно естественным и потому никем не ценилось. Подумаешь – медицинское обслуживание бесплатно, образование бесплатно, защита опять же от уголовников и всякой сволоты, которая вполне поживилась бы тут у нас всяким вкусным, явившись из-за рубежа. Ну а в Российской Федерации – и подавно. Даже слово такое стало чем-то неприятным, даром, что ли, милиционеры при задержании обращались именно так: «Пройдемте, гражданин!»

Знали бы, каково живется большей части населения земного шара, может быть, ценили бы. А так смотрели все больше на витрины США и Европы. (Золотой миллиард, ведь вы этого достойны!) Опять же не слишком интересуясь тем, что и там на задних дворах происходит, и в упор не видя того, что из всей нашей биомассы в Золотой миллиард пустят малую долю процента. Оно, конечно, печально, что у нас не было микроволновок, стриптиза и трех машин на семью, зато не было и наркоманов, бандюганов, тысяч бомжей и беспризорников и такого количества проституток. Что лучше, что хуже… Кстати, для большинства нашей публики уровень жизни так европейским и не стал. А сейчас я уже точно знаю, что парижские клошары воняют ровно так же, как и наши. Да и берлинские бездомные – тоже.

Теперь, видно, будет опять, как в Риме или Греции, – гражданин имеет кучу всяких благ, которые не граждане по определению иметь не могут, но и спрос с него особый. А что, вполне разумно. Тем более что очень многие успели убедиться на своей шкуре, что особенно было поучительно, – ровно никаких прав человек вообще-то без государства за плечами не имеет. Никто и звать никак, и обидеть его может каждый, кому только охота такая будет. И обижали, что характерно.

Потому как человек в одиночку – слаб и беззащитен, каким бы крутанским крутанцем он ни был. И спать ему надо, и видит он не на триста шестьдесят градусов. Потому уязвим. Когда окружен семьей, сила его возрастает. Становится его силой сила всего рода. Сольется несколько родов в племя – суммируется мощь, еще сильнее человек становится. А объединившись с другими в государство, получает куда большие возможности для улучшения своей жизни. Одна беда: чем больше людей, тем больше всяких ловкачей – это в крестьянской семье не полодырничаешь, а в большом государстве возможностей пофилонить куда как больше. Да и соседние государства стараются подножку подставить, людишек всяких нанимают. Вон помнится, читал перед самой Бедой рассуждения наших правозащитников, по которым получалось, что вообще практически любой человек вполне имеет право получить гражданство РФ с ходу, где бы он ни родился и чем бы он ни занимался. Причем обязанностей перед этой самой РФ гражданство, по мнению правозащитников, не требовало. Ну как это у них всегда – права есть, и безграничные, а обязанностей – нет. Никаких. Тебе должны, а ты свободен, кому был должен – всем прощаю! С чего именно наше государство должно делать странный шаг – давать гражданство всем подряд, чего не делают нигде. Это вопрос любопытный был… Особенно когда вспоминаешь, что Великий Рим помер от такого набора в граждане всех живших на окраинах варваров.

Когда погрузка уже подходит к концу, с улицы доносится короткая басовитая очередь крупнокалиберного. Начинаем таскать добро бегом. На улице потихоньку-полегоньку нарастает стрельба. Это-то понятно – на нашу суету приперся очередной морф, иначе не стал бы Серега дефицитные крупнокалиберные патроны жечь. А на грохот начали сползаться местные жители, любят они на шум переться. Значит, затикал таймер. Дальше уже по проверенному сценарию – чем дольше стреляешь на одном месте, тем гостей больше.

– Все забрали? – кричит от входа Демидов.

– Почти все! Густо валят?

– Терпимо! Минут десять еще есть. Только грузовики уже битком, считай!

Ладно, вроде бы и впрямь все уволокли, что попалось на глаза и было в списке.

Галопом вместе с Вовкой и Надей пробегаем по пустым кабинетам, сгребая все подходящее. Вовка ухитряется найти в одном из брошенных кабинетов две бутылки коньяка, забирает их с собой.

Демидов горланит отход. Пальба идет густо, хотя наши бьют пока одиночными, не дошло еще до очередей, но и одиночными садят часто. И не из бесшумок.

Все, пора. Теперь уже точно пора.

Грузовики начинают трогаться с места. Мы в установленном порядке шустро грузимся в свой БТР. Я все-таки зацепился коробкой с одноразовыми шприцами за броню, чуть не выронил. Все, загрузились. Движок взрыкивает, поехали.

Вообще-то БТР-80 вмещает по плану одиннадцать человек. Нас тут двенадцать, да с коробками. Правда, Демидов – тощий подросток. Зато наш новичок со странным прозвищем Енот занимает куда больше места, чем ему положено, – нога у него после перелома бедренной кости еще не в порядке, потому он и сидит на заданиях сиднем в БТР, а ходит с костылями. Но как стрелок он хорош, и напротив его амбразуры лучше зомби не болтаться.

Приобретение как раз с того боя, когда Ильяс зубы потерял. Крепко мы тогда вляпались, чудом выжили. Нарвались в незнакомом месте на засаду, потом чуть в горящей квартире не поджарились. И этого парня с перебитой ногой полночи таскали с места на место. Я думал, он недотянет до больницы. Живучий оказался. А я его потом в больнице и не узнал: вот, говорят, ваш парень из охотничьей команды. Я гляжу – худенький подросток лежит, незнакомый совсем. Нога на скелетном вытяжении, и груз такой нехилый привешен – явно больше десяти килограмм, что многовато для подростка. Хорошо не ляпнул чего, не подумав, научился уже язык удерживать при людях, а то раньше все себе наживал неприятностей.

Поздоровался, присмотрелся – нет, понял, не подросток, он уже мужик. Молодой, но мужик, просто жилистый, худощавый очень, вот за подростка и сошел, конституция на первый-то взгляд обманчивая. Нос перебит не по одному разу, да и на короткостриженой голове шрамы тоже видны. Физиономия грустная, глаза такие глубоко карие. Выразительные и тоже очень печальные. Девкам такие нравятся, вид лицу придают романтический.

Поспрашал я его о том о сем как пациента, ушел в недоумении. Кто такой, почему не знаю?

Потом только до меня доперло – он из той непонятной разведгруппы армейской, которую их же начальство и списало, подставив очень серьезно. А заодно и нас с Ильясом, дураков лопоухих. Осталось от этой группы два человека – капитан бывший Ремер да вот еще этот Енот, а остальных мы потом съездили и похоронили, закопав скрюченные горелые трупы в мерзлую землю на забытом богом пустыре.

Ночью-то да в стесненных обстоятельствах я его закопченную грязную мордочку не запомнил совершенно, а он вон какой оказался. Мне тогда главное было его живым с рук долой сдать, сработали чисто скоропомощные рефлексы, а к охоткоманде я его причислил, только чтобы не заморачивали вопросами ни при доставке через Финский залив, ни в больнице. А он тоже затихарился, прикинулся шлангом.

Правда, это он такой смиренный, печальный и легкоранимый только с виду, как мне кажется. Во всяком случае, из больницы его выперли с некоторым скандалом – две медсестрички из-за него повздорили, до драки. (Самое нелепое зрелище – женская драка, доложу я вам!) И когда наш майор представлял нам нового нашего сотоварища, мне не давало покоя, что очень он мне напоминает кого-то. Как только его сослуживец Ремер отрекомендовал его как человека с позывным «Енот», картинка и сложилась. Ну точно, именно енот! Раньше у него позывной другой был, а тут, видно, на запасной вариант перешел. И метко же сказано. Енот тоже с виду грустный такой, печальный взгляд черных больших глаз и сгоряча тянет его погладить, пожалеть – ан он за это легко может тяпнуть, зубы у него острые, характер вредный, непоседливый, всюду ему интерес есть и лазает повсеместно. Опять же легко приберет, что плохо лежит, а что хорошо лежит – легко переведет в категорию «плохо лежащего», да еще дрессировке не подвержен совершенно, чего женщины в этой милой пушистой, грустно глядящей зверюшке в упор не видят…

А когда оказалось, что у него просто болезненная чистоплотность и постирушку для него затеять – удовольствие, то тем более я убедился в точности прозвища-позывного.

Попутно выяснилось, что человек он виды видавший, и весьма удивил нас на первой же совместной вылазке вопросом: почему мы не предупреждаем друг друга о том, что патроны кончились и надо перезарядиться. Мы как-то задумались. Вот он тогда и удивил нас простым предложением в случае, когда патроны кончились, громко предупреждать окружающих каким-нибудь коротким и ясным в пальбе словом. Например – «пустой!». А как зарядил – словом «готов!».

Так на вооружение и приняли. Потом из разных деталей вылезла твердая уверенность, что повоевать ему довелось много. Во всяком случае, майор и к Ремеру, и к Еноту стал относиться с подчеркнутым уважением, чего спервоначала не было. Какое там уважение к остаткам разбитой группы, которую так слили.

К слову, прижился он в команде получше Ремера. Тот все-таки простоват, толковый офицер, вояка вполне себе годный, но вот хитрить не умеет, прямой как рельса. Енот же иного склада, вывернуться может из неприятной ситуации, да при том еще и навьюченным всяким полезным из этой ситуации выйдет.

Пришитого очередью к стенке дома морфа ни забрать, ни толком снять на видео из амбразуры десантной не получается никак – сполз вниз и обмяк, а там травища вымахала по пояс. Никто газоны в брошенном умершем городе не косит, бурьян попер за милую душу, что доставляет хлопот в работе. Не видно, кто там в бурьяне притаился. Подъехать поближе мешают массивные древние скамейки и всякие железные качели-карусели с оградками. Пешком идти – уже поднаперлось зомби с окрестностей. Сам по себе этот морф совершенно типовой и легко поддается классификации – средний, зооморфный, прыгун, потому для некробиологической лаборатории, с которой у нас очень теплые отношения, никакого интереса не представляет. Но для боевых групп каждый морф – это добавка к довольствию. Обычных зомби никто особо не считает, разве что есть такой странноватый подполковник при разведотделе Кронштадтской базы – вот он все время спрашивает у всех результаты именно по обычным зомби. Но считать кому охота. Главное, расчистить площадку для мародерки да чтоб грузчикам не мешали. А остальное неважно, слишком в пятимиллионном раньше городе зомбаков много. А считая с собаками – тем более. Морфы – это да, учитывается, а простая нежить на пучок десяток. Как самый слабый стрелок, но штатный видеооператор, лезу быстро из верхнего люка, снимаю полуголую тушу в траве и ныряю обратно.

Майор у нас в этом плане педант. Опять же строго следит за отчетностью и требует максимальной точности. Его идея: «Мы как эти тупорылые скинхеды должны снимать каждого, кого завалили. Им это было нужно, чтоб их уж точно посадили, а нам для архива. Никто не знает, что потом будет интересно. И тут все должно быть точно. Вон наши предки, когда ломали очередную немецкую самоходку, то со спокойной душой, не утруждаясь разбирательствами, записывали в счет под именем «Фердинанд», а не «Насхорн» или там «Хуммель». А сейчас набежало «есторегов», дескать, «фердей» было всего до сотни, значит, наши предки все наврали и никого не подбили. У нас должно быть все как в аптеке – свалили стенолаза, значит, стенолаз и был, пришибли прыгуна, значит, и был прыгун. И никак иначе!»

Ну, может он и прав. Я не сильно вникал в тонкости нашего снабженчества, но факт есть факт – пока кто больше для базы работает, тот и живет лучше. Лучше – это, конечно, весьма относительно, но вот наличие воды в квартире, возможности помыться в душе у себя дома, сравнительно бесперебойное снабжение газом в баллонах и уж совсем сказочное – наличие электричества, пусть и не все время, – это сейчас очень для многих роскошь. (Про действующую канализацию вообще молчу!)

Потому за эту привилегию зубами держатся. Ну и опять же горючее, боеприпасы, разное снаряжение и, что особенно важно, помощь в ремонте оружия и техники – это все через разведотдел. Вроде нам выдается и какая-то жратва по тем самым карточкам, но пока получается, что мы обеспечиваем себя на выездах сами, а всякие положенные крупы-консервы складируются в расположении на черный день. Там сейчас еще наши люди есть – как охрана и как мобильная группа на случай вызова. Честно говоря, район у нас паршивый в плане безопасности, сильно недочищенный, но по нему проходят коммуникации к другим районам, так что мы и как этакий гарнизон там расположены. Вчера как раз те, кто на базе находился, прикрывали бригаду сантехников. Задолбали они уже со своим экскаватором. Роют постоянно, как клад ищут. Дескать, коммуникации старые, изношенные – вот и проблемы. Остается только ругать Советский Союз: хреново построили, двадцать лет прошло – уже сыплется… Делали бы на века, как египетские пирамиды, что ли…

Кстати, штабники, столь громко и часто ругаемые во всех почти произведениях о войне (причем это интернациональное и вневременное, что особенно забавно), дело свое делают – даже я это вижу. Как-то так получается, что куча задач и проблем все же решается, и тут без координационного центра никак бы не вышло ничего путного. Причем задачи разношерстные и разноплановые – вполне можно было бы рехнуться. Вот мы, например, везем практически полнонаборную лабораторию с комплектом для анализов по венболезням. Конкуренты поперли Блондинку отлавливать. Знакомцы из водолазов тянут какой-то кабель от Рамбова. Опять же группы таскают все что ни попадя из города. Но при том вроде бы все это по штабным разнарядкам. Даже рыболовный флот есть. Я раньше не задумывался о том, насколько сложный организм – современный город. Пожалуй, впервые это мне в голову стукнуло, когда в начале Беды пришлось снимать во время разведдозора с КАД окраины Питера.

А в Кронштадте это тем более заметно, потому что городок маленький и до недавнего времени (когда по дамбе протянули трассу) жил изолированно, на острове. Потому тут все было свое – и мясокомбинат, и овощехранилища, и продовольственные склады. А из-за того, что здесь стоял флот, склады были немалые. Все никак не соберусь сходить глянуть на бункера для заквашивания капусты – такие ямы, в которые двухэтажный коттедж влезет спокойно. Заполнялись они кислой капустой, на зиму флотским хватало. И это только так, деталька. И водоочистка была своя, и канализация тоже – с циклом полным, чтоб не чистоганом дерьмо шло в залив. Сейчас это работает в плюс, помогает удержать былую цивилизованность в пределах городка.

Слыхал, что подобное есть еще в Луге. Там военщина, сидевшая на артиллерийском полигоне, шустро сориентировалась, тоже городок удержали. Но Луга – это провинция уже, там все же проще было, мегаполиса рядом нет. Пока из всего, что слышал, получается, что только Кронштадт так устоял. Анклавы много где еще есть – в том же Пушкине, Павловске, Ораниенбауме, но там большая часть городских удобств накрылась, и пока отнять ее у нежити не получается, силенок мало. А остров – он остров и есть. Удобно отбиваться.

Работать сейчас приходится лихорадочно. Простой анализ показывает, что чем дальше, тем солонее нам будет приходиться. Нет, разумеется, самые первые дни Беды тоже сложные были, но по-другому. После ошарашивающего знания и понимания бесповоротности происшедшего стало чуток полегче. Тяжело было морально, чего уж, я думаю, что многие из наших сограждан, которые сейчас ходят нежитью, просто свихнулись от происшедшего. Но первую пару недель еще работало все, что должно было работать на автоматике. Даже светофоры на перекрестках и реклама над магазинами. У брошенных машин дня два горели фары и габариты. Сигнализация вопила дня три – сотнями по всему городу. Потом без поддержания людьми – посыпалось. И продолжает сыпаться. Слышал, что несколько весьма серьезных боевых групп, причем не только наших, занимаются тем, что блокируют возможные катастрофы на умерших предприятиях.

Но и то не все получается. Было дело, притащили в Кронштадт человек тридцать отравленных хлором – цистерну не ту на железной дороге распотрошили какие-то недоумки, и анклав выживших накрыло зеленоватым облаком, тяжело стелившимся по земле. Те, кто был на верхних этажах зданий, не пострадали – хлор он такой, тяжеловатый. Вот аммиачным облаком как раз тех, кто на верхотуре, скорее накрыло бы.

Отравленных так и лечили – не снимая с судна. В больнице положить было некуда, да и не рекомендуют при химпоражении такое: газ еще в одежде есть и как бы кто его не хапнул тоже. Медики в противогазах работали. Троих пациентов со странно пепельными лицами пришлось упокоить. Остальных вытянули, хотя обожженные соляной кислотой легкие – не самое лучшее, что может быть у человека в жизни.

Так что проблемы множатся. И новодельные соседи в виде зомби тоже по-прежнему непонятны. Вот навал на Петропавловку после заморозков с чего был? Ладно морфы, у них есть интеллект хищников. Обычные-то зомбаки с чего стаей поперли? В общем, все непросто и еще более непростым будет. Опять же сейчас сложнее стало работать – тепло, дождики… Зомби не то что ожили. Слово тут неуместное. Они стали куда активнее, бойчее и нахальнее. Про шустеров и речи нет. Вполне на полуморфов уже тянут.

Опять же Кабанова из некролаборатории утверждает, что шустеры имеют несколько отличное от простых зомби поведение. Простой зомби хочет жрать. Тупо. Мясо. И все. Зомби, отожравшийся мясом в шустера, становится несколько иным – ему не просто хочется жрать, он словно наркоман: голод крючит его, как нарика в ломку, и шустер оголодавший пускается во все тяжкие. В лаборатории так зомби и называют – сонными, а шустеров – проснувшимися. Про морфа и разговора нет. Кабанова не устает восхищаться выдержкой приведенного мной тогда Мутабора. Надо бы их навестить, кстати, вопросцы накопились.