Текст книги "Мы из Кронштадта. Подотдел коммунхоза по очистке от бродячих морфов"

– Это из Конецкого, ага? Ладно, раз разрешаешь – и попользуюсь.

Енот решительно начинает копаться в коробке, которую совсем недавно с помпой презентовал Надежде. Та опасливо приняла дар данайский и не ошиблась: мой гость обнес какой-то киоск с косметикой для панков, что ли, или готов, или еще кого-то так же скорбного главой. Я не очень представляю себе, кому понравятся выкрашенные такими идиотскими цветами ногти, дикие тени для век и прочие исхищрения нынешней молодежной моды. Ящик так и стоит в коридоре, как памятник тщетным ухищрениям.

Енот целеустремленно роется в коробке, страшно напоминая своих собратьев, громящих чинные американские мусорные баки. Даже странно, что оттуда не доносится чавканье и урчание. Остается недовольным, хотя что-то и рассовал по карманам.

– Куда вы собрались, милейший? Не на рынок ли, часом? – спрашивает он меня.

– На рынок. А ты?

– Я тоже. А как вы отнесетесь, ежели составлю вам компанию??

– Пошли. Будешь ехидничать, пойдешь один, заранее предупреждаю.

– Я сама доброта! Это все поклеп! Базилио, когда я вас… то есть… Видит бог, и в мыслях не имел! – И, перейдя с мхатовских интонаций на нормальный разговор: – Да, у тебя патроны к АК есть? Чтоб медные гильзы были?

– Есть. А что?

– Обменяй, а? Сейчас глянем самый лучший курс обмена… Например, на патроны к ПМ? И грабь меня. Я согласный. Или жалко?

– Жалко. Жалко, что я не Ильяс. Вот он бы тебя умыл и обул. Много тебе патронов надо?

Енот перекашивается, горестно вращает глазами и выдает скрипучим голосом:

– Не говорите мне за Илью! Этот сын негусского нагода ведет себя так, словно он не просто сын негусского нагода, но у него еще и папа юрист! И при этом хочет знать все, как будто он поп, а мне уже пора! Так что забудем вовсе и не станем осквернять уши словами о сем жмоте, они совершенно неуместны в обители столь щедрого, а главное – деликатного человека! – И тут же меняя голос на свой обычный: – А патрончиков нужно с сотню. Но только медных.

Таких, какие ему нужны, находится у меня по сусекам три сотни. Отслюниваю требуемое. Енот, благодарно бурча что-то, деловито распихивает пачки в недра своей гопнической куртки турецкого пошива. Странно, я думал, он это в свою сумку упакует.

Но сумку он отправляет на спину, перехватывает костыли поудобнее. Странно, костыли деревянные, очень старые, которые упираются в подмышки. Впервые вижу у него такие. На выездах он пользуется легкими алюминиевыми.

Енот поправляет какой-то чудовищно странный револьвер, заткнутый в портки по-бразильски. И скачет по ступенькам вниз, как подбитая ворона.

Все, рынок нас ждет.

Собака, в восторге от предстоящей прогулки, радостно кидается ему вслед, приходится сдерживать ее порыв, не след тут на лестнице гонки устраивать. Вручаю Фрейе изрядно жеванную ветку.

– Неси!

Несет с гордостью, как медаль.

С залива дует свежий ветерок. Приятно. Сколько времени прошло, но так к запаху мертвечины, которым пронизан отделенный от нас водой Питер, привыкнуть не получилось. А здесь свежо, вкусно пахнет водой, причем большой и открытой. У залива запах не как у пруда или реки. Правда, и не совсем морской, это так.

Стараемся идти в теньке, солнце припекает, а мы одеты, как положено по инструкции о безопасности в районах, пораженных зомби.

Дорого бы дал, чтоб шлепать сейчас в сандалиях, одетым в шорты и легкую рубашонку с коротким рукавом. А вот вам шиш – грохаю тяжелыми сапогами. И форма на мне вся, и даже перчатки в кармане и каска строительная оранжевая на пояс сзади подвешена. Разве что позволил себе вооружиться легко – взял только пистолет «марго», подарок от одного уже покойного хорошего человека. Конечно, если нарвемся на комендантский патруль, то могут прицепиться – я ж со служебной собакой, а это значит, что таким образом сам являюсь вспомогательным патрулем, соответственно вооружен должен быть обязательно. А «марго», как ни крути, спортивная игрушка, никак не боевой пистолет. Ну да ладно, в конце-то концов очень уж не хочется тащить ППС. И так уже замечаю, что правое плечо вверх торчит из-за привычки к автомату на ремне.

– Чертовы деревяхи, неудобные, заразы, – ругает Енот свои костыли.

Это да, тем более он не удосужился их подогнать по длине, отчего и походка у него нелепая. Взгляд снова цепляется за рукоятку револьвера. Сам револьвер впечатляющ – размером он поболе иного винтовочного или ружейного обреза и выглядит странновато.

Раньше мне такое никогда не попадалось.

– Давай костыли подгоним, удобнее будет ходить, – предлагаю я Еноту.

– На фиг надо, перетопчемся. Сейчас, давай минутку постоим, дух переведу.

Он действительно вспотел, мелкие бисеринки пота на лбу. Ходить ему тяжеловато, два месяца постельного режима – не шутка даже для тренированного тела.

– Тебе вообще-то надо больше гулять, – начинаю я обычные для лекаря банальнейшие рекомендации, но оппонент машет рукой с таким презрением, что продолжать – не уважать себя.

– Гулять здесь? На болотах? – фыркает он странно знакомую фразу.

Стоять молча тоже как-то нелепо.

– Это что за револьвер такой? – спрашиваю я, глядя на странную ручку.

Енот неожиданно оживает, с гордостью вытягивает из портков дуру, оказавшуюся еще больше, чем я предполагал.

– «Смит-Вессон» офицерский.

Мне казалось, что меня трудно удивить здоровенным револьвером – довелось уже держать в руках чудовище под нелепым названием ОЦ 20 «гном», но этот явно больше. Он странно архаичного вида, но совершенно не похож на примелькавшиеся в фильмах кольты.

– Погодь, откуда такое?

– Он в нашей армии до нагана был. Наган тоже ничего, но этот – просто майский праздник, именины сердца, – неожиданно душевно и искренне говорит ехидный злоязыкий парень.

Меня такое удивляет.

– То есть этому агрегату больше ста лет? Он что, в НАШЕЙ армии был на вооружении?

– Точно так, ваше сиятельство, – шутовски козыряет Енот и преданно пучит глаза.

– А патроны откуда? А стреляет как?

– Стреляет мягко и точно. Звук – густой, теплого лампового тембра, немного напоминает звук выстрела из дивизионной гаубицы.

– Ну-ка дай посмотреть поближе!

– Не попортишь? Не поломаешь? – настороженно спрашивает хозяин чудовищной пушки.

– Да такой ломом не повредить, – пытаюсь я довести до него прописную истину.

– Вам рукосуям и лом не нужен, чтоб вещь спортить, – старушечьим сварливым голоском возражает костылеходец.

– Да ладно тебе, не сломаю, конечно. Я буду очень нежен к этому прибору.

– Смотри у меня, – строго замечает Енот, аккуратно, словно церковную реликвию, вручая мне револьвер. Рукоять с накладками янтарно-красного, почти оранжевого дерева, пошарпанный длиннющий ствол, но в целом видно, что уход за этой машинкой был заботливый. Просто за целый век новехонькой трудно остаться даже такой стальной железяке. Из-за прицельной планки сверху и прилива снизу револьверный ствол выглядит скорее как ружейный. Во, мини-карабин без приклада. И нарезы в стволе видны, не гладкоствол, как «гном».

– А патроны откуда берешь? Калибр-то какой-то жутковатый? – осторожно заглядывая в дуло, нет, скорее в жерло, этого чудища, осведомляюсь я.

– Четыре и две десятых линии, – гордо отвечает Енот. – Рукоблуды ваши постарались, Вован с Серым, подогнали охотничьи латунные гильзы 410 калибра. Ну и пули своерощеные.

Теперь я совсем ничего не понимаю.

– Слушай, это разве не ты проезжался по поводу нелепости использования при зачистке наганов? И глупости самодельных патронов к ним? Я же прекрасно помню, что ты толковал.

– И что я такого толковал, интересно знать?

– Очень, дескать, рискован наган – появится внезапно группа в несколько штук зомби, а один на перезаряде, второй полупустой, третий пустой… Начинают палить, да промахи… и опаньки. Это не у ПП или карабина магазин сменить, это же наган, мол. И по бесшумности проезжался.

– Даже и по бесшумности? Не путаешь?

– Не путаю. Я так тебя тогда понял, что «БраМит»[15]15
  «БраМит» – один из первых советских глушителей серийного типа. Разработан в конце 1930-х. Получил название в честь изобретателей – братьев Митиных. Предназначался для установки на револьвер системы Нагана и на винтовку Мосина.


[Закрыть] – то да, хорош. Даже на винтовки ставили, с патроном УС, правда, только. Но для пистолета он не лучший. Пистолетная пуля, пробивая мембраны, очень сильно их уродует, ресурс малый. Потому, дескать, надо на ментовское оружие переходить, всякие эти «клены»-«лавры».

– Так я и сейчас тебе скажу – наган в помещении хорош, зимой очень к месту, потому что не замерзнет. Он относительно ПП (не говоря о карабинах) компактен и безотказен. Но только там, где уверен, что хватит патронов. А сейчас чего умничать? С милицейскими на все эти ПП «клен»-«кедр», «кипарис» (кстати, он очень прочный, бо фрезерованный) и «каштан» есть штатные глушители. Патрон ПМ, он из стандартных самый мощный, с дозвуковой скоростью. И распространенный. Или вот мелкашка… – Тут Енот задумывается.

Я пока верчу в руках «Смит энд Вессон». Машина внушает уважение, хотя такой романтической любви с придыханиями, какую демонстрирует Енот, у меня она не вызывает. Но в руке сидит хорошо, подхватить второй рукой удобно – в общем, вполне себе пушка. Да и калибр серьезный.

Возвращаю машину хозяину, и он заботливо засовывает ствол в портки.

– А четыре и две десятых линии – это сколько?

– Без понятия. Побольше чем трехлинейка, поменьше, чем трехдюймовка, – вежливо отвечает Енот.

– Ты где ее добыл? – осведомляюсь у спутника.

Тот начинает прыгать дальше на костылях, отрывисто выдавая куски текста.

– Мы… ну, в общем неважно… короче ехали по Карла Марла… самое начало этого безобразия… слышим кто-то лупит… звук непонятный, не то ружье, не то… опять же ружье… Да сдвоенными выстрелами[16]16
  Сдвоенными выстрелами раньше сотрудник милиции показывал свое бедственное положение и звал на помощь. Сигнал SOS для тех, кто понимает.


[Закрыть]… Ремер приказал туда свернуть… оказывается бабку из ВОХРа… на проходной заблокировали… с этой игрушкой… ну мы остановились, пощелкали немного… тех, кто там ее блокировал… бабку с собой… оставили у нас, там лагерь был для уцелевших… а я эту вещь у бабки на ПМ сменял… ей все равно без патронов никуда… а у меня ничейный был… а так не отдавала, сквалыга.

Я с трудом удерживаюсь, чтоб не съязвить на тему того, что револьвер этот выражает по Фрейду тайные комплексы и компенсаторные реакции, но решаю все же этого не делать. Просто потому, что за последнее время на своей шкуре убедился в справедливости старой поговорки-инструкции «Не буди лихо, пока оно тихо». Енот все же покрупнее моего трехногого кота получается, так что обойдусь без язвления, хотя и в этом – в трехногости – он сейчас соответствует.

– И все равно пиломатериалы лучше при зачистке на улице летом и с неясным количеством зомби, – непонятно заявляет стучащий костылями попутчик.

– Какие это пиломатериалы? – удивляюсь в ответ.

– Да дрова эти… так все милицейские пистолеты-пулеметы кличут с деревянными названиями. Вот они лучше – с глушаками. Или опять же мелкашки, – возвращается в задумчивость Енот.

– Мне показалось, что как раз из нагана выстрел тише, чем из «марголина». Даже без глушителя. Из мелкашки вроде и не громко, а как-то хлестко.

– Потому что патрон 22ЛР – лонг райфл. Винтовочный. На длинный ствол, сэмэ сорок минимум, – отзывается спутник, обдумывая что-то свое.

Собака все это время идет рядом, поглядывая то на него, то на меня. Тащит поноску, важничает.

До рынка остается совсем недалеко, когда Енот внезапно сворачивает во двор, где виднеются лавочки, бурча через плечо:

– Посижу – отдохну, а ты меня не жди. И на рынке, если что, мы не знакомы. Усек?

Немного удивляюсь такому повороту, но в конце концов я не мать его, не жена и даже не любовница. Пожимаю недоуменно плечами, и дальше мы идем вдвоем с собакой.

По дороге еще успеваю отработать несколько раз некоторые команды, чтоб сочетать приятное с полезным. Теперь у меня один из карманов куртки постоянно набит собачьим лакомством – Бурш строго предупредил, что собака должна поощряться все время, иначе дрессировка насмарку. Вот и поощряю, а куда деваться.

Рынок – его чаще называют барахолкой – здоровенный по масштабам городка.

Или, может быть, я просто не видал барахолок?

Купить тут можно многое. Командование, видимо, обломалось с ликвидацией торговли с рук и решило сделать хорошую мину при плохой игре – не смогло уничтожить, так возглавило. Отдали под это дело два сквера рядом с Гостиным двором (да и Гостиный опять вернулся к своему прошлому – тоже рынок ведь раньше был, да еще как нынче принято, модульной схемы – приезжал купец-гость, снимал лавку, а там кроме того предусмотрены были и складское помещение, и погреб, и место для лошадок и телег или саней. Очень было удобно, иноземцы такому рациональному устройству сильно дивились).

Вот теперь в скверике у Гостиного идет торговля серьезными вещами – в частности, оружием и боеприпасами. Андреевский сквер – шмотки и прочая ширпотребина. А вот Гостиный Двор – жратва. Нет, конечно, не так, чтоб все строго. Среди шмоток и пистолет могут предложить, но это уже нарушение. Руководит всем этим невидимая рука рынка, как прозвали не без трепета невзрачного мужчину восточной внешности и его бодигардов. Кто таков – не знаю, но, судя по тому, с какой жесткостью прищемили хвост начавшим было устанавливать свои порядки ребятам из азербайджанской диаспоры, скорее всего армянин. У них давно взаимная любовь, как я успел уже убедиться.

Но меня это, собственно, не волнует. Невидимая рука рынка предпочитает не входить в контры с руководством базы, попытки, как я говорил уже, задрать цены подавлены, так что пока все куда ни шло. Слыхал, что была некоторая борьба за власть на рынке, но тут не получилось ничего. Для попытавшихся все кончилось быстро и плохо.

Не могу удержаться, чтоб не сунуть нос на оружейный скверик. Формально действия законов РФ никто вроде и не отменял, но ношение оружия в городе не преследуется, главное, чтобы патрулю не показалось, что у субъекта нехорошие намерения. Ну и если кучей идти – тоже не нравится. В самом начале было несколько интересных ситуаций, включая попытку штурма штаба базы и несколько нападений на склады. Руководство отреагировало нервно, введя коллективную ответственность за терроризм. Ежели субъект попался на вооруженном насилии, семья выселяется на фиг.

Споров было много, но и только. Потом ввели КПП на въезде, наладили комендантскую службу. В общем, некоторый порядок имеет место. Не сравнить с тем, что было до Беды, конечно, но и с тем, что сейчас творится за пределами Кронштадта, тоже.

Опасность скорее другая: мы сидим рядом с Морским заводом, а это обанкроченное предприятие – территория колоссальная, неконтролируемая, что там творится, толком неясно, но шустеры и морфы там точно есть и вылазки оттуда устраивают.

Неожиданно Фрейя начинает радостно гавкать. Не успеваю толком удивиться, как что-то грохает меня по плечу. Эту манеру здороваться я отлично знаю, потому, обернувшись, вижу то, что и ожидалось, – совершенно бандитскую рожу с перебитым носом и веселыми голубыми наивными глазенками, еще более голубыми оттого, что ресницы и брови рыжеватые.

– Здорово, иатр! Чего тут шныряешь? – спрашивает рыжий.

– И тебе того же. Зашел в разумении покушать. Чего давно не видно тебя было?

– Так водолазные все дела. Мы же на острову, коммуникации все под водой, вот нас и тягают. Насчет покушать – это в каком смысле? Набить утробу немедля или для потом?

– Да обещал Наде пирушку устроить сегодня, вот фуражирую.

– Наконец-то.

– Что наконец-то?

– Пирушку своей Наде устроить решил. Правильно, одобряю.

– Ты на что намекаешь, мерзавец?

– Полегче, иатр, это уже хамишь. Я тебе не намекаю, я всегда тебе говорил, что обольщение при помощи алкогольных напитков самое правильное. Наконец-то послушал.

– Да я, собственно, не ради обольщения.

Водолаз Филя сильно удивляется.

– Тогда ради чего?

Теперь мне приходит время задуматься. А действительно, ради чего, собственно, я эту пирушку затеял? Как-то насчет обольщения мыслей не было.

– Надо ж как тебя заклинило. Просто любоваться можно. Или статую лепить. Или заместо статуи ставить, – наклонив голову, замечает Филя.

– Слушай, ты меня как-то озадачил. Будем считать, что я просто хочу угостить хорошего человека.

– Мвахаха! Себе-то не ври, не человека, а женщину. Молодую. Симпатичную. Ладно, что хотел купить?

– Ну есть вино, рыба копченая, кофе. Да, ты ж грек. Ты вот скажи, что там в средиземноморской кухне еще есть.

Филька подмигивает хитро.

– В Греции все есть! А в средиземноморской кухне тем более. Записывай: оливки надо, чеснок, помидоры, огурцы, йогурт, брынза-фета…

– Ага. Сейчас я все это тут и найду. Без натуги.

Филя осекается в полете мысли. Потом спокойно говорит:

– Все, наверное, не найдешь, но фета, оливки, чеснок – точно есть. Огурцы вчера видал. Вон там слева продавали. Дорого, конечно. В крайнем случае греческий салат и без помидоров и перца сделать можно. Получится классический древнегреческий салат. Не было у Одиссея ни перцев, ни помидоров. Так и скажи. Да, кстати, в бассейне занятия возобновились. Так что если что – по знакомству устрою. Я там инструкторов всех знаю.

– А если не по знакомству?

– Пожалуйста – вон пляж открыт. Купайся сколько влезет.

– Тоже мысль. Часто мертвяков прибивает?

– Не без этого. Но купаться-то можно.

– Ну ладно, Филемонидес, пора мне.

– Бывай!

Учитывая советы, набрал всякого-разного. Не так дорого и встало – невысокий хрупкий паренек согласился в оплату за огурцы взять боны Ржевского полигона, а их у меня собралось много. Ребята этим «фантикам» не верят, вообще выкинуть хотели, так я их просто из жадности собрал, а вот пригодились. Даже среди принятых на базе метро (как тут называют жетоны для петербургского метро, клейменные хитрым образом на Монетном дворе) убыток небольшой получился. Думал, дороже выйдет.

Не могу удержаться, чтоб не заглянуть все же на оружейный скверик. Мне вроде как ничего и не нужно, а будет нужно – у ребят своих найдется. Но ничего не могу с собой поделать, чисто мальчишеское любопытство. Тем более что Беда всколыхнула такие толщи, что случай с самоубийцей, бахнувшим себе в башку из шпилечного револьвера Лефоше, уже и не кажется чем-то удивительным.

Бывает, мне становится очень жаль, что рядом нет моего знакомца – сотрудника Артиллерийского музея дотошного Павла Александровича. Такие заковыристые образцы попадаются, что впору их в музей помещать. И современного оружия полно – опять же самого разного. Запрещено продавать на рынке только детонаторы, взрывчатку, гранаты и боеприпасы к гранатометам, включая подствольные, ну и, разумеется, снаряды и мины. За это дерут так же жестоко, как и в старые времена. Купить ружье, пистолет или винтовку – не фиг делать. Если и есть надзор, то весьма незначительный. Еще тут, пожалуй, единственное место, где принимают в оплату патроны. Правда, строго проверяя зачастую. Для Гостиного и шмоткорынка приходится обменивать те же патроны у менял. Там смешно видеть среди лиц, явно неспособных отличить калибры от капсюлей, но легко разбирающихся в котировке ржевских бон, кронштадтских метро и прочих разномастных чеков, талонов и прочих эквивалентов денег, ражих парней, которые как раз наоборот ничего не рубят в котировках, зато разбираются в патронах.

Походить по рынку забавно. Угол, где навалены на столы всякие холодные смертоубийства, не очень мне интересен – не умею я фехтовать, но взгляд натыкается на неожиданно выглядящего тут норманна в легкой кожаной броне с медными бляшками. Вполне себе такой настоящий конопатый викинг, даже с прической в косичках и усами. Безбородый, правда, а они ж вроде все бородатые были. Но кожаный пояс с кошелем и ножище в ножнах с добрый кинжал размером – все вполне идентично. Меча только слева нет.

– Купи брейдокс! – улыбается парень, видя, что я на него таращусь. И показывает внушительный топор на длинной рукоятке. Даже и не топор, а скорее секиру.

– Не, я все больше пальбой, – отвечаю ему.

– Жаль. А то вот пара свежесделанных саксов. Или на худой конец годендаг.

– Не, не пойдет. И даже моргенштерн бы не купил.

– Моргенштерн – это правильно. Капризная штука и умения требует, и простор нужен, – соглашается викинг.

– Я про то же, – басит сосед викинга, вполне себе современный мужичок, торгующий рядом. У него на столе топоры с длинными рукоятками, явно самодельными, а вот сами топоры – обычные плотницкие. Среди свежих, нелакированных даже топорищ проглядывает пара незамысловатых булав, типа слиток чугуния на палке. Ну и ножи, конечно, тоже у обоих есть, только мне нож не нужен вовсе. Серега в свое время меня озадачил, дав на задании брусок пластилина и попросив его сжать в кулаке. Потом на мой день рождения потребовал копеечку и презентовал сделанный из взятых в «Дуплете» клинка и набора для рукояти нож. Нож, легший в руку как влитой. После Сережиного виртуозенья эти все, что на столах, выглядят убогими поделками.

– А я слыхал, что годендаг неизвестно какой формы был, – замечаю я.

– Глупости! Вот он. – И викинг показывает грубую, но внушительную дубину с шипами. – Самое то, если умертвие одинокое. Выключает сразу.

– А ты, похоже, из реконструкторов?

– А что, заметно? – широко ухмыляется викинг.

– Ну я вот заподозрил. Только почему бороды у тебя нет?

– Между нами, колется и щекочет. – Парень заговорщицки подмигивает. – Не могу привыкнуть. Но викинги и безбородые были. А так да, из реконструкторов. Потому и жив остался. Доспех хоть и старомодный, а вполне от зубов защищает. Да и тут польза, покупатели лучше подходят. Хотя жарковато в нем, это признаю.

Тут викинг прекращает чесать со мной язык, потому что, видя меня, стоящего у столика, по стадному инстинкту начинают подходить другие покупатели, и один из них тут же покупает сакс – недлинный, злого вида меч с односторонней заточкой…

Кроме викинга и мужика с топорами тут много и других, но не мое это. Попадаются – вот удивительно – шашки в ножнах. И неудивительно – катаны. Как же мы без катан… Никак, самое распространенное у нас оружие было, куда там…

Ноги сами выносят к огнестрелу. Калаши, СКСы и прочие ППШ обхожу стороной – эка невидаль. А вот там, где пистолеты, там любопытно. Вот тут всякого богато. Наверно, и в Абхазии такого не было. Мой коллега, любивший там отдыхать из-за малолюдства и дешевизны, сильно удивился, когда хозяйского сына послал отец на рынок за гранатами. И гранаты оказались не фруктами этими, сок которых по странному мифу якобы восполняет кровь, а наоборот – обычными наступательными, которые как раз кровушку-то убавляют. Тут гранат нет, зато полно самых разных патронов на любой вкус, ружей, винтовок различного сохрана – вплоть до копаных, покрытых кавернами от ржавчины убожеств, пистолетов и причиндалов ко всему этому. Я тут видел и парабеллумы, и кольты, разумеется, наганы и ТТ, куда более редкие машинки вроде «баярдов» и «астр», но самоделок гораздо больше. Опять же самых разных – от грубейшего и нелепого исполнения самопалов и уродливых пистолетов-пулеметов, глядя на которые сомневаешься в том, что они хотя бы первый выстрел переживут, до качественных, мастерски сделанных. Есть тут и такое, только стоит безумно дорого.

Я уже давно облизывался на товар, продаваемый одноногим мужиком, – револьверы под разные патроны, но такие элегантные, что кошелек просто из кармана вон лезет. Уже знаю, что мужик просто продавец, а делается это на Арсенале, тут же, в Кронштадте. Черт, красивые револьверы. Особенно мне нравятся почему-то маленькие, умещающиеся в ладонь малокалиберные. И, смотрю, появились еще симпатичные поделки – тоже малышки, двуствольные, очень компактные. Вроде бы их «дерринджерами» зовут. А по стволу – патроны-то скорее всего от ПМ. Серьезные малышки. Определенно разорюсь, но такой куплю. Хотя сначала надо бы с ребятами посоветоваться – что они скажут? В принципе у меня уже есть «малыш», тоже куда как годный для скрытого ношения. Но все равно руки чешутся…

Как толковал мой приятель: «Реакция мужчины в оружейном магазине и в женской бане одинакова. Глазом бы все поимел, а вот руки коротки и их всего две».

Пока общаюсь с угрюмым одноногим продавцом, рядом (через три стола, на которых лежит всякая охотничья фигня – гильзы, дробь, ложи и приклады, а также гладкоствол разных видов, но, по-моему, в основном очень дешевый и не шибко качественный – уж не наши ли стволы, к слову? да еще какие-то несерьезные винтовки-мелкашки) начинается странная сцена.

Внимание привлекает трубный и назойливый голос, очень знакомый. Навязчиво просвещает убогих и неразумных посетителей в своей непререкаемой правоте старый знакомый – тот самый Фетюк. Ага, ну точно, культпоход в Колоколамске, не иначе.

– 7,62-миллиметровый патрон с уменьшенной скоростью пули УС в тысяча девфтьсот шестьдесят втором году принят на вооружение. Условное наименование 7,62 УС, индекс – 57-Н-231У. Этот патрон предназначен для стрельбы из автоматов АК, АКС, АКМ, АКМС, АК-103 и АК-104. Это даже дети малые знают, это азбука. Обозначается – вот черный наконечник пули, зеленый ободок. Известная вещь, всякий, кто разбирается в оружии, назубок знает, стыдно такое не знать…

Но я не слушаю читаемую высокомерным тоном лекцию, которой со священным трепетом и почтением к высказываемой мудрости внимает толстяк-продавец и еще несколько зевак, оказавшихся рядом. За Фетюком у того же стола стоит некто Енот, в том самом гопническом прикиде, причем я как-то сразу его не узнаю. Человека обычно встречают даже не по одежке, скорее по телодвижениям, и для каждого человека это как визитная карточка – походка, жестикуляция, мимика, осанка. Можно человека переодеть, а его все равно узнают именно по этим признакам. Тут же Енот двигается совсем иначе, чем обычно. Вместо скуповатых движений какая-то вихлястость, мотает Енота, как на шарнирах марионетку, егозливый он какой-то, почесушный. И ростом вроде меньше, и сжупленный какой-то. Но сто пудов – это точно он, хотя я даже первые минуты и сомневаюсь.

– Что этот деятель тут разоряется? – спрашиваю у одноногого.

– А он как на обед идет, так сюда заворачивает, хоть часы проверяй. Консультации тут дает. Совершенно бесплатно, между прочим, – ставит меня на место продавец, сам внимательно прислушивающийся к лекции.

Ладно, кладу обратно на стол аккуратную игрушечку серьезного калибра и двигаю домой. А то что-то подзадержался.

На самом выходе из скверика меня неожиданно окликает чисто, но бедно одетый старичок. Его товар – жалкие разрозненные пожитки, расставленные на куске клеенки прямо на земле.

– Молодой человек, купите бокалы!

Останавливаюсь, смотрю. В центре клеенки и впрямь стоят два хрустальных бокала на длинных ножках, один – повыше и покрупнее, другой поменьше и изящнее. Сначала мне кажется, что они покрыты тонким рисунком, но, присев и приглядевшись, вижу, что это сеточка мелких белесых трещинок, от возраста. Дедок очень вовремя меня остановил – пить хорошее вино из стальных термокружек как-то нехорошо. А больше посуды у нас и нет. То, что осталось от прошлых хозяев, пришлось выкинуть, потому как вся их посуда лежала слоем осколков на кухне, а частью и в прихожей. Не знаю, что уж там у них происходило, да и сами они куда делись.

– Ну знаете, а с чего мне их покупать? Сейчас в городе такого добра навалом. Любого, – спрашиваю я продающего, вертя в руке тот бокал, что повыше.

– А это не любые товары, – немного волнуясь, говорит старичок.

– И чем же? – А бокал хорошо лег в руку. Удобно.

– Жена купила их в день нашей свадьбы. Свадьбы-то и не было, конечно, сбегали в ЗАГС во время обеденного перерыва, расписались. И знаете, эти бокалы оказались счастливыми – нам все время везло, и тут я с женой согласен в том, что они нам принесли счастье.

– Хорошо счастье, если вам их приходится продавать, – замечаю я словоохотливому собеседнику.

– Всему свое время. Было сначала селедка, водка да молодка. Потом кино, вино и домино. Увы, сейчас уже подошло к кефир, клистир и сортир. Кефир из бокалов не пьют. Но нам повезло, а то, что жена из квартиры захватила и бокалы, хотя более важные вещи пришлось бросить, тоже, знаете, многозначительно. Как вы считаете, есть у вещей аура? Ведь не зря же с мертвых вещи не снимают – чревато. Потому те бокалы, что в мертвом городе, они без ауры, причем в лучшем случае. А вот у этих – точно аура счастливой семейной жизни есть. Я вам ручаюсь, – очень уверенно говорит старичок.

– И как проверим? – улыбаюсь я.

– Я здесь часто стою. Особенно когда погода хорошая. Много новостей. Польза тоже есть – то с тем познакомишься, то с этим. Представляете, удалось с внуком связаться. И у него все живы. – Старичок привычно понижает голос, говорит тихо, осторожно: – Он у нас ракетчик. Так представьте, в их городке сразу ввели карантин. И у них если кто умирает, то не восстает нежитью. Не заразились они, вот ведь как.

– Очень интересно. А где этот городок?

Старичок спохватывается, настораживается.

– Этого, извините, сказать не могу, это, как понимаете, не мой секрет.

Ну да, старая советская выучка.

– Ну хоть далеко этот городок?

– Сейчас все далеко, – мудро отзывается собеседник. – Но и в старые времена добраться было очень сложно. И далеко, и сложно.

– А узнали как?

– С молодым человеком разговорился. Он оказался из радиокоманды. Вот и проверил по своим каналам.

– И небось купил у вас счастливую вещь с аурой?

Старичок капельку смущается, потом отвечает:

– Да. Китайскую пепельницу, знаете, такую – с перегородчатой эмалью. И да, с аурой. Но не такой, как бокалы. Мне эта пепельница, пока я еще курил, помогала ночью работать. Пока она у меня на столе стояла – и спать не хотелось. Я специально это проверял, и без пепельницы меня тут же развозило, а с пепельницей ни в одном глазу сна.

– Ладно, уговорили. Сколько стоит пара бокалов?

Старичок задумывается. Потом осторожно отвечает:

– Сами по себе старые хрустальные бокалы сейчас стоят ломаный грош в базарный день. Но это же не совсем просто старые бокалы. Будет ли для вас очень дорого, если я запрошу три метро?

Я немножко фигею. Три метро, или «ж…па», как называют такую монету циники, или «корона», как прозвали ее нециники, по-иному смотрящие на сложнонарисованную цифру 3, выбитую хитроумным способом на Монетном дворе, – это чудовищно дорого для пары стекляшек. С другой стороны, заработать себе на жизнь такому старичку непросто, так что это вполне может быть и такое завуалированное нищенство, как в разгромленной кайзеровской Германии инвалиды войны и дети формально продавали коробок спичек, но куда дороже его стоимости. На паек-то кефир не выделяется, а он еще и беженец явно, дедок этот. Кефир, кстати, нынче тоже чудовищно дорог, если уж на то пошло. Ладно, проверю я его на вшивость напоследок.

– Ну получается, что счастье можно купить? – спрашиваю я.

– Ни в коем случае, – быстро и уверенно отвечает старичок. – Ни за какие деньги счастье не купишь. Счастье – не кефир, не машина, не деньги. И я никак не продаю вам счастье. Счастье тут продавали молодые люди, и выглядело это счастье белым порошком или комочками. Они тут рядом отирались, я заметил. Патруль их забрал – и с концами, слыхал, на Тотлебен поехали. Нет, я не продаю счастье.