Текст книги "«Властелин мира»"

Глава V
Корона „Королевы Вселенной“

…Первым желанием Джека Петерсона было броситься к окну и выпрыгнуть из него. Падение с высоты второго этажа могло окончиться лишь вывихом ноги в худшем случае, а встреча с Харвудом в его кабинете грозила более серьезными последствиями. Инженер теперь понял, что у Харвуда в руках находится чрезвычайно важное открытие, и босс не постесняется уничтожить того, кто проник в эту тайну.

Однако и побег через окно, как понял Джек после минутного размышления, был не менее опасен. Не говоря уж о том, что падение тяжелого тела вряд ли останется незамеченным, можно предполагать, что именно кабинет босса, – и окно в первую очередь, – оборудованы наиболее надежной электрической защитой. И еще одно обстоятельство удержало Джека от рискованного шага: Харвуд придет сюда вдвоем с девушкой, в которую, по-видимому, влюблен. Вполне вероятно, что удастся улучить удобный момент и выскользнуть отсюда вслед за ними.

И вновь Джек Петерсон надел «радиошлем». Через минуту комнату наполнило уже знакомое серебристо-пепельное сияние, вновь ярко и многогранно распахнулся угрюмый тусклый мир. Но Джек уже не восхищался и не умилялся. Среди неисчислимых звуков он искал лишь голоса Харвуда и неизвестной мисс. Наконец он услышал:

– Бетси, дорогая, простите: я вынужден на минутку покинуть вас. Смит, я к вашим услугам…

Раздались шаги. Скрипнула дверь. Явственно, как будто над ухом у Джека, послышался шепот Смита:

– Генри, прибыл мистер Паркер… Держи себя с ним спокойно, но не вздумай заноситься наподобие глупого петуха. Паркер стоит полмиллиарда, и если он прибыл сюда собственной персоной – значит, мы выиграли!.. И еще, Генри: зачем ты морочишь голову с этим старым боровом Книппсом?.. Бетси – славная девушка, но ведь у старика не более трехсот миллионов!

Харвуд засмеялся довольно натянуто, как показалось Джеку Петерсону.

– Пятьсот плюс триста – восемьсот, старина! Кроме того, я не собираюсь жениться на Бетси вдвоем с тобой. Понял?

– Ладно, ладно, Генри! – заторопился Смит. – Надеюсь, ты не сомневаешься в моих лучших чувствах к тебе. Иди к Паркеру. Бетси я скажу, что ты вернешься через полчаса. Пусть поболтает со своим колбасником.

Книппс и Паркер!.. О, эти имена знал не только Джек Петерсон, а весь мир!.. «Колониальные товары Книппса», «Колбасы Книппса», «Натуральный каучук Книппса», «Консервы Книппса» – такую рекламу можно было встретить в любом из городов Старого и Нового света.

Англичанин Книппс был колбасным королем Англии, а в послевоенное время одним из крупных акционеров каучуковой «Денлоп раббер» компании в Малайе.

Американский туз Паркер рекламировал себя гораздо в меньшей степени. С него достаточно было скромных, черных с золотом табличек на входных дверях весьма заурядных зданий Нью-Йорка, Лондона, Парижа и многих других столиц. «Паркер Нейншл Банк» уже не нуждался в рекламе. Жонглируя миллионами долларов, он, оставаясь в тени, контролировал немало крупных компаний и банков помельче. Сейчас Паркер поставил своей целью совершенно вытеснить из Малайи англичан и в первую очередь Книппса. Агенты Паркера втихомолку, исподволь скупали акции «Денлоп раббер».

Джек Петерсон не был посвящен в закулисные стороны деятельности обоих миллионеров. Однако он очень заинтересовался возможностью присутствовать незримо при беседе, которая, видимо, имела большое значение. Ему, правда, пришлось раздваивать свое внимание, так как он хотел послушать и Паркера, и Книппса.

Все тот же знакомый девичий голос, – Джек теперь догадался, что это была дочь Книппса, – произнес:

– Ну, папа, дело, кажется, приобретает благоприятный оборот. Генри заканчивает свои исследования. Я на звала его «Властелином мира», а он предложил мне корону «Королевы вселенной»…

– Призрак этой короны стоит мне шестьсот тысяч долларов! – недовольно прошамкал старческий голос. – Знай, Бетси: этот старый негодяй Паркер притащился сюда недаром. Боюсь, что он затевает какую-нибудь каверзу. Ну, что могут быть за дела у него с Харвудом?

– Папочка, ты и впрямь старенький, глупенький толстяк! – возбужденно засмеялась Бетси. – Генри мне объяснил: нужно договориться с Паркером заранее. Просто чтобы он не мешал нам. А затем… О, папа!.. Интегратор мистера Харвуда и миллионы мисс Книппс!.. Да мы раздавим Паркера, как муравья!

– Ну, миллионы пока что не твои! – фыркнул мистер Книппс.

– Папочка сердит? Папочка недоволен?.. Это плохо!.. Он обижает свою маленькую дочурку, да?..

Эта беседа перестала интересовать Петерсона. Он начал прислушиваться к другой.

– …Как мне доложили… вы, мистер Харвуд… умеете делать бизнес… – скучно мямлил кто-то. – Но с Книппсом… у вас вряд ли выйдет дело. Старику не хватает размаха… Я осведомлен, что даже те полмиллиона долларов, которые затрачены вами на оборудование, были… э-э-э… просто подарены вам прелестной мисс Бетси…

– М-м-м… Я смог бы уплатить за вас неустойку… и… предоставил бы вам возможность построить новую лабораторию, не ограничивая вас в средствах…

Наступила пауза. Наконец прозвучал робкий, извиняющийся голос Харвуда:

– Но я люблю Бетси, и она согласна стать моей женой…

– М-м… Я не могу предложить вам подобной комбинации, ибо дочери у меня нет… Вот разве племянница?.. Но я предложу кое-что получше: в тот день, когда ваш аппарат начнет работать безукоризненно, вы станете моим компаньоном… Ваш интегратор и мои… э-э… миллионы… повергнут весь мир к ногам Америки…

Паркер умолк. Харвуд не отвечал.

Джек держался рукой за грудь, где бешено стучало сердце. Он присутствовал при заключении необычайной сделки с далеко идущей целью: покорить весь мир. Но его волновало не это. Миллионы долларов!..

Петерсон закрыл глаза, и в его воображении поплыла бесконечная вереница аккуратных золотых столбиков. Блеск металла ослеплял. В ушах слышался тонкий звон… А затем, словно на экране кинотеатра, нескончаемой вереницей поплыли универсальные магазины, комфортабельные автомашины, быстроходные яхты, мраморные дворцы, и женщины, женщины, женщины…

Джек не понимал что с ним делается. Он лишь почувствовал, что может иметь все это. Ведь что может быть проще: овладеть секретом интегратора, убрать… да, убрать – убить, уничтожить Харвуда и Смита. А затем…

Джек посмотрел на свои большие жилистые руки и внезапно увидел на них кровь… Да, это было очень давно, на ферме в Техасе. Его, десятилетнего мальчугана, заставили зарезать кролика. С тех пор Джека мутило при виде крови. Вот и сейчас…

И все же алчное чувство победило. Джек перестал интересоваться разговором Харвуда с Паркером. Зная, что в кабинет босса вряд ли удастся проникнуть когда-нибудь еще, инженер решил не терять времени даром.

Насколько хватало шнура «радиошлема», он отошел от прибора и, едва дотянувшись, достал со стола первое, что попалось в руки – толстую кожаную папку. На ее обложке в правом верхнем углу тускло поблескивали готические буквы: «Отто Вагнер. Германия. Берлин».

– Вагнер… Вагнер… – шептал Петерсон, развязывая тесемки на папке. – Кто такой Вагнер?

Приходили на ум знаменитый композитор Вагнер, затем лейтенант Вагнер из Чикаго, ресторатор Вагнер, еще несколько Вагнеров. Но каким образом эта папка попала сюда?

Едва лишь взгляд Петерсона упал на первый лист объемистой рукописи, как инженер вскрикнул.

«Принцип работы интегратора» – было написано старательным, четким почерком. А немного ниже – подчеркнутое двойной чертой: «Предпосылки. I. Физическая».

О, Джек узнавал пресловутую немецкую педантичность! Логично, пункт за пунктом, раскрывалась сущность действия аппарата, предназначенного для приема и усиления электромагнитных колебаний мозга. Даже не обладая «радиошлемом», в десятки раз обострявшим умственные способности, инженер смог бы легко разобраться в принципе действия интегратора.

А вот и схема прибора. Ого!.. Девятьсот восемьдесят радиоламп!.. Да и лампы неизвестные: «OX-6-I107», «Н-4-ВСУ»…

Инженер тщательно исследовал радиосхему. Лишь теперь он понял, что прибор, названный интегратором, представлял собой лишь один из вспомогательных узлов настройки. А основная конструкция – главный интегратор – очевидно, была очень громоздкой. На схеме ее окружал знак сплошного экранирования с примечанием: «Устанавливать на монолитной бетонной тумбе массой не менее трехсот тонн во избежание вибрации».

Джек понял принцип работы прибора, запомнил всю схему. Он мог бы хоть сейчас перерисовать ее вот на такой же точно громадный лист батистовой кальки.

Но чтобы сохранить эту невероятную память и способность к анализу, нужно обладать интегратором.

Петерсон решил во что бы то ни стало переписать основные выкладки рукописи и перерисовать радиосхему. Выдернув из стопы бумаги несколько чистых листов, он с жаром принялся за работу.

Дело подвигалось туго. Мысль уносилась далеко вперед, а рука, выписывая мелкие цепочки цифр и хитросплетения формул, ползла с черепашьей скоростью. Стало ясно, что таким путем ничего не удастся добиться.

Джек с досады отшвырнул карандаш. Ну, а если просто-напросто плюнуть на все, захватить рукопись и попытаться бежать из Гринхауза?

Но куда убежишь? Даже до Сингапура отсюда не добраться за сутки. На автостраде, безусловно, тотчас же будут выставлены сыщики Харвуда, а углубиться в джунгли – значит, попасть в руки бунтующих туземцев или же в пасть к хищнику. Ах, если бы фотоаппарат!

Удивительное дело: едва лишь он подумал о фотоаппарате, как в воздухе послышался запах фотопленки. Да, да, слабенький специфический запах, столь знакомый Джеку со времен увлечения фотографией, усилившись многократно, теперь ощущался совершенно явственно. Значит, где-то в комнате была фотопленка!

Всего лишь несколько часов тому назад инженер рассмеялся бы, если бы кто-либо предложил ему найти по запаху спрятанную вещь. А сейчас он, как, может быть, его первобытный предок, раздувая ноздри, поводил головой из стороны в сторону.

Короткий шнур «радиошлема» не давал возможности подойти к тому месту, а без интегратора в темноте окажешься совершенно беспомощным. Однако Петерсон решился и на это. Он еще раз очень внимательно прослушал весь диапазон звуков.

Харвуд говорил ласково, вкрадчиво:

– …Миллионы мистера Книппса, слившись с вашими, представят собой силу, которой не сможет противостоять никто…

Одновременно послышался капризный голосок Бетси:

– Ну, что же он так долго?

Петерсон решительно снял шлем и в наступившей абсолютной темноте на ощупь двинулся к окну. Первым делом он опустил тяжелую плотную штору, затем включил давно замеченную настольную лампу и открыл шкаф.

Ему явно везло. Он обнаружил пе только большие запасы высокочувствительной пленки, но и новейшую модель фотоаппарата «Контакс» с автоматическим фотоэкспонометром.

Джек Петерсон фотографировал страницу за страницей, время от времени наведываясь к «радиошлему», чтобы прислушаться к беседе. Радиосхему он сфотографировал на всякий случай десять раз. Наконец, завершив дело, инженер аккуратно сложил страницы рукописи, завязал папку, положил на место фотоаппарат и опустил в карман восемь кассет по тридцать шесть снимков в каждой.

«Пятьсот плюс триста – восемьсот! – думал Джек Петерсон, усаживаясь в кресло перед интегратором. – Следовательно, каждая кассета стоит сто миллионов долларов!»

Но слишком далеко было до воображаемого счастья! Едва надев шлем, Джек услышал:

– …А не поздно ли, Бетси?

– О, нет, нет, Генри! Я хочу, наконец, видеть ваши чудеса!

Итак, Харвуд с дочерью миллионера все же идут сюда. Приближается минута, которая должна решить все.

Джека охватило странное спокойствие. Обшарив взглядом комнату, он остановил свой выбор на массивном бронзовом пресс-папье: в сильных руках оно могло послужить страшным оружием. Определил на глаз расстояния до главных предметов, чтобы запомнить их взаимное расположение. Поднял и положил на стол отброшенный ранее карандаш. Выключил интегратор. На ощупь двинулся к двери. Встал за портьерой, сжимая в руке пресс-папье.

Проходила минута за минутой. Шагов в коридоре не было слышно.

Ожидание становилось невыносимым.

– Ну, иди же, иди! – шептал Петерсон, едва сдерживая противную дрожь мускулов.

Он принадлежал к категории людей, способных на решительные, даже безрассудные поступки, но лишь в минуты аффекта. Малейшее промедление расшатывало его волю, будило сомнение в целесообразности задуманного, заставляло искать иной, лучший выход из положения.

Вот так случилось и теперь. Возбуждение начало сменяться апатией, безразличием. Призрак золотого тельца уже не смущал его душу. Больше всего в мире в эту минуту ему хотелось оказаться в постели и уснуть.

Может быть, именно потому Джек и упустил единственный удобный момент.

Петерсон ожидал Харвуда со стороны коридора. А босс и дочь миллионера появились неожиданно, внезапно, как из-под земли. Стена у бетонной глыбы легко скользнула вниз, и тогда оказалось, что кабинет Харвуда лишь часть громадной лаборатории.

Петерсона и Харвуда отделяло расстояние чуть больше метра. Стоило лишь напрячь мускулы, прыгнуть и…

Но пораженный, ослепленный ярким светом Джек Петерсон в первое мгновение растерялся, а когда спохватился – было уже поздно. Харвуд и Бетси Книппс подошли к грандиозному сооружению, стоявшему на бетонном фундаменте посреди лаборатории.

Это было нечто похожее на увеличенного в тысячи раз жука-плавунца, который подобрал под себя ноги, но вряд ли хоть один из этих водяных жителей имел столь безукоризненно обтекаемую форму и такой совершенный панцирь из прозрачной пластмассы. А когда Харвуд нажал на какую-то кнопку, сходство еще более усилилось: под панцирем начали мерцать и пульсировать многочисленные огоньки радиолампочек, – так, словно сооружение ожило и вот-вот сдвинется с массивного пьедестала, уничтожая все на своем пути.

Никель и стекло, пластмасса и провода, причудливые катушки, переключатели, циферблаты приборов – все в целом создавало величественную, неповторимую картину. Двое людей, стоявших у этого сооружения, казались жалкими, беспомощными муравьями.

Бетси Книппс посматривала на главный интегратор с восхищением и даже страхом.

– О, какая феерия! – прошептала она. – Так это и есть тот мозг, с которым не в силах состязаться мудрейшие из мудрейших?!

– …и который полностью покорен вам! – галантно докончил Харвуд.

– В таком случае я хочу немедленно воспользоваться своим правом!

– Нет, Бетси… – Харвуд пригладил рукой волосы и, ведя под руку дочь миллионера, направился к дивану. – Не стоит. Это страшная машина… Садитесь, милая. Лучше помечтаем вдвоем. Вы слышали о профессоре Темплере?

Бетси, беззаботно качая ногой, наморщила нос:

– А, это тот сумасшедший поп?

– Нет. Весьма трезво рассуждающий физик, специалист по автоматике и телемеханике. Он сконструировал прибор с претенциозным названием «радиомозг». Этот аппарат имеет одиннадцать тысяч радиоламп и занимает трехэтажное здание; решает сложнейшие математические задачи, реагирует на цвет, звук…

– А в вашем аппарате, вероятно, сто тысяч ламп?

– О, нет! – самодовольно улыбнулся Харвуд. – Меньше тысячи!.. Так вот, этот Темплер выдвинул невероятно смелую гипотезу о создании мыслящих роботов. Машина с самым примитивным, звериным сознанием, автомат, слепо выполняющий приказы умного сильного человека, – разве это не идеальный солдат, рабочий, фермер?! Мыслящие машины, брошенные против коммунистов, в течение нескольких недель установят на земле золотой век. Мыслящие машины не предадут и не повернут оружие против нас. Пусть они будут гибнуть сотнями и тысячами, – другие, еще более примитивные мыслящие автоматы на заводах восполнят убыль в стальных армиях… Рабочих – уничтожить. Фермеров – стерилизовать. Города – разрушить. Пусть на земле воцарится золотая эра избранных людей!

Харвуд был страшен. Его высокий лоб с прилипшими к нему реденькими волосами побагровел, тонкие губы хищно искривились, пальцы судорожно обхватили колено. Дочь миллионера смотрела на него с восхищением.

А Джек стоял в своем укрытии пошатываясь. Услышанное выходило за пределы самого разнузданного воображения.

Кровь… Озера, моря, океаны крови – вот что принесут с собой мыслящие машины… Нет, этого не должно случиться!

– Профессор Темплер прав… – уже спокойнее продолжал Харвуд. – Новый мир, действительно, нужно воздвигнуть на плечах роботов. Но мой коллега, к сожалению, не учитывает современного уровня техники. Если несложная в сущности машина для вычислений оборудована одиннадцатью тысячами радиоламп, пусть микрогабаритных, то сколько же их понадобится для мыслящего самолета, например?.. Сто тысяч?.. Миллион?

Харвуд умолк и, привлекая к себе дочь миллионера, зашептал:

– Я пошел по иному пути. Роботами, автоматами у меня станут живые люди. То есть не люди, а всяческие негры, китайцы и прочие. Вот эта машина… – он показал на агрегат среди зала, – эта машина может воспроизводить записанные на пленку чувства ужаса, невероятной боли, голода, радости, опьянения – чего угодно!.. Настанет час, и я с ее помощью внушу миллионам людей звериную ненависть друг к другу. Пусть это будут русские и китайцы, например. Они перегрызут друг другу глотки!..

– А… мы? – Бетси Книппс дрожала.

– Мы?! – Харвуд злобно захохотал и, подбежав к интегратору, – схватил «радиошлем». – Вот ваша корона «Королевы вселенной»! Пусть она не блещет алмазами, но с ней вы приобретете неземное блаженство!.. Смотрите, я включаю прибор. Через минуту вы увидите и услышите то, что скрыто для прочих смертных навсегда!

Харвуд надел «радиошлем». И в то же мгновение Джек Петерсон понял, что медлить нельзя: Харвуд услышит его дыхание, биение сердца, запах…

Неслышной тенью он выскользнул из-за портьеры и бросился к боссу. Дико взвизгнула Бетси. Харвуд испуганно оглянулся и торопливо засунул руку в карман.

Джек размахнулся пресс-папье… и грохнулся на пол. Он споткнулся о край ковра.

– Стой! Стой! Стреляю! – кричал Харвуд. Он успел вскарабкаться на бетонную тумбу и выхватить револьвер. – Руки вверх!

Джек оставил пресс-папье, перевернулся на спину и закрыл глаза – безразличный, готовый ко всему.

…А на экране интегратора извивались, выплясывали две ярко-зеленые причудливые змейки.

Глава VI
„Мыслящая машина“ бунтует

Бронетранспортер резко затормозил. Послышалась ругань:

– Ч-черт!.. Снова взорвали мост!.. Сворачивай направо, Боб!

С натужным ревом машина поползла куда-то вверх, затем спустилась вниз и, скрежеща гусеницами по камням, раскачиваясь с боку на бок, двинулась через какой-то бурный, но, вероятно, неглубокий поток.

Где-то совсем близко грохнул взрыв. На площадку бронетранспортера плеснулась вода. О борта машины застучали пули.

– Быстрее, Боб, быстрее! – обеспокоенно произнес тот же голос. – Мы сейчас как на ладони. Назад по едешь другой дорогой. Теперь они будут поджидать нас.

«Кто «они»?.. Какой именно дорогой?»

Впервые за несколько часов инженер Щеглов услышал слова из уст этих людей, услышал, не зная даже, кому принадлежит этот резкий, отрывистый голос.

Связанный, с мешком на голове, инженер лежал на площадке бронетранспортера, изнемогая от духоты, задыхаясь от гнева.

Все произошло так неожиданно, так внезапно… Когда прозвучал авральный сигнал, инженер бросился в трюм «Игарки», чтобы спасти наиболее важную деталь своего ультразвукового локатора – кварцевые стабилизаторы. Защитный кожух с прибора удалось снять – легко, но затем дело затормозилось. Не имея под руками соответствующих инструментов, инженер действовал карманным ножом. Стабилизаторы снять так и не удалось: через иллюминатор звукометрической кабины хлынула вода.

Когда Щеглов выбрался на палубу, «Игарка» уже глубоко сидела в воде. Она сильно накренилась на правый борт, и все шлюпки отошли далеко влево, чтобы не быть затянутыми в водоворот. А Щеглову уже не приходилось выбирать: он прыгнул с правого борта и как можно скорее поплыл от судна.

Инженер считал себя неплохим пловцом, поэтому-то и не беспокоился, что уплывает не в ту сторону, куда нужно. Вот еще немного, а затем можно повернуть назад… Но впереди мелькнул тусклый огонек, словно кто-то курил папиросу. Щеглов поплыл в том направлении. Через минуту огонек блеснул уже правее, дальше.

– Эй, на лодке! – закричал инженер.

Никто не ответил. Щеглов ускорил движения. Но и лодка, начавшая проступать во мгле серым пятном, не останавливалась. Инженер перешел на брасс, словно дело шло о первом месте в соревновании на скорость, догнал надувную резиновую лодку и, отфыркиваясь, сказал сердито:

– Ну, что это за шутки, товарищи?!

Кто-то молча протянул ему весло и помог вылезти из воды. А затем на его висок упало что-то тяжелое.

И вот теперь Щеглов не смог бы даже сказать, сколько прошло времени с момента гибели «Игарки». Тускло, неясно вспоминалась узкая металлическая камера. Кто-то, склонившись над ним, связанным, вытаскивал из его кармана непромокаемый бумажник с документами.

– Чеклофф… инженер… – слышалось на английском языке. – Ну, этого можно передать Харвуду. Помните, он просил?

Щеглов что-то закричал, но что именно – забылось. На его лицо упала мокрая тряпка, разлился неприятный, тошнотворный запах какой-то жидкости. И лишь вот здесь, в бронетранспортере, если судить по рокоту мотора и скрежету гусениц, Щеглов окончательно пришел в себя, обессиленный, с тяжелой, словно после изнурительной болезни, головой.

Он не ругался, не угрожал, не кричал – все это было излишним. При таких обстоятельствах лучше прикидываться спящим, – может быть, удастся что-либо подслушать. Но, как назло, спутники попались не из говорливых. Лишь неожиданное приключение прервало молчание одного из них.

«Кто взорвал мост?.. Кто стрелял по машине?»

Инженер мог предполагать все, что угодно, с одинаковым шансом ошибиться.

«Может быть, партизаны?»

Возможно, что и партизаны: ведь вся юго-восточная Азия охвачена освободительным движением. Но какая же это страна?.. Вьетнам?.. Корея?.. Таиланд?..

Бронетранспортер вновь выбрался на ровную дорогу. Мотор теперь рокотал глухо, машина шла плавно, без толчков, – вероятно, по автостраде.

– Когда возвратишься в Сингапур, – сказал тот же голос, – установи на транспортере еще один пулемет. Не мешало бы также укрепить борта.

– Да.

«Сингапур! – обрадовался инженер. – Итак – Малайя!.. Обстреливали малайские партизаны… Ну, говори же, говори дальше, мерзавец!»

Но вновь, – и очень надолго, – установилось молчание. Еще несколько раз бронетранспортер объезжал препятствия, наконец сбавил ход, остановился. Послышался лязг металла, скрип – вероятно, открывались ворота, а затем возглас:

– Хелло, Джонсон! Привез?

– Хелло, Смит!.. К сожалению, лишь одного. Но ты мне должен быть благодарен: настоящий русский, к тому же инженер!

– Хо!.. Не тот ли, случайно, что…

Голоса удалялись. Инженер уже едва-едва разбирал слова.

– Да, да!.. А где же Харвуд?.. Я должен ему кое-что передать.

– Говори мне. Харвуд занят.

«Джонсон. Смит. Харвуд».

Эти фамилии врезались в мозг Щеглова, как что-то чрезвычайно важное. Он не видел лиц этих двоих, но запоминал каждую интонацию голосов.

«Ну, погодите, Джонсон, Смит и Харвуд! – думал инженер, – Мы еще рассчитаемся с вами за все!»

Вновь зарокотал мотор, и бронетранспортер двинулся с места. Он свернул вправо, въехал в какое-то помещение, – рокот стал звонким, – и остановился.

– Перенесите его в пятую, – сказал кто-то.

Звякнуло железо. Чьи-то руки подняли инженера.

– Не околел ли он случайно?

– Да нет, дышит. Вероятно, без сознания. Беда с этими неженками – долго не выдерживают.

Вот тут-то и Щеглову стало страшно. Безразличные к судьбе человека голоса, загадочные намеки… Куда же, в конце концов, он попал? И что ожидает его здесь, где-то в дебрях Малайи?

Его положили на носилки, понесли куда-то… Направо… налево… Вверх… вниз… Наконец, как мешок с просом, бросили на что-то довольно твердое, развязали руки и ноги, стащили с головы мешок и ушли. Щелкнул замок.

Прошло несколько минут, и лишь тогда инженер открыл глаза.

Крошечная камера, обшитая блестящим металлом. Металлическая кровать, стул и стол, привинченные к полу. Ни единого окна, зато целый ряд темных отверстий в стенах. Под потолком – тусклая лампочка. На столе чистая бумага и несколько карандашей.

Внешний вид камеры не объяснял ничего. Тогда инженер произвел более тщательный осмотр.

Дверь – металлическая, сплошная, без единой щелочки. Под кроватью – пусто. В отверстия на стене можно засунуть кулак, но он сразу же натыкается на какие-то решетки… Вентиляция?.. Но зачем столько патрубков? Хватило бы и одного. К тому же эти отверстия направлены как-то странно: наискось к поверхности стен.

Мозг, привыкший к проектированию, сразу же установил: если продлить эти патрубки в камеру, они пересекутся в двух точках, над столом, на уровне лица, и над кроватью – там, где в наклонно устроенном матраце сделана выемка для головы.

Может быть, это трубы для наблюдения?.. Но не лучше ли установить один экран – на потолке хотя бы?

Да, опасность могла прийти из этих отверстий. И наиболее неприятным было то, что неизвестно, как бороться с ней.

Как ни был возбужден сейчас Щеглов, но длительное путешествие с мешком на голове давало себя знать. Ныли мускулы всего тела. Болели глаза. Хотелось лечь, уснуть и спать долго-долго. К тому же и в самом деле следовало отдохнуть, чтобы восстановить силы.

Инженер устроился на кровати, положив ноги на возвышение. Но так было непривычно и неудобно. Вскоре у него заболела шея и перед глазами пошли круги: кровь приливала к голове, лежавшей очень низко. И тогда Щеглов, махнув рукой, улегся наоборот, – именно так, как этого, вероятно, добивался тот, кто оборудовал камеру.

Как ни старался Щеглов, он не мог уснуть на протяжении часа или двух, а затем внезапно как бы упал в темную молчаливую пропасть. Он спал, пожалуй, долго, крепко, без сновидений – и проснулся оттого, что его начал душить смех.

– Ох-хо-хо!.. Ха-ха-ха!.. – хохотал инженер, протирая глаза.

Он опомнился, вскочил с кровати, сел у стола, пощупал лоб: что это – сумасшествие?.. До смеху ли сейчас?

Но ему все равно хотелось смеяться. Хохотать. Ржать, схватившись за живот. Это дикое желание приходилось сдерживать ценой громадного напряжения воли.

И вдруг ему стало грустно, тоскливо, горько. Потянуло склониться к кому-нибудь на плечо, заплакать, пожаловаться на горькую долю… И он, этот взрослый мужественный человек, не раз смотревший смерти в глаза, в самом деле чуть не заплакал. Обхватил голову руками. Застонал… И вдруг вскочил: в нем вспыхнул неожиданный гнев – неизвестно против кого. Захотелось громить, коверкать, ломать. Не помня себя, он грохнул кулаком по металлическому столу так, что письменные принадлежности разлетелись во все стороны. Это разъярило его еще больше, и он начал рвать бумагу, ломать карандаши. Один из них упал и покатился под стол, в угол. Щеглов нагнулся, чтобы искромсать и его… и опомнился: да что же это такое?! Надо взять себя в руки. Начать какие-нибудь вычисления, что ли, лишь бы сосредоточиться и не давать воли возбужденным нервам.

Но как только он поднялся, гнев охватил его с еще большей силой. Карандаш! Проклятый карандаш! Его нужно поднять с пола, раздробить в щепки, растереть в порошок!

И вновь у инженера прояснилось в голове, когда он забрался под стол. Восстановилась способность к рассуждению.

– Погоди, погоди… – бормотал он себе под нос. – Отверстия… Против стола… А что если подняться лишь на одно мгновение?

Он выглянул из своего убежища на долю секунды, но и этого было достаточно, чтобы установить: да, болезненные явления психики наблюдаются над столом, а под ним – нет.

– Какой-то газ? – соображал вслух инженер. – Нет, тогда везде было бы одинаковое действие… Лучи?.. Но какие?.. Да, вероятно лучи – иначе зачем же эти металлические стены? А металлическая крышка стола – хороший экран… Ну, так, господа, – кто вы там ни есть – прошу!.. Продолжайте ваши эксперименты, а я посижу под столом!

С видом мальчишки, перехитрившего кого-то из противников, Щеглов устроился в своем укрытии поудобнее.

– Так… Смех, горе, гнев… Неожиданная смена настроений… Как это объяснить?.. Что же вы еще припасли для меня, господа?.. И, вероятно, не только для меня…

Он привык рассуждать с самим собой, – так почему-то легче находилось правильное решение.

– Следовательно, лучи смеха, лучи гнева, лучи грусти… Паршивые же это лучи, если от них можно уберечься, надев на голову кастрюлю, например, не говоря уже о каске… А почему на голову? – возразил он сам себе. – Может быть, нужно закрыть все тело?

Проверка предположения заняла немного времени: сначала Щеглов высунул из убежища руку и подержал ее над столом, затем спину и наконец ухитрился, стоя на руках, «облучить» ноги. Никакого действия.

Но едва инженер попытался подняться – в его уши врезался звук невероятной силы. Походило на то, что из каждого отверстия комнатки загудел паровозный гудок.

Щеглов закрыл уши ладонями, но это не помогло.

– Что-то новое… новое… – бормотал он. – Лучи звука?.. Абсурд!.. А если отойти в противоположный угол?

Он направился к двери. Звук ослабевал с каждым его шагом.

– Странно… очень странно… Да, это какие-то лучи… Но какие?

Звук внезапно оборвался, зато перед глазами у Щеглова появился свет. Шаг назад – свет усилился. Еще шаг – начал ослеплять. Можно было закрыть глаза, отвернуться, закрыться – сияние не ослабевало нисколько.

Погас и свет. Инженер засмеялся. Затем захохотал:

– Ах, господа, ваша программа исчерпана!.. Снова смех… Снова…

Но этот его смех был уже неестественным – и, как это ни странно, сопротивляться смеху было труднее всего. Инженер вновь забрался под стол.

Смешно, когда под крошечным столом, согнувшись в три погибели, сидит человек солидный, взрослый. Но Щеглов не замечал комизма своего положения. Он теперь убедился, что его ждет тяжелое испытание. Весь этот «концерт» был устроен специально. Зачем?.. А может быть, среди этих многочисленных лучей, которые, вероятно, действуют на мозг, есть и «лучи болтливости»? «Лучи предательства?»… Но что можно вытянуть из него, работавшего с ультразвуковым локатором, если эти приборы – уже давно перестали быть секретными?.. Следовательно, тут что-то иное. Нужно быть начеку…

Так размышлял инженер Щеглов, сидя под столом в полной уверенности, что ему удалось перехитрить еще не виденных им Джонсона, Смита и Харвуда.

…А Смит и Харвуд все это время внимательно следили за каждым его движением на экране телевизора.

– Хитер, дьявол! – раздраженно сказал Смит. – Так хорошо пошло все сначала, а затем… Неужели догадался?.. Ну, так я переведу его сейчас в четвертую. Там нет никакой защиты от излучения. Я его пристегну! Он у меня запляшет!