Текст книги "В грозный час"

Услыхав столь горячие уверения, хан сделал знак, чтоб московитов увели, и задумался. Потом, глянув на Дивея-мурзу, негромко, как самому себе, сказал:

– Козельские места подождут малость, а на Москву мы таки вкруговую пойдём, – и, собираясь отъехать в сторону, тронул повод…

Глава 5

Зело прихворнув, серпуховской дворянин Михайла сын Сеньков отпросился на целый месяц в свою деревеньку Сеньково. Конечно, это была немалая вольность, но по первости на окском порубежье было тихо, да и вдобавок сам воевода Большого полка князь Иван Бельский хорошо знал Михайлу. К тому же на последнем смотру Михайла с не особо больших доходов выставил конно и оружно сразу шестерых даточных людей[26]26
  Даточные люди – ратники Русского государства, поставка которых, наряду с городовым, острожным и ямским делом, была одной из наиболее тяжёлых повинностей, ложившихся на крестьянские и посадские общины.


[Закрыть], а поскольку сам тоже был дворянин исправный, Разрядный приказ определил ему за такое рвение целых двадцать рублёв наградных.

На столь большие деньги Михайла никак не рассчитывал и, вернувшись в поместье, размахнулся всласть. Выстроил дом о двух связях с повалушей[27]27
  Оборонная башня.


[Закрыть], поставил усадебный двор со всеми службами и сейчас, поскольку хворь таки отступила, сидел в тенёчке, поглядывая то на конюшню, то на птичник. Дворянин предвкушал, как по зимнему времени, когда службы нет, он будет нежиться на печи и через день выезжать по пороше в поле травить зайцев или устраивать гон.

Из этой мечтательности дворянина вывел долетевший от ограды заполошный крик:

– Беда, барин, беда!..

Дворянин лениво повернулся, глянул на влетевшего в раскрытые ворота дворового мужика Ивашку Носа и сердито прикрикнул:

– Чего репетуешь?.. Аль пожар где?

– Какой там пожар!.. И не пожар вовсе!.. – мужик подскочил и почти в лицо Михайле жарко выдохнул: – Татарва объявилась, барин!..

– Какая ещё татарва? – опешил помещик. – Говори толком!

– Из Гнилушек, барин, малец прибёг. Бают, татарва объявилась! – И наконец-то переведя дух, мужик выжидающе посмотрел на Михайлу.

Гнилушки, деревенька в четырёх верстах от Сенькова, стояла под самым лесом, и откуда там татары, Михайла не мог взять в толк. Но весь вид перепуганного дворового ясно показывал, что такой слух есть, и дворянин, поднявшись сам, пошёл к воротам, чтобы поглядеть на деревенскую улицу. А там и точно царила суматоха. Мужики с бабами суетились возле своих изб, кое-кто уже гнал к роще скотину, и всё увиденное заставило Михайлу посерьёзнеть. В то, что татары вдруг появятся под Сеньковом, он не верил, но хорошо понимал: раз такое дело, ему надо тотчас вернуться в полк. Однако червячок опасливого сомнения уже шевельнулся, и, прежде чем пройти в дом, Михайло, внимательно оглядев усадьбу, всё же наказал Ивашке:

– Скажи, чтоб попрятали всё. И коней седлай…

Ивашка тотчас убежал, а Михайла поднялся на крыльцо и, войдя в горницу, приостановился. Сделать тут всё так, как в тереме, он ещё не успел, но в углу уже красовалась муравленная печь[28]28
  Печь, отделанная глазурованными изразцами.


[Закрыть], на чисто выскобленном столе был не просто светец, а бронзовый, немецкой работы подсвечник, да и придвинутую к стене широкую лавку покрывала большая медвежья шкура. Полюбовавшись, Михайла вздохнул и прошёл в боковой чулан, укрытый за лестницей на повалушу, где он отдельно от всего прочего хранил свой доспех. Пока отложив в сторону тегиляй, он первым делом обул лёгкие козловые сапоги и, подпоясавшись кушаком, принялся натягивать тетиву на боевой лук.

Справившись, дворянин снял висевшие на деревянных колках саблю, колчан, а когда начал проверять содержимое походной сумы, услыхал, как в горницу забежал Ивашка сказать, что лошади готовы. Поглядев на расторопного дворового, Михайла подумал, что одному ему ехать невместно. Ивашка Нос не был боевым холопом, но ежели татары и впрямь шастают где-то поблизости, думать-гадать не приходилось. Решив, как быть, Михайла снял со стены висевший тут же в чулане куяк[29]29
  Куяк – общее название бригантинных доспехов на Руси. (Бригантинные доспехи – это доспехи из пластин, наклёпанных на суконную или льняную одежду.) В широком смысле под куяком имели в виду любой доспех, закрывающий туловище.


[Закрыть] и отдал его Ивашке.

– Надевай, со мной поедешь…

– Так, барин, я ж, это, саблей не могу… – растерялся дворовый.

– На что тебе сабля? – оборвал его Михайла. – Топор возьмёшь, только не колун бери, а сучкоруб. Он полегче будет, и топорище у него поухватистей.

– Ага, ага… – закивал головой Ивашка и стал неумело натягивать защитный куяк.

На крыльцо Михайла вышел при оружии, увидел уже стоявших у ступенек двух лошадей и, заметив, что перемётные сумы есть только на одной, кивнул шедшему за ним по пятам Ивашке.

– Забыл, что со мной едешь? Живо собрался. И топор не забудь! – крикнул вслед тотчас помчавшемуся к службам Ивашке Михайла и спустился вниз.

Проверив, ладно ли затянута подпруга, Михайла достал из перемётной сумы кусок хлеба, посыпал его солью и угостил ответившего ему благодарным ржаньем коня. Дождавшись, когда державший в одной руке топор, а в другой сумы Ивашка вернулся, Михайла сел в седло, а затем, покосившись на метавшихся возле дома дворовых и своего нового боевого холопа, выехал за ворота.

Начинавшаяся от самой усадьбы малонакатанная дорога вела прямиком через крестьянские поля, потом мимо рощи, а затем, обогнув широкой дугой заливной луг, выводила на битый шлях, протянувшийся между Москвой и Серпуховом. Одолев этот кусок пути и добравшись к выезду, Михайла придержал коня, не зная, в какую сторону ехать, но после короткого раздумья свернул на Серпухов, решив, что татарву наверняка остановили возле брода.

Вообще-то Михайла надеялся, что сможет расспросить какого-нибудь встречного, но, как назло, нигде никого не было видно, и это всё больше настораживало. Конь Михайлы, до этого шедший скорой рысью, помалу сам сбился на шаг, а неотступно ехавший рядом холоп Ивашка, навострив уши, вдруг заволновался и неуверенно сказал:

– Кажись, кто-то едет…

Михайле и самому показалось, что он тоже вроде бы слышит отдалённый конский топот, и на всякий случай, ежели это впрямь татары, дворянин огляделся. Совсем рядом в одном месте почти к самому шляху подступал густо разросшийся кустарник, и, недолго думая, Михайла вместе с Ивашкой заехали туда, постаравшись укрыться как можно лучше.

Холоп не ошибся. Конский топот доносился всё явственнее, и, вслушиваясь, Михайло понял, что по шляху едет не один, а сразу несколько человек. Отогнув мешавшую смотреть ветку, он глянул на шлях и увидел, как из-за поворота один за другим вылетело пятеро всадников. С первого взгляда Михайла понял, что это татары и они не иначе как передовой дозор. Было ясно: скорее всего, они заметят не его, так Ивашку, и чтоб хоть малость уравнять силы, дворянин потянул со спины боевой лук.

Наложив стрелу, Михайла выждал, пока рысивший впереди дозора татарин приблизится, и отпустил тетиву. Вжикнув по листве кустарника, стрела вонзилась в горло татарину, и тот, схватившись обеими руками за шею, свалился с лошади. Немедля Михайла пустил вторую стрелу, и другой татарин вцепился было за конскую гриву, но, не удержавшись, медленно сполз на землю. И вот тут случилось то, чего дворянин никак не ждал. Его боевой холоп Ивашка вдруг что-то заорал и, размахивая топором, рванулся вперёд.

Михайле не оставалось ничего другого, как, выхватив саблю, понестись следом. Увидев рвущихся из кустов всадников, оставшиеся татары, видимо, решили, что попали в засаду, и стали круто разворачивать лошадей. Однако ускакать успели не все. Конь рванувшегося первым Ивашки налетел на замешкавшегося татарина и сшиб его наземь. Вскочив на ноги, татарин замахнулся на Ивашку саблей, но подоспевший Михайла рубанул его первым. Выронив саблю, татарин попытался зажать ладонью рассечённое плечо и, дико сверкая глазами, видимо, из последних сил стал выкрикивать:

– Урус сабак!.. Всех кончать будим!.. Девлет-хан Орда ведёт!.. – но потом задёргался, смолк и, сделав неверный шаг, свалился набок.

Увидев, что Ивашка остолбенело уставился на побитых татар, Михайла крикнул ему:

– Бежим!.. – и, нахлёстывая коня, поскакал уже в сторону Москвы.

После стычки Михайла со своим холопом гнали вёрст двадцать вовсе пустым шляхом. Видать, слух про татар дошёл и сюда, однако, когда до Москвы оставалось всего ничего, Михайла увидел впереди сбившихся в кучу людишек. Как оказалось, запряжённый четвернёй боярский возок попал в канаву, одно колесо соскочило, и теперь челядь торопливо прилаживала чеку на место. Михайла хотел проехать мимо, но ему заступили дорогу, и один из челядинцев сказал:

– Погодь, тебя боярин кличет.

Не слезая с коня, Михайла подъехал к возку и увидел сидевшего там старика, который с испуганным видом спросил:

– Татарва далеко?

– Близко, – ответил Михайла и добавил: – Вся Орда идёт, и хан там ихний…

– Врёшь… – не поверил боярин.

– Чего мне врать? – пожал плечами Михайла. – Как раз перед полуднем я сам из татарина душу вытряхивал. Он и сказал.

Боярин вскинулся, заорал на челядь, но чеку уже вставили, и возок со скрипом выехал из канавы, а Михайла, не дожидаясь объявившегося попутчика, обогнал четверик, пустив скорой рысью малость передохнувшего коня.

До Москвы Михайла доскакал быстро. Вид самого города для дворянина был не внове, но на этот раз поражала царившая на улицах сутолока. Не иначе все окрестные жители, услыхав про набег, сбежались сюда, надеясь, что татар отобьют. В любом случае больше спешить нужды не было, и Михайла, сопровождаемый Ивашкой, затрусил к центру. Во въездной башне Китай-города ворота были настежь, через них сновал всякий люд, но караул стоял, и, заприметив их старшего, Михайла, подъехав ближе, спросил:

– Не скажешь, войско какое в Китай-городе аль в Кремле есть?

– А тебе на что? – страж подозрительно глянул на Михайлу.

– Надо значит, – отрезал Михайла, но страж всё присматривался к нему и вдруг спросил:

– А ты, часом, не серпуховской?

– Ну, пускай серпуховской, – удивлённо подтвердил Михайла и сразу вскипел: – А ты кто такой будешь, чтоб меня спрашивать?!

– Не видишь, что ли, караульные мы, – привратник неожиданно заулыбался. – Это ж тебе после смотра целых двадцать рублёв наградных выдали?

– Ну мне. – Михайла враз остыл и напомнил: – Так ты скажи, войско есть?

– Есть немного, только тебе тогда в Стрелецкую слободу надо, – уже не чинясь ответил караульный.

– А вы тут чего стоите? – поинтересовался Михайла.

– Наше дело – при надобности ворота закрыть, – ответил страж и, глянув на Ивашку, державшего наготове топор, дружески подмигнул Михайле: – Это что, всё твоё войско, воевода?

– Всё, что есть, – тоже настроившись на весёлый лад, ответил Михайла, но караульный вдруг посерьёзнел и обеспокоенно спросил:

– Ты вроде как с дороги. Скажи, татарва идёт?

– Знамо дело, идёт, – нахмурился Михайла, и, словно в подтверждение его слов, все московские колокола один за другим ударили всполох…

Глава 6

Помощник Дивея-мурзы Теребердей-мурза, которому Девлет-хан поручил командовать головным отрядом Орды, жадно вглядывался в открывшуюся перед ним Москву. Над разномастьем деревянных кровель возвышались шатровые крыши теремов, дальше виднелись каменные стены Кремля, и выше всех оборонительных башен Китай-города поднимался сверкавший золотом купол главного храма урусов. Издали стольный град, поражая воображение, казался неприступным, но татары Теребедея-мурзы уже ворвались на окраины, и там начались пожары. Совсем рядом с дорогой, по которой ехал Теребердей-мурза, полыхала загородная усадьба, и было видно, как через волоковые оконца[30]30
  Волоковое окно – это самый древний вид окна. Такое окно делали при помощи простого выпиливания из одного из брёвен, составлявших стену, и оно фактически представляло собой четырёхугольную длинную щель, вытянутую по горизонтали.


[Закрыть] валит беловатый дым, а сквозь него прорываются языки разгоравшегося внутри дома пламени.

От брода через Жиздру, который показал Тишенков, до Москвы было не особо далеко, и Теребердей-мурза безостановочно гнал вперёд своих воинов, не давая им буйствовать в попадавшихся по пути деревнях. Мурза отлично понимал, что чем скорее он дойдёт до Москвы, тем меньше у горожан будет времени для организации отпора. Тем более что хан хитрым манёвром обманул воеводу урусов и, обойдя Серпухов, пошёл прямо на стольный град. Вдобавок, как оказалось, перебежчик не врал: царь Иван точно находился в Ливонии, и защищать Москву было некому. Зная это, Теребердей-мурза приказал нападать с ходу и теперь следил, как десятки всадников скрываются за домами посада.

Решив, что пора, Теребердей-мурза в сопровождении трёх десятков всадников проскакал мимо подожжённой усадьбы и въехал на довольно широкий проезд между пригородными усадьбами. Его поразило то, что он был устлан плотно уложенными в ряд, стёсанными с одного бока брёвнами, отчего получалась твёрдая и гладкая дорога. Слаженный конский топот здесь сразу зазвучал иначе, словно подсказывая Теребердей-мурзе, что дальше путь свободен.

Подгоняя коня, он взмахнул нагайкой, но буквально за первым поворотом ему пришлось резко натянуть повод. Теребердей-мурза увидел, как татары, укрываясь кто где, пускают вдоль заплота стрелы, и, глянув вперёд, понял, кто остановил его всадников. Поперёк мостовой, загораживая дорогу, стояли ночные рогатки, за которыми прятались московиты. Кто они, стрельцы или горожане, Теребердей-мурза сообразить не успел. По выскочившим на середину проезда татарам урусы начали палить из пищалей, и, заметив, как совсем рядом ограда усадьбы прерывается, Теребердей-мурза выкрикнул:

– Все за мной!

Ему показалось, что так можно будет обойти преграду. Правда, там, куда Теребердей-мурза увлёк татар, деревянного настила не было, а вместо него под тянувшимися вдоль дороги глухими заплотами густо росла трава, но уже первый поворот сулил удачу. Теребердей-мурза погнал коня вскачь, однако проезд, становясь всё уже, вдруг начал крутить то в одну, то в другую сторону и неожиданно вывел гнавших во весь опор татар прямо на открытое поле. Никак не ожидавший такого Теребедей-мурза завертел головой, и первое, что он увидел, была та самая усадьба, возле которой он так недавно стоял.

Поминая шайтана и всех урусов с их кручёным предместьем, раздосадованный Теребердей-мурза вернулся к всё ещё горевшей усадьбе, а затем опять поскакал той же мощёной улицей к хитрому ограждению. Правда, оказавшись снова возле рогаток, которые так упрямо обороняли урусы, Теребердей-мурза, решив действовать иначе, приказал поджечь дома по обе стороны преграды, не дававшей всадникам никакой возможности прорваться к городу, и тут же обмотанные сальной паклей стрелы комками огня полетели к строениям, впиваясь одна за другой под свесы крыш.

Ждать пришлось не особо долго. Высушенные солнцем кровли занялись быстро, и довольно скоро на сидевших за рогатками московитов посыпались сначала искры, потом начали падать головёшки, а когда вовсю заполыхало с обеих сторон, следивший за всем этим Теребердей-мурза злорадно хохотнул. Вскоре, опасаясь разгоравшегося огня, московиты, раздвинув рогатки, принялись оттаскивать их дальше, и тогда, дождавшись этого, татары, прятавшиеся за постройками, бросились вперёд.

Не обращая внимания на разрозненную пальбу, они налетели на горожан и, прорвавшись через снятые с места рогатки, оказались за спиной оборонявшихся урусов. Началась отчаянная схватка. Падали, наткнувшись на рогатки, кони, били прямо в упор пищали, валились из сёдел всадники, но силы были слишком неравны, поскольку татар было раз в десять больше. Сопротивление длилось недолго, и вскоре уцелевшие московиты отступили, укрывшись в домах и за оградами, а татары, оставив десятка полтора порубленных и подстреленных, понеслись дальше.

Теребердей-мурза скакал вместе со всеми, но теперь вёл себя гораздо осторожнее. Ему всё время казалось, что за каждым поворотом кручёного проезда его отряд столкнётся с новым рядом рогаток или просто по нему начнут стрелять из-за какого-нибудь заплота. Однако больше никакой пальбы не случилось, вот только когда татары наконец-то доскакали до конца проезда, путь по предместью им неожиданно перекрыла двухъярусная, рубленная из кондовых брёвен воротная башня с шатровой крышей, к которой примыкали деревянные стены Белого города.

Не зная, куда скакать дальше, татары замешкались, и тут по ним, крутившимся перед башней, с верхнего яруса стены огненным боем ударили затынные пищали. Из бойниц то тут, то там вырывался клуб дыма, и небольшое ядро с шипеньем пролетало мимо или сбивало на землю коня вместе со всадником. Несколько раз Теребердей-мурза слышал такое шипенье совсем рядом со своей головой и, сообразив, что бьют по нему как по наиболее ярко одетому, метнулся прямо к воротам.

Здесь пищальники достать его никак не могли, и Теребердей-мурза, на короткое время почувствовав себя в безопасности, присмотрелся к воротным створкам. Сколоченные из толстых дубовых досок, вдобавок обитые толстыми железными полосами, они ясно показывали, что голыми руками ничего сделать нельзя. Поняв это, Теребердей-мурза закрутился перед воротами, и тут откуда-то сверху полился горячий вар. На всадника смола не попала, а вот обожжённый конь, закусив удила, рванул прочь. Все татары понеслись следом, и по тому же проезду отряд Теребердея-мурзы поскакал обратно.

Такая скачка продолжалась недолго. На этот раз дорогу татарам преградил пожар. Горели те самые дома, которые они же и подожгли, причём огонь уже подбирался к брошенным посреди дороги рогаткам. Едва сдержав коня, Теребердей-мурза лихорадочно соображал, как выбраться из получившейся западни. Конечно, самым разумным было поискать другой путь, но теперь соваться в путаницу усадеб Теребердей-мурза просто боялся. Ещё неизвестно, куда могут вывести эти кривые закоулки, и к тому же может случиться, что засевшие там московиты просто перебьют стремящихся отойти татар.

Внезапно то ли из ближайшего дома, то ли ещё откуда один за другим раздались два выстрела. Кто стрелял и сколько там московитов, было неясно, но инстинктивно пригнувшийся Теребердей-мурза вдруг заметил бывший низко между двумя пожарами просвет, через который виднелась бревенчатая мостовая. Выбирать было не из чего, и, припав лицом к гриве, Теребердей-мурза погнал коня именно туда. Пугаясь огня, конь заартачился, но Теребердей-мурза принялся так яростно хлестать его нагайкой, что тот заржал и, рванувшись вперёд, одним махом проскочил мимо тлеющих рогаток.

Благополучно оказавшись на другой стороне, Теребердей-мурза оглянулся и с облегчением увидел, как последовавшие за ним татары скачут прямо через огненную завесу. Он ещё раз хлестнул коня и вскоре опять оказался в поле. Остановившись и низко опустив голову, он слышал, как вокруг него мало-помалу собирается его отряд, и молча корил самого себя за неудачу. Было обидно, что ему, прорвавшемуся почти к самым стенам города, пришлось так бесславно вернуться…

Из этого состояния его вывел какой-то шум. Теребердей-мурза поднял голову и увидел, что это подходят главные силы Орды. Сначала он хотел было скакать навстречу, но, заметив в движущейся по дороге массе всадников бунчук Дивея-мурзы, сдержался. Вместо этого он взмахом приказал своим людям собраться вместе и уже всем отрядом отъехал в сторону от шляха, став под небольшим пригорком. Теребердей-мурза знал, что вскоре за Дивеем-мурзой подъедет Девлет-хан, и следовало крепко подумать, что и как ему говорить.

Приблизившаяся Орда начала растекаться по сторонам шляха, а Дивей-мурза сам подъехал к ожидавшему его помощнику и первым делом спросил:

– Как Москва?

Теребердей-мурза с главным советником хана мог держаться на равных и потому, вовсе не чинясь, ответил попросту:

– Уже горит!

Дивей-мурза довольно ухмыльнулся, весьма долго приглядывался к вившемуся над городскими крышами дыму, а затем кивнул на вершину взгорка:

– Давай туда, посмотрим…

Поднявшись на пригорок, Дивей-мурза окинул открывшийся вид и, заметив пожар, разгоравшийся не на окраине, а дальше, спросил:

– Это что, московиты сами зажгли?

– Нет, это мы, – ответил Теребердей-мурза и гордо добавил: – Я сам там был.

– И далеко пройти удалось? – поинтересовался Дивей-мурза.

– Вон туда. – Теребердей-мурза показал в сторону пожара. – Дальше городская стена, и нас там урусы огненным боем встретили. Я к самым воротам въездной башни подскакал, но оттуда ещё и смолу лить начали, пришлось уходить.

– Ворота как, крепкие? – деловито уточнил Дивей-мурза.

– Очень. Тюфенги[31]31
  Пушки.


[Закрыть] надо, иначе не взять. – Теребердей-мурза вздохнул.

– А чего вы тогда пожар устроили? – покосился на помощника Дивей-мурза.

– Так московиты проезд рогатками загородили и из пищалей били. Никак пройти не получалось, ну мы дома с двух сторон и подожгли. Московиты от огня спасаться начали, а мы – к воротам.

Поясняя, как всё было, Теребердей-мурза на всякий случай умолчал о том, что понапрасну крутился меж московских усадеб, а потом еле вырвался из западни. Но, похоже, Дивея-мурзу всякие подробности не интересовали, и он, выслушав помощника, принялся о чём-то думать. Потом для чего-то долго вглядывался в московские окраины и наконец посмотрел на Теребердея-мурзу.

– Дома, что вы жгли, загорелись сразу?

– Сразу, – уверенно подтвердил помощник.

– Так… – Дивей-мурза помолчал и заметил: – Подсылы[32]32
  Подосланный человек, лазутчик, соглядатай.


[Закрыть] говорят, у московитов, чтоб быстро пожары тушить, возле домов бочки с водой стоят. Чего ж они те два дома не потушили?

– А когда им тушить? Мы ж рядом, – пожал плечами Теребердей-мурза и, вспомнив, как они еле-еле прорвались обратно, добавил: – Там, ежели сразу не потушить, всё дотла сгорит…

– Вот и я о том, – отчего-то обрадовался Дивей-мурза.

Теребердей-мурза недоумённо посмотрел на первого советника хана, и, заметив это, Дивей-мурза с хищной усмешкой пояснил:

– Москву будем жечь!

– Как? – не понял помощник, и тогда Дивей-мурза жёстко распорядился:

– Жги все окраины! Дальше огонь сам пойдёт!

– Сделаем! – заверил советника хана Теребердей-мурза и, уяснив, что идти под ядра затынных пищалей не придётся, съехал с пригорка…