Текст книги "Легендарные разведчики-2"

Подпольщица Вера Григорьевна Грибанова это увидела, быстро показала на девчушку Лисовской. И та подхватила ребенка, постаралась унести подальше. Полицаи заметили. Лисовскую еще не задержали, но все шло к этому. За такое расстреливали на месте. Лидия понимала, на что идет. Наверно, в подобные минуты не думаешь о партизанском долге, о том, к чему может привести твой провал. К счастью, Пауль Зиберт снова оказался поблизости. Он взял ребенка на руки и вместе со спутницей направился в польский костел. Полицаи подходить к обер-лейтенанту не решились. Свидетелями этого спасения стали ровенские подпольщицы – уже упоминавшаяся Грибанова и Лобачева, документально подтвердившие и точно описавшие этот подвиг.

Есть и другая версия спасения. Как раз на том месте, где застрелили мать девочки, дорога делала небольшой изгиб. Подпольщики предполагали, что колонна может растянуться, часть ее скроется за поворотом и на несколько мгновений окажется вне контроля охраны. В этот момент обреченные на смерть люди смогут попытаться совершить побег. Именно поэтому в том самом месте находились подпольщицы. Лисовская да и Кузнецов тоже были наготове.

Девочку оставили на ночь в костеле. Утром ее забрали в дом Лисовской. Там спасенная, нареченная Кузнецовым Анитой, и жила. После убийства бандеровцами Лисовской все заботы по воспитанию Аниты легли на плечи пани Демчинской, матери Лидии. Аните, да и никому другому, о погибшей маме, о том, что она еврейка, долго не рассказывали. И настоящее свое имя – Анна Адамовна Зинкевич – она узнала позднее. Да, пришла советская власть, но бандеровцы в тех местах свирепствовали еще долго. Могли и…

За этот поступок через много лет Анна Демчинская и Лидия Лисовская были признаны в Израиле «Праведниками Мира». А Николая Кузнецова, несмотря на представление, высокого звания не удостоили. Его дело № 12 586, начатое еще в 2001 году, рассматривали в Израиле долго. Объявили коммунистом и советским офицером, хотя в коммунистической партии Николай Иванович никогда не состоял, да и офицером, во что действительно сложно поверить, не был. Сочли, что Кузнецову, удостоенному звания Героя Советского Союза, достаточно и этого. Не поняли или не захотели понять, что звездочка присвоена за уничтожение нацистских преступников, а звание праведника присваивается за спасение человеческой жизни. Все усилия исследователя Льва Моносова и посла России в Израиле Петра Стегния успехом не увенчались.

А Лидия Лисовская выжила. Вернулась в Ровно. Еще 26 декабря 1943 года указом Президиума Верховного Совета СССР за образцовое выполнение специальных боевых заданий в тылу немецко-фашистских захватчиков и проявленные при этом мужество и отвагу награждена орденом Отечественной войны 1-й степени.

Львов освободили 27 июля 1944 года. Лисовская эмоций не скрывала. После прихода своих разведчица забыла об осторожности. Часто и в присутствии людей самых разных повторяла, что знает очень многое о деятельности действовавшего в Ровно подполья, которым руководил Новак. Лисовская прожила в Ровно три года в период оккупации. Общалась с немцами из СД и с партизанами. Безусловно, как никто, представляла, что происходило в городе. Понимала, какая ситуация сложилась в «ровенском подполье». Как свидетельствовала родная сестра Лисовской, после освобождения Ровно Красной армией Лидия была принята в обкоме партии первым секретарем Бегмой. В откровенном разговоре заявила, что знает многое о деятельности подпольной организации в Ровно. Но пока идет война, и поэтому многого сказать не может. Однако ей известны такие данные, что из-за них могут полететь большие начальственные головы. Ясно, что, имея в виду Новака, Лисовская никак не связывала его деятельность с Бегмой. В этом и была страшная ошибка. Опытнейший аппаратчик Василий Бегма все понял. Развитие дальнейших событий это подтверждает.

Группу партизан из Ровно пригласили в Москву для вручения правительственных наград. Предполагалось, что все поедут поездом. Но Лисовской и Микоте пришлось сдать билеты. На перроне Львовского вокзала Струтинский спрашивал Лисовскую, почему она не едет вместе со всеми. Та и сама была удивлена, но, привыкшая к железной дисциплине, молчала. Позже Струтинский говорил, будто сердцем чувствовал: Лисовская что-то недоговаривала, да и вела себя несколько нервозно.

26 октября 1944 года Лисовскую и Микоту отправили на грузовике «студебеккер». Почему выбрали этот рискованный путь по плохо охраняемой дороге? Ведь бандеровцы нападали не только на отдельные машины, иногда даже на военные автоколонны.

Больше никто из друзей и родственников живыми двух женщин не видел. В тот же день около села Каменка на трассе Острог – Шумок их убили. Но кто сообщил бандитам о том, что две женщины будут именно в этом грузовике? Откуда узнали дату отъезда, маршрут? Мелькает здесь нечто уже виденное, полузнакомое. Убийц тогда не нашли. Хотя под подозрение попали многие, наказан никто не был.

И опять через десятилетия выплывают подробности. Уже не версии. Жители села Каменка показали, что в тот день они работали в поле. Мимо проехала грузовая машина в сторону Киева. Меньше чем через полчаса она проследовала в обратном направлении. На выезде из Каменки грузовик остановился. И люди услышали крик женщины: «Не убивайте!» Тут же из кабины выскочила другая женщина и побежала к полю. Раздались выстрелы, женщина сразу упала, а машина рванула дальше. Через несколько мгновений снова послышалась стрельба. Жители села побежали к лежавшей на земле. Она была мертва. А чуть дальше, в селе Мозярки прямо на обочине обнаружили тело второй убитой женщины. Рядом селяне нашли типично дамскую сумочку. В ней документы Лисовской и Микоты, которые были сразу же доставлены в сельсовет.

По словам военных, участвовавших в расследовании, грузовик обнаружили в Кременце. Его якобы преследовали. И машина врезалась в дом. Двое предполагаемых убийц погибли. Третий остался жив. Четвертый исчез.

Но кем были эти люди, точнее – нелюди? Поймали ли сбежавшего? Что показал оставшийся в живых? На эти вопросы ответов нет до сих пор.

Охота на мертвого Героя

А Николая Ивановича Кузнецова похоронили на Холме Славы во Львове. Казалось, волна бандеровской ненависти ушла, разбиты вместе с союзниками-фашистами и оуновцы. Затихло. На территории Украины поставили памятники бесстрашному Кузнецову. Они превратились в места паломничества, сделались святыми для выживших в Великой Отечественной войне и их потомков.

Но с распадом страны в 1991 году шаг за шагом разгоралась травля Кузнецова. Его, совершавшего акты возмездия над палачами, пытались в краях, где он бился, объявить преступником. Не помогали протесты простых людей, понимавших, что вершится самосуд. Уже в 1992 году демонтировали памятники разведчику во Львове, в Ровно, закрыли музеи. Николай Струтинский и его товарищи-партизаны успели спасти львовский монумент, перевезли его в село, теперь город Талица, в котором учился Ника Кузнецов.

И вот в августе 2017-го пришло известие очень горькое. Неизвестные осквернили могилу Кузнецова во Львове. С памятной плиты на надгробии похищены металлические части – буквы и цифры дат жизни и гибели Николая Ивановича. Еще одна тупая попытка запугать, стереть память. Гестаповцы были бы довольны наглостью нынешней киевской власти. Да, пишу именно «гестаповцы», потому что каждому воздается по содеянному.

Велось следствие, но кого тут поймать, да и не собирались за это браться львовские власти, если Николай Кузнецов решением майданной клики еще в 2015 году попал под «декоммунизацию», дающую позорное право крушить и рушить.

Он был бойцом, патриотом, разведчиком. Страх перед которым до сих пор гложет мерзавцев.

Нет, не разведчик

Об этом спорили многие. Порой тема живо обсуждалась среди работников спецслужб и историков. Смысл сводился к следующему. Одному человеку стольких подвигов не совершить. На самом деле было два разведчика Николая Кузнецова, и оба удостоены звания Героя.

С помощью Бориса Александровича Александрова, надеюсь, удалось установить истину. За что бескорыстному Борису Александровичу, внуку сестры Медведева Клавдии Николаевны, моя искренняя благодарность. Десятки его письменных запросов в архивы, телефонных звонков, бесед не остались без ответов. Полагаю, они и помогут поставить точку в спорах.

Персонажей – однофамильцев и полных тезок было действительно двое. И оба заслужили звания Героя. В принципе ничего удивительного. Фамилия Кузнецов, по-английски Смит, а по-немецки Шмидт, в мире еще популярнее Иванова.

О делах и гибели разведчика Николая Ивановича Кузнецова подробно рассказано в этой главе.

Но был и другой Николай Иванович Кузнецов – звание Героя Советского Союза старшему сержанту артиллерийского расчета было присвоено 19 апреля 1945 года, и, слава богу, прожил он жизнь долгую, достойную, скончавшись в 2008 году в возрасте 86 лет. А еще уроженец деревни Пытручей Вытергорского района Волгоградской области вошел в историю (именно так) Великой Отечественной. Лишь четверо Героев Советского Союза, включая старшего сержанта, были кавалерами всех трех орденов Славы 1, 2 и 3-й степени.

Поразительно и другое: старшего сержанта Кузнецова, человека, бесспорно, заслуженного, тоже зачислили, притом не без его участия, в разведчики. И пошла гулять история о двух Кузнецовых, столько подвигов совершивших.

Считаю своим долгом развенчать этот миф, оставляя за артиллеристом Кузнецовым весь его солдатский героизм, проявленный в годы Великой Отечественной войны, но не на поприще разведки.

Наводчик, а затем командир орудия 369-го отдельного истребительно-противотанкового дивизиона 263-й стрелковой дивизии получил первую медаль «За отвагу» на Ленинградском фронте, а вторую за уничтожение трех немецких танков и 11 огневых точек противника уже на фронте Юго-Западном.

Героический солдатский путь был продолжен в боях на Сиваше, за что Н. И. Кузнецов удостоился солдатского ордена Славы 3-й степени. В мае 1944 года он освобождал Севастополь, где водрузил красный флаг над железнодорожным вокзалом. Имя Кузнецова выбито на граните мемориала важнейшего военно-морского порта России, чьим почетным гражданином стал его освободитель. А в кровопролитных боях за Прибалтику расчет старшего сержанта Кузнецова бился за Шяуляй, не зная жалости к врагу, уничтожая его солдат и боевую технику. В декабре 1944 года наградой за это стал орден Славы 2-й степени.

Сколько испытаний выпало солдату. Добивал врага в Восточной Пруссии, подбив семь танков и втоптав в землю роту фашистов. За это командира дивизиона представили к ордену Славы. Но в суматохе боев представление затерялось, и заслуженную награду бывшему артиллеристу вручили незадолго до 35-летия Великой Победы, в марте 1980-го.

Даже не очень разбирающиеся в истории Великой Отечественной знают о боях не на жизнь, а на смерть, развернувшихся в апреле 1945-го за Кенигсберг. И здесь при штурме города Николай Иванович Кузнецов вновь проявил воинское умение. Его артиллеристы подбили семь «Тигров». Но немцы перешли в контратаку, и тут старший сержант понял, что остался у своего орудия один, все бойцы убиты. Тяжело раненный, он в одиночку подбил еще два танка. И 19 апреля 1945 года выжившему Кузнецову присвоили звание Героя. Он участвовал в двух Парадах Победы – в 1945 и 1985 годах.

Вот что точно установлено и подтверждено всеми документами.

А дальше начинается иная история. Приведу ее коротко. Якобы до 1943 года Кузнецов был разведчиком. Притом нелегальным, работая на территории фашистской Германии в группе «Север» в глубоком тылу врага. Главная цель – добыча данных по атомному проекту, Кузнецов называл его «Урановым», разработка которого осуществлялась в Берлине.

Но как паренек из глухой деревни туда попал? Был заброшен в столицу Рейха в возрасте 17 лет и служил в Абвере в звании капитана? Попал в Берлин, по словам Николая Ивановича, «где-то в первой половине 1940 года». Но в 1939–1941 годах будущий кавалер трех вполне реальных орденов Славы еще учился в фабрично-заводском училище, где как следует обучали трудовым навыкам. Но немецкий язык не преподавали. А если бы и преподавали, то как в совершенстве выучить немецкий в ФЗУ?

А Коля, вернее присмотревшиеся к нему советские чекисты выдали парня за брата крупного немецкого банкира: один из братьев жил в колонии немцев Поволжья, другой сделал фантастическую карьеру в Берлине. И юный Николай был как две капли воды похож на сына того самого поволжского советского немца. Даже группа крови почему-то совпадала. И Кузнецова забросили в Венгрию – союзницу Германии, под чужим именем. Сначала венгры Колю, или не знаю уж, какой оперативный псевдоним ему присвоили, посадили, били и пытали. Но потом приехал дядя-банкир, и «племянника», которого дядюшка в последний раз видел в двухлетнем возрасте, освободили.

Дядюшка решил сделать из него банкира, но тут вмешалась СД, которую Николай Иванович называет «специальной разведкой немцев». И после мучительных допросов дяде и племяннику поверили. Только что прибывший в Рейх немец из советского Поволжья тотчас закончил школу Абвера. Быстро присвоили звание офицера, которому сначала поручали сугубо курьерскую работу. Но и на ней «разведчик» подсматривал и добывал информацию. Как это удавалось – непонятно. Люди, позже встречавшиеся с рассказчиком, говорили, что немецкого он не знал. Забыл или не выучил.

«Там, в тылу у фашистов, работало 12 наших разведчиков. Связь с ними я установил» – эта прямая речь Кузнецова приводится в одной из книг, вышедшей на родине Героя. Изучая четверть века историю нашей разведки, я, да и все, к кому добросовестно обращался за консультацией, о таком количестве советских нелегалов никогда не слышали.

А еще хороший сын Николай Иванович пишет: «Когда я был у немцев и служил курьером в звании капитана, то получал жалованье в долларах и, переводя их на рубли, посылал их родителям». Но это же немыслимо!

Все было бы хорошо, если бы при проведении рискованнейшей операции не был Николай тяжело ранен. Каким-то образом его вырвали из лап фашистов свои, переправили домой, но и в нашем госпитале он долго не показывал, что пришел в сознание: боялся – немцы разыгрывают спектакль, чтобы его разоблачить. После продолжительного лечения Кузнецов вернулся в строй. И выходит, что и в разведку, и как-то одновременно в действующую армию артиллеристом.

И не очень понятно как, но воюя на Волховском и Ленинградском фронтах, пускал под откос эшелоны и брал в плен немецких генералов.

Дальше больше. Оказывается, Николай Иванович знал многих руководителей партизанского движения: «Сабуров, Медведев, значит, вот эти два отряда. Я их вел». Старший сержант «вел» отряды двух крупнейших чекистских соединений? Немыслимо. «И разведчика Кузнецова (цитирую все из той же книги. – Н. Д.), вот этого сибиряка, тоже знал – мы встречались… Вот однажды мы у Медведева в его отряде столкнулись случайно. К адъютанту Медведева я пришел, принес сведения. И тут Кузнецов влетел. Я потом сказал Медведеву: “Вы нас хоть сведите, а то мы можем случайно где-нибудь друг друга перебить”».

А еще летчик, дважды Герой Советского Союза Савицкий два раза доставлял из немецкого тыла Кузнецова через линию фронта на встречи со Сталиным. Тот старшего сержанта принимал, долго наставлял. А Николай, увидев случайно на секретной карте главнокомандующего в Кремле ошибочное расположение войск вермахта, указал на вопиющую неточность Иосифу Виссарионовичу. И маршал Жуков потом попросил Кузнецова (сам маршал!) не выдавать его Сталину. Плюс ко всему «именной пистолет Рокоссовский мне подарил… Сталин подарил мне золотые часы, золотой портсигар я получил от Калинина…». Где же все эти дары? Оказывается, Кузнецов передал все это в музей с маршалом Михалкиным. Не знаю, кто это такой. «Мы заходили в музей… Говорят – потеряли». Вот такие дела.

Почему об этих разведческих подвигах никто не знал? Потому что на них на полвека, объяснял Николай Иванович, был наложен гриф секретности, но когда эти годы истекли и Николай Иванович попытался их обнародовать, его попросили и дальше держать все в секрете.

Понимаете, это очень типичное объяснение. Как только что-то явно не сходится, противоречит истине, в ход пускается обычная присказка о вечном грифе секретности. Встречался с этим множество раз. И столько же раз убеждался, что проблема совсем не в пресловутом грифе.

Очень хотелось, чтобы хотя бы что-то из рассказанного Николаем Ивановичем было подтверждено, сбылось. Сын фронтовика, я глубоко уважаю людей, добывших Победу. А тем более таких Героев, как Николай Иванович. Мой добровольный помощник Борис Александрович Александров добросовестно отправлял запрос за запросом, получая вежливые ответы. Смысл их сводился к одному и тому же: не подтверждается ни единым намеком, ни одним документом. Увы, Николай Иванович, стараюсь подобрать выражение не столь обидное, грезил. Что ж, бывает… Жаль только, что эти грезы порой подхватывались коллегами-журналистами и писателями. Может, это и вдохновляло на новые фантастические эпизоды. Хотя и совершенного в артиллерии с лихвой хватало для того, чтобы обессмертить свое славное имя.

После армии поступил в Ленинграде в электромеханический техникум. Герой работал на стройках, вкалывал на Крайнем Севере. Пришло время, и обосновался в городе – городке Пестово Новгородской области с населением в пятнадцать с половиной тысяч человек. В этом же городе родились и многолетний председатель Союза писателей России Валерий Николаевич Ганичев, пара известных актеров. А Николай Иванович работал на местном лесокомбинате. Прославленного фронтовика дважды избирали депутатом Верховного Совета СССР. Его ценили, уважали.

Правда, выплыла одна горькая подробность из биографии. Осенью 2007 года Николая Ивановича Кузнецова безжалостно ограбили охотники за военными наградами. Выдав себя за музейных работников, готовящих выставку о героях Великой Отечественной войны, они приехали к Кузнецову. И поднялась у подлецов рука: выманили ордена, скрылись. Герой Советского Союза переживал. К счастью, кровью заслуженные награды следственные органы отыскали и в декабре этого же года Кузнецову вернули. Но, возможно, эта кража и сократила жизнь. Николай Иванович Кузнецов скончался 11 сентября 2008 года в возрасте 86 лет.

Он был славным бойцом, настоящим Героем Советского Союза, кавалером трех орденов Славы и ордена Ленина, ордена Красной Звезды, двух медалей «За отвагу» и «За победу над Германией». Забудем его истории о разведке. Они вымышлены, неумело придуманы. И все же тщательно проверены и начисто опровергнуты.

Что касается другого Героя – советского разведчика Николая Кузнецова, то в его биографии действительно есть и недосказанное. Остается ждать. А если не дождемся, будем верить: новому поколению историков разведки выпадет счастье как следует поработать над полной биографией Николая Ивановича. И неважно через сколько лет.

В этой главе я попытался рассказать о том новом, что появилось в деле Героя Советского Союза Николая Ивановича Кузнецова. Да, есть определенное понимание того, как и от чьих рук погиб великий советский разведчик. Но сколько еще непростых вопросов ждут своего ответа. Дело разведчика Николая Кузнецова будто бы засекречено до 2025 года, уж не знаю, откуда взялась такая цифра. Однако есть еще один стимул для того, чтобы дожить, разобраться, понять.

Возвращение полковника Абеля
(Вильям Фишер)

Казалось, что о Вильяме Генриховиче Фишере, больше известном, как Рудольф Иванович Абель, все известно, рассказано – рассекречено, да и архивы, как говорят, давным-давно уничтожены. Но вот появились эти материалы, прошу извинить за стародавнее выражение, из бабушкиного сундучка.

Не хочу, чтобы у читателя, интересующегося темой спецслужб, возникли ассоциации с книгой моего давнего коллеги Александра Хинштейна, опубликовавшего «Записки из чемодана. Тайные записи первого председателя КГБ (Ивана Серова), найденные через 25 лет после его смерти». Иван Серов, возглавлявший Комитет госбезопасности с 1954 по 1958 год, записывал для истории свои воспоминания.

В семье Фишер все было гораздо проще. О матери-истории никто не думал. Просто некоторые семейные реликвии, хранившиеся у дочери Фишера Эвелины Вильямовны, перешли после ее кончины к кузине – Лидии Борисовне. А та, приемная дочь Фишера, в свою очередь чтила любимых дядю Вилли (Фишера) и его жену – свою родную тетушку Елену Степановну (Элю) и не выбрасывала ни единой бумажки, связанной с памятью Абеля – Фишера.

Так что у каждого – свой чемодан или сундучок. Этот был здоровенный, с откидывающейся крышкой. Мы сначала выдвигали его из-под стола, потом совместными усилиями ставили на два стула. Вот вам и бабушкин сундук.

Впрочем, даже в ее за 90 лет приемную дочь разведчика Лидию Борисовну Боярскую не тянуло называть бабушкой. Сухая, подвижная, очень живая, моментально на слова собеседника реагирующая, она, поверьте, заряжала энергией. И было в ней столько оптимизма, доброжелательности, веры в себя и в нас тоже, что общение всегда доставляло радость. Квартиру содержала в идеальном порядке. Очень следила за собой. Бывало, меняла прическу. Гордилась тем, что ее фото – фронтовички, увешанной боевыми наградами, висело на Аллее Почета.

Мы с женой по возможности наезжали к ней в квартирку на Измайловской и редко на действительно старенькую-престаренькую дачу дяди Вилли в Челюскинской. И возвращались всегда в настроении хорошем, приподнятом. Ведь если Лидия Борисовна смогла за долгую, трудную, а в войну опаснейшую фронтовую жизнь так сохраниться, остаться пусть не в добром здравии, однако в полном душевном равновесии, может, удастся и нам, грешным.

Готовясь к встрече, она стряпала, ставила на стол блюдо за блюдом, успевала иногда и пропустить рюмашку (совсем не сухого красного) и поддержать разговор. На десятом десятке призналась, что открыла для себя хороший напиток – «Мартини». На вопрос, что привезти, всегда следовало неизменное – ничего, ну, если хотите, чего-нибудь сладенького и побольше кроссвордов. Эту страсть унаследовала от приемного отца-разведчика и его дочери Эвелины. Они решали все кроссворды мгновенно – и не важно, на каком языке – русском, английском, немецком.

Лидия Борисовна ушла на 93-м году жизни. И ее смерть была для меня очень болезненной. Горько, что уже никогда не раздастся часов в десять вечера ее звонок. Не расскажет Лидия Борисовна о чем-то новом: открыла в Мытищинском музее выставку, посвященную дяде Вилли. Или передала его картины и вещи в музей поблизости. Всегда сама над собой подсмеивалась: надо успеть, времени мало, скоро пробьет двенадцать, «а я еще не все раздала в надежные руки».

К таковым были отнесены и мои. В день моего 65-летия Лидия Борисовна преподнесла ценнейший во всех смыслах подарок: запонки Вильяма Генриховича и его советские часы «Победа» с гравировкой на обратной стороне маленького круглого корпуса «Вильяму Генриховичу Фишеру в честь 20-летия Победы в Великой Отечественной войне. 1965 год. КГБ СССР». Ни запонок, ни часов не ношу. Они хранятся в коробочке среди самых любимых и дорогих душе реликвий. Я отнекивался, пытался оставить щедрый дар на белоснежной скатерти, но Лидия Борисовна была на сей раз строга: «Не обижайте, Николай Михайлович, это – от сердца». И, почувствовав, что готов возразить, добавила: «Больного. Так что не расстраивайте. Мне так спокойнее».

В моей квартире висят и картины Абеля. Какие они разные. На одной, стоя спиной к мольберту, он, не ведомый никому художник, рисует яркими красками летний подмосковный лес. На другой те же деревья с желтыми увядшими листьями готовятся к приходу зимы. Лидия Борисовна уверяла, что написаны полотна перед отъездом в США в 1947–1948 годах.

И какой контраст с этими милыми пейзажами его американские зарисовки. Могучие негры лихо торгуют сочными фруктами на городском базаре. В них и сила с нахрапистостью, и какое-то смирение: до всеобщего равенства в нью-йоркские времена полковника Абеля было ой как далеко. А черного президента в Белом доме и представить невозможно. Совсем в ином стиле представлена тюремная живопись. Нарочито темные цвета. Выписана каждая деталь. Видно, что в тюрьме страшная к нарам приковывающая скука.

А потом, после возвращения, снова симпатичные березки у заснеженного дома с надписью на обороте картинок размером с открытку: «С Новым годом! Р. Абель» или «Рудольф Абель». Иногда подпись на английском «R. Abel».

Оценивая творчество Вильяма Генриховича, я бы все же отдал предпочтение его американскому периоду. Там он более раскрепощен. Менее традиционен. Точнее в деталях. Ярче в красках. И хотя в Штатах художник Эмиль Гольдфус, как называл себя полковник, нещадно клеймил абстракционизм в спорах с нью-йоркскими коллегами, его творчество «там» видится мне пиком карьеры художника Фишера. Раскрылся, помимо собственной воли, по-новому. После приезда из США точнейше выписал автопортрет, висевший в квартирке Лидии Борисовны. Усталый, полностью облысевший, очень и очень немолодой человек с глазами, в которых сплошная грусть. Где сейчас эта картина – одна из его лучших?

Некоторые знатоки спорят о его месте в современной живописи. Другие рассылают по электронной почте фотоснимки рисунков Фишера – в основном леса, ели, березки, дома в снежном плену… И предлагают приобрести их за баснословные деньги. Ясно одно: как художник Вильям Генрихович состоялся. И, будучи живописцем совсем необычным, даже в искусстве прожил две разные жизни.

Бывали дни, когда Лидия Борисовна просила меня помочь разбирать архивы. И выволакивался совместными усилиями сундук с письмами, фотографиями, документами, книгами и статьями на разных языках, описью вещей. И многое там было о нем, о ее дяде Вилли – полковнике Абеле – Фишере.

Я как раз закончил книгу о Вильяме Генриховиче в молодогвардейской «ЖЗЛ», и мы вместе рассортировали всё или почти всё в сундуке хранившееся. Кое-что из него вызвало у меня огромный интерес. В книгу «Абель – Фишер», переизданную с 2010 года четыре раза, попало не всё. И Лидия Борисовна, предвидя неминуемый свой уход, взяла с меня слово: «Используйте, как считаете нужным. Только, пожалуйста, – после моей смерти».

С разрешения хранительницы мы сняли копии с личных писем, документов, списков. Все они хранятся в моей красной папке. За точность любого документа отвечаю, что вряд ли потребуется, головой. Короче, могу предъявить как любопытным, так и Фоме неверующему. Еще раз, не собираюсь сравнивать наши с Лидией Борисовной открытия с огромной рукописью генерала Серова. Жаль, Фишер похожих воспоминаний не оставил.

Но некоторые находки все же удивляют. Изредка противоречат тому, что написано и в моей книге. Однако дополняют образ славного разведчика-нелегала.

Ну что ж, начнем.

Откуда вещички? Из Штатов, вестимо

Работая над книгой, полагал, что почти все вещи «полковника Абеля» пропали, остались в США. Удивляло только, что на стенах двухкомнатной квартиры дочери Эвелины Вильямовны висели полотна отца, относящиеся явно к американскому периоду его жизни. Тема «а как они попали в Москву?» была Эвелиной категорически запрещена.

Все долларовые сбережения нелегала сгинули где-то в американских банках. Но картины, расписанные яркими цветами, вернулись домой. Вот та самая, о которой рассказывал. Огромный негр (простите, афроамериканец) торгует арбузами-дынями на базаре. Или еще один его соплеменник надраивает чьи-то ботинки. О небольших рисунках, точно бытописующих нудную тюремную жизнь «полковника Абеля», и не говорю – их много.

А ответ на «как попали в Москву?» хранился все в том же сундуке. Нам с Лидией Борисовной на глаза попалась аккуратнейше составленная, трехстраничная, на пишущей машинке напечатанная

«ОПИСЬ

Вещей, прибывших из Берлина 18 мая 1960 года

на имя товарища Ш-ва (фамилию не указываю. – Н. Д.) И.А.».

В описи 79 пунктов. Среди них под номером 12 «Ящик металлический с принадлежностями для рисования (кисти и др.)». И, что гораздо интереснее и во всех смыслах слова ценнее, пункт № 13 «Этюды и картины разные. На холсте и бумаге». 68 штук.

Секрет картин раскрыт.

А что еще приехало из Берлина и зафиксировано подписями товарищей Д. и П., как полученное в Москве 20 мая 1960 года, когда Абель сидел в тюрьме в Атланте? Много всего: «чемодан большой черный (внутри изрезан), чемодан из искусств. кожи, саквояж кожаный (внутри изрезаны), демисезонное пальто серое в елочку с цветной подкладкой изрезанное».

Значит, американцы согласились-таки вернуть вещи Абеля, тщательно проверили их перед отправкой. Но отправили.

Как и фотоаппараты «Экзакта» и «Лейка-М». Не та ли эта «Лейка», которую Фишер ввез в Штаты еще в 1948-м? В сундучке отыскался конверт, в котором, думаю на память, разведчик сохранил маленький картонный, зато вполне официальный, на плотном картоне напечатанный документ. Таможенная служба США свидетельствовала, что в 1948 году разрешила ввезти в страну «Лейку» № такой-то, присвоив ей специальный сертификат. На работу в особых условиях нелегал отправлялся из Москвы в Штаты «со своим самоваром».

В «Описи» много личных вещей, напротив каждой из которых надпись «б/у» – бывшее в употреблении. В том числе, внимание, «21,5 пар носков разных».

Что же все-таки это значило? Бесспорно, то, что в Штатах решили обойтись без конфискации имущества. Деньги разведчика, да  – в казну. Личные принадлежности – на родину «шпиона».

Быть может, это означало и иное. К 1960 году в ФБР и ЦРУ уяснили, что перевербовать русского полковника практически невозможно. Свободы Абелю, находящемуся в далеко не молодом 56-летнем возрасте, не видать, приговор – 30 лет тюрьмы – фактически пожизненный, и ничего из вещей ему уже не понадобится. До воли не дожить.

Но все же огромная «посылка» оставляла и определенную хрупкую надежду. Если договорились о возврате личных вещей, значит, есть малюсенький шанс каким-то образом продолжить переговоры. Может, пересмотрят суровый приговор? Или, чем черт не шутит, и освободят полковника?

Обратим внимание на дату «Описи вещей, прибывших из Берлина». Это 18 мая 1960 года. Самолет-шпион Пауэрса уже сбит. Пора идти на обмен? Хотя вряд ли в то время тягучих, неспешных, только начинавшихся переговоров с Советами американцы так быстро среагировали на открывавшуюся возможность вернуть Пауэрса. Серьезные шаги еще не обсуждались, а только зрели.

В тюрьму – полковнику Абелю

Третьей стороной переговоров стал Красный Крест. Об этом мне стало известно из писем Елены Степановны (Эли) Фишер мужу.