Текст книги "История войны и владычества русских на Кавказе. Народы, населяющие Кавказ. Том 1"

Несмотря на все ужасы подобных сцен, похищения невест у черкесов происходили очень часто, и брак с похищением невесты предпочитался обыкновенному.

– От непохищенного мяса, – говорят черкесы, – у волка делается оскомина.

Сутки, проведенные девушкой в доме похитителя, делали ее законной женой. Тогда никто не вправе был ее отнять, и дело обычно кончалось третейским судом, который назначал калым в уплату семье. Плата назначалась соразмерно достатку жениха и потому очень часто бывала меньше той, которую ему пришлось бы заплатить, если бы он вздумал жениться путем обычного сватовства.

Черкесы решались на похищение еще и потому, что этим освобождались, как увидим ниже, от издержек по свадьбе и от тягостных церемоний во время сватовства. Кроме того, похитить невесту считалось делом молодецким, которое заслуживает одобрения и подражания. Кто не разбойничал, тот не пользовался уважением у народа, молодежь преследовала его насмешками, а женщины презирали. Черкешенки любили славу и доблесть: молодость мужчины, его красота и богатство – эти качества ничего не значили в глазах девушки, если к ним не прилагались храбрость, красноречие и громкое имя. Девушка, не задумываясь, предпочитала седого удальца богатому и красивому юноше. Другое обстоятельство, которым руководствовалась девушка при выборе жениха, было равенство происхождения. Нигде так строго не следили за чистотой происхождения, как у черкесов. Они были чрезвычайно разборчивы в этом отношении и заходили так далеко в своих понятиях о чистоте происхождения, что княжеское звание сохранял только тот, кто родился от брака князя с княжной. Редкая девушка согласилась бы выйти, а еще реже родители соглашались выдать дочь за человека, не равного ей по древности рода. К исключению из правила могли подтолкнуть только слава жениха и его громкое имя. Привожу легенду, относящуюся к выбору жениха.

Давно то было, когда в горах среди непроходимых лесов жил кабардинский князь Джан-Клич-Улудай. Денег у него было что у солнца Ирана (персидского шаха?), рабов столько, сколько звезд на небе. Сам князь был богатырь, уносил с чужого двора быка на плечах, а идет по лесу – дубы перед ним как тростинки валятся. Один раз вражий аул дани не внес: рассердился князь, свалил гору и задавил непокорных. Казалось бы, чего недоставало князю, а он часто задумывался, хмурил брови, словно две громовые тучи.

Кручинится князь, что нет ему равного, что нет жениха для дочери-невесты, Шекюр-Ханум, такой красавицы, которая могла бы быть жемчужиной среди райских гурий.

Наконец Улудай собрал к себе своих узденей (дворян).

– Объявите, – сказал он им, – всему миру, от Дербента до Анапы, что лишь тот назовется моим зятем, кто совершит такое дело, какого в горах еще никто не совершал.

С тех пор удалые князья, видевшие Шекюр-Ханум, не ели, не пили и не спали, а только мечтали о том, как бы выказать такую храбрость, чтобы стать достойным красавицы, чтобы слава о подвиге, достигнув ее ушей, проникла в самое сердце.

Прошел месяц, прошел другой, на двор к Джан-Кличу прискакал витязь, весь закованный в броню. По обычаю, уздени князя встретили гостя, приняли лошадь, оружие и отвели его в кунахскую.

– Селям алейкюм (Благословение Господне над тобою)! – проговорил гость, наклонив голову и приложив руку к сердцу.

– Алейкюм селям (Да будет благословение и над тобой)! – отвечал гордый хозяин, не вставая с места.

– Я Джембулатов, – объявил приезжий.

– Добро пожаловать! Имя знакомое… слыхал об удальстве, садись.

– Всему миру известно, – начал опять гость, – какого жениха ты хочешь для дочери. Ты знал моего отца: от Дербента до Анапы не было человека храбрее, сильнее и выше его. Когда, бывало, поднимется во весь рост, луна задевает макушку его головы.

– Правда, – отвечал Джан-Клич, – велик был твой отец: сам его видел, и старики говорят, что горы ему по плечи, но, когда мой отец вставал во весь рост, твой проходил под его ногами…

– Пожалуй, – перебил его гость, – не будем считаться отцами, скажу я лучше о себе. Собрав пять тысяч панцирников, скакал я с ними до Дона, разграбил русские села и отогнал пять тысяч коней. Они там, в долине, возьми их в калым за дочь, я сделал то, чего никто еще не делал на свете – от Дербента до Анапы.

– Ты сделал славное дело, но Кунчук сделал больше тебя: со ста панцирниками он ворвался в Анапу, убил пашу, сжег город, освободил невесту и ускакал обратно. Будь моим гостем, но мужем моей дочери не будешь.

На следующий день является новый гость и претендент.

– Переплыл я Терек один, без товарищей, – начал пришедший, – ночью прокрался мимо караульных в станицу, переколол сонных двадцать человек, отрезал у каждого правую руку, поджег станицу, вышел, никем не замеченный в общей суматохе, а тебе принес двадцать рук – вот они, перечти!.. Я сделал то, чего никто не делал, – отдай мне дочь свою.

– Видел я пожар станицы, – отвечал Джан, – и слышал, что ты это сделал, но Хевсур Аната-Швилп сделал больше тебя. Из мести за смерть отца он днем пришел в кистинский аул, в дом старейшины, окруженного семейством, на вопрос: зачем явился? – Аната отвечал: за твоей головой в отмщение за смерть отца. Старейшина захохотал, но Аната одним взмахом кинжала снял с него голову, схватил ее, пробился к выходу из сакли, прошел весь аул сквозь толпу кистинов, поражая насмерть всех встречных, убил тридцать человек, скрылся в горы и, весь израненный, истек кровью на пороге родной сакли, принеся домой голову убийцы отца… Будь моим гостем, но мужем моей дочери не будешь…

Много являлось молодых князей рассказать о своих подвигах Джан-Кличу, но не было между ними ни одного, достойного руки прелестной Шекюр-Ханум.

Однажды Джан-Клич отпустил всех своих узденей и нукеров (служителей) на разбой за Терек и только сам остался в доме. Дверь в кунахской неожиданно скрипнула, Джан-Клич обернулся – перед ним стоял статный молодец.

– Добро пожаловать, что нужно? – спросил он незнакомца.

– Пришел за твоей дочерью, – отвечал тот.

– Ого, какой молодец! А знаешь ли, что сотни славнейших молодцов и удальцов со всего света домогались этой чести и никто не смог получить?

– Знаю и смеюсь над ними! А я получу то, за чем пришел.

– Неужели?.. Что же ты сделал такого, что дает тебе право быть счастливее сотни твоих предшественников?

– Пока ничего, но сделаю…

– Когда сделаешь, тогда и приходи.

– Не гони! Увидишь, что сделаю, но прежде скажи: сам-то ты храбр ли, силен ли?

– Слава Аллаху! – отвечал Джан с достоинством. – В нашей семье еще не было труса, и имени Улудая боятся от Дербента до Анапы! А силен ли я?.. Вот дедовские панцири, подыми, если можешь… Я ношу их на себе…

– О да! Ты храбр и силен. Ни тебя, ни предков твоих никто еще не побеждал?..

– И не будет такого счастливца, – отвечал с самодовольством Джан-Клич.

– Неужели?

И незнакомец вскочил, выхватил кинжал и приставил к груди Улудая.

– Слушай, – сказал он ему, – сопротивление бесполезно, ты один. У меня – посмотри в потолок – двенадцать нукеров целят в тебя.

Взглянул Улудай вверх и видит двенадцать дул, направленных в него сквозь крышу сакли.

– Я могу сделать то, – продолжал незнакомец, – чего еще никто никогда не делал: могу убить одного из Улудаев, убить тебя… Хочешь, сделаю?

– Нет, не хочу.

– Но ты согласен, что могу сделать то, чего еще никто не сделал?

– Совершенно согласен.

– Итак, я выполнил условие и теперь могу жениться на твоей дочери.

– Выполнил, и я сдержу данное мною слово, но это еще не все.

– А что еще?

– Чтобы стать мужем моей дочери, надо исполнить то, что она потребует.

– Как так? Об этом не было объявлено.

– Нет, извини, условие записано в Коране андреевского эфенди Сулеймана.

Делать нечего, претендент вместе с отцом отправились к красавице. Прекрасная Шекюр-Ханум сидела на своей половине на парчовых подушках, окруженная старухами. Красавица приветливо встретила молодого и статного князя.

– Мне легко угодить, – сказала она сладким голосом и с лукавой улыбкой посмотрела на него.

Князь отвечал, что готов для нее исполнить даже самое трудное дело.

– Сделай самую обыкновенную вещь, – сказала красавица. – Если ты назовешь и сделаешь сто дел и не отгадаешь задуманного мною и известного этим трем старухам, то я не буду твоей женой.

– Изволь… я совершу намаз.

– Раз! – провозгласили старухи и черкнули углем на стене.

– Сделаю пять омовений.

– Два! – посчитали старухи.

– Пообедаю.

– Три!

– Украду лошадь из конюшни соседа.

– Четыре!

Сколько ни называл князь, но угадать не мог, и самое обыкновенное дело так и не было названо.

– Ступай подумай, – сказала княжна, – а то скоро и ты потеряешь право на мне жениться.

Опечаленный, вышел князь из сакли невесты. Смеркалось, можно было ожидать скорого возвращения узденей и нукеров Джан-Клича, и тогда, конечно, жениху пришлось бы поплатиться за свой дерзкий поступок.

Князь опять вернулся в саклю невесты, называл ей самые обычные дела, дошел до девяноста девяти и все не мог угадать. Положение было критическим. Как бешеный выбежал молодой князь из сакли невесты: голова его горела, холодный пот обдавал все тело, члены дрожали.

На дворе он слышит топот, видит чернеющих вдали узденей Джан-Клича: смерть неизбежна.

– И я погиб и мои храбрые товарищи! – вскричал он. – Пусть и она погибнет от моего кинжала – не доставайся же никому!

Князь с гневом бросился к сакле, но в это время из-за угла показалась старуха: она подозвала к себе князя, шепнула ему что-то на ухо и поспешно скрылась.

Тот вбежал в саклю Шекюр-Ханум, но от волнения не мог выговорить рокового слова, а только показал на конец кинжала и баранью шкурку, которою обтягивается грудь черкешенок.

– Я твоя! – радостно воскликнула княжна и протянула ему обе руки.

– Будь осторожен, не порань груди в первый день брака, – сказал Улудай…[75]75
  Чеченская сказка // Кавказ. 1849. № 17. Автор назвал свой рассказ чеченской сказкой только потому, что ему рассказывал ее чеченец. По содержанию же она относится к быту черкесов.


[Закрыть]

Брак у мусульман бывает трех родов: постоянный, временный брак и брак с невольницей. Постоянным браком каждый мусульманин может сочетаться с четырьмя женами. Временный брак допускается только у шиитов и может быть заключен на несколько лет или на определенное число сближений мужчины с женщиной. Брак с невольницами разрешается только тем, кто по бедности не может содержать жену свободного происхождения.

Хотя многоженство и допускается исламским законом, но черкесы-магометане и те, кто исповедует особую религию и установил у себя правило, допускающее многоженство, редко пользовались этим правом. По большей части каждый имел только одну жену. Причина этому, во-первых, бедность и отсутствие средств на содержание нескольких жен, а во-вторых, ревность жен, приводящая к беспорядкам в семье. Если черкес обзаводился несколькими женами, он обязан был дать каждой отдельную саклю и особую прислугу, что полностью соответствует и правилам ислама. Но и это не всегда удерживало прекрасный пол от ссор и дрязг. Жены, несмотря на отдельные жилища, были не в состоянии поладить между собой, и старшая жена при малейшем предпочтении, оказанном второй жене, например при неравномерной покупке нарядов, устраивала много неприятностей и свар в доме. Считая себя обиженной, первая жена призывала на помощь родных. Начинались разбирательства, и иногда дело доходило до того, что муж или разводился с первой женой, или вынужден был отослать домой вторую. Все эти причины заставляли черкеса отказываться от удовольствия иметь несколько жен.

До вступления в брак мужчина собирал сведения о невесте через своих родственниц. Разузнавал о физическом состоянии невесты, о ее девственности, об исполнении ею религиозных обрядов и способности иметь детей. По мусульманскому праву, помимо прочих качеств женщины, с которой дозволено сочетаться браком, требуется еще еелудь — способность иметь детей. Согласно Корану, женщина, не способная иметь детей по старости, не должна выходить замуж[76]76
  Барон Торнау. Мусульманское право. 1866.


[Закрыть]. По тому же праву брак считается делом гражданским, договором на основе обоюдного согласия, и перед вступлением в брак требуется исполнение церемонии сватовства, когда через поверенных с обеих сторон изъявляется взаимное согласие на вступление в брак. Согласие часто обозначается присылкой особого подарка. В свою очередь, жених – в прежнее время, когда черкесы носили панцири и кольчуги, – присылал в подарок родителям невесты панцирь.

По законам, данным Магометом, женщина, достигшая совершеннолетия, сама изъявляет свое согласие на брак. В случае малолетства невесты изъявление согласия предоставляется опекуну, причем женщина по достижении совершеннолетия и при нежелании оставаться замужем может просить о разводе. Последующие толкователи Корана для уменьшения числа подобных разводов постановили различие между опекунами. По их толкованию, согласие, данное естественным опекуном (отцом или дедом), считается непреложным, и такая женщина не может просить о разводе, прочим же опекунам дано право давать условное согласие на вступление в брак несовершеннолетней.

Сватовство с колыбели хотя весьма редко, но случалось и у черкесов, обычно вскоре после рождения дочери друзья заключали договор, что, когда у одного вырастет сын, а у другого дочь достигнет совершеннолетия, их сочетают браком. Проходило время, молодые люди, обрученные словами родителей, подрастали, не подозревая, что судьба их решена. С наступлением 17 лет мальчику и 16 девушке им объявляли о скором счастье, и несчастные, часто не видевшие друг друга, исполняли волю родителей.

У православных черкесов в настоящее время сватовство происходит между родителями, за их отсутствием близкие родственники отправляют к отцу невесты двух стариков, а к ее матери – старух, которые и делают предложения. В случае согласия назначается день, когда родственники жениха должны принести подарки в дом невесты. В этот день, преимущественно вечером, в доме невесты собираются одни мужчины. Поздравив отца невесты и пожелав молодым счастья в супружеской жизни, гости садятся за стол. Родственники жениха приносят вино и подарки: несколько перстней для невесты и ткани на платье, все это передается ее матери. После этой церемонии накрывают стол, приносят закуску, и начинается угощение, во время которого рекой льются всевозможные пожелания жениху и невесте. Последняя на этом вечере не присутствует, ее уводят из дому к одной из родственниц.

У остальных черкесов, неправославных и немагометан, сватовство состояло в присылке в дом невесты с одним из родственников или приятелей коня, которого сватающийся поручал отдать отцу, брату или кому-нибудь из членов семьи. Конь оставался, если предложение принималось, в противном случае его отсылали обратно. Подарок этот назывался эуж, и как только его принимали родители невесты, девушка уже принадлежала жениху.

Спустя некоторое время происходили смотрины и обручение. В назначенный день жених являлся в дом невесты и проводил время среди пиршества с обильным количеством яств и вина, сопровождавшегося пляской и пением. К вечеру подруги наряжали невесту, выводили ее к пирующим и ставили против жениха. Присутствующие медленно подвигали невесту к жениху, и, когда они достаточно приближались друг к другу, в комнате гасили огонь и соединяли их руки. В этом, собственно, и состоял обряд обручения, при котором родители невесты не присутствовали.

После обручения жених приглашал к себе родителей невесты, чтобы условиться о калыме. Иногда, впрочем, для заключения договора о калыме жених отправлял в дом невесты брата с многочисленными друзьями, где они и проводили несколько суток до окончательной сделки, причем каждый представитель со стороны жениха что-нибудь платил за него. В течение всего этого времени не было таких шуток, которым бы не подвергали приехавших к невесте. Каждую ночь молодежь собиралась в доме и коротала ее среди шума, игр и шалостей, продолжавшихся до рассвета.

В старину у черкесов существовал прекрасный обычай: человек, желавший вступить в брак, но не имевший средств заплатить калым, собирал в свой дом как можно больше мужчин и объявлял о своем желании жениться, и каждый из гостей делал ему подарок по средствам.

В прежнее время калым, или гебен-хак, был чрезвычайно велик. За княжну обычно следовало отдать лучший панцирь, который стоил как две рабыни, еще один панцирь, который стоил как одна рабыня, налокотники (по цене одной рабыни), другие налокотники и шишак (по цене одной рабыни), шашку (по цене одной рабыни), еще шашку похуже, пять лошадей, из которых одна должна была стоить рабыни, а остальные без оценки, но право их выбора оставалось за родными невесты. Вместо оружия и доспехов, если их не было, можно было платить рабынями. За дочь узденя (дворянина) выплачивалось от 800 до 1200 рублей, за крестьянку – от 200 до 300 рублей. Со временем калым значительно уменьшился: за княжну платят теперь 500 рублей, за вдову – 300. У узденей первой степени за девицу платят 350 рублей, за вдову – 200, а у прочих узденей за девицу – 220 рублей, за вдову – 150, а за черных девок по 100. У вольных черкесов за девицу – 150 рублей, за вдову – 100. У шапсугов и у натухажцев калым составлял: за дочь князя от 50 до 60 сха (сха – это от 60 до 80 быков), за дочь дворянина 30 сха, за дочь простолюдина 25 сха. Плата поступала отцу, брату или дяде невесты, а если у последней вообще не было родных, можно было жениться и без выплаты калыма. У тех кланов, где не было такого сословного деления и степень общественного развития оставалась низкой, калым уплачивался детьми: за княжну от трех до восьми мальчиков или девочек, а за простолюдинку одного-двух детей. Детей покупали, преимущественно это были дети-рабы или захваченные в плен, часто их заменяли соответствующим количеством рогатого или другого скота[77]77
  Дебу И. О кавказской линии и проч. // Зубов П. Картины Кавказского края. Ч. III; Макаров Т. Племя адиге // Кавказ. 1862. № 31; Барон Сталь. Эт-нографичес. очерк черкесского народа (рукопись); Невский 77. Закубанский край в 1864 году // Кавказ. 1868. № 98. Ильин Д. Свадьба у православных черкесов // Кавказ. 1868. № 111; Люлье Л. Учреждения и народные обычаи шапсугов и натухажцев // Зап. Кавк. отд. Импер. Рус. Геогр. об. Кн. VII. 1866.


[Закрыть].

Часть калыма выплачивалась – или сразу, или через определенные промежутки времени, – а другая поступала в мехр невесты, который она получала после заключения брака в виде приданого. Мехр составляет собственность замужней женщины и даже не засчитывается в наследство, которое ей причитается в случае смерти мужа. После развода, если муж снова пожелает вступить в брак с той же самой женщиной, он должен был назначить ей новый мехр и соблюсти определенные условия, о которых упоминается в постановлениях пророка.

Отказаться от невесты без причины значило нанести оскорбление ей самой и ее семье. При этом часть калыма, выплаченная женихом, не возвращалась, кроме того, он должен был к уже выплаченной части дополнить столько, чтобы составилась половина условленного калыма.

Собственно духовная сторона обряда бракосочетания у черкесов-магометан заключалась в том, что после взаимного согласия брачующиеся должны были совершить предварительно два рук’эта намаза с произнесением особой молитвы. Кади читал объявление согласия и потом молитву.

– Слава тому Богу, – произносил он, – который дозволил брак и воспретил все преступные по прелюбодеяниям действия. Да восхвалят небесные и земные существа Магомета!

Затем кади составлял письменный брачный акт, где точно обозначалось количество мехра и прочих обязательств, которые муж принимал на себя. Акт, подписанный свидетелями (не менее двух) мужеского пола, служил неоспоримым доказательством заключения брака. В конце кади провозглашал: «Да поможет Бог!» — и читал первую суру Корана.

В этом и заключался весь обряд мусульманского бракосочетания. Там, где не было кади, любое постороннее лицо могло составить акт и прочесть объявление согласия. При двух свидетелях можно было обойтись и вовсе без письменного акта.

У черкесских князей в прежние времена существовал обычай, согласно которому князь до свадьбы отдавал невесту одному из почетнейших лиц из числа своих подвластных, у которого она нередко жила в течение целого года. Обычай этот имел в то время глубокий смысл. В те времена князья одного и того же племени все были между собой в близком родстве и вынуждены были искать себе жен у соседних, часто отдаленных народов, отличавшихся обычаями и нравами. В такой стране, как, например, Кабарда, где князь считался блюстителем традиций и чистоты нравов, молодая княгиня, как иноземка, не знающая местных условий, могла навлечь на себя упреки со стороны народа за несоблюдение его коренных обычаев. Для ознакомления с ними князь избирал для временного пристанища будущей жены дом почтенного и отличающегося нравственными достоинствами человека, в чьей семье она и приучалась к семейным и общественным традициям народа.

Воспитатель, приняв молодую княгиню, кормил ее, богато одевал, задавал беспрестанные пиры и при передаче мужу одаривал. Несмотря на все эти хлопоты и расходы, охотников было очень много: во-первых, потому, что это считалось величайшей честью, во-вторых, потому, что давало воспитателю связь, равную кровному родству. Кроме того, князь при передаче жены всегда вознаграждал воспитателя подарками за понесенные им расходы. Такие воспитатели у черкесов были известны под именем тей-шаришс, то есть кум. Тей-шаришсы бывали и у других сословий черкесского народа – с той только разницей, что проживание у них молодой не было столь продолжительно.

Таким образом, каждый черкес женился вне своего дома, он привозил невесту в дом уважаемого человека, и там совершалось бракосочетание.

В день свадьбы ватага молодежи отправлялась вместе с женихом за невестой, и получить ее можно было только после того, как один из приехавших дотронулся до ее платья, чего находящаяся при невесте толпа женщин старалась не допустить, что нередко им удавалось. Чтобы положить конец такому сопротивлению, приехавшие делали пожилым женщинам подарки, после чего получали невесту беспрепятственно. Этот обычай носил название вывод невесты.

Если дом, назначенный для первоначального размещения невесты, находился в другом ауле, ее сажали на арбу, запряженную парой коней или волов. Спереди и сзади арбы ехали всадники, которые все время пути пели свадебные песни и беспрестанно стреляли из ружей и пистолетов. Каждый встретившийся со свадебным поездом был обязан к нему присоединиться, над неучтивыми путниками, пренебрегшими обычаем, молодежь глумилась, простреливая у них шапки, сбрасывая с седла или срывая с них одежду.

У дверей дома приятеля жениха свадебный поезд останавливался, невесту вводили в покои, а сопровождавшие ее разъезжались, сделав несколько выстрелов – преимущественно в трубу дома, где оставалась невеста.

Здесь совершался религиозный обряд бракосочетания, а затем, если новобрачный не имел родителей или старшего брата, он удалялся в дом одного из приятелей и оттуда, в сопровождении друга, посещал супругу, но только после захода солнца.

Ночь. Над аулом повисла тишина, и только в отдельно стоящем домике светился огонек и слышен был тихий говор – там молодая новобрачная в тревоге ожидала своего супруга. Покрытая прозрачной белою вуалью, она молча стояла у брачного ложа, вокруг толпились несколько подруг, которые шутили и смеялись. Но вот за дверями слышался шорох шагов – то подходили два человека. Один в бурке, с шашкой через плечо, кинжалом и пистолетом за поясом. Это счастливец жених, а с ним его приятель, который спешил в саклю, чтобы предупредить молодую о приходе супруга. Подруги уходили, невеста оставалась одна. Она стояла неподвижно и безмолвно, как статуя. Молодой муж садился на постель, спутник снимал с него оружие, вешал его на стену, снимал чевяки и, засыпав огонь в очаге золой, уходил, пожелав новобрачным доброй ночи. Оставшись наедине, молодой муж подходил к жене, если она была не в большом страхе, то раздевалась сама, в противном случае муж помогал ей. Перед рассветом новобрачные расставались. Спутник, прокараулив, по обычаю, всю ночь, стучался в двери, как только занималась заря. С уходом мужа в комнату вбегали подруги и с плутовскими улыбками бросались к постели, находили корсет и, если он им нравился, брали себе.

Случалось, что вступление новобрачной в дом, назначенный для временного пребывания, сопровождалось празднеством, но конец его всегда и у всех сословий отмечался самым торжественным обедом. Хозяин дома, где находилась молодая, сделав все необходимые приготовления, созывал народ. По его приглашению собирались девицы из окрестных аулов, и торжество открывалось плясками, пением, играми, продолжавшимися в течение трех дней, а на четвертый молодая отправлялась в дом мужа.

В ауле, где жил молодой супруг, все с нетерпением ожидали приближения свадебного поезда. Дети и взрослые толпами ходили на холмы и курганы, чтобы посмотреть вдаль на дорогу.

– Вот, показались! Вот, выезжают из леса! – вскрикивали хором заметившие церемониальное шествие новобрачной.

Несколько десятков всадников ехали в авангарде. За ними, на татарской висячей колеснице, покрытой белой шелковой или другой тканью и устланной коврами, ехала новобрачная. С ней обычно сидели ее воспитательница и хозяйка дома, в котором она гостила по выходе замуж.

Самые важные люди окружали колесницу и ехали, как правило, с веселыми лицами, но без шума и крика, раздававшихся позади них в группе молодых всадников. Посреди этой толпы ехала двухколесная арба, покрытая красной тканью, развевавшейся по ветру. Вокруг этой арбы, составлявшей обязательную принадлежность каждого свадебного поезда, раздавалось громкое пение свадебных песен, превозносивших красоту, скромность, искусство вышивания золотом молодой супруги, славу и подвиги ее мужа. Черкесские свадебные песни сложены так, что не называют никого по имени, но исполнены намеков на разных лиц. Ружейные выстрелы вторили протяжному напеву, и дым их туманом висел над поездом.

По мере приближения поезда росла и суета в ауле. И старый и малый поспешно вооружались длинными и гибкими палками и толпой спешили навстречу новобрачной, чья колесница, отделившись от поезда, направлялась к дому супруга. У самой ограды поезд останавливался, и молодая шла в саклю по разостланной родственниками мужа шелковой ткани, протянутой от ворот до дверей сакли.

На пороге молодую осыпали сухариками, специально изготовленными для этого случая. Затем ей подносили блюдо с медом, маслом и орехами. Она, по обычаю, только дотрагивалась до них, зато старухи, управлявшие церемонией, лакомились сластями досыта.

Проводив молодую в саклю, ее спутники спешили к выходу из аула полюбоваться зрелищем, которое там ожидало. Несколько десятков наездников окружали арбу, накрытую красною тканью, и должны были довести ее до дома новобрачной в целости, а это было трудно: вооруженные палками старались захватить арбу – этот обычай практиковали исключительно на свадьбах. Конные бросались на пеших, чтобы смять их и открыть арбе путь в аул. Пешие защищались, отчаянно колотя лошадей и всадников, и, прорываясь к арбе, старались сорвать покрывало. Те, кто сидел в арбе, отбивались от преследователей и понукали коней, стремясь достичь заветной сакли. Если толпе удавалось овладеть повозкой, в одно мгновение красное покрывало разрывали на клочки, которые ходили по рукам многочисленных победителей.

Три дня продолжалось празднование торжественного вступления молодой под кров мужа. Здесь, как и у себя, прежний хозяин угощал народ и благодарил гостей за посещение.

Во все время празднования свадьбы голова и лицо молодой были покрыты нарядным платком, для снятия его назначался хатех, или снятчик. Молодой супруг не принимал участия в общем веселье, оставался в уединении или отправлялся в набег, во всяком случае, не возвращался домой до окончания свадебного торжества. Хозяин дома, где молодая пробыла некоторое время, становился аталыком мужа и пользовался теми же правами, что и воспитатель. С приходом молодой в дом мужа ее отец присылал своего человека, жемхараса, или дружку, который оставался у молодых целый год, а потом его отпускали с подарками.

У черкесов смешанной религии были собственные обычаи относительно брака. После обручения и окончания переговоров о калыме жених одевался в самую старую одежду, надевал самое плохое оружие и в назначенный день в сопровождении друзей отправлялся за невестой. Навстречу ему из аула невесты выходила молодежь, срывала оружие, всю верхнюю одежду, отбирала коня, словом, обирала жениха так, что тот вынужден был брать платье у кого-нибудь из приятелей. В чужом платье он шел в дом невесты, брал ее и отводил домой, где и оставлял под надзором родственников или друзей, а сам скрывался у кого-нибудь из соседей. Ежедневно в течение месяца с наступлением темноты друзья приводили молодого к жене, с которой ему дозволялось оставаться всю ночь, а с рассветом он тайком удалялся с брачного ложа.

Вообще, у всех черкесов, кроме христиан, мужу дозволялось видеться с женой только тайком, прокрадываясь на свидание как вор в ночи, и сохрани Бог, если рассвет заставал его в сакле жены. Молодежь, узнавшая об этом, сразу же начинала в насмешку стрелять по трубе женской сакли и сбивала ее пулями до самой крыши. Этот обычай особенно строго соблюдался в первые дни, причем мусульмане в первую брачную ночь, известную под именем шебе-зефаф, обязаны были приступать к супружеским объятиям не иначе как со словами бисмиллах — во имя Бога!

Видеть жену днем, входить к ней в саклю и разговаривать с ней в присутствии других считалось предосудительным: это мог позволить себе только простолюдин, и то пожилой, но князь и дворянин – никогда.

Отсутствие хозяина не мешало гостям веселиться. Они пировали, варили бузу и запасались вином для завершающего пира, на который приглашались все жители аула. После этого жених возвращался в свой дом и вознаграждал приятеля, у которого жил во время свадьбы, быком, коровой или чем-то другим. На свадьбе можно было видеть самые лучшие наряды, холостые или молодые мужчины украшали себя всеми имеющимися доспехами, девушки – праздничной одеждой. Молодой человек, отличившийся рыцарскими ухватками, проворством и силой, получал одобрение стариков и право плясать с той девушкой, с которой пожелает[78]78
  Торнау. Мусульманское право 1866. О быте, нравах и обычаях древних атыхейских племен// Кавказ. 1849. № 36; Три дня в горах Калалальскаго общества // Кавк.». 1861. № 81; Невский П. Закубанский край в 1864 г. Кавк. 1868 г. Барон Сталь. Этнографичес. очерк черкесского народа; Ржондковский 3-й А. Эпизод из жизни шапсугов // Кавк. 1867. № 70.


[Закрыть].

Свадебный обряд черкесов-христиан также имеет особенности, которые нельзя обойти молчанием.

За несколько дней до свадьбы назначается девичник, на котором собираются девушки и пируют присланной женихом снедью. Последнему в этот вечер дозволено посмотреть на свою невесту в окно, если до того ему не случалось ее видеть.

В день свадьбы, часов в шесть вечера, невесту везут в церковь. Когда жених приезжает за невестой, ее брат бьет его плетью за то, что он будто бы отнимает у него сестру.

Закрытую с головы до ног тонкой кисеей невесту сажают в экипаж, остальные женщины размещаются на арбах и всю дорогу играют на бубнах. Впереди едет верхом жених, рядом с ним шафер и несколько молодых людей, которые всю дорогу до церкви и обратно джигитуют. Наездники срывают шапки со своих товарищей, скачут вперед, те их догоняют, но вот шапка брошена вверх, со всех сторон слышатся выстрелы, и шапка уже никуда больше не годится… Джигитовка не останавливается и во время брачного обряда, молодые находятся в церкви, а джигиты остаются за оградой.