Текст книги "Распад СССР. 1991 год"

1 февраля состоялось очередное заседание комиссии ЦК КПСС по военной политике партии под председательством секретаря ЦК О.Д. Бакланова, являвшегося также заместителем председателя Совета обороны СССР. В принятой резолюции говорилось о том, что участники встречи разделяют озабоченность народных депутатов СССР неудовлетворительным социальным и бытовым обеспечением военнослужащих и членов их семей, прибывающих из групп войск, поддерживают их мнение об остроте данной проблемы и неадекватном характере мер, принимаемых правительством страны и местными органами власти. Было поддержано предложение комитета Верховного Совета СССР о целесообразности разработки государственной программы обеспечения вывода войск из стран Восточной Европы. Решение, конечно, правильное, но запоздалое. Социально-бытовыми проблемами личного состава выводимых соединений и членов семей военнослужащих следовало озаботиться сразу же, как стало ясно, что СССР будет выводить войска. Но такова уж печальная отечественная «традиция»: создавать себе проблему, а потом героически преодолевать ее. К тому же власти на Руси на протяжении столетий, как правило, весьма безразлично относились к тяготам свои «подданных».

Социальные проблемы военнослужащих копились даже в московском, относительно благополучном, регионе. 9 февраля в здании Моссовета состоялось собрание представителей бесквартирных военнослужащих столичного гарнизона, на котором присутствовал первый заместитель министра обороны СССР К.А. Кочетов и председатель Моссовета Г.Х. Попов. В Москве на начало февраля фактически на положении беженцев оказались свыше 10,8 тысячи семей бесквартирных офицеров. Многие из них не имели жилья уже четыре-пять лет. Подобная обстановка предопределила острый характер выступлений членов объединенного комитета военнослужащих Москвы по жилищным вопросам. Первый заместитель министра обороны оказался в положении оправдывающейся стороны, он призвал «не идти по пути конфронтации, а искать взаимоприемлемые решения». Им приводились призванные внушить оптимизм показатели работы военных строителей: с 1986 года объемы собственного строительства Министерства обороны возросли в три раза, в 1990 м году вместо плановых 94,5 тыс. квадратных метра жилья возведено 113,1 тысячи, на 1992 год предусмотрено строительство 126,7 тысячи квадратных метров.

В то же время Моссовет, контролируемый к тому времени «Демократической Россией», при задолженности перед военным ведомством (142,5 тысячи квадратных метров) выделил ему в 1990 году лишь 77 квартир. Попов, один из лидеров Межрегиональной депутатской группы, обещал поддержать «хорошие начинания и меры, направленные на облегчение жилищной проблемы военнослужащих», и предложил искать новые, «нетрадиционные подходы». Он сообщил, что достигнута договоренность с американскими фирмами о строительстве под Москвой завода по производству 15 тысяч коттеджей в год, из которых советской стороне будет выделяться около 10 тысяч – по крайней мере, две трети должны были пойти на удовлетворение жилищных нужд военнослужащих.

Бытовая неустроенность тысяч офицеров, падение жизненного уровня офицерского корпуса в целом не могло не сказываться на их политических настроениях. В России рос авторитет председателя Верховного Совета РСФСР Ельцина считался среди населения, да и в военных коллективах, энергичным руководителем, борцом с привилегиями номенклатуры. Так он позиционировал себя, будучи первым секретарем и Свердловского обкома, и особенно Московского горкома партии. Рост его авторитета в низовых партийных кругах, собственно говоря, и объединил всех его недоброжелателей в аппарате ЦК партии – как так называемых консерваторов, так и инициаторов перестройки из числа ближайших сподвижников Горбачева. В неприятии Ельцина, изгнанного ими совместными усилиями с партийного олимпа (в ноябре 1987 года его освободили с поста первого секретаря Московского горкома, а в феврале 1988 года – от обязанностей кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС), они были едины.

В ведущих партийных и военных СМИ в начале 1991 года кампания по дискредитации председателя Верховного Совета РСФСР стала набирать обороты. Толчком стало публичное неприятие им жестких мер против сепаратистских кругов в Прибалтике, вылившихся в применение армии в Вильнюсе. 18 января в «Красной звезде» появилось открытое письмо Б.Н. Ельцину группы советских военачальников – ветеранов Великой Отечественной войны. Среди них были в частности, Маршал Советского Союза Н.В. Огарков, генералы армии И.Н. Шкадов, И.Г. Павловский, М.М. Зайцев, Е.Ф. Ивановский, П.И. Ивашутин, маршалы авиации И.Н. Кожедуб, Н.М. Скоморохов и А.П. Силантьев, адмирал флота Г.М. Егоров. Примечательно, что Маршалы Советского Союза В.Г. Куликов и В.И. Петров, как и генерал армии А.Д. Лизичев, это письмо подписывать не стали. От ветеранов-политработников стоит подпись лишь генерала армии С.П. Васягина. В письме отмечалось, что обращение председателя Верховного Совета РСФСР к военнослужащим, призванным в армию с территории Российской Федерации, «обострило и без того взрывоопасную обстановку в Прибалтике». «…Вы хотите заставить российских парней выступать в роли дезертиров и клятвопреступников, толкаете их на предательство своих командиров и боевых товарищей, на конфликт с законом и совестью», – писали бывшие военачальники.

«Атаки на Вооруженные Силы СССР начались не сегодня. Совершенно очевидно, что деструктивные силы нашего общества делают все, чтобы подорвать авторитет армии в народе, расшатать, разрушить ее изнутри. Деморализованная армия – цель тех, кто мечтает о развале Советского государства. Мы надеемся, что вы, Борис Николаевич, к числу последних не принадлежите, – увещевали авторы письма Ельцина, уже бесповоротно вставшего на путь борьбы с Горбачевым за власть. – Но ваши высказывания относительно создания своей российской армии – это не просто антиконституционный выпад, но и открытый призыв к растаскиванию армий по национальным квартирам. К чему это может привести, думаем, вы знаете не хуже нас. С одной стороны, к обострению межнациональных конфликтов внутри Союза, с другой – к окончательному подрыву обороноспособности нашего государства».

Звучало все, на взгляд инициаторов письма, видимо, убедительно. Но последующие события показали, что действенность таких форм идеологической борьбы в тогдашних условиях была невысока, в том числе и потому, что авторы подобного рода обращений уже не пользовались значительным авторитетом в массах военнослужащих, в том числе среди младших и старших офицеров.

Но сторонники жесткой линии в руководстве КПСС (они группировались вокруг члена Политбюро, секретаря ЦК О.С. Шенина, фактически третьего человека в аппарате ЦК после М.С. Горбачева и В.А. Ивашко) считали, что пришло время наступать. С начала года «консерваторы» последовательно наращивали свою общественно-политическую и медийную активность, импульс которой призван был дать объединенный пленум ЦК и ЦКК КПСС, состоявшийся в Москве 31 января. Спустя несколько дней, 6 февраля, было опубликовано выступление на нем члена ЦК КПСС, члена военного совета – начальника политуправления Сухопутных войск генерал-полковника Н.А. Моисеева. Оно, выражавшее консолидированное мнение руководства Министерства обороны и армейских политорганов, должно было активизировать работу партийных организаций в Вооруженных Силах, изрядно дезориентированных после примирительных заявлений Горбачева в отношении сепаратистских сил в республиках Прибалтики.

Знакомство с текстом выступления генерала Н.А. Моисеева оставляет двоякое впечатление. С одной стороны, ощущается серьезная озабоченность развитием ситуации в стране. «Становится все более очевидным, что наше общество переживает сейчас, пожалуй, самый глубокий и самый опасный по возможным последствиям кризис… – говорил с трибуны пленума начальник политуправления Сухопутных войск. – Высших пределов достигли политическое противостояние и конфронтация, хаос в экономике. Любой не до конца выверенный шаг может привести к неуправляемому социальному взрыву, насилию, кровопролитию. ‹…› Мы подошли к той критической черте, когда со всей остротой встал вопрос – быть или не быть обновленному Союзу, быть или не быть нашей партии, оптимизму, уверенности в будущем. Нам народ не простит, если партия в этой обстановке ослабит свои позиции, а тем более уйдет в сторону. Это только ускорит катастрофу».

Моисеев охарактеризовал как «крайне непростую» ситуацию, в которой оказались Вооруженные Силы. По его словам, «многие лидеры политических партий и движений, оппозиционных КПСС, фарисейски заявляя, что армия должна быть вне политики, делают все, чтобы навязать войскам свои взгляды и политические установки… Все чаще эмиссары тех или иных партий и группировок пытаются проникнуть в воинские части, непосредственно воздействовать на личный состав. Только за последние полгода в гарнизонах Сухопутных войск пресечено свыше полутора тысяч случаев антиармейской пропаганды, изъяты десятки тысяч экземпляров печатной продукции провокационного содержания». В выступлении Моисеева говорилось и о том, что «серьезное напряжение возникло в социальной сфере, особенно в обеспечении квартирами. Почти 200 тысяч семей офицеров и прапорщиков не имеют жилья. В связи с выводом войск из стран Восточной Европы обстановка станет еще более сложной».

Примечательно, что противники КПСС в выступлении начальника политуправления Сухопутных войск оказались анонимны. Он предпочел «не переходить на личности». Ни слова не сказано о депутатах Межрегиональной депутатской группы в Верховном Совете СССР, о руководстве Моссовета и Ленсовета, превратившихся в штабы «демократической революции». Поименно был назван только Ельцин, подвергнутый критике за его позицию относительно событий в Прибалтике.

Что было предложено армейским политработником членам ЦК КПСС? По сути, ничего. Он говорит, что Вооруженные Силы «хотели бы рассчитывать на большее человеческое участие и помощь со стороны партийных комитетов, государственных органов в решении возникающих перед войсками непростых социальных проблем». Дальше следуют привычные для партийных форумов заверения, что «армия всегда была и будет с народом, служить его интересам, безопасности страны». Общие слова… С каким народом будет армия? Сплоченного советского народа, как показывала жизнь, уже не было, общество оказалось расколотым, в РСФСР значительная часть населения симпатизировала Ельцину, открыто критикующему курс Горбачева.

Тем временем высокопоставленный политработник утверждал, что в Сухопутных войсках «абсолютно преобладающим продолжает оставаться мнение, что только КПСС способна вывести страну из кризиса. И ей нет альтернативы в это нелегкое время… Люди верят партии, решительно отвергают идею деполитизации, выступают за сохранение в войсках обновленных партийных структур». И это в ситуации, когда партия, которая ассоциировалась в обществе с пустой болтовней остававшегося генеральным секретарем ЦК КПСС Горбачевым, стремительно теряла свой авторитет и на митинги в поддержку обновленного Союза ССР рядовых коммунистов принуждали выходить в административном порядке.

Это имело место даже в Прибалтике, где, казалось бы, многочисленное русскоязычное население должно было десятками тысяч выходить на митинги за сохранение СССР. В беседе корреспондента «Красной звезды» с начальником штаба организации добровольных охранников Народного фронта Эстонии «Кодукайтсе» А. Ээвелем тот констатировал, что «Интердвижение», объединенный совет трудовых коллективов в республике поддерживает очень незначительная часть населения, и «свои митинги им удается собирать только в рабочее время». И он говорил правду. Ээвель, в прошлом член сборной СССР по гребле, заявил также в интервью, что в рядах Народного фронта «те, кто хочет создать независимое государство по примеру северных стран балтийского региона – Швеции, Финляндии и других. ‹…› И мы не хотим, чтобы нами правили люди, которые вернут нас к построению социализма. Социализма как идеологического течения. Это, может быть, очень гуманно, но человек создан таким, что прежде всего думает о себе, чем об обществе». И людей с такими взглядами как в Прибалтике, так и в России становилось все больше.

В аппарате ЦК КПСС отдавали себе отчет в тенденции эволюции общественного мнения, но обороты маховика партийного механизма оставались прежними. 13 февраля в «Красной звезде» была опубликована Инструкция о работе организаций КПСС в Вооруженных Силах СССР – нормативный документ, призванный определить особенности выполнения устава КПСС армейскими партийными организациями в условиях реформирования политорганов и создания «деологизированного» Главного военно-политического управления Вооруженных Сил СССР. Во главе партийных организаций должен был стоять Всеармейский партийный комитет, который предстояло избрать на пять лет на Всеармейской партийной конференции.

В рамках подготовки к ней (требовалось избрать делегатов) в феврале в войсках и на флотах проходили партийные конференции. Состоялась такая конференция и в Генеральном штабе Вооруженных Сил, на которой весьма резко выступил начальник политотдела Генштаба генерал-полковник И.А. Ларин, пришедший на эту должность в январе 1989 года из оборонного отдела ЦК КПСС (создан в 1988 году на базе отдела административных органов). «Январский объединенный пленум ЦК и ЦКК КПСС констатировал критическое состояние общественно-политической обстановки в стране, – сообщил он. – Ее составляющими являются угрожающий характер внутреннего разлада в обществе; увеличение числа регионов, где противостояние политических позиций принимает формы социальной и межнациональной конфронтации, а ситуация нередко выходит из-под контроля органов власти и оборачивается проявлением анархии и кровопролитием. Сложная обстановка характеризуется и выходом на политическую арену и объединением сил, избравших целью изменить общественный строй в СССР, устранить от власти сторонников социалистического выбора…»

На партконференции в Генштабе утверждалось, что «за антиармейской кампанией, за крикливыми лозунгами о деполитизации и департизации Вооруженных Сил стоят политические силы, прежде всего антисоциалистического толка. В результате «департизации» они хотели бы удалить из Вооруженных Сил организации КПСС, а за деполитизацией последовала переполитизация, а затем разрушение политического единства Вооруженных Сил. Новым, опасным для страны явлением стало создание в ряде республик национальных вооруженных формирований, подчиненных местным органам, а то и различным политическим националистическим организациям… Организованные группы боевиков продолжают действовать в Закавказье, в Прибалтике, формируются в областях Западной Украины. Ведь яснее ясного, что политическая борьба при наличии незаконных вооруженных формирований – это уже не политизация, а расстановка сил для возможной схватки».

Генералом Лариным было подчеркнуто, что на одно из первых мест выдвигается проблема значительного улучшения работы парторганизации Генштаба по идейно-политической подготовке коммунистов. «Прямо скажем, немало еще упрощенчества, поверхностного просветительства, – сетовал начальник политотдела. – Но многое является следствием ослабления внимания в КПСС в целом к теоретическому осмыслению своей политики и практики, что ставит ее в положение обороняющейся партии. Более того, именно идеологами КПСС с середины 1987 года началась атака на марксизм-ленинизм под видом критики догматизма. Но за разрушением не последовало созидания…»

Красноречивое признание – высокопоставленный политработник, сам в недавнем прошлом сотрудник аппарата ЦК, критикует на партийной конференции идеологов КПСС. Имелся в виду, очевидно, в первую очередь секретарь ЦК КПСС А.Н. Яковлев, ставший июньском (1987 года) пленуме ЦК членом Политбюро и курировавший до весны 1990 года вопросы идеологии и культуры. Но назвать публично старшего советника президента СССР виновным за развал идеологической работы партии Ларин все же не рискнул.

23 февраля, то есть в день, когда страна традиционно отмечала День Советской Армии и ВМФ, в центре Москве на Манежной площади был организован митинг, призванный продемонстрировать поддержку населением курса на сохранение Союза и его приверженность социалистическому выбору. Благодаря усилиям горкома партии и руководства военного ведомства у стен Московского Кремля собралось более 500 тысяч человек, среди них много военнослужащих – слушателей вузов, офицеров столичного гарнизона, членов их семей. Лозунги на плакатах говорили сами за себя: «Народ и армия – едины», «С пути социализма не свернем!», «Мы – за обновленный Союз», «Чтобы не кормить чужую армию – нужно беречь свою!»…

Если бы спустя семь месяцев сторонники ГКЧП вывели на улицы Москвы столько же людей, исход событий был бы в их пользу. Разумеется, в феврале вопрос, быть или не быть Стране Советов, не казался населению, в том числе участникам митинга, таким уж сиюминутным. Им тогда верилось, что мощи силового потенциала – армии, КГБ, МВД – достаточно, чтобы сохранить существовавшую общественно-политическую систему.

С трибуны февральского митинга звучали «правильные слова»: дать решительный отпор всем деструктивным силам, не допустить развала Союза, попыток растаскивания Вооруженных Сил по национальным квартирам. В митинге приняли участие министр обороны Д.Т. Язов, председатель КГБ СССР В.А. Крючков, министр внутренних дел Б.К. Пуго, секретари ЦК КПСС А.С. Дзасохов и П.К. Лучинский, первый секретарь ЦК компартии РСФСР И.К. Полозков, первый секретарь Московского горкома партии Ю.А. Прокофьев.

На митинге было принято обращение военнослужащих Московского гарнизона, которые призвали «дорогих соотечественников» не допустить развала Советского государства, выступить на предстоящем 17 марта референдуме в защиту обновленного Союза, подержать президента СССР, заявить решительное «Нет» попыткам очернить армию.

В офицерском корпусе преобладали настроения в поддержку сохранения СССР при одновременном падении авторитета Горбачева из-за ухудшения социального положения. При этом далеко не все офицеры считали целесообразным подмену армией сил МВД. Это показали и высказывания офицеров, участвовавших в митинге. «Ни одна армия не находилась в своем государстве в столь унизительном положении, как наша», – заявил на митинге слушатель Военной академии имени М.В. Фрунзе майор С.Н. Гущин, ставший Героем Советского Союза во время войны в Афганистане. «Армия оказалась сегодня в пасынках у всего общества, – заметил в беседе с корреспондентом «Красной звезды» народный депутат СССР майор В. Золотухин. – Затянулось принятие законов, определяющих суть военной реформы в армии. А сама она действует зачастую не по прямому предназначению. Конечно же, нынешний митинг показывает, что армии далеко не безразлично, что происходит в стране. Но я лично боюсь, что люди военные окажутся затянутыми во внутриполитическую борьбу. У них иное предназначение, они несут ответственность за оборону страны».

Кризисные явления в Советском Союзе развивались на фоне обострения обстановки на Ближнем Востоке – в регионе, события в котором массовое сознание в советском обществе со второй половины 1950-х годов соотносило с интересами безопасности СССР. Очередной конфликт в арабском мире спровоцировал лидер Ирака Саддам Хусейн. Иракская армия в августе 1990 года оккупировала Кувейт – территории этой монархии в Багдаде рассматривали как часть иракской провинции Басра. Соседнее государство Хусейн обвинял в том, что эмират уже несколько лет незаконно добывает иракскую нефть из приграничного месторождения Румайла. В качестве компенсации кувейтский эмир должен был оказать Ираку многомиллиардную «безвозмездную материальную помощь» и пойти на территориальные уступки.

В ответ США, заручившись поддержкой Великобритании, Саудовской Аравии и еще ряда своих союзников и получив поддержку в ООН, решили силовым путем заставить Хусейна отказаться от перекройки карты Ближнего Востока. Кремль оказался в сложном положении. С одной стороны, с Ираком много лет поддерживались экономические и военно-технические связи, у СССР была репутация «друга арабов», но с другой – СССР и США тогдашняя советская пропаганда представляла как партнеров, действовавших в духе нового политического мышления Горбачева. К тому же советский лидер не мог идти против курса президента США Дж. Буша-старшего, перед которым у него, как полагают некоторые исследователи, были к тому времени некие неафишировавшиеся обязательства.

Горбачев пытался выступить миротворцем и посредником, чтобы поднять в стране свой пошатнувшийся авторитет. По внутриполитическим обстоятельствам он остро нуждался в ярком миротворческом успехе на международной арене. Вашингтон, естественно, проигнорировал увещевания и интересы своего «равноправного партнера», и 17 января началась операция «Буря в пустыне», показавшая советскому населению, что с Москвой в Вашингтоне уже не считаются.

Советский Союз занял позицию невмешательства. Еще до начала операции США советские военные специалисты, выполнявшие задачи, связанные с обслуживанием техники и вооружения, были возвращены на родину. По данным пресс-центра Министерства обороны СССР, их было около двухсот. Выполняя резолюции Совета безопасности ООН, Советский Союз уже с августа 1990 года поставок в Ирак боевой техники и даже запасных частей не производил.

Одновременно официальной советской пропаганде пришлось оправдываться по поводу неудачного применения иракцами советских вооружений. 12 февраля «Красная звезда» поместила интервью подполковника В.В. Головко, проработавшего в Багдаде два года на заводе по ремонту военной техники. «Сейчас многие утверждают, что наша боевая техника плохо зарекомендовала себя в ходе боевых действий», – заметил корреспондент. «Я бы не стал утверждать столь категорично, – возразил офицер. – Почему-то считается, что иракская армия оснащена исключительно советскими образцами, а это далеко не так. На выставке военной техники, проводившейся в Багдаде в 1989 году, Ирак выставил различные образцы вооружений, которыми была оснащена его армия. И далеко не все они были советского производства. Я неоднократно разговаривал с иракскими военными, и никто из них не высказывал претензий к нашей технике».

Особенно болезненным для СССР было то, что неэффективно действовала система ПВО Ирака, оснащенная советскими ЗРК – до этого они вполне результативно использовались армиями Египта и Сирии. «Красной звезде» пришлось выворачиваться в поиске аргументов в защиту советской техники: «Во-первых, можно предположить, что Ирак еще не полностью раскрыл свои карты, то есть не использует все то, что у него есть. Тем более что запасы средств ПВО у Багдада ограничены, и восполнить их негде. Во-вторых, против иракской армии войсками коалиции задействуется самая современная техника, в том числе экспериментальная. В-третьих, никто не хочет говорить о том, что американцы хорошо знают тактико-технические характеристики зенитно-ракетных комплексов».

Неудачи иракской армии, оказавшейся недостаточно обученной и идейно мотивированной для упорного противостояния противнику, несмотря на наличие многочисленной современной по тем временам техники, негативно воспринимались в советском обществе, привыкшей со времен вьетнамской войны, что советским оружием всегда «американцев бьют».

14 февраля «Красная звезда» процитировала «Советскую Россию», партийный печатный орган: «Иракская война – это трагедия. Трагедия для иракцев, которых, видимо, немало погибнет. Это трагедия для Ближнего Востока и всего «третьего мира», превращаемых еще на десять – двадцать лет в американо-израильскую колонию… Но для Советского Союза это трагедия втройне: иракская война положила конец существованию СССР как великой державы, привела его в кильватер американской политики и, как показали события в Литве, сделала его, как никогда, изолированным, одиноким, лишенным подлинных друзей и союзников».

С косвенной критикой позиции нейтралитета в отношении войны в районе Персидского залива выступили завуалированно президенты Казахстана и Киргизии Н.А. Назарбаев и А.А. Акаев. На пресс-конференции в Алма-Ате 18 февраля оба высказались по этому вопросу. Назарбаев: «Эта война должна быть прекращена. Категорически отрицая захват сильным государством более слабого, мы вместе с тем видим, что мандат ООН превышается. Нельзя превращать войну в массовое убийство. Как бы все это не стало демонстрацией кулака Америки всем нам…»

Акаев был более категоричен: «Мы являемся частью мусульманского мира, мусульманской культуры. То, что происходит в районе Персидского залива, нам не безразлично. И в республике отношение к этой войне неоднозначное… Мне думается, что в новом Союзном договоре должно быть четко установлено участие всех суверенных республик в выработке внешнеполитической линии нашего союзного государства. В частности, касаясь событий в районе Персидского залива. Советское правительство выработало определенную позицию, но ведь при этом ни с одной республикой не советовались. Ни с республиками Средней Азии и Казахстаном, ни с теми, которые находятся в непосредственной близости от района боевых действий… Это положение должно измениться с принятием нового Союзного договора».

Горбачев чувствовал непопулярность своей «беззубой» позиции по Ираку и не раз в своих публичных выступлениях подчеркивал, что озабочен новым кровопролитием на Ближнем Востоке и пытается примирить стороны конфликта. Еще 17 января – в день, когда начались первые ракетно-бомбовые удары по позициям иракской армии, он выступил с заявлением по Центральному телевидению. «С самого начала иракской агрессии Советский Союз делал от него все зависящее, чтобы разрешить острый международный конфликт мирным путем, – утверждал он. – До самых последних минут нами предпринимались энергичные усилия с целью предотвратить войну, политическими средствами вернуть Кувейту независимость».

Чтобы придать себе значимости, президент СССР сообщил, что получив примерно за час до начала военных действий от государственного секретаря США Дж. Бейкера сообщение о принятом решении, он «немедленно обратился к президенту Бушу с предложением предпринять дополнительные шаги – через прямой контакт с Саддамом Хусейном – чтобы добиться безотлагательного объявления им о выводе войск из Кувейта». Заявление Горбачева в тот же день было поддержано постановлением президиума Верховного Совета СССР.

Военной операции США и их союзников это, как и следовало ожидать, не остановило. Усилия советской дипломатии объективно затруднялись неадекватностью самого Саддама Хусейна, который накликал на свою страну беду решением присоединить Кувейт, переоценив мощь своей армии. Так что как бы ни относиться к Горбачеву и его внешней политике, но нейтралитет Советского Союза в данном случае был объясним. Неадекватность правителя земель Междуречья, как показали дальнейшие события, в итоге привела к краху иракской государственности, а его самого – на эшафот.

9 февраля президент СССР предпринял еще одну попытку повлиять на Хусейна. В своем новом заявлении он публично обратился к президенту Ирака с настоятельным призывом «еще раз взвесить все, что поставлено на карту для его страны, и проявить реализм, который позволил бы выйти на путь надежного и справедливого мирного урегулирования». В Багдад был направлен личный представитель президента для встречи с Хусейном. Им был Е.М. Примаков, член президентского совета СССР. В Вашингтоне, примечательно, весьма спокойно отреагировали на инициативу «друга Михаила». «Все нормально. Советский Союз остается на стороне коалиции», – заявил Дж. Буш, комментируя по просьбе журналистов заявление Горбачева.

Следует отдать должное последовательности советской дипломатии: усилия склонить Ирак к добровольному уходу из Кувейта продолжались буквально до начала активной наземной фазы американской операции. В течение ночи на 22 февраля президент СССР провел переговоры с министром иностранных дел Тариком Азизом, обсуждался ответ Багдада на предложения Москвы. Саддам Хусейн при условии «сохранения лица» вроде бы почти решился осуществить полный и безоговорочный вывод войск из Кувейта. Взамен он просил прекращения военных действий и снятия экономических санкций, установленных Советом Безопасности ООН.

В 4-м часу утра 22 февраля Горбачев связался по телефону с Бушем и информировал его о позиции Багдада. 23 февраля Азиз на пресс-конференции в Москве заявил о готовности иракского руководства незамедлительно и безусловно вывести все свои войска из Кувейта. По советской оценке, расхождения между формулами, на которые согласился Ирак, и предложениями ряда других государств были невелики и «поддавались согласованию в рамках Совета безопасности ОООН в течение одного-двух дней».

Казалось, наступление американских войск удастся остановить. В этом случае Москва обретала важные внешнеполитические очки, восстанавливался ее престиж в арабском мире. Сам же Горбачев смог бы слегка поправить свой авторитет в советском обществе. Однако в Вашингтоне решили не останавливаться. На рассвете 24 февраля Буш заявил, что им отдан приказ о начале сухопутных операций против Ирака.

Ответ Москвы на «подарок» заокеанского партнера был сформулирован через заявление советского правительства (его опубликовали в советской печати 26 февраля). Кремль посетовал, что «сработал инстинкт военного решения», и выразил сожаление, что был упущен «реальный шанс на мирный исход конфликта… без дальнейших человеческих жертв и материальных разрушений». Сам Горбачев критически оценивать позицию Вашингтона не стал. Михаил Сергеевич явно не хотел портить отношения с республиканской администрацией. Ему не хотелось и того, чтобы его имя отождествлялось с неудачной попыткой остановить войну в районе Персидского залива.

Горбачев в первые месяцы 1991 года явно неоправданно продолжал тратить много своих сил на участие в международных делах, хотя обстановка в стране требовала сконцентрироваться на внутриполитических проблемах. Для президента СССР исподволь усиливалась опасность утраты власти. Тревожный «звоночек» прозвучал 19 февраля. Вечером того дня по Центральному телевидению выступил Ельцин, который выразил недоверие Горбачеву как главе союзного государства и призвал его к отставке с поста президента. И хотя главы других ключевых союзных республик (Белоруссии, Казахстана, Узбекистана и Украины) не поддержали своего российского коллегу, прозвучавший на всю страну призыв к отставке инициатора перестройки переводил внутриполитический кризис в СССР в новую фазу.